Счастье любит тишину

Лондонский аэропорт Хитроу - крупнейший международный аэропорт города Лондон. Контроль на входе в терминал, регистрация и сдача багажа, таможенный контроль, пограничный контроль, предполетный досмотр - всё это уже стало обыденным для молодого пианиста Камисато Аято. Пока пассажиры бегают из стороны в сторону, ища вход на свой самолёт, или скупают сувениры в Дьюти Фри, голубоволосый парень уверенно шёл в сторону своего рейса, хоть до него оставался ещё час. Проходя мимо толпы людей, он заметил белое фортепиано, на котором играли дети. От беспорядочных звуков Аято хотел воткнуть себе в уши карандаши, чтобы оглохнуть и больше никогда не слышать этот инструмент. Он ускорил шаг и сел на свободное место около входа на свой самолёт. Как назло даже здесь были слышны особенно громкие удары клавиш инструмента. Злость кипела внутри парня. Хотелось разломать это пианино и разогнать всю толпу, которая собралась вокруг какого-то любителя. «Да кто так играет?!» - возмущался про себя Аято. Его отвлекла вибрация телефона. Разблокировав его, парень увидел сообщение от мамы: Я: 3 место Мама: Дома поговорим Аято прекрасно знал, что ничего хорошего его не ждёт дома. Не ответив, он заблокировал телефон и запрокинул голову, глубоко вдыхая. На выдохе он облокотился на руки, упираясь локтями о колени, и тихо сказал:       – Устал. Его никогда не интересовала музыка, он никогда не хотел выступать на публике, улыбаться каждому жюри и дарить им дорогие подарки, лишь бы ему прибавили хотя бы полбалла. Он знал, что это бесполезно, ведь стоит посмотреть на список участников и сразу станет понятно, что выиграют ученики музыкального училища, в котором и происходит конкурс, или же дети этих самых жюри. Только своей матери это невозможно объяснить. Для неё это лишь оправдания, ведь если бы он занимался не восемь часов в день, а все десять, и не тратил бы время на гулянки, на которые его не выпускают, то точно бы получил хотя бы второе место, и то за это его никто не похвалит.       – Надоело. Но у него нет другого пути. Всё, что он умеет - это играть на фортепиано, единственное, чем он занимался последние пятнадцать лет из двадцати двух. «Может, самолёт разобьётся, и я умру? Лишь на том свете я обрету счастье» От громкого аккорда Аято дёрнулся. Снова кто-то сел за инструмент в холле. Парень уже хотел проклясть ещё одного человека, который решил показать всем свой «талант», но музыка его заинтересовала. Она казалась такой знакомой, будто он сам играл это произведение, только не мог его вспомнить. Аято будто осенило: «Вальс Шопена». Только исполнитель играл его неправильно: темп то ускорялся, то замедлялся, где-то была откровенная импровизация. Аято не смог просто сидеть и захотел увидеть, кто оскверняет автора произведения? Парень подошёл к толпе и даже смог протиснуться в первые ряды. За белым фортепиано сидел блондин с длинными волосами, собранные в низкий хвостик, его пальцы без проблем бегали по клавишам, его тело качалось из стороны в сторону, будто он сам сейчас танцует вальс, а зелёные глаза иногда закрывались, позволяя исполнителю погрузиться с головой в музыку и утянуть за собой всю толпу. Когда пианист закончил, люди одарили его бурными аплодисментами, и только Аято стоял неподвижно. Он не мог понять: это лучшее, что он слышал в своей жизни, или худшее? Неизвестный улыбался своим поклонникам и махал руками, но его лицо на секунду изменилось, когда зелёные глаза встретились с сиреневыми. Блондин словно испугался, но не успел он ничего сделать, как послышался голос девушки из колонок аэропорта. Все прислушались. Вход на самолёт до Японии только что открылся. Аято даже не успел понять информацию, но второй пианист ещё раз поклонился слушателям и рванул в сторону голубоволосого. Он был так близко, но прошёл мимо него. Когда на инструменте заиграл очередной ребёнок, Аято пришёл в себя и отправился в