Темнота не всегда значит зло

Выйдя из ванны, я села на диван, ощущая, как капли воды медленно скатываются по телу. Резкий вибрирующий звук телефона вывел меня из размышлений. Я посмотрела на экран — это было сообщение от мамы: «Отец едет к вам в особняк на ужин». Сердце сжалось в груди, и внутри все перевернулось. Неужели он узнал о сегодняшнем дне? Неужели он понимает, что происходит, что я скрываю от него?  Юнги, стоявший у дверей, увидел мое беспокойство и тихо подошел ко мне. Его взгляд был полон понимания, но он не произнес ни слова. Вместо этого просто легонько коснулся моего плеча, как бы предлагая свою поддержку. Я встала, пытаясь собраться с мыслями, и вышла из комнаты. Спустившись по лестнице, в воздухе чувствовалась странная напряженность. Все уже сидели за столом, ожидая, кто же следующий присоединится. Лишь господин Хва отсутствовал, но я знала, что его появление не заставит себя долго ждать.Он вошел, сдержанный и спокойный, как всегда. Он молча сел за стол, не сказав ни слова, его присутствие сразу же стало тяжелым, как если бы воздух вокруг нас стал гуще. Мои мысли метались, и я не могла сосредоточиться. Не успели разложить приборы на столе, как дверь распахнулась, и в дом вошел мой отец. С ним пришла та холодная аура, которая всегда возникала, когда он чувствовал, что что-то не так. Он поприветствовал всех сдержанно и сел на свое место, точно так же, как и всегда, в конце стола, смотря на всех сверху вниз, как будто каждый здесь был всего лишь фигурой на шахматной доске.  Первое время царила мертвая тишина, только звук столовых приборов и тихие шорохи одежды нарушали её. Все сидели молча, и я ощущала, как греется моя грудь от волнения, что вот-вот разгорится ссора. Моя рука невольно сжала края стола.. Отец сидел прямо, его спина жесткая, как будто из стали, а взгляд — хмурый и полный обвинений. Он не скрывал своего презрения, и этот взгляд был направлен на господина Хва. Я чувствовала, как напряжение, исходящее от него, почти физически давит на меня, на все присутствующие здесь тела. Господин Хва сидел напротив, неподвижный, как скала. В его глазах была холодная, почти индифферентная пустота, но я видела, как его пальцы сжались в кулак, когда отец заговорил. — Я не могу смотреть на это спокойно, — начал отец, его голос твердый, как молот. — Ваш внук, Юнги, такой же мерзкий, как его дед и отец. Он ломает жизнь моей дочери, как будто она была какой-то игрушкой для его удовольствия. Ваши руки, господин Хва, тоже в крови, ведь вы поддерживаете этого ребёнка, который не понимает, что значит честь, что значит уважение. Он как подросток, который разрушает всё на своём пути, и ваша пассивность в этом деле — это величайшее преступление против неё. Слова отца вылетели, как острые ножи, и я почувствовала, как моё сердце сжалось в груди. Его защита меня была горькой, и она сразу пробуждала во мне смешанные чувства. Мне было одновременно тяжело и приятно, что он ставит мою честь выше всего, но каждый его взгляд в сторону господина Хва словно приговаривал меня к наказанию, которое я едва могла выдержать. Я смотрела на его лицо — его резкие черты и зловещую гримасу. Его слова были направлены в сердце господина Хва, но мне казалось, что они касаются меня намного глубже. Господин Хва не сразу отреагировал. Его глаза застыли в том же безжизненном выражении, и он взял время, чтобы собраться с мыслями. Потом его лицо изменилось. Вместо отвращения он показал нечто гораздо более опасное — спокойствие, которое скрывало бурю. Он медленно поднял, взгляд — Ты так уверен, что понимаешь , что происходит в жизни моего внука, — его голос был мягким, но в нем