friday

Стрелки дорогих часов Дайске неотвратимо двигались к отметке без пяти минут пять, и он шумно вздыхает и суёт руку в карман — чтобы ход времени не мозолил глаза. Нет, он не паникует, он не паникует. Хару вдохновлённо убирает рабочий стол, вот прямо-таки ещё немного — и начнёт напевать себе что-то под нос. Дайске было совсем не весело. Это, к слову, была пятница, а он, с некоторых пор, презирает пятницы. — Не смотри так, Дайске, иди домой. — Хару… — О нет, нет-нет-нет, не смей. Не смей, лучше молчи, — Хару показательно тычет пальцем ему в грудь. — Сегодня пятница, и у меня впереди выходные. Заслуженные выходные. Знаешь сколько? Два. Два дня я не увижу твою холёную рожу. Что бы ты ни хотел сказать, оставь это при себе до понедельника. Ну всё, бывай. Он прихватил со стола пару рабочих бумажек — чтобы было чем заняться дома на досуге, весело отсалютовал ему и хлопнул дверью. Дайске прикрыл глаза, потёр виски, сделал глубокий вдох. Он почувствовал себя… Оскорблённым. Глубоко оскорблённым. И достал телефон. — Кхм, да? — когда Хару отвечает, в динамике телефона уже шумит ветер. Надо же, уже спустился, пока он искал номер. Как торопится. — Мы не закончили, — Дайске старается не звучать навязчивым придурком, и, о чёрт, у него пока что выходит. Он смотрит из окна вниз и, кажется, видит его на парковке. Даже жаль, что отсюда он не видит, как меняется в этот момент выражение лица Хару. — Это опять ты! Нет, Дайске, мы как раз-таки закончили. У меня выходной, — он громко цокает в трубку и сбрасывает, нервно запихивая телефон в карман куртки. Дайске неотрывно смотрит на удаляющуюся фигуру из окна и щурит сапфировые глаза, блестящие недобро. Признавать очевидное поражение не хочется, да и он не умеет — он бы при всём желании не спустился достаточно быстро, чтобы сейчас догнать Хару. Особенно в пятницу, в конце рабочего дня, когда он бегает в десять раз быстрее обычного. Под рёбрами заклокотала упрямая обида и беспомощная злоба — такая, как будто ему в срок не предоставили любимую игрушку, и теперь он вынужден погибать от тоски в компании целой кучи других игрушек, которые ему не нравятся. Дайске выжидает минуту, снова открывает вкладку «Избранные контакты» и выходит из кабинета. Ну уж нет, так легко он не отделается. — Алло? — когда Хару отвечает, его голос звучит суетливо, а на фоне слышатся возня, шелест пакета и ритмичное пиканье кассового аппарата. Ага, в магазин пошёл, значит. — Хару, — произносит Дайске, смакуя каждую гласную, но при этом стараясь не звучать слишком довольно. По ту сторону динамика Като давится возмущением и почти скрипит зубами. — Что покупаешь? — Слушай, я на кассе, давай я тебе позже перезвоню? — Хару зажимает телефон между плечом и ухом, складывая в пакет несколько пачек лапши, упаковку зефира, газировку и чипсы, проявляя при этом буквально-таки чудеса акробатики. Он изо всех сил старается звучать мягче и миролюбивее: а вдруг на Дайске подействует и он отвяжется? — Минут через пять, когда я расплачусь. Ладно? — Да, конечн… — Дайске не успевает закончить, потому что Хару сбрасывает, но это не мешает ему чувствовать за душой какое-то удовлетворение. Правда, уже через мгновение довольное свечение на его лице уступает место мрачной, тяжёлой тени. В тот же миг лифт красноречиво дзынькает — первый этаж, и Дайске меланхолично говорит в никуда, словно убеждая самого себя, — Я подожду…? Нет, что-то подсказывает ему, что Хару не перезвонит. Вот точно. Он ждёт на парковке ровно 10 минут, убийственно серьёзно пялясь в экран телефона и успев выкурить одну дорогую сигару. Ему, нахрен, уже смертельно скучно, как он должен пережить эти два дня? Он молча садится в машину, громко хлопнув дверью, и снова набирает знакомый номер, поставив вызов на громкую связь. Пару минут от дороги к дому он просто слушает гудки, и это кажется почти пыткой. — Алло? — а потом Хару берёт трубку, и жизнь сразу становится в тысячу раз лучше. Он старается не выказывать явного раздражения, и это отлично слышно по его голосу. — Ты не перезвонил, — спокойно оповещает его Дайске. — У меня нет денег, — ловко парирует Хару. — Я в курсе, Като. — Я не об этом, тупица! В смысле, на балансе телефона. Я не мог тебе перезвонить, — на самом деле, Хару бессовестно врал, какие-то копейки там ещё оставались — он просто не хотел перезванивать. — Я тебя услышал, — хмыкает Дайске и, не отрывая взгляда от дороги, что-то нажимает на экране. Где-то там, далеко, у Хару завибрировал телефон. Он дёрнулся и пискнул, выронив из рук пакет продуктов — окошко уведомления