Кинк-интроверты

28

Рисунок

(от лица Димы)

      Ночь прошла отлично. Меня даже не покусали клопы, а это уже залог хорошего настроения. Утром мы с Линой вышли за покупками. Я уже не испытывал былого смущения из-за её неопрятного вида. Со стороны мы казались лучшими друзьями, что смеются на всю улицу и подкалывают друг друга.       Мы зашли в кафе возле заправки. Здесь продаётся недорогая, вкусная выпечка, и Лина часто тут отоваривается. В зале было не протолкнуться, а снаружи к бензоколонкам тянулись две очереди машин. Одна из них показалась мне подозрительно знакомой, такое ощущение будто я её уже где-то видел… Впрочем, повсюду машины одни и те же, так что ничего удивительного.       На обратном пути Лина как-то странно меня рассматривала, словно пыталась разглядеть под одеждой. Теперь я понимаю почему бесятся девушки, на которых засматриваются парни.       — Ты чего меня взглядом сверлишь?       — Да так, не важно. Художественная жилка зачесалась.       — Это как?       — Если так посмотреть, ты хорошо сложен. У тебя симметричное тело и идеальные пропорции. Правда личико, как у пусси-мальчика, но это не так важно.       — Пусси-мальчиком меня называют впервые.       — Можешь считать это комплиментом.       Лина продолжала меня разглядывать: как я иду, как поворачиваю голову и т. д.       — Слушай, Дим?       — М?       — Как ты смотришь на то, чтоб немножко мне покрасоваться в мастерской? Хочу сделать зарисовку твоего тела.       У меня не получилось подавить неловкий смешок.       — Натурщиком я ещё не был.       — Если ты не против, конечно. Начнём с небольшого скетча, а там, может быть, нарисую большой альбомный рисунок. Я за всё время только несколько раз писала с натуры. Автопортреты не считаются.       Меня немного возбудила перспектива оказаться без одежды перед девушкой, с которой я едва знаком, поэтому я согласился. Есть в этом что-то эксгибиционистское.       — Ладно, ладно… Но только один раз, — ответил я, нарочно ломаясь несколько секунд.       Болезненный, тусклый взгляд Лины озарился красками, и она засветилась от радости, предаваясь творческим размышлениям. Мысленно она уже начала работать над моим портретом, рисуя его у себя в голове.       Наскоро позавтракав, мы зашли в мастерскую. Как и в прошлый раз, это место поражало ослепительной белизной и контрастом, в сравнении с остальной частью квартиры. В последнее время у Лины не удаётся создать что-то достойное и она беспощадно рвёт и комкает неудачные рисунки.       — Ну что? Раздевайся давай! — сказала Лина, сбрасывая с себя одежду.       Я и забыл, что она работает голышом.       — А… так сразу, да?       — Ну а чё тянуть-то?       В комнате было довольно холодно, и моя кожа ощетинилась мурашками. Подавляя робость, я разделся наголо. Я и забыл, каково это — раздеваться при малознакомом человеке.       — Да не жмись ты! Расправь плечи, — бодро говорила Лина, не испытывая и капли стыда. — И хорош прикрываться. Не строй из себя стесняшку и покажись мне во всей красе. Да! Вот так. Мгм… Развернись-ка… мгм… — Выставив меня в центре комнаты, Лина с вдумчивым видом разглядывала каждую часть моего тела. — Так... Подожми-ка ногу… Вот так. Пройдись из угла в угол. Мгм… — Я прошёлся. — Мгм! Как я и говорила, у тебя идеальное сочетание худобы и полноты. Ты просто мечта художника, Дим! Катя уже, наверное, сгрызла все ногти от того, что лишилась такого красавца.       — Прекрати… это неловко.       — Я просто так комплиментами рассыпаться не буду. Ты же знаешь.       И всё же что-то в моей внешности заставляло Лину мотать головой с бока на бок. А что именно — она сама не могла понять.       