Рапунцель на волоске

Сэм хохочет, запрокидывая голову, содрогаясь всем телом, пока Боунс не бросается к нему, недоуменно лая, и не начинает облизывать, повалив на ковер. Дин оттаскивает от него пса. Сэм говорит обо всем и ни о чем, коротает время долгой ночи, переходит на Воннегута, показывает Дину портреты главных героев в своем лэптопе — как он их представлял, и нигде не найти этих лиц, этих изображений, гугл не смог бы помочь, не на самом деле. Старший брат только хмыкает удивленно — и черты главного персонажа на экране становятся менее заостренными, пропадает дьявольщина из взгляда. Сэм глядит и кивает почти незаметно, уголки его рта растянуты: — Так и думал, что ты его видишь похожим на меня, да. Сэмми бродит по огромной библиотеке бункера, перебирает книги на полках: — Тебе нужно издание 1740-х, это левая секция, полка… сейчас, мне по плечо, значит, десятая снизу. Справа, рядом светильник. Он достает огромный древний том, переносит на стол, не пытаясь открыть — там внутри могут быть даже строки, но смысла не будет. Дин качает головой: — Как ты все это помнишь? Младший брат оборачивается и смотрит с привычным в последние годы настойчивым напряжением, непонятным и острым, но странно расслабляющим: — Главное, чтобы я правильно это помнил. Жаль, никак не смогу прочитать. Дин испуганно фыркает: — Это было бы слишком, чувак. — Говорят, человеческий мозг еще не на такой способен, — усмехается Сэм. Ненадолго, на уютные двадцать-тридцать секунд — или вечность, они ведь спят, — повисает теплое молчание. — Что? — спрашивает младший брат, и Дин понимает, что пялится. — Ничего, — говорит он, — ботаник ты, ничего нового. Сэм отводит глаза, выдыхая смешок, в духе «я не могу в это поверить, правда, очень свежая шутка, Дин», но еще больше в духе «я не могу поверить, что ты все еще прежний, Дин», и Дин думает на мгновение, что способен понять напряжение в глазах Сэмми. Пристальный этот взгляд, сам по себе такой контролирующий. «Пока я на тебя сморю, ты не исчезнешь», — в эти дни в Сэме все об этом. Потому что реальность его грез пластична сама по себе, потому что Сэм вовсе не так уж легко контролирует это свое Зазеркалье, потому что он периодически проверяет — настоящий ли Дин вообще. — Эй, — говорит Дин брату, — а знаешь, что помнит вот этот мозг? — он указывает на свой лоб. Иногда здесь не надо даже как-то сосредотачиваться. Вот — они были в библиотеке, а вот — и они в бет-пещере домашнего кинотеатра, по экрану летят золотистые буквы. — Нет, о боже, — Сэм смеется в своем кресле, прячет лицо в ладони. — Диалоги от первого до последнего слова, Сэмми! — похваляется старший брат. — Снова Звездные войны? — Брось, как давно ты смотрел на принцессу в купальнике, а? — Ты оставь ее только в этом купальнике, ладно, чувак? В смысле, оставь его ей! — Что? Да я джентльмен! Как ты можешь подумать! — Я не мог, пока ты не исправил ей грудь, Дин, и черт возьми, я уверен, что ее одежды не были настолько обтягивающими. — Ничего не могу сделать, Сэмми, это все записалось на мой внутренний DVD в годы, когда такие вещи имели… большое значение. — Хочешь сказать, хоть что-нибудь изменилось? — Ш-ш-ш, кино начинается, Сэм, не мешай смотреть людям. — Мы в моей голове, Дин, кому это не мешать? — А мне?! Брат со вздохом откидывается в своем кресле и расслабляется. Дин смешит его, воображая совершенно другие, забавные повороты сюжета, перехватывает управление, когда тот исправляет повествование, Люк и Хан Соло на плазме ловят вампиров в космосе, и на Хане ковбойская шляпа, а у Скайуокера вздернутый нос и еще более длинные волосы. Ему было бы легче, если бы Сэм сейчас был в своем юном облике, ну хотя бы лет двадцати трех, двадцати пяти — но нет, Сэм настолько упрямо поддерживает мнимую реалистичность происходящего, что от этой реальности Дину здорово и тревожно. Но он черта с два станет приходить реже, черта с два он откажется от возможности видеться с своим братом и уж точно не даст тому потеряться во снах, раствориться в играх с воображаемым псом или чтении воображаемой библиотеки, стать мужем воображаемой мисс Стенфорд и отцом пары воображаемых спиногрызов… или узником воображаемой Клетки с гребаным воображаемым Люцифером. — Дин. Тебе нужно выспаться, правда, — тихо говорит брат. Дин оглядывается. Они переместились куда-то на улицу. Вокруг сумерки, и Дин даже не может понять — место, время, иллюзия, воспоминание? Дин упустил власть над грезой, замечтался, слишком расслабился. — Сэм, я это и делаю, — намекающим тоном отвечает он, только младший уже взял след и так просто тот не оставит. — Сонный корень? Смеешься? Он вводит в транс, это не сон, не отдых. Твое тело только