звучала скрытая угроза, как укус змеи. — Юнги — не тот человек, каким ты его представляешь, — он сделал паузу, и взгляд его стал таким острым, что мне стало не по себе. — Но ты прав в одном. Я его не контролирую. Я даю ему свободу. Я не держу его в цепях, как ты держал свою дочь. Отец усмехнулся. Его насмешка была полна холодной ярости, и я почувствовала, как от этого взгляда его фигура становилась ещё более угрожающей. Он посмотрел на господина Хва, словно тот был лишь еще одним предметом в комнате, который нужно раздавить. — Свобода? Свобода, которую ты даешь своему внуку, приводит только к одному — разрушению всего, что можно было бы построить, — его слова были громкими, а интонация — безжалостной. — Он ломает людей, и его действия — это результат вашего воспитания. Юнги вечно играет с судьбами других, как с игрушками. А ты стоишь в сторонке и позволяешь ему это делать. Где твоя ответственность? Господин Хва сжал челюсти. Мне казалось, что сейчас между ними прольется молния, настолько нарастало напряжение. Я сидела, стиснув пальцы в кулаки, не зная, как я должна себя вести. Словно я была между двумя могучими силами, которые могут разорвать меня на части в любую минуту. Я видела, как на лице господина Хва начала появляться тень сожаления, и он все-таки решил ответить. — Ты не знаешь, что такое быть отцом, — его голос был теперь тихим, но резким, как нож. — Ты не понимаешь, что иногда, чтобы дать свободу, нужно позволить человеку идти своим путём, даже если это путь через тернии. Я поддерживаю Юнги не потому, что мне так легко, а потому, что верю в его силу преодолевать себя. Отец поднял брови, как будто он только что услышал самую нелепую вещь в мире. — Так ты оправдываешь его поведение? Ты защищаешь его действия, когда он подрывает всё, во что верит эта семья? — сказал он, сжимая зубы. Господин Хва взглянул на меня. Его глаза стали мягкими, почти грустными, но в них всё равно пряталась какая-то холодная решимость. Он повернулся к отцу и сказал: — Исо, ты слышала все эти обвинения. Ты ведь знаешь, что Юнги не виноват в том, что между вами. И ты знаешь, что твоя жизнь — это не просто выбор между нами, а то, чего ты сама хочешь. — Ты думаешь, что можешь распоряжаться её жизнью? — голос отца прозвучал глухо, но каждый его слог звенел, словно удар молота. — Она моя дочь. Её гордость, её честь, её жизнь — это не то, чем может Юнги играть в свои грязные игры. — Вы слишком сильно её недооцениваете, — произнёс Господин Хва , но в его голосе прозвучала сталь. — Она не игрушка. Она — женщина. Человек. И если она действительно захочет уйти с вами, мы станем её удерживать.  —Дедушка , — сказал Юнги громче Господин Хва посмотрел на Юнги заткнув его взглядом. — Исо, идем домой ? — его вопрос был не только просьбой, но и приказом, от которого не было отступления. Я почувствовала, как на меня давит этот вопрос, как если бы мой ответ мог бы изменить ход всей истории. В этот момент мир вокруг меня исчез. Осталась только я и эти два взгляда — два противоположных мира. Мои глаза встретились с глазами Юнги, и я почувствовала, как сердце застыло. Я знала, что каждый выбор, сделанный мной сейчас, будет трактоваться как отказ или одобрение. Но еще больше я чувствовала гнев, сдавливающий грудь. Отец, конечно, считал, что я должна подчиниться его воле, как всегда, как всегда было раньше. Отец снова повернулся ко мне, его взгляд полон ожидания и напряжения, как если бы он просил моего подтверждения, чтобы иметь последнюю победу в этой войне. Мой ответ был не просто словами, а тем выбором, который, как мне казалось, будет определять мою судьбу. — Выбор отца — это и мой