Переживай, страдай, убивайся

Тело брата билось в предсмертных конвульсиях. Нет… Незуко, прежде стремительно бежавшая к Танджиро из дома Уракодаки, замерла. Она опоздала. Глаза братика закатились. Девушка рухнула на колени. Её трясло от страха и осознания, через какие мучение проходила ее родная кровинка, но она все равно потянулась трясущимися руками к посиневшей коже Камадо-старшего. Танджиро неестественно вывернуло. И теперь его голова, которая почти упарилась в пятку, была параллельна плечам. Волосы были взъерошены, взгляд пустой. На обезумевшем лице черствела застывшая улыбка. По щеке Незуко скатилась первая слезинка. Если бы только она успела вовремя, если бы проснулась чуть раньше, то, может быть… Может быть. Её фарфоровые пальцы прикоснулись к пылающей из-за демонической крови коже братика. Его тело ещё не начало остывать, хотя пульса уже не было. Нет никаких «возможно». Но если бы… Если бы она смогла стать такой же сильной опорой для братика… Если бы могла его поддержать, разделить страдания, переложить на свои плечи невыносимую ношу. Избавить от мучений. Может быть… Может быть, тогда он не ринулся бы один в эту битву, зная, что у него нет и шанса против Мудзана; не попытался бы спасти организацию охотников, жертвуя собой. Да какая к черту победа, если Танджиро мертв?! Если больше нет света, способного пролиться на её чёрные, как тьма, волосы… …и такую же душу. Незуко залилась истерическим смехом, не отрывая взгляда от изуродованного тела братика. Она больше не могла. Не могла выносить свою неспособность, свою неудачу. Свою чёртову никчёмность. Продолжая безудержно заливаться чёрствым смехом, больше проходящим на крики сумасшедшего, девушка начала плакать. Слезы ручьём катились по её щекам, падая на кимоно розового цвета — цвета нежности. Танджиро всегда видел её такой: милой, улыбающейся. Цветущей. Но она никогда не была такой. И близко не была. Она — дитя тьмы, пародирующее чистоту и светлость. Они лишь искажение сознания, иллюзия воображения. Обман. Что-то тёплое коснулось плеча Незуко, отчего она замерла. — Не смей корить себя. Ты была хорошей опорой для него. А теперь ею стану я. Для тебя, — послышался родной голос. Светлый. Камадо замерла. Она прекратила смеяться, тело перестало трястись от страха, переживаний и груза ответсвенности. Что-то тёплое и ласковое пронзило все её жилки, завладев сознанием и нежно окутав сердце. — Я всегда буду на твоей стороне, Незуко-тян, — сказал Зеницу и обнял со спины, накрывая обоих хаори ярко-желтого цвета — цвета солнца и всего чистого, светлого. Доброго. На лице девушке появилась улыбка. Ещё одна слезинка выкатилась из глаза и быстро достигла приподнятого краешка губы, — но то были уже слезы облегчения и светящейся в темноте надежды.