выматывается. — Я лежу, я не двигаюсь, я вижу сны. Я сплю! — А потом поднимаешься с жуткой головной болью и едва можешь волочить ноги, — мягко произносит брат, строя свои щенячьи глазки. У него между бровей морщины от этой гримасы, и никто не сравнил бы теперь младшего брата Дина с щеночком — но Дин все еще покупается. — Вот и нет, — спорит он из остаточного упрямства, — я отлично вчера поохотился… — Это меня и пугает, — восклицает Сэм, и черт, Дин чувствует, что не справляется, — Ночью ты здесь, выматываешь свое тело, а днем жизнью рискуешь, ты думаешь, это нормально? — Мне отлично хватает трех-четырех часов, Сэмми, не нагнетай… — Но тебе ведь уже не двадцать. — Хей. — Дин, слушай. Я знаю, что ты творишь, я благодарен, правда. Ты присматриваешь за мной, не даешь потеряться, знаю. А днем ищешь способ снять проклятие, большинство твоих охот только об этом — думаешь, не понимаю? Но пойми, если ты себя насмерть загонишь, никто другой не поможет. — Эй, — старший брат пробует успокоить его, — да брось. Ты же знаешь, меня не свалить недосыпом. И в последнее время я не то, чтобы много охочусь… Он прикусывает язык слишком поздно. Сонная реальность тяжела этим — ты говоришь иногда не то, что считаешь правильным, а то, как и вправду считаешь. Потому что слова здесь — совсем не слова. Это мысли, как и все остальное. Конечно, Сэм замечает: — Вот как? Потерял все зацепки? А что с тем шаманом? А… — Нет, нет, Сэмми, я еще не закончил. я еще только с этой Кассандрой и разобрался, просто — ну, у нас есть еще время, да? Много времени, больше, чем надо… — Ты нашел что-то, — понимает Сэмми. Сэмми. Потому что сейчас это Сэмми — злющий шестнадцатилетка. Дин глядит на него — стрижку с длинными выгоревшими прядями вокруг лица и коротким затылком, острый нос и раскосые лисьи глаза, и поджарое тело, и старые шорты диновы… Он, скорее всего, и сам дополняет сейчас этот облик — появляется шрам у виска, заработанный в «посоли-и-сожги» где-то в Теннеси, и Сэм, кажется, забыл как раньше выделялись родинки на лице — один взгляд старшего и все три снова куда заметнее. Это хуже всего: то, что в сэмовых сладких снах они в голове не у одного Сэма — они в голове и у Дина. Поэтому Джоди и остальные не слишком-то рвутся навещать его брата. Это только Винчестерам нечего друг от друга скрывать, это только у них нет границ… или кажется так. Потому что… — Брось, Сэм, я бы сразу сказал! — Не сказал бы, если б ответ тебя не устроил. «Это его судьба!» — и действительно, нужно было ему больше спать. Дин рассеян и образ безумно хрипящей ведьмы ускользает в пространство. Сэм кидает на нее взгляд, пока Дин убирает проклятую тварь прочь из мыслей, но ущерб нанесен, и Сэм знает. — Значит, моя судьба? Я-то думал, что способа нет, а он просто… — Поганый, — сдается Дин. — Он просто очень поганый. Сэм молчит. Ждет. — Верни, — просит старший брат. Тянется к младшему, перебирая пальцами в воздухе перед лицом младшего, — верни… Сэм понимает. Занавешивается челкой, опять поднимает глаза — остро щурится, пристально вглядывается, такой взрослый и сильный, такой умный и понимающий, тридцати семи лет, или ста тридцати семи — будто кто-то уже считает. Дин так любит его. — Я тебе не скажу, — отвечает он. — Дин… — Ты мне веришь? — При чем здесь… — Потому что я не хочу врать! Не хочу врать тебе больше, мы всю жизнь врали в чем-нибудь. Так позволь мне быть честным и просто не отвечать! Сэм молчит, сбитый с толку. — Я найду другой способ, Сэмми. Я сунулся не туда, эта стерва показывала людям худший расклад, она, может быть, и не умела иначе, не увидела хороший способ, а тот — был! Мне просто надо искать! — Да, но ты ведь не ищешь, — задумчиво замечает брат, — ты проводишь все ночи со мной. Что бы она тебе не сказала, ты выбит из колеи. — Она довела до двойного убийства счастливых молодоженов, Сэм! Да, она и меня достала, что, доволен? Сэм кладет ему руку на шею сзади — и Дин вдруг замирает. Это его жест вообще-то. Но огромная ладонь брата ощущается так хорошо. Так, черт возьми, расслабляюще. — Если не найдешь способ, расскажешь мне позже? — спрашивает его Сэм. — Мы подумаем вместе. Мы решим, как всегда решали. Дин не может ответить. Он хочет ответить, правда, он пытается, но… — Тебе надо поспать, Дин, — говорит ему младший. Наваливается темнота. — Давай, просто попробуй. Дина куда-то укладывают. — Может, все же получится, сон во сне, как тебе, а? Ты совсем замотался, приятель. Дину снится, что он засыпает в огромных теплых руках. Дину снится, что кто-то безмерно заботливый, нежный, укрывает его и поет ему «Джуд». Видимо, его мать? Дину снится, что это не Мэри Винчестер, а его младший брат, Сэм. Сэмми. Сэмми.