выбор, — произнесла я, пытаясь сделать голос твердым, но в груди было пусто и холодно. Я понимала, что больше не могу вернуться к прежней жизни. И в этот момент я почувствовала, как этот выбор будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. В воздухе висела тишина, и она была настолько густой, что её можно было почувствовать на коже. Господин Хва, казалось, напрягся, его взгляд стал мягче, но я не могла понять, что он на самом деле чувствует. Он ничего не сказал. Я лишь почувствовала, как этот взгляд проникает вглубь меня. Тишина снова повисла в воздухе. А я сидела и ждала, чтобы понять, что произойдет дальше. Мои мысли метались в разные стороны, каждый момент казался тяжелей другого, но я знала одно — что сейчас все решается. Мой внутренний мир бурлил. — Собирайся, дочка, идем, — его голос был твёрдым, но в нем не было той мягкости, которая обычно присутствовала, когда он был рядом с ней. Исо вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Она встала, словно из какого-то транса, из глубокой задумчивости, и с её тела будто спадали тягостные тяжести, как только она отошла от стола. В комнате было немного прохладно, и этот воздух проникал в её лёгкие, заставляя её сознание яснее воспринимать происходящее. Она ощущала, как каждый шаг тяжело ложится на её ноги, когда она направляется в свою комнату. Юнги, который сидел не мог остаться в стороне. Он встал, и следовал за ней, будто пытаясь понять, что творится в её голове. Они оба были молчаливы, хотя Юнги тоже, очевидно, что-то чувствовал. Его шаги были чуть быстрее, чем у неё, как будто он торопился, а может, просто пытался скрыть волнение. Когда Исо вернулась в свою комнату и начала собирать вещи, она чувствовала, как её рука невольно дрожит, пытаясь уложить всё, что было нужно, в сумку. Она делала это автоматически, но её мысли бурлили внутри, как неосвобождённый поток. Внезапно, как из ниоткуда, за её спиной раздался голос Юнги, который словно ударил её в живот: — Исо, ты ведь пошутила, да? Он был искренне растерян, и в его тоне звучала смесь надежды и страха. Исо, не поворачиваясь, едва сдерживала слёзы. Как же тяжело было говорить, когда внутри всё словно разрывалось. Всё её тело наполнилось невыразимым горем. Взгляд был направлен в пустоту, и не было силы ответить сразу. Наконец, она сжала губы и повернулась к нему. — Нет, я сказала правду. Её слова не были простыми. Это было признание, не нуждавшееся в дополнительных объяснениях. Она могла бы сказать что-то мягкое, извиниться, объяснить, но теперь было уже поздно. В сердце был лед, и она знала, что не сможет вернуться назад. — Ты постоянно пугаешь меня чем-то... — её голос вдруг стал тише, и в нём читалась боль, которая не скрывалась.— Я уезжаю , и всё это делаю по своей воле... Исо почувствовала, как по её коже пробегает холодный пот. Она смотрела на него, но её взгляд был пустым. Тот самый человек, который был ей дорог, тот, кто должен был быть рядом, казался таким далеким. А её сердце вдруг зашлось от боли. — Жаль, что ты так и не понял меня, Юнги. Так и не узнал, кто я на самом деле. Юнги вдруг стиснул кулаки, как будто пытаясь взять под контроль свои эмоции. Он подошёл ближе, его лицо было почти в смятении. Он не знал, как правильно реагировать на это откровение, как удержать её, как справиться с той растерянностью, которую она оставляла в нём. Но она не могла оставаться. Не могла позволить себе вернуться в те отношения, которые давно стали нездоровыми. — Нет, ты не сможешь уйти, — сказал он, но его слова звучали больше как просьба, чем как уверенность. Он стоял перед ней, почти умоляя, но она видела, как и внутри него что-то