тактично оповещало Като о пополнении баланса телефона на сумму поистине астрономических (для самого Като) масштабов. Кажется, ему ещё очень долго не придется платить за связь. — Хах?! Ты что, пришибленный? Это же в два раза больше моей зарплаты, ты, чёртов придурок! — захлёбываясь возмущением вопит Хару. Дайске довольно прикрывает глаза и хмыкает, расслабленно откидываясь на мягкую спинку сиденья. Как будто Хару с ним в одной машине едет, честное слово. Прямо то, что нужно. — И это вместо спасибо? Зато теперь ты всегда сможешь перезвонить мне, когда нужно. Всё для тебя, как видишь. — Вместо спасибо?! Да мне ни к чёрту не сдались твои деньги! Ты даже так умудряешься испортить мне выходной! — Дайске не сразу осознаёт, что Хару снова сбросил. Открывает глаза, смотрит на горящий экран телефона — и в самом деле сбросил. А ведь он всего лишь хотел сказать, что он не хочет, нет, что он не может проводить выходные без Хару. С заставки на него смотрят всё те же знакомые карие глаза — немного сонные, они тогда весь вечер провозились с бумажной работой за столом у Хару, засиделись почти до полуночи, вместе выпили кофе — Дайске купил его, пока выходил покурить. Это был минувший вторник, и бумаг было столько, что всклокоченная макушка Като терялась за высокими стопками, когда он наклонялся к ящикам в столе. — Ужас, как ты с этим справляешься… — Что, нравится? Ты же сам мне всё это и принёс. Вот за пару дней и накопилось бумажек. — Ну, не так уж их и много… — Тц, ты придурок, — прыснул Хару и хихикнул в ладонь. — Отнеси правую стопку в архив. Пожалуйста. И он сфотографировал его. Тайком. Непонятно, для чего. Просто, чтобы… Было. Вот такое нравилось Дайске. Вот такое было ему по душе. Не бывать дома до полуночи, потому что Хару? Да пожалуйста. Подвергать жизнь риску, потому что Хару? Пф, без проблем. Подцеплять его, тоже потому что Хару? Да, чёрт возьми, ради бога. Но это всё по будням, то есть примерно с понедельника и до середины пятницы. А потом? А потом скучные, кажущиеся вечностью выходные, чтобы от всего этого отдохнуть, но от чего ему отдыхать, если он никогда и не уставал? Но это он не устал от Хару. А Хару, наверное, от него — очень даже. И это было очень обидно: он умел жить без Дайске, а вот Дайске без него — не умел. Или умел, но очень не хотел. Дайске нашел себя уже на пороге собственного дома, и в этот момент внутри него, за бесстрастно спокойным выражением лица, от безысходности что-то оборвалось, хотя он никогда и не жаловался на излишне тонкую душевную организацию. Подумаешь, не увидит Хару всего пару дней. Подумаешь… Это «подумаешь» отбило у Дайске даже аппетит. Но за ужином он всё равно всё доедает — пришлось. Сестра, видя, как он безынициативно ковыряется ложкой в ризотто с грибами, сначала смотрит на него с нескрываемым удивлением, а потом изящно утирает губы белой салфеткой и спрашивает: — Невкусно? — Вкусно. Всё в порядке, — в этот момент он некстати вспоминает, как Хару утирает губы от кофейной пенки или крошек — не салфеткой, как Сузуе, а тыльной стороной ладони. А потом невзначай зыркает на Дайске — как он вообще реагирует, и нет ли на его лице насмешки или ещё чего похуже, — и отнимает руку. — Позвони ему. — Что? — Дайске поднимает глаза и переспрашивает. Она на него даже не смотрит. — Ты меня слышал. Не будь гордецом. Дайске фыркает и встаёт из-за стола. Не будет он больше ему звонить. Борясь со смертной скукой, он проводит полтора часа в ванной, пробует играть в шахматы с сам с собой — и бросает, потому что проигрывает, пытается отвлечься на новостные телеканалы, но в итоге просто лежит на кровати и смотрит в потолок, обнимая подушку в чехле из тутового шелкопряда. Нет, похоже он всё же ему позвонит. Прямо сейчас позвонит, пока он ещё не начал рвать на себе волосы. Хару отвечает на удивление быстро. На самом деле он не выпускал из рук телефон с того самого момента, как Дайске в последний раз позвонил ему днём — и пока готовил, и пока ужинал в одиночестве, и пока смотрел телевизор. И если бы он был до конца с собой откровенен, то он бы признал, что особого удовольствия от размеренной домашней рутины почему-то не получает. Как будто всё это — просто так, чтобы оправдать себя. — Алло? — голос Хару звучит спокойно и заинтересованно — где-то там он, кажется, даже вздыхает. Но он уже не сердится, это точно. — Что ты делаешь? — Дайске старается звучать буднично, но боже, как же он рад, что Като ответил. Он вспоминает, что не сказал «привет», но решает уже не говорить, чтобы не казаться идиотом. — Я… Да ничего, в