У лешего две тени, но обе не его

Командное собрание, назначенное в Омске на вечер, обещало быть долгим. Руководство собиралось прийти. Вряд ли чтобы хвалить: в выездной серии набрано ноль очков, и постепенно оформляющаяся таблица конференции отодвигала Омск всё дальше уже не только от лидеров. Вообще от зоны плей-оффа. Из аэропорта забирал автобус. Паша Коледов приземлился на сиденье рядом с меланхолично припавшему к стеклу Володе Ткачёву. — Ты как? Утром он был ожившим. Немного более активным, чем несколько дней до этого, улыбчивым, по-ткачёвски сильным и бесконечно чутким. В самолёте смеялся над чужими шутками и спокойно разговаривал с ребятами. Но только вышел из самолёта, вдохнул омского воздуха и помрачнел. Скатился в уныние буквально на глазах, за секунды. "Запах изменился", — только сказал он поинтересовавшемуся Дамиру. Паша Коледов и Миша Гуляев шли вместе и слышали тихий разговор. Паша, признаться, не очень верил, что Володя чувствует бывшего аж до способности по запаху города его определить, но, глядя на Мишу, видел, что тот верит. "Райан его использовал поначалу, — Миша рассказывал ему кратко, как Паша и просил. — Ну, знаешь, отношения без обязательств. Володя ему в ноги бросался, всё ему отдавал, о камни бился. А Райан так, с небрежностью отнёсся к нему. А потом влюбился и давай на руках Володю таскать, пылинки с него сдувать, принцем стал. Только потом оказалось, что Володя уже обиды накопил, и они потом все им боком встали, скандалы были, и Райан посчитал, что Володе и им обоим лучше будет уже отпустить всё и дать жизни возможность всё расставить по своим местам. Мне даже кажется, если честно, что Райан не на совсем его бросил. Просто, мол, если суждено быть вместе, то, даже побыв порознь, вернутся. Но Володя посчитал, что Райан устал от него и воспользовался возможностью не продлевать контракт". У Паши постепенно получилось примириться с мыслью об отношениях в команде, да ещё и однополых, и огромную роль в этом играл тот факт, что сам Ткачёв не воспринимался обычным человеком. Не подходил под многие однозначные классификации, поэтому нестрашно, что не влез в какую-то очередную. Как отреагирует на Спунера, пока непонятно. Самому интересно. — Да нормально, — ответил Володя максимально обессиленным голосом. — Тебе так отстойно из-за проигрышей или из-за него? Володя перевёл взгляд на него, лёжа лбом на оконном стекле автобуса. Непривычно, да, Володя? Что вот так спрашивают в лоб. — Я не готов тебе говорить, — честно признался Володя. — Спасибо, что спросил. И извини, ничего личного, просто в этом вопросе ты борешься за принятие, а мне тяжело делиться этим даже с теми, кто полностью понимает. — А может, как раз и надо говорить тем, кто не совсем в твоём мире живёт? Вне него тоже есть люди, и им тоже непросто приходится, и они тоже что-то придумывают, чтобы с этим справляться. Вдруг додумались до чего-то, до чего не додумался ты? Володя улыбнулся ему. Ну, что ж, уже не плохо — хоть немного настроение повысил. — До тебя дошли слухи, что я уйду из команды? — Они до всех дошли. — Беспокоишься за меня или за команду? — А это не одно и то же? — поинтересовался Паша. — Не ты ли эта команда? — В ней ещё двадцать человек играет и тренерский штаб, почему ты считаешь, что я имею какое-то ключевое влияние? — Есть несколько причин. Первая — люди приходят сюда играть с тобой. Почти все, спроси сам. Вторая — каждого из них ты воспринимаешь так близко к сердцу, что тебе плохо, когда плохо кому-то из них. Третья — ты принимаешь наши поражения как свои личные, но наши победы в твоих глазах заслуга всех. Четвёртая — я не хочу её