ломается. Она, может быть, и была бы готова что-то сказать, объяснить ему, но не могла. Он не увидел её, не почувствовал, не понял. И не мог теперь понять. — Что случилось? — спросил Исо, словно на автомате, но в её голосе звучал отчаянный, безнадёжный тон. Исо вздохнула. Это был момент, когда всё внутри её рухнуло. Она смотрела на него, но в её глазах уже не было той мягкости, которая когда-то могла бы его удержать. — Теперь можешь спокойно быть со своей любовницей, не боясь никого. Мне всё равно, — ответила она, в её голосе звучала усталость. Не обида, не злоба, а именно усталость от всего. Она уже не переживала, не боялась, она была готова уйти, и это было решением, которое было принято. Юнги закрыл глаза, как будто пытаясь заблокировать тот ужас, который возник в его душе. Он вздохнул, потом снова открыл глаза, полные тревоги. — Исо, я боюсь за тебя. Кто-то может навредить тебе, — его голос был полон беспокойства. Но было поздно. Это было слишком поздно, и она это знала. — Беспокойся за себя и свою любовницу. Я могу за себя постоять, — с этими словами она сделала шаг к двери. Исо больше не чувствовала боли, не было страха. Было только решение, которое отнимало последние силы. Она выходила, и этот момент казался вечностью. Как если бы весь мир на мгновение остановился. Она прошла мимо него, и, едва не задержав дыхание, шагнула в коридор. Отец стоял у ворот, спокойно ожидая её. Он не пытался задавать лишних вопросов, не пытался что-то объяснить. Он просто ждал. Это было как знамение, как признак того, что её жизнь продолжится, но уже без него. И вот, когда они сели в такси и поехали, Исо посмотрела в окно, ощущая, как всё внутри её опустошается. Ветер бил в стекло, а мир за окном был таким же чуждым, как и её мысли. Когда я и отец вышли из машины, всё вокруг казалось каким-то смутным, зыбким, как если бы земля под ногами не была прочной, а воздух вокруг — слишком плотным. Папа молчал, только его шаги звучали твердо и уверенно, а его лицо было сосредоточенным, почти отчужденным. Я шла следом, как в кошмаре, где каждый шаг казался слишком тяжёлым и вырывал меня из реальности. Но, казалось, что я всё равно не могу отойти от того, что произошло. Когда мы подошли к двери, я собиралась войти, но отец, который всегда оставался спокоен, вдруг остановился и, едва не заглушив свой голос, сказал: — Исо, я ведь спрашивал… Не натворил ли опять ничего твой муж? Почему ты мне не сказала всё, как есть? Как же меня это всё достало! Его слова резали, как лезвие ножа, пронзив всё существо. И хотя я знала, что он переживает, его гнев был для меня как тот тяжёлый камень, который я так долго пыталась держать в руках. Неужели он не понимает? Неужели для него всё так просто? С каждой его фразой внутри меня становилось всё пустее. Я уже не могла ответить. Что-то в груди сжалось, и я, не в силах сказать ни слова, просто пошла за ним в дом. В доме было как всегда. Но вот мама и тетя, которые сразу же подошли к нам, как будто и не было никакой тревоги. Тетя была первым человеком, кто прорвал эту натянутую атмосферу. — ДжинКи? Что такое? Почему Исо тут? — её голос был вкрадчивым, полным недоумения и какой-то скрытой угрозы. Я заметила, как её глаза бегло скользнули по моему лицу, пытаясь найти какой-то след вины. Это была не забота, а скорее подозрение, но что-то неуловимое в её взгляде подсказывало мне, что она уже всё поняла. — Всё просто прекрасно, тетушка. Но ты была не права. Всему конец, — слова отца прорезали пространство, словно гром среди ясного неба. Я не могла сдержать болезненной улыбки, которая появилась на моём лице. Но она была горькой, как трава, от которой отравился