У лешего две тени, но обе не его

Собрав все свои мысли, потратив битые часов шесть своей жизни, Миша Бердин таки родил подарок и был так этому рад, что даже не сразу осознал тривиальность идеи дарить девушке украшение. Ире, всей из себя отпетой оригиналке, угодить было сложнее, чем... чем, в общем-то, самому Мише. Цветы ей не то, серёжки — хрен подберёшь, конфеты любит только какие-то, какие только Володя знает, а абонементами на массаж от неё можно только откупаться, оплатить свидание ими не получится. Ещё и алкоголь не пьёт. И кофе, судя по всему, тоже. Миша был почти уверен, что парня у неё не было не из-за характера, отсутствия свободного времени или чего-то такого — нет, просто никто так и не смог придумать, как к ней подкатить. Иначе причин больше нет никаких. Вот абсолютно. Ну, может Ткачёв немного причина, но он не стена — подвинется. — Хорош, — Дамир кивнул, возвращая подвеску Мише. — Ей пойдёт такое. Всего лишь монета на шнурке со всяческими рунами — Миша в том году в Выборге купил, случайно, неизвестно зачем, не знал, что через год встретит девчонку, для которой он, видимо, и создан. Хранил год, потом увидел эту кудрявую коротышку в платье лесной феи и всё понял. Зато история какая будет. Ира, конечно, оригиналка и вся такая не такая, но разве ж не любая девушка падёт после такого рассказа? Он же ещё и правдивый, честное слово, Миша даже нашёл тот перевод в приложении Сбербанка, очень долго искал и потом ещё гуглил, что из выборгских покупок украшение, что крендельки, что яблочный сидр — полусухой, пенящийся, чёрт возьми — а что прогулка на катере по Финскому заливу, которая едва не обернулась ему проблемами с береговой охраной и окончанием карьеры хоккеиста. — Ткачёву не говори, бога ради, — попросил Миша. — Дождёшься, пока Ира сама ему на тебя нажалуется? Брось, — усмехнулся Дамир. — Что он тебе сделает? Он метр с кепкой. — Выест мозг, например, — предположил Миша. — Это он умеет. — А что у него за история с Ирой-то? Чего он носится, как будто она его последняя родня? Миша сложил украшение в чёрный тряпичный мешочек, связанный кожанным шнурком. Сам кайфовал от того, как красиво всё выходит. Обидится, если она не оценит такого жеста. — Да нет истории, просто понимают друг друга хорошо, — пожал плечами Дамир. — Ну, то есть, они там не встречались и ничего такого? Жизнь никто никому не спасал? Ангелом-хранителем во снах не приходил? С ложечки больного не кормил? — Не, последнее было, — возразил Дамир. — Но это было уже следствие, скорее, а не причина. Ну, короче, они дружат. Просто дружат, не ищи никакого подтекста. На одной волне они, если хочешь. Сразу подумалось, что странно. Не то чтобы Миша не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, но всё-таки в момент сближения с противоположным полом не может случайно не подняться вопрос о том, а точно ли они просто кто-то там? Или уже не кто-то там вовсе, а они и не заметили? — Слушай, Миш, ты как? Вижу, по-прежнему еле ноги волочишь. Может, к доку сходишь? — А мне кажется, стало лучше. Планирую завтра в рамку. — Ну, ты, конечно, планируй, но ни себя, ни меня, ни Звягина не обманешь. Лечись лучше, а то хрен его знает, что тебя косит и не скосит ли в итоге кого ещё. Миша отдал честь, поднимаясь со скамьи и отправляясь бродить по комплексу до тех пор, пока не найдёт кого-то в балахоне мутного цвета и с ржавыми кудрявыми волосами. Небрежность Ириной одежды на самом деле вызывала чувство эстетического удовольствия. Миша такими вещами восхищался, когда другие люди могли легко управляться с чем-то неклассическим, оперировать "неправильными" сочетаниями цветов и форм так, чтобы смотрелось красиво. А Ира правда выглядела бы принцессой, даже если бы драный мешок из-под картошки надела, потому что она бы и подпоясала его правильно, и браслет бы подобрала, и заплелась бы так, что ничего, кроме мешка картошки, и не подошло бы больше. Она говорила по телефону, наворачивая круги по третьему этажу комплекса. Из тех людей, кто, видимо, не умеет одновременно говорить и ничего не делать. Миша прислонился к перилам лестницы, наблюдая за маленькой фигуркой с улыбкой. Она его заметила, но торопиться с разговором не стала. Конечно. Привыкла уже, что парни с ястребом к ней с хорошими новостями не приходят. Он, конечно, не питал надежд, что он первый, кто пытается, но про других решил даже не спрашивать у Дамира. Только дураки учатся на чужих ошибках. Миша тоже будет весь из себя оригинальный. Что ж так чертовски плохо-то ему в Омске в последние дни? Дамиру он сказал, что чувствует себя лучше, но на деле от бессилия даже