Your chemical romance

Это какой-то ёбаный пиздец. Слишком много дерьма в последнее время на него высрала жизнь, да и впринцыпе с того момента, как он появился в этом мире. Всех пальцев отрезанных людьми его клана у недругов не хватит чтобы сосчитать количество вещей которые его заёбывают. Родители, блять, почему с ними столько проблем, хоть бы день провели без риска убить друг друга в ссорах, как им самим не надоедает, как они от этого не устают. Крики, драки, летающая посуда, поломанная мебель и семейные ценности — и так каждый раз когда их мнения касательно того, какой следующий шаг принять касательно развития организации расходятся или когда отец возвращается от одной из его опрокидывающихся гейш. Мирить их лучше не пытаться — скорее сам попадёшь под горячую руку чем остудишь её. У его отца руки очень горячие, а у матери так и подавно. Но это ещё мелочи, это пустяки. Настоящий пиздец наступает когда они ничинают мириться. Всё те же крики, ещё более громкие, и сломанная мебель, в спальне, в кухне, в ванной, но уже по другой причине. Мерзко каждый вечер становиться свдетелем того, в результате чего появился на свет. Его сестра, такая любимая и такая бесящая в то же время. Что значит «я не буду становиться главой клана», такая возможность выпадает раз в жизни, от такого не отказываются! Пусть и сделала она это ради него и во благо ему, это тем сильнее его бесит. Ишь чего вздумала, в жертвенность сыграть! Разве она не понимает, что ему от этого только хуже, или понимает и специально давит на его болевые точки? Ахуенно будет, если он и место сестры украдёт, и как лидер организации провалится. Каждый день извиваешься как грёбаный уж на сковородке чтобы выжить, чтобы доказать, что ты хорош. Постоянно эти трупы, смерть, разборки, трупы, долги чести, кровные вопросы, отрезанные пальцы и снова трупы, аж тошно становиться. Одноклассники по школе, его новые товарищи, совсем не те люди с которыми он привык вести дело, он не знает как с ними себя вести. До того чистые, до того, невинные, в большинстве своём не сталкивавшиеся с тёмной стороной мира, что бесит. Он конечно знал, что где-то там, на изнанке мира существуют люди дожившие до возраста пятнадцати лет ни разу не увидив трупа, не посмотрев на кровь и не убив никого, но никогда не сталкивался с такими до этого. Этим додикам весело, они общаются, заводят друзей, а для него этот путь закрыт, мафиози не положены друзья, да и стали бы они икшаться с ним, тем, кого нужно бояться, преступником. Может оно всё не так сильно на него давило, если бы он был выше хотя бы на несколько сраных сантиметров! Как бы круто он не выглядел и каким бы дерзким не казался, от комплексов не убежишь, да и какой тут крутой вид с таким то ростом. Ещё эти детские щёчки которые, как он надеялся, должны были с возрастом пройти, но хер там плавал. Всё это конечно всегда с ним и он привык к большинству факторов из этого списка, но иногда бываю дни, бывают моменты, когда обычные неурядицы с которыми ты плюс минус смирился давят на тебя с особой силой, как старая рана решившая открыться потому что по месту в котором она находилась нанесли новый удар, вот как сегодня, как сейчас. Так и хочется от души начистить кому-нибудь рыло, а ещё сильнее — разрыдаться как последняя сучка, а это совсем не то чувство которое полагается испытывать якудзе в тяжёлые моменты жизни, особенно Кузурю, особенно главарю. Рядом нет никого, кто мог бы поддержать его, подставить дружеское плечо. Обычные парни его бояться и не хотят с ним иметь общих дел, другим мафиози доверять нельзя, все они сами за себя в мире каменных джунглей. Родители — самый худший вариант. Уж если перед кем и нельзя распускать нюни, так это перед теми, кто явил тебя на свет как прирождённого убийцу и ростил тебя всю жизнь как прирождённого убийцу, нельзя их разочаровывать, разочарования у якудз заканчиваются очень болезненно и единственное, что он получит, если позволит себе проронить хоть слово при родаках на эту тему, будет пара смачных синяков от отцовского ремня или кулаков. Нацуми, его сестра, может его и выслушала бы, но как же это блять подло — давать понять человеку который пожертвовал ради тебя самым ценным в том, что не справляешься с возможностью которую он предоставил тебе этой жертвой. Хотя суть его тревог состоит совсем не в этом, но как пить дать, она только так сказанное им и трактует. Ну и пусть, он уже не ребёнок и не слабак. Ему никто не нужен, сам справится. Он сильный, он всё выдержит, справится со всем. Но вдруг он чувствует на своём плече ладонь, мягкую и тёплую, робкое, несмелое, едва ощутимое прикосновение. Он оборачивается. Ну конечно, это она, кто ещё мог бы быть. Пеко. — Чё тебе надо? — Нарочно грубо спрашивает он грубо одёргивая плечо и женская рука соскальзывает с него. — Господин, я… Просто… — Не мямли, ненавижу