alasse

Одиночество — это не мука, Это лишь темнота без свечей. Одиночество глохнет от звука И боится открытых лучей.

      Финдекано откинул тяжелый полог походного шатра и вышел наружу. Весна только занималась: прогалины темнели неровными кляксами на серо-белом снегу, небо было неприветливо-унылым, а комья грязи летели из-под лошадиных копыт, пачкая одежды. Но ветер уже пах по-другому, особенно: терпким запахом смолы и проникающей в самое нутро свежестью.       Старшему принцу не сиделось на месте. Отец уже выбранил его за ребячество, но вполсилы, почти что ласково: рождённый в весенние заморозки, Нолофинвэ пуще всех любил и этот особый ветер, и скрип просыпающегося леса, и пересвист птиц на рассвете.       — Греешься?       Финдекано рассмеялся. Айканаро, щурящийся, как будто уже заранее увидел выскользнувшее из-за туч солнце, улыбнулся ему в ответ.       — Хорошо так.       Кузен промычал что-то утвердительное и тоже посмотрел вверх.       — Хорошо.       Со стороны они, наверное, выглядели невероятно забавно — Ириссэ, окружённая своими охотницами, рассмеялась, указывая на них пальцем и дергая за рукав подошедшую Артанис. Та в ответ покачала головой и рассмеялась тоже. Склонившись друг к дружке, они принялись о чем-то оживленно переговариваться — иссиня-чёрные и золотистые головы, такие красивые, наполняли душу тёплой нежностью.       И Финдекано было радостно, как никогда.       Лагерь вокруг гудел жизнью: где-то звенели оружием, слышался топот лошадей и детский смех, кто-то возмущённо кричал; у сторожки распевали веселую песню на три голоса.       — Наконец-то, — Айканаро вздохнул полной грудью и раскинул руки, словно готовясь принять в объятия первые лучи солнца, — время мира. Наконец-то.       Финдекано посмотрел на него. В груди было так тепло, как будто Ариэн ласково грела его сердце в своих огненных ладонях.       Он привык видеть кузена сурово хмурящимся и решительно смотревшим грозово-серыми, как у дедушки Финвэ, глазами. Привык чувствовать его плечо, твёрдое и надежное, рядом, слева. Справа стоял Аракано, высокий и несокрушимый, такой же юный…       Сердце словно пронзило холодной ледяной иглой.       Эти двое были похожи, словно две капли воды: одинаково шутили, одинаково вскидывали меч, — медленно и чуть вверх, — и даже смотрели одинаково. Их сходство было притчей во языцех; только ленивый не посмеялся над этим. Кто же знал, что…       …что брата Финдекано не убережёт.       Айканаро же, повзрослевший, но такой же славный, стоял рядом, щурясь на белёсые облака, и ждал первых весенних лучей. Совсем как ребёнок.       Боль навязчиво загорчила на языке, и у Финдекано хватило сил только на то, чтобы безмолвно хлопнуть кузена по плечу.       Айканаро посмотрел на него задумчиво, будто душой читал.       — Всё образуется, оторно, — он улыбнулся короткой улыбкой, показывая ямочку на левой щеке. — Мы столько смогли! И столько же ещё сможем. Вот и Нельяфинвэ к тебе пришёл, смотри.       Что-то странное всколыхнулось в душе, когда Финдекано, проследив взгляд кузена, увидел Майтимо.       Кузен о чем-то беседовал со своим оруженосцем и вид у него был донельзя раздражённый. Его лицо чуть округлилось, — во всяком случае, уже не было той измученной смертельной худощавости, — и приобрело здоровый, пусть ещё немного бледный оттенок. Губы розовели, а глаза, некогда подернутые лихорадочной поволокой, теперь смотрели ярко, цепко и пронзительно. При ходьбе он все ещё слегка припадал на левую ногу, но целители уверяли, что это пройдёт со временем.       — Он спрашивал о тебе сегодня, — тёплая рука Айканаро надежно сжала плечо.       — Сегодня?       — Приходил к дяде для переговоров, кажется.       — Ах.       Оруженосец, молодой парнишка то ли из местных синдар, то ли лаиквенди, смущенно поклонился, и, стремглав повернувшись, бросился в сторону комнат, где разместился отряд родичей-ваниар Лаурэфиндэ. Майтимо тяжело вздохнул, провожая его усталым взглядом. Финдекано сощурился, чуть наклонив голову, и через мгновение их глаза встретились.       — Пойду я, — тут же словно бы невзначай бросил Айканаро и хлопнул Финдекано по плечу. — Сегодня к ночи на охоту собираемся, поедешь с нами?       