немного пошатывало. У Миши грипп, наверное, но какой-то странный: без температуры, без насморка, просто кости ломит, и сил нет. И ещё немного подташнивает, но это, скорее всего, тоже от бессилия. За десять минут Ириного разговора он почувствовал, что стоять становится трудновато. Присел на ступеньки, прислоняясь виском к металлу и провожая девушку взглядом. Теперь бы встать, конечно, когда нужно будет. Он с Ирой пока недостаточно хорошо знаком, но уверен, что она попытается равнодушно уйти, даже когда разговор окончится. А жаль! Миша-то перед ней ещё никак не проштрафился. Работает негативная ястребиная репутация, распространяется даже на Мишу, который ни одного официального матча за Омск в рамке не отстоял. Услышав слова прощания, он проследил взглядом за её телефоном и воспрял духом, окликнув: — Ирина! Она тяжело выдохнула. — Ну? Чего? Миша схватился за перила, поднимаясь на ноги. В глазах потемнело. Пришлось остановиться. Руки потянулись к лицу, чтобы потереть кожу, заставить кровь циркулировать и ненадолго прийти в себя. Ничего не вышло, и он свалился на пол, делая шаг. Ира перепугалась до полусмерти. Подбежала к нему, присаживаясь на корточки: — Ми-и-иш? — встревоженно позвала она, укладывая ладонь на его плечо и легонько его встряхивая. — Миша!! Ира поднялась, бешено оглядываясь вокруг. — Помогите! — попыталась позвать кого-то в пустом коридоре. Но кто ж им тут поможет вечером-то, когда все уже разошлись? — Ё-моё, — она наклонилась, беря его руку и забрасывая себе на плечи. — Ну, что, ну, что в своей жизни я сделала не так?! Где я свернула не туда?! Миша правда не хотел, чтобы она его куда-то тащила, пытался изо всех сил как-то самостоятельно ногами пошевелить, но тело ему абсолютно отказало, и в итоге его каким-то образом потащила девчонка. — Ох, Бердин, надеюсь, у тебя была очень веская причина идти ко мне, иначе, если ты выживешь, я придушу тебя собственными руками, — жаловалась она, переступая вниз по ступенькам. — Скажи, вот там машина скорой стоит у нас под окнами. Вот куда ей звонить, чтобы они пришли и сами тебя взяли? Их же даже не пустят. Голоса раздались со второго этажа, и Ира остановилась, присаживаясь на ступеньки. — Ребят! — позвала она. — Ребята, помогите! Если среди них окажется Дамир, Миша Бердин пишет заявление на увольнение. Честное слово. Это ни в какие ворота уже. Топот парней, бегущих к ним, раздался барабанной дробью в голове. — Ирка, это за что ты его так ушатала? — это блядский Дамир. От руки заявление подойдёт? У него просто принтер дома не подключен — Миша заколебался уже пытаться его через вай-фай с телефона найти. А девчонка в шоке так его и не отпускала. — Он просто упал на моих глазах. Всё, вроде, хорошо было. Он ничего даже сказать мне не успел, просто упал... — Давай, я донесу до скорой, — прозвучал голос Даррена Дица. Он подошёл ближе, с трудом отрывая Мишу от Иры. Даже закряхтел сам, беря его на руки. — Как ты его сама-то тащила, дурочка, позвонить нельзя было? — Ты поори ещё на меня, — всхлипнула Ира. Черепушку Мишину бесполезную переложили на плечо Дицу, и тот замер. — Ириш, не переживай, он несколько дней немного приболевший. Тебя красивую увидел, и всё вот, нету пацана, — заговорил Дамир. — И он вообще-то подарок тебе нёс. Зачем?! — Там такая история с этим подарком, закачаешься. Мешочек вон выпал. Ты у него обязательно спроси потом про эту историю, он вот, хоббит туда и обратно хренов, такой путь ради него преодолел. Ну, чего стоим? А Даррен просто шрам рассматривал. За ухом. Ровно такой же, как у него самого. Поднял взгляд на Иру — у неё не было. А у Дамира не видно — с другой стороны должен быть, если есть, то под левым ухом. Он не обратил бы внимания, если бы не знал точно, что до приезда в Омск у него никакого шрама не было. Этот след появился у него здесь и, видимо, не только у него. И тоже сопровождался такой слабостью, что ноги не держали. — А ну-ка давай-ка, — по-русски произнёс он, закидывая руку Миши через шею и поднимая. — Придержи голову, — попросил у Дамира. Они развернулись, чтобы спуститься по лестнице, и Даррен метнул взгляд на левую сторону головы их капитана. Всё так и есть. Шрам. Только как будто постарше, белый уже, но точно такой же и точно на том же месте. — Это что ж за чертовщина... — под нос пробормотал он. — Чего? — не понял Дамир, помогая придерживать Мишу. — Ничего, — тихо ответил Даррен. — Скажи, а ты себя нормально чувствешь? У тебя нет вот этой вот хероты? Он пожал плечами: — Да нет. Ну, было пару раз, уже не помню, когда. Это же Сибирь. Привыкнете. Когтистая, выходит, мадам, Сибирь эта.