озвучивать, но будет неправильно, если я не озвучу: ты не простишь себе, если эта команда останется без тебя и всё пойдёт наперекосяк. И разочаруешься в себе, если вдруг всё по тем или иным причинам наладится, как только ты уйдёшь. Для Володи разочарование последует в любом случае. Как бы он ни поступил — будет тежяло, только в одном исходе он с командой, в другом — без. — Всё так, — он перевёл взгляд на улицу. — Только в этом случае мне приходится выбирать. И я выбираю его, — Володя качнул головой в сторону, где через ряд сидел Лёша Соловьёв. — А я его потеряю, если даже слегка не справлюсь с ситуацией. Паша смотрел на Соловьёвскую макушку, безмятежно покоющуюся в кресле. Знает ли он, интересно, что тут Ткачёв его вместо хоккея выбирает? Считая, что они друг друга взаимоисключают. — А ты его-то спрашивал? Потеряется ли он, если сглупишь ты? Просто вас же двое. Вы-то явно вдвоём сильнее, чем он один. Или ты не уверен, с кем именно ты будешь вдвоём? Потому что для человека, который Лёху выберет вместо хоккея, странно бояться выбрать кого-то вместо Лёхи. Лихо всё расставивший по местам Паша снова вызвал у Володи улыбку. С ним никак не поспорить, да и надо ли? Он во всём прав. Володя не боялся выбрать Райана, он боялся, что Лёша будет тем же самым человеком, которым когда-то пренебрегли в начале отношений. И, даже сказав, что он с этим справится, он этого никогда не простит. Володя боялся отвлечься. А не отвлечься на Райана точно не получится. Он же полностью Володю когда-то приручил, и где гарантия, что Володя из этого приручения вырвался? Нет гарантии. И проверять не хочется. Счастье всей Володиной жизни на кону. — Ребята, добрый день. Встреча с руководством началась с какого-то слишком доброжелательного тона. — Прежде чем тренерский штаб приступит к разбору последних матчей с командой, хотелось бы сказать следующее. Несмотря на всё давление, которое вы ощущаете, нет никаких решений ни по игрокам, ни по тренерам. На данный момент вы можете натыкаться на различные спекуляции в сети на тему торговли игроками. Всего этого нет. Ротировать состав, как безумные, мы пока не собираемся. Недоверия в тренерскому штабу у нас так же нет. Омск всегда в центре внимания в КХЛ, не нам вам об этом рассказывать. Из-за того, что ситуация вокруг сложилась неприятная, о вас говорят много и говорят, в основном, плохо. Настоятельная просьба — ограждать себя от лишней информации и вообще желательно от соцсетей. Пока у вас одна задача — найти в этом ворохе проблем команду. Для этого слушаем тренера, а не умников в сети. И сосредоточимся только на словах тренера, сто процентов вашего внимания сейчас должно быть уделено хоккею и Авангарду. Ноль очков в выездной серии не тот результат, который мы можем от вас принять. Но ничего не потеряно: шансов всё исправить навалом. Мы верим именно в ту команду, которую видим, и будем ждать, что она наши ожидания оправдает. Если не будет сомнительных решений по вычёркиванию основных игроков из состава на важные матчи, дело пойдёт легче. — А теперь наше обещанное усиление. И дыхание многих игроков в помещении замерло. Что, так скоро? Вот уже сейчас? Каждый хотел посмотреть на Володю, а тот спрятался в уголке. Сидел далеко от центра и во втором ряду. Будто знал, что это всё прямо сейчас случится. Райан Спунер — красивый мужчина с немного опущенным внешним уголком глаз. Выглядел так, словно улыбка и для него что-то непривычное, но именно сейчас, встречая старых друзей, он её себе позволял. Он торопился от входа в конференц-зал до самой трибуны, чтобы предстать перед всеми, разглядеть, кто рад, а кто не очень. Расправился в полный