Майтимо двинулся к ним, все такой же высокий и царственный; даже хромота не исказила величественный разворот его плеч. Финдекано на мгновение почудился неистовый пламень в его глазах.       — Может быть, — рассеянно отозвался он. Кровь застучала в ушах, как и бьющееся набатом сердце. — Я потом решу.       — Ну смотри. Aiya, кузен, — Айканаро повернулся в сторону подошедшего феаноринга и приветливо улыбнулся. — Рад видеть тебя в добром здравии.       — Aiya, — отозвался Майтимо. — Взаимно, Айканаро. Что Артаресто, не вернулся ещё из Дориата?       — Ты бы первым узнал, — безмятежно отозвался Арафинвион, улыбаясь. — А теперь прошу меня извинить, — он склонил голову в прощальном поклоне. — Обещал Финдарато помощь в обустройстве целительных комнат.       Стоило только золотой макушке скрыться за палаткой, Майтимо усмехнулся.       — Хитрый лис.       — Не скажи это при нем, подумает ещё, что хвалишь.       — Я и хвалю.       Финдекано приподнял уголки губ в слабом подобии улыбки.       — Приятно увидеть тебя в добром здравии.       Майтимо уставился на него, склонив голову. Луч солнца прорезался сквозь густые кедровые ветви, и на мгновение Фингон увидел не то пламя, не то ледяное спокойствие покойника. Изнутри, как мечом, хлестнуло тревогой.       — Не смотри так, — он против воли поёжился, опуская глаза.       Нельяфинвэ усмехнулся.       — Уже и смотреть на меня не можешь.       — Неправда. Но когда ты так смотришь — страшно.       Майтимо пожал плечами и повернулся к нему спиной. Финдекано с трудом подавил желание схватить его за локти и развернуть лицом к себе — не то со злости, не то от отчаяния.       Небольшие сосенки крепко пахли смолой. Длинные лиственницы, ещё кое-где желтоватые, шелестели зелёными иголками с затаившимися среди них крошечными шишечками. Горный ветер свистел в ушах задорно, но морозил щеки.       — Мирное место.       Финдекано посмотрел на него; кузен дышал полной грудью, жадно разглядывая дымчатые верхушки гор в отражении перламутрово-серого озера. Упрямая линия рта, глаза-стрелы, не знающие промаха, — кем был этот незнакомец?..       — Это пока, — с трудом выдавил он.       Майтимо обернулся, вопросительно поднимая брови.       — Отец задумал тут крупное строительство. Они с Турукано днями и ночами сидят над чертежами.       — А ты что же?       — Я? — вопрос застал врасплох.       Майтимо смотрел на него, склонив голову. Взгляд его ореховых глаз был пугающе нечитаем.       — Ты был хорош в архитектуре.       Финдекано принуждённо рассмеялся, вспоминая, как ругал его Нельданаро за кляксы на пергаменте. Нельданаро погиб в Альквалондэ, защищая своего принца; его распахнутые от ужаса и боли глаза все еще приходили Финдекано в кошмарах.       — О, ну, парочка недурных чертежей ещё не делает меня архитектором, — он пожал плечами. — Я только говорю, где лучше поставить плавильни, бани и дымоходы для кузниц. В остальном они предоставлены сами себе.       — А ты и не жалуешься, да? — Нельяфинвэ сощурился, и в его тоне впервые прозвучал намёк на усмешку.       — Хорошо иметь умного брата, который сначала думает, а потом делает?..       — Возможно, — теперь ирония в голосе Майтимо была неприкрытой. — Жаль у меня таких нет.       Финдекано почувствовал, как губы против воли растягиваются в улыбке.       — Ты к ним несправедлив, Майтимо.       Тот в ответ покачал головой и усмехнулся.       — Меня давно уже никто не зовёт Майтимо.       Финдекано нахмурился. Кузен разглядывал покрытый тонкой ледяной корочкой берег.       — Почему?       — Я запретил.       Над их головами, оглушительно чирикая, пролетела стайка тощих воробьев. На соседнем дереве начал стучать дятел, отчего мокрый снег подсыпался на землю.       — И как же теперь тебя зовут?       — Маэдрос.       Синдарское имя было похоже на четко рассчитанный удар хлыста, которым опытный всадник понукает заупрямившуюся лошадь. Оно странно ложилось на слух, но вместе с тем странно шло теперешнему Нельяфинвэ.       — Маэдрос, — задумчиво повторил Финдекано, пробуя имя на вкус. Что-то чужое и резкое, но гордое, как громкий клич военачальника во время боя, и высоко поднятая голова молодого короля, одержавшего победу. Финдекано не знал никого с таким именем, но все же…       — Это хороший выбор.       