***

"Бердин сознание потерял после тренировки. Диц тащил до скорой. Там даже не дали ничего, сказали, шоколада больше кушать. Будто, знаешь, речь о дементорах". Умение Дамира преподнести информацию так, чтобы и тревожила, и вызывала улыбку, что-то, вроде суперспособности. Володя очень волновался. Вид Миши его не вдохновлял на сегодняшней тренировке, хоть тот и крепился, чтобы его на лавку не сажали больше. Дамир был непреклонен: он в лицо-то никогда не говорит, а потом подойдёт к тренеру и скажет всё как есть. Никто не обижался уже, только, разве что, тот же Миша Бердин. Пока не понял, что Дамир горой за каждого в команде, но решения принимает как капитан, даже если они тяжелейшие. А знать, что его на ближайшие матчи в рамку не ставят точно, ему зачем? А тем более с подачи того, кто поддерживает в лицо. "Бедный. А хоть сказали, что с ним случилось-то?" "Да говорю же, что ничего толком не сказали. Усталость, мол. Других симптомов никаких. Сказали на всякий пожарный просканироваться, но медосмотр был вот только что же, нашли бы, если бы было что. Ну, непонятно, в общем. Мне что-то страхово из-за всего этого". "На сканировании давай настаивать. Мало ли что". "Тоже стрёмно? Блин, напоминает мне это что-то. Думать даже не хочу". Да, Володе тоже... "И не думай. От переживаний в пустоту легче никому не будет. Мы сейчас можем только поддержать и настоять на обследовании, а дальше уже думать будем, если надо будет. Мы уж его на ноги-то поставим". "Там ещё Ира, скорее всего, намерена помочь........." Просочился всё-таки как-то, собака. Володя, конечно, сцен закатывать не будет. Ходить кругами, козни строить, настраивать Ирку против него — не в его это стиле. Со своей колокольни считал, что идея всё-таки не лучшая, но, раз Иру ничего не смущает, дело, конечно, её... Да... Но, если вот на секунду возомнить физиономию Бердина, который Иру заполучил в обход Володи и вопреки ему, то разве не хочется ему разок прописать? Немного хочется. Володя такими методами не пользуется, но, если бы пользовался... Илья без смартфона стал как бешеный читать, отбирая книги из Володиной бибилиотеки (к стыду Володи, не так чтобы огромной). Кроме хоккея и посиделок с Ткачёвым, в жизни не осталось ничего, а на таком безрыбье сойдут и Тютчев, и Солженицын. Последний шёл так тяжело, что временами Рейнгардт предпочитал побазарить с Володей за жизнь. Вообще с радостью книгу откладывал. Именно Солженицына. До этого читал Бунина — там не откладывал. — Слушай, говорят тут всякое, — начал он, глядя в спину Володе, наливающему себе чай. — Ну, хорошо, что умеют. — Про тебя и Соловьёва. Ну, вроде, просто говорят, что он к тебе как-то неровно дышит. Без всякого там. Но если вдруг всякое там есть, ты мне скажи, я правда поживу в гостинице или в съёмной квартире. Я пока удачную не нашёл, но ищу. Ты не обидишь. Сам сказал, что я могу жить, пока ты кого-нибудь не найдёшь. Володя повернулся, слушая крайне сбивчивую речь товарища. Мог бы хоть продумать, прежде чем начинать ерунду нести. — А что ещё говорят? — Ткачёв присел напротив, помешивая ложкой отсутствие сахара. Илья немного растерялся, задумываясь о том, что об отношениях Ткачёва можно слить Ткачёву, а что нельзя. — Да ничего такого. Замечают только. Как он смотрит исподтишка. — А правду хочешь? — лукаво улыбнулся Володя. — А мне точно нужно её знать?.. — Ну, не знаю, ты же этот разговор начал. И чего притворяется, что не любопытно? На лице же написано, что с удовольствием бы послушал, как оно