рост, и теперь многие вдруг почувствовали, что запах и правда поменялся. Да и цвета, звуки — многое стало иным, и сразу, как он вошёл. — Новый, а точнее хорошо не забытый старый центральный нападающий Райан Спунер. Только Миша Гуляев осмелился посмотреть на Володю. Но никакой истерики в его взгляде не было — наоборот сидел и смотрел на Райана, словно впервые в жизни его видит и не особо заинтересован в этом знакомстве. А Спунер искал взглядом. И все знали, кого искал. Он коротко здоровался с каждым знакомым партнёром по команде, одного за другим перебирая, а затем всё-таки нашёл того, кто задвинул себя подальше, притворялся, что его нет и ничего вокруг не случилось. — Вновь добро пожаловать, — ему пожали руку на трибуне. Затем Сергей Евгеньевич. Затем Дамир, двигая ему стул. Велено было к командному собранию приступать, но только не было ни у кого из них никакого настроя слушать что-то, помимо биения Володиного сердца. Если подумать, то наказание для Ткачёва становится уж слишком изощрённым. Да и разбор полётов как-то зациклился на его ошибках намного сильнее, чем на ошибках, например, Дица, который их строгал направо и налево. Володины моменты показывали на большом экране, до каждого движения докопались. И, если всю неделю до этого Ткачёв воспринимал это как закономерную реакцию на его промахи, сейчас же показывать всё это перед Райаном показалось слишком жестоким уже даже ему. Кажется, он этого не заслужил. Он, может, и играл недостаточно хорошо, не так эффективно, как от него ожидали, но разве он единственная проблема? Только он, и больше ничего? Настолько, что было бы лучше, если бы он ушёл? Так это Володя может и сделает. Вполне вероятно, что и расчёт был на это — сделать вид, что он ушёл из-за претензий тренерскокго штаба, а не из-за несчастной любви, которая спать по ночам не давала даже в новой квартире. Но, чёрт возьми, это же Володя Ткачёв, какие ещё претензии тренерского штаба? Если он не будет забивать за вас, он будет забивать вам. В составе абсолютно любой команды, хоть дворовую против Авангарда выпускай: если в ней будет Володя, Авангард проиграет. Надо было в этот момент делать всё, чтобы сохранить Ткачёва, ведь можно было бы постараться решить проблему полюбовно. Можно было даже приложить усилия и подружить их в одной связке. Но руководство приняло другое решение. И результатом этого решения был тоскливый взгляд, брошенный на повсеместное шумное приветствие Спунера в составе, осторожно прикрытая за собой дверь и побег со всех ног. Но, вопреки взглядам парней из команды, у Сергея Евгеньевича была причина так поступать, была причина и для недоверия Ткачёву, а может, и не только для недоверия. Десятки причин добиваться этого позорного побега. Она не в хоккее и не в раздевалке, не в его личностных качествах и привычке строить бесконечные служебные романы. Всё сложнее. *** В темноте чужой квартиры поначалу Илье показалось, что удастся отделаться малой кровью. Володя домой ещё, видимо, не явился, можно по-быстрому собраться и смыться отсюда. На самом деле Илье было плохо от одной мысли об этом. Просто представил, каково будет Ткачёву, когда он домой вернётся и выяснит, что от него вот так ушли, не попращавшись, не поблагодарив. Особенно сегодня. Все они сегодня бросали на него чуть более внимательные взгляды. Так, чтобы он не видел и чтобы не видел Райан: если Ткачёв выбрал тактику отсутствующей памяти, кто все они такие, чтобы ему в этом мешать? Вот все и делали вид, что никто не в курсе их отношений, не было между ними ничего — так, играл какой-то Спунер, и ещё Ткачёв тоже тогда играл, и всё на этом. И как Володя