Майтимо усмехнулся; его все еще прекрасно очерченная линия челюсти расслабилась, хотя морщинка между бровей осталась на месте. Наверное, она и не уйдёт никогда больше, — горько подумал Финдекано, опуская голову.       Не уйдёт и не сгладится.       Оживленно стребечущие чижи обсыпали широкие ветви кедра — дерево как будто покрылось солнечными огоньками-зайчиками. Финдекано попытался их сосчитать, но сбился после пятнадцати.       — Финдекано.       Нолофинвион вздрогнул и поднял глаза. Майтимо смотрел на него.       — Нам давно нужно поговорить. О нас. О тебе и мне.       На секунду перед мысленным взором возникла беседка из темного дерева, укутанная нежным запахом белых нарциссов; тонкое серебряное кольцо, скользнувшее на палец, и ласковое пожатие чуть дрожащей руки, когда согретый тёплом ладони ободок никак не хотел надеваться из-за волнения.       «Это принадлежит только тебе и мне, — говорил, улыбаясь, тот далёкий все ещё Майтимо. — Это только для нас, indonya».       Было невыносимо больно — вспоминать о временах безмятежности и покоя после того, что они оба пережили.       — Ты хочешь… — Финдекано поднял руку. Серебряное кольцо потускнело, но все ещё было на месте, пройдя вместе с ним через Льды. — Забрать его?       Майтимо стиснул челюсти и отвернулся. Набалдашник своего костыля он сжимал так сильно, что пальцы побелели.       Финдекано и сам не знал, почему оставил его, почему не выбросил или нарочно не потерял. Во Льдах он, бывало, украдкой смотрел на серебряную полоску металла, и злился, злился, сходил с ума, хотел растоптать чужую гордость и уничтожить свою. Что же с ним творилось тогда?..       — Я ведь не осуждаю тебя, — стараясь звучать мягко, проговорил он.       Майтимо вслепую нашарил его ладонь и крепко сжал, словно ища опоры.       «Но ведь так и есть, — удивленно промелькнуло в голове Финдекано. — Так и…»       — Помню, как выковал его, — хрипло проговорил Майтимо, поглаживая большим пальцем тёплый серебряный ободок. Усмехнулся. — Такое тоненькое, я себе все пальцы отбил… Надо мной все смеялись, кроме отца. Он тогда сказал, что… — Майтимо замолчал. Его губы скорбно поджались.       — …что в помолвочные кольца влюблённые вкладывают всю свою душу? — Финдекано улыбнулся на поражённый взгляд. — Мой отец сказал мне то же самое.       — Надо же.       Они опять замолчали; холодный ветер нещадно трепал короткие медные пряди, и Финдекано безотчетно протянул руки, аккуратно заправляя непослушные кудри за уши. Движение было таким знакомым, что Финдекано на одно короткое мгновение вдруг почувствовал… что-то.       — Финдэ, я… — Майтимо тряхнул головой, словно норовистый жеребец. Его волосы опять рассыпались, как ломкие сухие листья, голос задрожал. — Я так не могу. Ты смотреть на меня не можешь, боишься, и я понимаю тебя…       — Майтимо…       — Я искаженный. Испорченный! Калека. Даже имя своё слышать не могу, тошно. От себя тошно, от всех вокруг, от клятвы, от братьев, но от себя больше всех…       — Майтимо…       Майтимо отвернулся. До ушей Финдекано долетел сухой отрывистый смех.       — В зеркале я вижу все равно что мертвеца. Глазницы пусты, огня в них нет. Неудивительно, что я пугаю тебя, — он повернул голову. — Я чувствую, как ты отдаляешься, чувствую твои сомнения. Сколько лет прошло, Эру Единый!.. И какой я теперь стал, посмотри.       — Майтимо…       — Нет! Молчи… Не говори ничего, — он зло скривился. — Нет больше Майтимо. Умер!       Горло сжало спазмом, и Финдекано впервые за долгое время почувствовал ужасное, горькое разочарование.       — Вот видишь, — Маэдрос не отрывал от него взгляда. Его лицо было полно такой нестерпимой боли, что Финдекано на мгновение стало тошно от самого себя. — Такой я теперь. То, что ты любил, теперь запятнано кровью тех, кто умер от моей руки. И тех, кого не сберёг, — он опустил глаза. — Майтимо больше нет. Прости его.       Финдекано почувствовал, что задыхается. Взор затуманился, но единственное, что он видел отчетливо — измученные карие глаза.       — Но как же… — он выдохнул, чувствуя, будто уплывает куда-то. Карие глаза исчезли, и сердце задрожала от страха. — Майтимо!..       — Сынок, сынок…       — Майтимо!..       Сквозь пелену отчаяния он почувствовал руки отца на своей спине. Кажется, отец плакал. А может, это плакал он сам.