Чертовски Порочно (Семь Дьяволов)

После смерти Уилла Грэма Ганнибал Лектер продержался шесть дней. Ганнибал с улыбкой взглянул на Уилла, сиявшего так ярко, словно лунный блик на глади моря. Весь покрытый кровью, он был подобен ангелу, подобен чему-то неземному. Восхитительнее, чем Ганнибал бы мог только мечтать. Три дня он просидел в этой камере, ничего не ел и только спал, прерываясь на рисование Уилла на любых клочках бумаги, которые перепадали от охранников. Уилл расплылся в ответной улыбке, высунув язык, чтобы пройтись им по крови на губах — Ганнибал шагнул вперед, сдерживая дикое желание сделать то же самое. Грэм даже не дернулся, стоило Ганнибалу подойти еще ближе, лишь приоткрыл рот в горячем желании. Этот мужчина, этот чудесный мальчишка, это дивное, хитрое и темное создание — только его. Он рисовал их в доме… Роскошном особняке во Флоренции посередине большой столовой, и вместе на огромной кровати, пару раз даже собаку добавил. Охранники отобрали большинство рисунков, так что пришлось перерисовывать их снова. Он изображал их на знаменитых шедеврах: Микеланджеловской «Победе», «Танцующих мужчинах» Мэпплторпа; и Уилла, склонившимся перед ним на «Поцелуе» Климта. Рисовал Уилла обнаженным, лежащим на кровати и обмотанным веревкой, яро натирающей кожу, — на животе виднелись кровь вперемешку со спермой. (Этот рисунок Алана собственноручно разорвала на двадцать шесть кусочков.) Рисовал Уилла до тех пор, пока и вовсе не запутался, какие части его тела были настоящими, а какие плодом воображения и искаженной памяти. Уилл склонил голову ближе, обдав легким дыханием — внимание вдруг привлекло какое-то движение позади, и время вдруг остановилось. Восхищение неземным обликом Уилла настолько завладело сознанием, что Ганнибал не успел вовремя среагировать — Великий Красный Дракон испустил последний вздох, вонзая нож в спину Уилла, — с таким же успехом мог задеть и его, — и у того сперло дыхание. Глаза расширились, и он опустил взгляд, а затем снова поднял его на Ганнибала. На третий день бумагу и карандаш у него отобрали. Ганнибал молча лежал на раскладушке (кровать тоже была изъята) и все думал об Уилле — руки подрагивали, а в голове разносилась тихая мелодия Моцартовского «Реквиема». Где-то внутри разливалось спокойствие, что все же и было скрыто за внушительных размеров пустотой, крепко овладевшей сердцем. Каким бы прекрасным ни был дворец, что он создал в воображении и в котором Уилл все еще был жив, напоминания о реальности становились с каждым днем все мрачнее и мрачнее. Все залы, залитые солнечным светом, в углах которых сушилась их общая одежда и стояла вымытая посуда, вдруг стали темными, затянутыми паутиной коридорами мук. Каждый прожитый час означал, что отрывается еще одно перышко, к которому прикасался Уилл, оставляя Ганнибала бежать без оглядки подобно раненому животному, — куда угодно, куда только можно найти. Нужно что-то делать. Глухой удар тела Великого Красного Дракона о землю не шел ни в какое сравнение с тихими вздохами, слетавшими из приоткрытых губ Уилла, — кости Ганнибала словно налились свинцом где-то внутри. Он видел его и истощенным в камере, и корчащимся на полу в конвульсиях от невыносимой боли, но все же… Но все же в дальнем уголке своего сердца нашелся еще один уголок, трепещущий в агонии, которую нужно проработать — его Уилл рухнул на колени, хватая Ганнибала за руки, и потянул его вниз, к раненному (умирающему) себе. Из груди сочилась черная в лунном свете кровь, едва отдающая серебристым блеском. Ганнибал схватил умирающего мужчину в объятия, отчаянно пытаясь вновь собрать его по кусочкам. Ах, как они были прекрасны, тогда, кружась, брыкаясь, кусаясь, прыгая и убивая Дракона, что посмел только прикоснуться к ним, — он никогда не испытывал таких сильных эмоций, как в эти мгновения блаженства, адреналина и паники. Ганнибал слышал шушуканья охранников и Аланы: слышал их замешательство из-за отсутствия физической реакции на убийство Уилла — мол, он до сих пор ничего не сотворил ни с собой, ни с кем-либо еще. И все же перестал, когда рассуждения пришли к тому, что Уилл, видать, для него ничего и не значил. Он бы им показал. Они бы, конечно, не поняли, но, о, если бы они только знали, что он для него значил. Он не слышал ни полицейских сирен, не видел ни сине-красных и фиолетовых бликов на чужом, мокром от пота лице (они общались словно через кровь, пот и слезы), пока смотрел в трепещущие глаза возлюбленного. — Красиво, — прошептал Уилл. Ганнибал сжал его в объятиях, — Уилл расслабленно прикрыл глаза, в последний раз прижавшись к нему. Гортанный, животный и чертовски похотливый крик вырвался из того, что осталось от сердца Ганнибала, из обожженных легких — и растворился в ночном воздухе: вой настоящего умирающего существа, душа которого рвалась пополам в невообразимых муках. С тех пор Ганнибал не проронил ни слова. О, он так недооценивал, насколько большая его часть принадлежала Уиллу. И больше не будет принадлежать никому. Причин отбирать все у охранников не было: он не давал никаких намеков насилия, не планировал побег или другие махинации, потому у него до сих пор стоял проволочный каркас, на который была натянута койка. Каждую ночь он возился с выпирающей под ней пружиной, и та в конце концов ослабла настолько, что легко вытаскивалась наружу. На шестой день Ганнибал с нетерпением ждал наступления ночи: чтобы охранников было меньше и приглушили освещение. Полночь все не наступала, он ждал, пока не почувствовал опускающийся рассвет — лежал на своей койке, свесив руку перед бортик и обхватив пальцами холодный изгиб пружины. Сердце еще никогда не билось так сильно, а пальцы не дрожали так часто, — он прокрутил пружину взад-вперед пару раз, пока металл наконец не поддался без единого лязга. Ганнибал расслабил плечи и повернулся лицом к потолку. Двумя резкими рывками он вогнал металлический конец себе в левую артерию на шее, ведя им поперек прямо под подбородком, пока не задел правую. Боль едва утихла, — упавшая на пол пружина привлекла к его действиям внимание охранников. Он смутно слышал, как те стали приближаться, но ему уже было все равно. Кровь больно пульсировала, стекая с шеи вниз по спине и оказываясь на волосах, ушах и груди. Он был весь в крови. Как и они оба. О, они узнают. «Ганнибал Лектер совершил самоубийство в тюрьме спустя семь дней после убийства Фрэнсиса Долархайда и Уилла Грэма». Каннибал побежден — и не системой правосудия или чьей-либо местью, а собственной рукой и разбитым сердцем. Тогда они узнают, сколько на самом деле для него значил Уилл Грэм: раз уж самый известный каннибал-убийца не смог жить без этого мужчины, то какой же они были парой. Ганнибал не позволял себе прикрыть глаза, даже когда зрение полностью затуманилось, а над головой заплясали противно яркие звезды. Нет, он не будет похоронен рядом с возлюбленным, хотя, в загробной жизни они наверняка и будут вместе гореть. Ганнибал Лектер продержался шесть дней после смерти Уилла Грэма. А на седьмой день, наконец, освободился.