"Ещё глоток, и мы горим..."

Волна бежит на этот берег Волна бежит и что-то бредит И звезды падают за ворот И ковш на небе перевернут.

Если бы Миша знал, как он здесь оказался, то, наверняка, жить было бы в разы проще. Но сейчас он знал только, что а) он находится на берегу Финского залива и б) в его жизни наступил локальный пи... (провал, Миша, провал, ты же обещал себе не материться). Это может прозвучать странно, но такая ситуация для него не была чем-то сверхъестественным или, как любит говорить Сергей Иванович (он же самый молодой преподаватель на актерском факультете, где Бестужев-Рюмин и учится - он же мечта всех студенток и просто проходящих мимо представительниц женского пола - он же потрясающий режиссер - он же чудесный брат и сын - он же причина нынешней мишиной апатии) Муравьев-Апостол, "фантасмагорическим". Действительно, в силу природной эмоциональности и чувствительности, любая непредвиденная ситуация могла вывести Мишу из душевного равновесия и загнать в яму самокопания, ненависти к себе, Петербургу, учебе, театру... Да словом, к чему угодно. Бестужев-Рюмин даже жалел иногда, что родителей полгода назад не послушал и подал документы на актерский. Ведь мог же сейчас учиться, как мама велела, на юридическом в родном Нижнем Новгороде, встречаться с симпатичной однокурсницей, да и жить себе припеваючи, никогда не встретив Сережу, который одним взглядом теплых смеющихся зеленых глаз заставил сердце бешено вскачь пуститься. Но нет же - странной волей судьбы (а может и насмешкой ее) Миша был заброшен в холодный строгий Петербург, где и встретил его, Муравьева-Апостола, при взгляде на которого в мыслях оставались лишь стихи о любви, из-за чего щеки ярким румянцем горели.

***

Первая встреча их произошла теплым солнечным утром второго сентября, когда Миша, радостно напевая прилипчивую песню, случайно по радио услышанную, не спеша подходил ко входу в свое новое место учебы. Сережа тогда на крыльце не один стоял - с Николаем Павловичем Романовым, преподавателем истории кинематографа, - и курил дорогущие (по Мишиным меркам уж точно) "Black & Gold". Бестужев-Рюмин смутился тогда жутко, прошмыгнул мимо, тихое "здравствуйте" бросив. Муравьев-Апостол усмехнулся только, да про себя подумал, как тяжело будет этому маленькому робкому мальчишке конкуренцию актерскую выдержать и не сломаться под натиском актеров и актеришек всех мастей, убить готовых за роли выгодные и за гонорары огромные.

***

И в голове смешались мысли, И босиком с бутылкой виски. Мы изучаем этот берег, Волна бежит и что-то бредит.

Миша вздыхает, открывая бутылку брусничного "Гаража": напиваться нельзя, потому что завтра на парах Муравьева-Апостола стихотворение Ленского, перед дуэлью поэтом написанное, отыграть нужно. Да и не с кем, по правде говоря - Пашка Пестель опять на дополнительную лекцию Романова остался, глазами преданными за педагогом наблюдая, а Кондраша Рылеев вновь эпиграммы едкие на Сергея Петровича Трубецкого, показательно внимания на упрямого поэта не обращающего, строчит. Миша усмехается: угораздило же их - идиотов-первокурсников - в преподавателей своих же влюбиться. Сразу же понимали, что шансов мало (Миша хмыкает: у него-то их совсем нет).

***

Когда Муравьев-Апостол своим взглядом окидывает коллектив первокурсников, на мгновение глаза на Мише остановив, Бестужев-Рюмин понимает, что ближайшие четыре года будут самыми сложными в его жизни. Потому что Сережа (а в своих мыслях Миша его по-другому не называет) невозможный. Вот он стоит в центре зала репетиционного, весь такой соблазнительно-красивый в свободной своей черной рубашке и зауженных брюках, словно статуя античная. Как там Трубецкой на первой паре по истории искусства говорил? А, точно! "Главной идей древнегреческого искусства была калокагатия - единство прекрасного духовного и физического". И Миша спорить готов - жил бы Сережа в Греции Древней, был бы образцом для каждого жителя полиса, идеалом для творцов и мыслителей. Забывается Бестужев-Рюмин, совсем не обращая внимание на внезапную тишину в зале, да только после болезненного тычка под ребра от Рылеева в чувство приходит. Взгляд на Муравьеве-Апостоле фокусирует, щеки горящие под челкой отросшей прячет, пальцы мнет неловко - боится, что идеал его новосозданный сейчас разрушится криком и жалобами на нерадивого студента. Но Сережа только улыбается легко, в глаза шоколадно-карамельные заглядывая, смеется себе под нос и вопрос повторяет. Миша краснеет сильнее, отвечая сбивчиво, кто образец для него мастерства актерского да биографию свою кратко рассказывает. Выясняется, что младший самый он на курсе, еще и восемнадцати парнишке не исполнилось, в конце октября только стукнет. Педагог кивает отрывисто, рассказывает, как занятия проходить будут, какие требования он студентам своим предъявляет. А Бестужев-Рюмин опять слушать не может, только на движения экспрессивные сережины смотрит да приглядывается, как мышцы красивые при малейшем повороте туловища напрягаются, как солнце блики на рубашке черной золотом пишет. В зале тепло, солнечно и спокойно. Так, что эти воспоминания Мише сном кажутся, не более.