ускользнул из общей компании, никто не заметил — хватились, когда уже и след простыл. А Райан только улыбнулся. Илья лишь покачал себе головой. Достал свою сумку из шкафа в прихожей, бросая взгляд на темнеющие коридоры. Это же его убежище, он здесь душу свою лечил, здесь друга нашёл, здесь же и телефон свой оставил, и многим Володя ему помог, поступив так. Сложно уходить. И ещё сложнее стало, когда вслух озвучили: — Уходишь? Володя не включал свет, и в этой полутьме его силуэт казался просто тенью. А вдруг он и был не вполне настоящим сейчас? Не вполне Ткачёвым. Разбитым, одиноким, в один день всё потерявшим. На нём снова потоптались: унизили перед Райаном, показывая, как команда нуждается в новой крови. И эта команда приветствовала Спунера как старого друга, показывала, как по нему скучали, надеялась, что теперь игра пойдёт, теперь всё изменится. И в этом омском празднике Ткачёв стал незначим. Но ведь сердце разбито. Илья просто на секундочку представил, каково бы ему было сегодня. Как никто другой понимал, ведь тоже едва выстоял, когда предали, бросили и слишком много с собой забрали. У Ильи злодеям хотя бы хватало совести не возвращаться. Сумка выпала из рук. Не имел он права так поступить. Не с ним. Володя сделал для него столько, сколько, видимо, больше никто никогда не делал в его жизни бескорыстно. Пусть повздорили — быть очередным, кто его бросит, Илья просто не смел. Никогда бы себе потом этого не простил. Володя плакал, видя, как от него уходят. Илья узнал об этом, только когда подошёл. Ничего не оставалось — только обнять. — Хочешь, не пойду? Буду тут. Как ты со мной был. — Хочу, — прошептал Володя ему в плечо. Илья прижал его к себе крепче, чем положено, агрессивно, со всей дури, так, словно пытался не дать ему с обрыва свалиться. — Он мудак. Просто редкостная тварь. Он не должен был возвращаться. Я на твоей стороне. Володя весь трясся: Илья сделал ему больно попыткой уйти, да ещё и в тайне. Ещё один человек, который ушёл бы, не дав шанса поговорить и разобраться, решить проблему, ведь ничего такого и не случилось — подумаешь, поругались. Уже не помнят даже, из-за чего. А он сразу за сумку хвататься... Дышать было сложно, но и так бесславно рыдать в объятиях тоже долго Володя не мог себе позволить. Пришлось возвращаться в мир живых. — Тогда ты поддержишь моё решение уйти? — спросил он. Решение... Разве ж это было решение? — Нет, — повторил Илья. — Но если ты будешь вынужден иметь дело со своим прошлым и решать проблемы, о которых даже просто думать тяжело... я тоже сделаю так. Тоже не буду убегать. Буду бороться. Володя отстранился и поднял на него взгляд. Не ожидал такого. — Ты пойдёшь на тяжбы с ними? — переспросил он. — Пойду. И отсужу у них свою квартиру. А ты вернёшься в команду и будешь бороться за неё, как бы этот отморозок тебе ни мешал. Мы будем вместе. Бороться, плакать, обниматься, радоваться, когда выиграем. Ну, — Илья протянул ему мизинец. Мириться, да? Обещать? Володя всю нижнюю губу искусал за вечер. Не выглядят так те, кто всё железобетонно всё решил. Он метался. Знал, что оставляя команду, он всего лишь трусит и бежит от проблемы. Но как иначе? Он с трудом представлял, каким сильным ему придётся быть, точно ли он на такое способен? А мизинчик протянул. Сцепились, и Илья улыбнулся им. — Слово мужика скрепили, получается? Володя устало выдохнул, ложась лбом на его плечо. Рейнгардт снова прижал его к себе, успокаивающе гладя по спине. — Ты в команде, Володь? — В команде, — ответил тот. "Ура!" — ликовала одна половина Ильи Рейнгардта. "На что я сейчас, блядь, подписался?.." — в шоке помалкивала вторая.