так всё получается неожиданно: он вот сам смотрит на сокомандников, видит мужиков, ну, наверное, привлекательных... для кого-то. А представить, как из этого может следовать что-то, что уже в который раз происходит у Володи, сам даже не может. — Вы правда... Правда? — спросил Илья. — Нет. Пока, — и Володя расплылся в мечтательной улыбке. — Но нравится мне чертовски. Илья будто в море заходил, осторожно ножкой прежде трогая холодную воду. Надо чуть-чуть зайти, привыкнуть, окунуться, и поплыли. Но сначала попробовать. Вдруг чересчур холодная? Такие же манипуляции и с тем же выражением лица сейчас проводил, слушая о Володиной гейской жизни. — Как это работает? Почему он? Ну, вот, скажем, почему не Злодеев какой-нибудь? Он же красивый. Или вот Гераськин был, а если из тех, что посложнее, Вей есть, или Диц тот же. Как вы так берёте и влюбляетесь с рэндомным мужчиной, да ещё и взаимно? — Так чувствуется же сразу, — словно очевидное поведал Володя. — Начинаешь с человеком разговаривать глубже, чем привет-как дела, видишь интерес, замечаешь взгляды, чувствуешь, как и куда ведут его вопросы. Ощущаешь внимание и сам присматриваешься. Лёше тоже кто-то натрындел про меня и... Ну, про меня. Мне кажется, он бы сам по себе не решился искру первую бросить. Илья задумчиво пощупал своё отношение ко всему этому. Вроде, ничего, нормальное отношение. Агрессии слова Володи не вызвали. — Яремчук ему натрындел. А тому — Ваня Николишин. А тому — я... — Я не в обиде. — А ты всегда таким был, Володь? И сразу сложный вопрос. Илью не интересовали интимные подробности — интересовали душевные, и в этом Володя его даже понимал. Самому интересно покопаться в жизнях людей, далёких от него, но только в том случае, если они сами о себе что-то понимают. Володя немного сам гость в своей жизни... — Кажется, нет, — Володя отвёл взгляд. — Но я не знаю. Мне каждый раз, когда я влюбляюсь, кажется, что всё до этого было притворством. — Значит, сейчас тебе кажется, что с Райаном не совсем по-настоящему было? Рейнгардт тупо окунулся. Причём вместе с собой окунул ещё и Ткачёва, сразу с головой и с намереньем утопить. — Извини, — тут же попросил Илья. — Всё ещё неприятно, да? Меня бросила девушка, а я до сих пор не могу думать о ней плохо. Такое ощущение, что я однолюб, а значит, обречён. — Ты просто скучаешь, — возразил Володя. — А ты сучаешь? — Очень. Я делаю вид, что его в моей жизни никогда не было. Так становится легче. Но он по ночам мне снится до сих пор, я просыпаюсь, и ненастоящим мне кажусь уже я сам. Что он живой, а я не существовал до него и не существую теперь. — Но ты идёшь дальше. — Да не очень-то, — усмехнулся Володя, гоняя по столу кружку с остывающим чаем. — К Лёшке тянет. В этом никаких моих усилий нет. Просто хочется, чтобы обнимал. Хотя, вероятно, я разобью ему сердце, и мне бы остановиться сейчас, пока я его не покалечил так же, как Райан покалечил меня. Илья неожиданно накрыл его ладонь своей. Постарался поддержать, отогреть, чтобы Володя не выражался о себе так паршиво. Володя видел в его глазах уверенность, что он не должен отказываться от того, что помогает. Илья не говорил этого вслух, но из-за его взгляда хотелось расслабиться, освободить мозги и дать Лёше забрать его из прошлых неудачных отношений. Потому что сам Лёша стоит того, чтобы попытаться. Приложить все усилия и сделаться таким Володей Ткачёвым, который во снах будет видеть его. Володя за него повоюет. Так же, как завтра на матче будет воевать за него Лёша Соловьёв.