весь сад. Тетя вздрогнула, но не сказала ничего. В её глазах снова мелькнуло недоумение. Она обратилась ко мне, а её голос звучал жёстко, как кнут: — Ты проявила неуважение, да? Словно всё, что я переживала, стало недостаточно важным для неё. Она говорила, как бы о чём-то простом, о чём-то, что не имело никакого отношения к боли, которую я чувствовала. Я молчала, не в силах объяснить, что на самом деле всё было совсем не так. Отец вмешался, его голос был твёрд и решителен: — Нет, нет, она не виновата. Она поступила как надо. Не её вина в том, что жена плохая, вот и всё. Я почувствовала, как будто что-то сломалось внутри меня. Эти слова казались не утешением, а лишь пустыми фразами, которые не могли бы остановить ту боль, что разрывала меня изнутри. Я посмотрела на отца и поняла, что он думает лишь о себе, о своём чувстве справедливости, но не обо мне. Я не могла больше оставаться здесь. Я направилась в свою комнату, словно это было единственное место, где я могла быть одна, где меня никто не тревожил. Следом за мной пошла мама. Она подошла, села рядом и осторожно взяла меня за руку. Мне было тяжело взглянуть ей в глаза, но она, как всегда, искала ответы в моём взгляде. — Исо, доченька, что случилось? — её голос был тёплым, заботливым, но я не могла ответить. Всё, что я чувствовала, было слишком сложным и противоречивым. — Я не знаю, мама, но я всё испортила, — слова сорвались с губ, как если бы я не могла больше сдерживать тот поток эмоций, который давил на меня. Мама нежно погладила меня по голове, её слова были тихими, но они всё равно затронули сердце. — Не говори так, — она обняла меня, будто пытаясь защитить от всего, что происходило. — Никто не в праве обижать тебя. У всего есть грань, и иногда людям нужно бывает её перейти, чтобы открыть глаза на многое. И вот, в этот момент, когда я пыталась хоть немного осознать происходящее, в дверь начали стучать. Каждый удар был как тяжёлое сердце, которое не прекращает биться. Отец посмотрел на дверь с раздражением. — Кого ещё пронесло сюда? — произнёс он с каким-то злым недовольством. Тетя встала и подошла к двери, чтобы открыть её. Но когда она увидела, кто стоял на пороге, лицо её застыло. Это был Юнги. Его присутствие было как невидимая буря, которая стремительно приближалась. — Чего тебе? Решили добить ещё нас? — её слова были холодными и острыми, но не успев что-то сказать, она даже не заметила, как Юнги, словно не слыша её, вломился в дом. — Исо! — его голос был полон отчаяния. Он искал меня, но его взгляд был полон безумной настойчивости. — Где моя жена? Исо! — его слова звучали как приговор, но в них был какой-то вызов. — Да какое ты имеешь право? — отец Юнги взревел, пытаясь остановить его, но Юнги не слушал. Он оттолкнул его, и стал искать меня дальше, не замечая никого вокруг. Когда я вышла из комнаты, мама мгновенно встала между мной и Юнги, закрывая меня от его взгляда. Я почувствовала, как её тело напряглось, защищая меня, но её глаза были полны того же отчаяния, что и у меня. — Прошу вас, — произнёс Юнги, глядя на маму с каким-то странным выражением. Я вздохнула и сказала ему, пытаясь удержать голос от дрожи: — Юнги, уходи. — Я уйду, но с тобой, — его смех был нервным, и это только больше злило меня. В его глазах я видела не любовь, а желание контролировать, как всегда. — Я остаюсь. Я ведь ясно дала тебе понять, — сказала я, голос был твёрдым, но в глазах была слеза, которая всё-таки сбежала. — Ты ведёшь себя как… как… человек, которого я не знаю. Прошу, уходи. И не смей так больше врываться. Ты пугаешь меня этим. По щеке скатилась ещё одна слеза, но она была не от боли, а от