это. Говори, зачем пришла. — Простите меня если Вы сочтёте это за дерзость, но я подумала… Что Вам нехорошо. И что Вам не помешала бы… — Чья-то помощь, так? В часности твоя. — Не поймите не правильно, господин, Вы конечно сильнее всех и со всем сами справитесь… — Вот именно, я сам со всем справлюсь, как всегда справлялся до этого. Скажи мне, я слабак? — Дело не в этом… — Я слабак?! — Конечно нет! — Именно. Запомни раз и навсегда — мне не нужна ничья помощь. Ничья, поняла! И твоя тоже, паршивая ты девка. Особенно твоя. Поняла? — Да, господин. Прошу прощение. — Свободна. Оставь меня. — Слушаюсь. Задержавшись на секунду-другую, по всей видимости, от нежелания выполнять приказ, Пеко тем не менее послушалась хозяина оставив его, к боли в своём сердце, одного. Ушла. Ну и отлично. Не хватало ещё позориться перед девкой, а соглашаться на её помощь тем более. Может ему и стало бы легче прими он её заботу, да только не к лицу главарю такие сентиментальности, и ещё почему-то, хотя Пеко была единственным человеком готовым оказать ему поддержку, его почему-то передёргивало от мысли, что она увидит его в таком состоянии и потому, мысль о том, чтобы принять её помощь была отвратительнее всего. Он всё правильно сделал. Мужчина справляется со своей болью сам и не грузит проблемами других, особенно женщин. Она немного погрустит от его грубости и забудет скоро, уже небось забыла. Это его испытание. Он ещё раз прокручивает в голове все бесящие его факторы прекрасно зная, что избавления от них не найдёт, но остановиться не может, это как своеобразная извращённая мастурбация. Руки сжимаются в кулаки, а глаза ищут на чём можно выместить накопившиеся чувства. И находят. В тренировочном зале якудз, в котором он находится, много манекенов, болванчиков для битья, тупых, безмозглых, бездушных. Кулак врезается в голову чучела и муляж падает на пол. Делая контрольный пинок в живот ногой по кукле, Фуюхико оставляет манекен в покое, облокачивается спиной о стену и сползает по ней вниз, на пол. Какой сегодня мрачный день. За окном барабанит дождь, вот и славно, хорошая погода его сейчас только бесила бы. Руки обхватывают лежащую на коленях голову, с левого глаза стекает скупая мужская предательская слеза которую он тут же смахивает. Некоторое время он сидит в полном оцепенении, как истукан. Его глаза смотрят в пол, но видят пустоту. Постепенно мафиози становится легче. Злость понемногу отступает из его рассудка уступая место смутной печали, но и последняя постепенно притупляется погружаясь в недры сознания, чтобы однажды явить себя вновь. Облегчение, долгожданный приход в себя. Мир перед глазами Фуюхико проясняется и Абсолютный начинает осознавать реальность вокруг себя. Деревянные пол и стены, раставленные болванчики для битья кулаками, мечом и стрельбы, обычная обстановка с первого взгляда, но он духом чувствовал — что-то здесь выбивается из обычного положения вещей. И он точно знал что именно. — Ты ещё здесь? — Да, господин. Ну конечно. Стоило ожидать. — Как долго ты здесь находишься? — Я никуда не уходила, господин. Прошу прощение. Она всё это время была здесь, рядом с ним, оставалась несмотря на его грубость, приступ злобы и приказ, и исподтишка, тайно, без ведома для него подставляла плечо чтобы он мог на него опереться, пускай он и отказался, держала протянутой руку помощи, хоть он и оттолкнул её, была всё это время здесь, незримо разделяла его боль, пропускала через себя. Верь он во всю эту сверхестественную хуету, вроде энергетики, решил бы, что ему стало легче только благодаря тому, что она тут сидела вместе с ним и впитывала все те обиду, печаль и злобу, что он излучал. — Я же говорил тебе оставить меня. — Я не смогла. Мне жаль. — Больно ты брыкливая как для инструмента. — Простите меня, господин. Он молчал, она тоже, что бы они сейчас не сказали, это прозвучало бы дико неловко, да и нечего было говорить. Хотя вообще-то, есть у него на примете кое-что, что он мог бы, что он хотел озвучить, но этого явно не стоило делать. Не стоит, потому что это будет выглядеть глупо, хотя куда уж ещё глупее. Не стоит, потому что это будет поощрением для неё подобной манеры поведения в будущем, хотя она не слелала чего-то плохого. Не стоит, потому что это не будет соответствовать тому, как должен вести себя глава клана. Хотя он и так сегодня уже предостаточно натворил неподобающих вещей. Стоит. — Пеко… Спасибо. Пеко меняется в лице, будто он сказал грёбаное заклинание из Гарри Поттера, а не обычную благодарность. Глаза широко распахнуты, щёки краснеют, губы замирают в полуоткрытом положении. — Господин, я… Я… Рада была помочь. Он отвечает ей кивком и выходит из тренировочного зала. На сегодня он сделал достаточно того, чего не должен был. Но, как ни странно, почему-то, от этого маленького проявления чувств на душе стоит до приторности приятное ощущение.