Потом до неё вдруг дошло.       — Так… секунду, — сказала она и выбежала из мастерской.       Из квартиры послышался грохот барахла. Лина вернулась, неся в руках небольшой обогреватель. Направив его на меня, Лина врубила его на полную мощность.       — О! Вы решили позаботиться о моём комфорте? — съязвил я.       — Размечтался! Просто от холода твоё хозяйство так скукожилось, что это выглядит не так, как хотелось бы.       Почти во всех работах Лина изображает мужские органы так, чтобы яйца оттягивали вниз мягкую, эластичную кожу и аппетитно свисали.       — Да! Да! Вот оно, — обрадовалась Лина, когда моё тело отреагировало на тепло от обогревателя. — Шикарно! А теперь… Хм…       Она снова выбежала из мастерской и вернулась с раскладной кушеткой, на которой я раньше спал. Поставив её в центре мастерской, Лина приказала мне лечь. У нас ушло больше часа, чтобы я смог принять нормальную позу. Положив под голову подушку, я лежал на кушетке, свесив вниз руку и ногу, а вторую согнув в колене. Таким образом Лине открывались самые интимные места моего тела. Несколько раз она поворачивала кушетку вместе со мной то так, то сяк, чтобы тени от солнечного света ложились на моё тело самым сексуальным образом.       Наконец я нормально улёгся, и работа закипела. Лина сидела напротив меня с толстым скетчбуком на колене и увлечённо работала карандашом. Наклоняя голову то на один бок, то на другой, она старательно прорисовывала каждую деталь, время от времени сверяясь с оригиналом. Устав сидеть в одной позе, она закинула ногу на ногу, и я увидел её обильно волосатую промежность. Я не считаю Лину красивой, но всё же есть в ней своеобразная сексуальность, поэтому, глядя туда, я не мог не испытать приятное напряжение внизу.       Наслаждаясь тем, что видел, я быстро потерял контроль над своим телом.       «Э? Нет-нет-нет! Куда?!»       Я почувствовал, как мой член наливается кровью и встаёт. В этот момент я пытался казаться невозмутимым, но всё внутри меня суетилось и паниковало.       «Нет! Нельзя! Назад, назад!»       Но чем сильнее я пытался заставить член успокоиться, тем твёрже он становился.       — Хм, неплохо, — сказала Лина, подёрнув бровь, глядя на мой прибор, и продолжила рисовать, как ни в чём не бывало.       — Извини…       — Да забей. Я уже прорисовала тебя в этом месте… Но глядя на него, хочу перерисовать.       От этих её слов мой член дёрнулся от возбуждения.       Словно издеваясь, Лина ещё шире развела ноги и переставила локоть с одного колена на другое, открыв моим глазам грудь. Утратившая упругость, она была покрыта тонкими вертикальными морщинками и растяжками. А ведь когда-то она была очень даже ничего, и линин автопортрет трёхлетней давности это подтверждал — большая, упругая грудь с набухшими розовыми сосками… Наверняка Лина начала созревать ещё в средних классах школы, воспаляя пубертатные головы одноклассников, которые примерно в это же время понимают, что штука между их ног нужна им не только, чтобы ссать. Теперь же её грудь провисла, соски потемнели и опустились, но, как видите, даже такая грудь может вздуть жилки на возбудившемся члене.       А ещё, между грудей что-то темнело. Сначала я подумал, что это просто тень, но, приглядевшись, убедился, что это жиденькие волоски.       — Впервые вижу, чтобы у женщины на груди росли волосы…       — Засмотрелся, да?       — Да иди ты… Мне и так фетишей хватает, а ты новые подкидываешь.       — Не ёрзай! Держи позу.       — Это не так-то легко вообще-то!       — А ты как хотел? Терпи!       