усталости. Юнги посмотрел на меня, и я увидела, как его глаза тоже наполнились слезами. — Хорошо, — сказал он, словно сдавшись, но его взгляд оставался горьким. Он повернулся и ушёл. Тетя мгновенно закрыла дверь, не скрывая раздражения: — Вот придурок! Я села на пол в своей комнате, не в силах больше стоять. Тело отказывалось двигаться, а мысли переплетались в какой-то бесконечной спирали. Я не могла больше сдерживать слёзы, которые катились по моим щекам. Я чувствовала, как в груди горит боль. Это было больно, так больно, что было невозможно дышать. Легла на кровать, но даже в тишине я не могла найти утешения. Мои глаза оставались открытыми, и только когда рассвет начал медленно проникать через окно, я, наконец, уснула. Но даже во сне я не могла забыть всё, что произошло. POV.Юнги Стоя возле машины, я ощущал, как внутри меня бушует настоящий шторм. Как могла она так поступить? Внутри все сжималось, каждый нерв в теле протестовал. Холодный ветерок, легкий, почти неощутимый, все равно пробирал до костей, наполняя меня пустотой и беспокойством. Сев в машину, я включил музыку на полную громкость, чтобы заглушить все эти болезненные мысли, но звук лишь усиливал тревогу. Басы выбивали удары прямо в грудь, но я не мог остановиться. Закрывая глаза, я пытался сбежать от всего — от этого ощущения утраты и беспомощности. В голове крутился один и тот же вопрос: «как она могла?» Всё это казалось кошмаром, от которого невозможно проснуться. Я выехал домой, но каждое движение, каждая минута пути длились вечность. Казалось, что ничего не имеет смысла, что я теряю все, что мне дорого. Как будто все хорошее в жизни просто исчезло в один момент. Когда я припарковал машину, мне казалось, что я уже дома, но на самом деле я был не в этом доме. Я был в пустоте, и она затягивала меня, как водоворот. Я думал, что все уже спят, что смогу найти хоть немного покоя, но, войдя в дом, я сразу понял: спокойствие не для меня. Дедушка стоял в темном коридоре, его силуэт — это было как предвестие чего-то страшного. Мой живот сжался от страха. Мой дед был строгий, и я всегда его боялся, особенно в такие моменты. Он стоял, как каменная статуя, в ожидании, а его взгляд не был твердым и холодным — он был пронзающим, как ледяной нож. Я не мог сказать ничего. Каждое слово, которое я пытался произнести, застревало в горле. — Где ты был? — его голос звучал тихо, но в этом тоне было что-то, что заставило меня вздрогнуть. Я опустил голову. Я знал, что расстроить его — это самое ужасное, что могло со мной случиться. В такие моменты он становился другим человеком, не тем, кого я знал, не тем, кто когда-то с теплотой брал меня на колени. Это был его суд, и я знал, что ему нет оправдания, что я все равно буду виноват. — Ездил к Исо, — сказал я, не смея поднять глаза. — Подними голову, когда я с тобой разговариваю, пес, — крикнул он, и этот крик ударил по мне сильнее, чем любой удар. Автоматически я поднял взгляд. Это был не просто приказ, а наказание — наказание за то, что я не оправдал его ожиданий, не оправдал его веру в меня. — Подойди ближе, — сказал он, и его голос был таким твердым, что мне ничего не оставалось, как подойти. Мое сердце колотилось. Я стоял перед ним, как маленький ребенок, боящийся наказания. Он смотрел на меня, и в его глазах я видел что-то страшное, что-то, что я не мог понять, но что вызывало ледяной ужас. — Эта девушка ясно дала понять, что уходит с отцом, так? — произнес он, как будто я был виноват в этом. Он говорил спокойно, но с таким презрением, что я ощущал, как меня обливает холодный пот. Я пытался что-то сказать, но слова не шли. Я чувствовал, как мои чувства разрывают