общем-то. Смотрю кино, ем чипсы… — повисает неловкая пауза. — А ты? — Интересное? — вопрос невпопад. Дайске прочищает горло. — Что? — Кино. Кино интересное? — А… — Хару подвисает ненадолго и произности чуть тише — так, словно говорит что-то такое, что вслух говорить не принято. — Ну, знаешь, если честно, то не очень… — Вот как. Они вздыхают в унисон. В своей тесной квартирке Хару выключает телевизор, чтобы не мешал. В своих шикарных апартаментах Дайске садится на кровати и ещё внимательнее слушает белый шум и дыхание Хару в динамике. — Хару? — Ч-чего? — тот звучит слегка отрешённо, как будто его вывели из транса. — Твоя квартира. Она какая? — Дайске пялится в стену, решительно готовый внимать и представлять. Хару кусает губы, мечется взглядом по углам в полной тишине и перебирает в голове возможные определения. Первым по привычке напрашивается «дешёвая», но он это молча проглатывает. — Ну… Обычная. Маленькая. Стены — с обоями… Светло-жёлтыми. Окно — со шторами. Шторы… Такие, коричневые. Ну, как молочный шоколад или типа того… — Я тебя понял. Продолжай, — слух Дайске уцепился за задумчивый вздох Хару. И отпускать явно не собирался. — Хм… Пол — паркетный… Телевизор. Диван. Рядом — лампа. Цветы на подоконнике… Бегонии. Ты знаешь, как выглядят бегонии? — Хару? Хару, подожди, что… Что на тебе сейчас надето? Хару замолчал. Дайске сдержал в себе желание взвыть и ударить себя по лицу, устало потёр глаза. Приехали, нахрен. Он знал, как это сейчас прозвучало. — Господи, ты, грёбаный извращенец… — беззлобно пробормотал Като, завозившись.— Толстовка, штаны домашние… Носки ещё. Со звёздочками. Этого хватит? — Я могу приехать сейчас? — Ты… Что? — Приехать. Ну, к тебе. Сейчас, — сердце колотится так, что Дайске почти готов его выплюнуть. Хару, сидя по-турецки на диване в своей квартире, зажал рот ладонью и покраснел. — Ну… Хорошо. Это конечно не твои апартаменты, но я прибрался утром. — Это замечательно, Хару. Так я могу? — Да! Я же сказал, да! — Хару в ответ ворчит с напускным раздражением, — Приезжай уже, пока я не передумал! И пиццу купи, одной пачки чипсов на двоих не хватит, к тому же, я её уже почти доел. Они оба сидят в абсолютном молчании добрых пару минут, и Дайске ужасно рад, что сейчас напарник не видит, как он абсолютно по-идиотски улыбается, пялясь в стену. Если бы он увидел — открестился бы и обозвал придурком. — Дайске? — голос у Хару хриплый от долгого молчания. — А? — Клади трубку. — Нет, ты клади. — Я буду ждать тебя ровно в половину девятого, и если ты задержишься хоть на пару минут — я тебе не открою, — блефует Хару, представляя, с каким поистине садистским удовольствием будет смотреть в дверной глазок, как этот пижон будет топтаться около его квартиры. — Я довольно пунктуален, ты в курсе? Я могу вызвать вертолёт в восемь двадцать пять, а в половину девятого уже быть у тебя. — Ты, чёртов придурок, здесь негде сажать вертолёт. Тут-то и машину не всегда есть где поставить. И вообще, собирайся давай, не тяни, — смеётся Хару и бросает будто бы в шутку нечто совершенно неоднозначное. — Я сейчас скину тебе точный адрес. Увидимся. Целую. Дайске требуется десять минут или около того, чтобы наконец прийти в себя и отлепить телефон от покрасневшего уха и пылающей щеки. Ну-ну, посмотрим — Хару ещё не знает, что он всё слышал. Он добирается до квартиры на отшибе на десять минут раньше, причём с тремя коробками пиццы. И он действительно волнуется, постучав и немного неловко ожидая, пока ему откроют. Хару не соврал — он и в самом деле одет именно так, как сказал: в штанах, широкой толстовке и носках со звёздочками. Очень… по-домашнему. Очень мило. — Ты зачем опять вырядился? Ты вообще снимаешь когда-нибудь этот дурацкий костюм? Эй, что за… — Дайске изящно выверенным движением приобнимает его за талию, пряча их обоих за дверь маленькой и уютной квартирки Хару. — Да что с тобой такое? — Ты сам сказал «целую», — вполне доступно Дайске и смеётся одними только выразительно-глубокими сапфировыми глазами. — Ты знаешь, о чём я. Я слышал. Я требую поцелуй. — Хорошо, каюсь, сболтнул лишего. Но на большее не рассчитывай, понял? Я и так пустил тебя к себе, а это многое значит, — Хару счастливо вздыхает и целомудренно целует его в уголок губ. И всё-таки, как хорошо, что Дайске ему перезвонил. — Погоди, а зачем ты три пиццы приволок? Я же сказал всего одну. — А это, Хару, — заговорчески произносит Дайске почти ему на ухо, — плата за три дня, которые я проведу с тобой. За сегодня, за субботу и за воскресенье. Завтра закажем ещё что-нибудь.