Позирование оказалось не такой простой задачей. Казалось бы — лежи себе и не двигайся, но буквально с первых минут ты чувствуешь нарастающее напряжение, руки и ноги затекают, шея болит, а места, которыми ты лежишь на кушетке сильно греются и потеют. Ещё и этот проклятый обогреватель, от которого я обливаюсь десятым потом!       — Может убавишь немного обогреватель? Я щас умру от жары.       — Не-а! Твоё тело покрылось таким красивым глянцем! Хочу передать этот блеск. Потерпи немного.       Подточив затупившийся карандаш, Лина снова ушла в работу.       Когда начало темнеть, Лина отвлеклась, задёрнула портьеры и наставила надо мной круглые светильники так, чтобы их свет ложился на меня также, как свет из окна.       Я попросил Лину показать мне рисунок, но она отвернула блокнот и приказала лежать смирно.       — Когда закончу, тогда и посмотришь.       — Это придало бы мне мотивации…       — Тихо мне там! Лежи смирно.              Работа не прекращалась до самой ночи. В какой-то момент лицо Лины вспотело, на висках вздулись синие вены, а взгляд суетливо метался то на меня, то на бумагу. Каждый день в это же время она принимает дозу.       «Похоже у неё начинается ломка…» — подумал я, пристально наблюдая за ней.       Кусая губы, Лине удавалось взять контроль над собой, но с каждой минутой это становилось всё сложнее. Она покрылась густым потом, лицо побледнело, затем приняло синеватый оттенок, но Лина терпела, упорно продолжая работу с ещё большим рвением.       Однако карандаш выскользнул у неё из пальцев, и покатился по полу. Она до крови закусила губу и, уткнувшись костяшками пальцев в глазницы, помассировала глазные яблоки.       — Что-то случилось? — взволнованно спросил я, пытаясь сделать вид, что не догадываюсь.       Губы Лины дрогнули словно она хотела что-то сказать, но она ограничилась коротким жестом: «Ща, секунду…» — и, пошатываясь, вышла из мастерской.       Я продолжал лежать в той же позе, боясь сдвинуться, чтобы это не испортило дальнейший процесс. Лина всё не возвращалась.       Вдруг в квартире что-то сильно стукнуло. Затем ещё раз и ещё. Мне даже показалось, что по стенам прокатилась едва уловимая дрожь.       Сорвавшись с кушетки, я шустро надел трусы и выбежал из мастерской. Всё это время стук не прекращался.       Лина стояла в проёме между спальней и коридором и со всей силы долбилась головой в дверной косяк. Через её лоб пролегала кровавая борозда, а по косяку скатывались алые струйки.       Я быстро оттащил её за руку, боясь, что, ширнувшись, она покалечит себя, но она ещё не успела уколоться.       — Я так больше не могу! Как же это больно! Как больно! Но я не хочу! Отпусти меня! Дай мне заглушить эту боль. Просто перетерплю и всё пройдёт.       Я продолжал со всей силы держать Лину и, чтобы высвободиться, она впилась зубами в мою руку. Боль была адская. Мне показалось, что она откусила от меня кусок кожи, но на деле даже не прокусила её. Освободившись, Лина упала на пол и, прижав колени к груди, начала колотить себя руками по голове. Кровь текла по её лицу, а губы кривились в мучительной гримасе.       — Я не хочу это больше чувствовать! Пожалуйста, Дим, придуши меня… Я хочу потерять сознание, только бы не чувствовать это. Души меня! Пожалуйста!       Тонкие мускулы на её конечностях затвердели в мучительных судорогах, и она залилась душераздирающим воплем. Её выкручивало от ломки, и чтобы остановить это, нужно было вколоть ей дурь.       