меня изнутри, но я не мог их выразить. Я лишь слабо прошептал: — Но дедушка, она ведь моя жена... Не успел я договорить, как он меня перебил, почти не заметив моего возражения: — Я спрашиваю, так? — его голос был громким и яростным. — Да... — ответил я, едва сдерживая слезы, которые пытались прорваться. Он посмотрел на меня с таким презрением, что мне стало еще тяжелее. Он говорил дальше, не давая мне слова: — Так зачем ты ехал? Что ты там забыл? Ты сейчас вспомнил, что она твоя жена? Почему я должен краснеть перед её отцом, перед всеми в этом доме? Ты что, с ума сошел? Вина твоих родителей, что они не смогли научить тебя быть настоящим мужчиной. Я чувствовал, как слезы подступают к глазам, но я не мог их сдержать. Я боялся, что если их выпущу, они покажут всем, что я слаб. — Дедушка, прошу тебя, я боюсь за неё... — сказал я, пытаясь хоть как-то объяснить, что происходит в моей душе. — Пошел вон, — сказал дед, и его слова были как удар. Он ударил меня по щеке, не замечая, как боль пронзает меня. — Только попробуй выйти из этой комнаты — потом не говорите, что я вас не предупреждал. Он поднялся и пошел в свою комнату. Я стоял, ошеломленный, не зная, что делать. Мой мир рухнул, и я остался на обломках этого мира. Не прошло и минуты, как подошла мама. Она подошла тихо, как тень, и стояла рядом, не зная, как подойти. — И что Юнджин стоила того? — её голос был мягким, но в нем звучало что-то, что заставило меня почувствовать себя еще более виноватым. Я поднялся, чувствуя, как в груди сжимается невыносимая боль. Я не знал, как ответить, потому что даже сам не понимал, что со мной происходит. Я был весь в этих эмоциях, в этой буре, и не знал, куда мне деться. Я прошел в свою комнату и закрыл дверь. Оказавшись в темной комнате, я опустился на кровать и почувствовал, как гнев заполняет меня с головой. Я кинул вазу в стену, но она не разлетелась на части, а просто отскочила и упала. Это раздражало меня еще больше. Я знал, что все разрушено, но всё равно не мог остановиться. Я подошел к шкафу с одеждой Исо. Я взял её кофту в руки и, закрыв глаза, вдохнул её запах. Это было как родное, как то, что я потерял и что так стремился найти. Но все это было таким далеким, как если бы я пытался прикоснуться к чему-то невидимому. Я сжал кофту в руках, и боль от потери стала невыносимой. Внезапно я почувствовал, как вся эта боль вырывается наружу, и я стал громить шкаф. Мои руки были сжаты в кулаки, но с каждым ударом я чувствовал, как теряю себя. Я не знал, как остановиться. Тогда кто-то постучал в дверь. Это была мама. Она вошла и подбежала ко мне, схватив меня за руку. — Юнги, сыночек, что ты творишь? — её голос был полон страха и боли. Она пыталась понять, что происходит со мной, но в тот момент я не мог объяснить. — Ничего, мама, просто так получилось, — сказал я, пытаясь скрыть свою боль, но слова звучали пусто. Она увидела кофту Исо в моих руках и с отчаянием взглянула на меня. — Юнги, прошу тебя, приди в себя. Посмотри на себя. Во что ты превратил себя? — её слова ударили по мне, как камень. — Ты не такой, каким я тебя знала. Юнги, которого я знаю, никогда не сдался бы, не оставил бы то, что он любит. Подумай обо всем, не делай поспешных решений, которые повлекут за собой боль для всех. Она вышла, и я остался один. Я вышел на террасу и сел на диванчик, глядя на рассвет. Вся боль, все эмоции, все переживания не отпускали меня, но я понимал, что нужно пережить это. Я сидел там, в пустоте, не зная, что делать, но хотя бы мог смотреть на этот мир, который хоть немного успокаивал меня. В его тишине было что-то успокаивающее, но в моей душе по-прежнему бушевал ураган.