Пытаясь взять ситуацию под контроль, я кинулся к сумке с ампулами и шприцами. По памяти у меня получилось набрать в шприц дозу, которую Лина обычно принимает. Усевшись на её отвердевшее от судорог тело, я стянул ей руку ремнём и на глазок вонзил иглу под кожу. Вся рука была синей, поэтому пришлось положиться на удачу, что у меня получилось попасть в вену. Поршень туго проталкивал кислоту сквозь иглу. Наркотик тяжело всасывался затвердевшей рукой. Но как только у меня получилось вколоть первый кубик, Лина тотчас обмякла и остаток дозы вкололся быстро.       — О-о-о-о-о… ~ да-а-а ~ ха ~ а-а-а ~ — Веки на её глазах разомкнулись, а глаза закатились от экстаза. — Твою-ю-ю ж ма-а-а-ать ~ о-о-о-о ~       Сознание Лины растворилось в густом облаке кайфа, зрачки неестественно расширились, а веки начали западать. Она каталась по полу, стоная от блаженства и невнятно бормоча всякую ерунду.       Её сознание вдруг прояснилось на короткие время. Лина взглянула на меня осмысленным, тоскливым взглядом.       — Блять, зачем? Зачем??       — Что зачем?       — Зачем ты сделал это?       — Ты же чуть не убила себя от ломки.       — Мне просто… просто нужно было перетерпеть. Меня бы покрутило час-другой и попустило. А ты… ~ о-о-охо ~ да-а-а ~ — Её глаза снова закатились, а веки запали. Лина окончательно «отлетела».       Поднять её исхудалое тело оказалось плёвым делом даже такому неспортивному чуваку, как я, поэтому я легко перенёс Лину на кровать, плотно укутав её одеялом.       Повторялось всё то, что я наблюдаю каждую ночь — нескончаемый поток бреда, странных поз и резко меняющихся эмоций. Никогда бы не подумал, что к такому можно привыкнуть, но я, как ни в чём не бывало, пошёл на кухню заваривать чай. Там мне на колени запрыгнул кот, которого тоже мало волновало бормотание и стоны Лины из соседней комнаты.       Поглаживая Марко (так звали кота), я посмотрел в окно. Открывался вид на центральную площадь и парадный фасад моего колледжа. Если бы окно смотрело в другую сторону, я бы увидел длинный, прямой проспект, по обеим сторонам которого двойной стеной стоят панельные дома. И один из них был моим, а тот, что высится позади — тот в котором живёт Катя.       Как-то само собой мои мысли снова перебросились на неё. За весь день я единственный раз вспомнил о ней. Со мной такое впервые.       Мне не хотелось думать о Кате. По опыту знаю к чему это приводит. Одна мысль нанизывается на другую, ещё и ещё, и меня засасывает в глубокие недра самокопаний и уныния.       Интересно, как она там? Ведь она тоже чем-то занимается. Может смотрит аниме, запершись в комнате, пока Зоя в гостиной принимает клиентов. А может занимается сексом с Андреем… В этот момент меня кольнула ревность. Хотя какой уже смысл ревновать?       Чтобы тоска окончательно не засосала меня в своё болото, я решил чем-то себя занять. Поискал в мусорных закромах Лины аптечку и пошёл обработать ей лоб, который она разбила о дверной косяк.       Лина лежала совсем в другой позе, чем когда я уходил. Одеяло и подушки хаотично смяты, а её голова свесилась с края кровати. Лина посмотрела на меня расширенными глазами и как будто обратилась ко мне. Её речь напоминала разговор во сне — со всей серьёзностью произносились какие-то несвязные полубредовые фразы.       Она легко поддалась, и я перевернул её, уперев в стену. Обмакнув вату в зелёнке, я начал обрабатывать длинную, продольную рану на её лбу и голове.       — М-да. Останется шрам, — неутешительно подытожил я, упорно уводя руку при каждой попытке Лины съесть аппетитную зелёную ватку.       Марко запрыгнул на кровать и посмотрел на хозяйку. Затем, аккуратно прощупывая лапками, забрался ей на ноги и улёгся. Лина посмотрела на него полоумным взглядом и, бормоча свои бредни, начала гладить. Активная фаза наркоприхода прошла, и Лина превратилась в безобидный «тёплый овощ», каким пробыла до самого утра.