сторону очереди на самолёт. Обычный эконом-класс, на большее у Аято нет денег, хоть его родители владеют крупным бизнесом в Японии. «Зарабатывать деньги не просто, знаешь ли», - без остановки повторял отец. Дорогие костюмы, подарки, лучшие парикмахеры - всё это парень мог себе позволить, если в ближайшее время у него концерт, на котором он должен выглядеть безупречно. «4, 5, 6, 7…» - Аято шёл по проходу между кресел и искал своё место. Самолёт довольно большой, а крайние тройные кресла ещё пустовали, когда парень пришёл к своему месту. Он устроился в своём кресле у окна и тяжело вздохнул. «Надеюсь, рядом со мной не сядет мать с ребёнком, или жирный мужик, которому надо покупать два места, чтобы сесть». В проходе Аято увидел уже знакомого блондина, который искал своё место и, кажется, нашёл.       – Извини, у меня место «9С». Мне сюда садиться? - зеленоглазый англичанин показал на кресло через одно от Аято. Камисато мог бы претвориться, что не понимает иностранный язык, но помимо идеального понимания, молящие глаза о помощи побудили его ответить:       – Да.       – Спасибо, я в первый раз лечу, немного переживаю, - пианист неловко улыбнулся, но его собеседник даже не увидел этого, отворачиваюсь к окну. Не прошло и минуты, как блондин с его стороны снова заговорил, но теперь не с Аято. Когда он услышал копошение, то повернулся в их сторону и осознал, что ближайшие четырнадцать часов обещают быть нелёгкими: через место около входа пролезает толстый мужик, намереваясь сесть на своё место посередине. Блондин с сожалением посмотрел на голубоволосого, а тот, закатив глаза, снова отвернулся. К удивлению Аято, самолёт с таким грузом смог взлететь и уже летел четыре часа. За это время уже подали обед и можно было выспаться, но не когда под ухом храпят. Наушников у него нет, ведь мать считает, что они плохо влияют на слух. Когда пошёл шестой час полёта, ноги затекли, хотелось сделать хотя бы пару шагов, да и сходить в уборную, но разбудить этого мужчину было невозможно:       – Прошу прощения, - начал Аято. - Проснитесь, пожалуйста, - он легонько похлопал мужчину по плечу, но реакции никакой. - Ну и ладно, - парень перестал стараться и облокотился на спинку кресла, смирившись с поражением.       – Извините! - куда громче сказал блондин с другой стороны. - Мужчина, проснитесь! - настойчиво будил блондин. Храп прекратился и пассажир проснулся:       – Что тебе надо? - недовольно спросил мужчина.       – Извините, не могли бы вы выпустить парня? - блондин мило улыбнулся и указал на Аято.       – Ходите тут, поспать не даёте, - причитал он, еле вставая с кресла. Аято вышел в проход и, поблагодарив пассажиров, ушёл в уборную. Он немного размял ноги, спину, потянул руки и умылся. Лететь ещё долго, а с таким соседом ещё и мучительно. Парень направился к своему месту и увидел, что оно было занято храпящим мужиком.       – Не против, если сядешь со мной? - сидя около прохода, спросил блондин.       – Это было моё место.       – А ты хочешь его снова будить? Взвесив все «за» и «против», Аято выбрал сесть рядом с блондином, хоть и лишился вида из окна.       – Как тебя зовут? - спросил зеленоглазый.       – Аято.       – А меня Тома. Очень приятно, - парень улыбался словно ребёнок. - Ты из Японии? Летишь домой? - не унимался он.       – Да.       – А я впервые туда лечу, хоть мой папа родом из Японии, - ответа или реакции не последовало. - Мне нравится музыка, я люблю играть на разных инструментах, особенно пианино, или гитара, или скрипка. Не могу выбрать!       – Тебе поговорить не с кем? Почему ты ко мне лезешь?       – Но ты первый подошёл ко мне.       – Когда?       – В аэропорте.       – Мне просто было интересно, кто так испоганил великое произведение Шопена? От твоей игры композитор раз сто в гробу перевернулся.       – Но тебе же понравилось?       – Нет, - Аято отвернулся, хоть окно перекрывал живот спящего мужчины.       – А ты тоже умеешь играть на инструментах?       – Только фортепиано, - не поворачиваясь, ответил он.       – А ты играл это произведение… Шуберта?       – Шопена! - Аято недовольно зыркнул на собеседника. - Седьмой вальс до диез минор, опус шестьдесят четыре. Его все знают!       – Прости, я не знал.       – Кто тебя вообще учил играть? Ты не соблюдал темп, громкость, в середине переврал ноты!       – Ну, я три года только в музыкальную школу ходил, потом бросил и стал учиться сам.       – Зачем?       – Я ушёл из школы как раз из-за этих правил. Какая разница, что написал какой-то мужик сто лет назад? Я играю так, как мне нравится, и что мне нравится.       – Но ты играешь неправильно.       – Кто такое сказал? Может, я играю правильнее всех.       – Тц, - Аято облокотился на спинку кресла. - Может быть.       – Так ты согласен?       – Играй как хочешь, мне нет до этого дела. Только меня не трогай.       – Почему ты такой грустный? Что-то случилось?       – Тебя это не касается, - холод сиреневых глаз заставил Тому замолчать и пожалеть о своём вопросе.       – Прости. Какое-то время они летели молча. Из-за храпа со стороны Аято не мог уснуть, сколько бы ни лежал с закрытыми глазами. А ещё его голову не покидали мысли о конкурсе в Лондоне, о том, что его ждёт дома, зачем ему всё это и как правильно играть музыку. Самолёт немного затрясло, а на табло засветилось предупреждение, что надо пристегнуть ремни. Аято много раз летал, и эта тряска не вызывает у него панику, что не скажешь о другом пассажире. Блондин затянул ремень потуже, будто это спасёт его при падении, пальцами он впился в подлокотники и тяжело дышал.       – Боишься? - слегка саркастично спросил Аято.       – Д-да, - выдавил из себя Тома.       – Не переживай, смерть будет быстрой. Ты и не почувствуешь. Блондин был в ужасе: его тело тряслось, а глазами он искал помощи у других пассажиров. Аято стало не по себе от того, что издевался над парнем.       – Ладно, - вздохнул голубоволосый. - В Лондон я прилетел, чтобы поучаствовать в конкурсе. Я прошёл отборочные и выиграл в четвертьфинале, но в итоге - всего лишь третье место.       – Это же хорошо, - попытался поддержать разговор блондин, которого охватывала паника.       – Ха, любой любитель так и скажет, да и мне этого достаточно, но дома от меня ждут только победу.       – Проблемы с семьёй? - на этот вопрос Аято недоверчиво посмотрел на Тому. - П-прости, это не моё дело.       – Иногда мне кажется, что я ненавижу музыку. Когда кто-то играет, хочется отобрать у него инструмент и мотивацию снова заиграть. Я никогда не хотел стать лучшим исполнителем, не хотел связывать свою жизнь с музыкой, но у меня нет выбора. Мне кажется, что она въелась в меня, стала частью меня и сжирает меня. Теперь я не знаю кто я, что я хочу. Иногда мне кажется, что только на том свете я обрету счастье.       – Музыка не виновата. Может, проблема в том, как ты к ней относишься?       – Тебе легко говорить. Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти, и на какие жертвы я иду каждый день ради… ничего.       – Я бы хотел услышать, как ты играешь.       – Может, когда-нибудь повезёт. Но я играю обычно, по правилам. Ничего особенного.       – Может, встретимся, когда у тебя будет свободное время? Можем сыграть вместе.       – У меня нет свободного времени. Вряд ли мы когда-нибудь встретимся, и я играю один.       – Неужели ты каждый день проводишь за инструментом? Усталый взгляд Аято ответил за него.       – А друзья у тебя есть? Неужели ты с ними не гуляешь?       – У меня есть один знакомый и сестра, но времени, чтобы просто погулять, у меня нет.       – А когда у тебя следующий концерт? Я бы хотел прийти, послушать.       – На концертах я редко выступаю, играю только на конкурсах, а они в основном закрыты, просто так ты не сможешь прийти.       – А если я тоже буду участником?       – Ты с ума сошёл? С твоей игрой тебя выгонят, ты даже доиграть не успеешь.       – Да не переживай за меня. Так, когда ближайший конкурс?       – Пропусти меня.       – Что?       – Мы пролетели зону турбулентности. Я хочу выйти.       –А, да. Тома расстегнул ремень безопасности и вышел в проход, пропуская Аято. Блондин долго ждал своего знакомого и уже подумал, что тот обиделся, так как он был слишком надоедливым.       – Дай пройти, - послышалось со стороны.       – Ты вернулся?       – Тебя это так удивило?       – Я уже подумал, что я тебе надоел и ты решил найти другое место.       – Меняться местами в самолёте запрещено. И то, что я сижу на этом кресле - нарушение, а его подстроил ты.       – Правда? Я не знал, прости. Если будет штраф, я всё возмещу, когда деньги будут.       – Забудь, вряд ли кто-то заметил, - парень сел на своё место. - Ты не передумал насчёт конкурса?       – Нет! Только скажи где и как регистрироваться.       – Дай свой телефон.       – А? Ну, я могу записать его на листочке…       – Я имею ввиду твой аппарат телефонной связи.       – А? Да, конечно. Держи, - немного смущённый Тома передал разблокированный смартфон собеседнику. Аято подключился к вай-фай самолёта и зашёл на какой-то сайт. Он передал телефон владельцу, чтобы тот зарегистрировался, введя свои данные.       – Потом загрузишь какое-нибудь видео со своим выступлением, и, если оно будет неплохим, то тебя могут пригласить поучаствовать.       – Спасибо!       – Не надейся, что пройдёшь со своей игрой. Таких как ты они не любят.       – Я всё равно попробую.       – Как хочешь. Аято откинулся в кресте, закрыв глаза. Ему очень хотелось спать, но постоянно что-то мешало. Храп по соседству утих, а новоиспеченный знакомый, кажется, сейчас не собирается его доставать. Блуждая в мыслях, он провалился в сон. Разбудило его сильное тормошение.       – Аято, проснись! Самолёт снова падает! - в уголках испуганных глаз собрались слезинки. - Тебе надо пристегнуться, а то вылетишь с места! Глубоко вдохнув, Аято пристегнул ремень безопасности, чтобы паникёр рядом с ним не вымотал ему мозг.       – Мы же не упадём? Если приземлимся на воду, то столкновение не будет таким сильным? А вдруг там акулы?!       – Успокойся, это всего лишь турбулентность - обычное дело.       – Н-наверное, - по бегающим глазам было понятно, что блондин ни чуть не успокоился.       – Кстати, зачем ты летишь в Японию?       – Я просто хотел там побывать. На картинках там очень красиво, а вживую должно быть ещё круче.       – Значит, ты обычный турист? На месяцок приехал?       – Вообще, у меня нет билетов в обратную сторону, и я пока не думал, когда буду возвращаться. Самолёт стало трясти ещё сильнее. Тома уже не мог нормально говорить, он вжался в кресло, будто это его последнее спасение, и даже другие пассажиры стали ахать и переговариваться. Аято желал в аэропорте, чтобы этот самолёт упал и разбился, желал умереть. Но страх в зелёных глазах, которые смотрели точно на него, прося о помощи, отбили это желание. «Если умирать, то только одному, остальных это не должно касаться». Аято наклонился к уху блондина, а тот замер в ожидании.       – Я ещё умею петь, - прошептал голубоволосый. - Но моё пение слышала только сестра, поэтому ты будешь вторым, кто услышит его. Тома молчал из-за страха умереть и пропустить хотя бы слово его собеседника. Аято набрал воздуха в лёгкие и тихо, чтобы никто больше его не услышал, начал петь. Ухо Томы опаляло горячее дыхание. Голос певца был слабым и иногда срывался из-за неподготовки. В песне не было слов, только слог «ла» и буря чувств. Блондин словно смог понять исполнителя, его боль, сожаления, горечь. В его голосе он нашёл что-то знакомое, то самое желание вернуться в прошлое, где всё было хорошо. Когда самолёт вышел из зоны турбулентности, Аято сразу замолк, не допевая песню до конца. Тома открыл рот, чтобы что-то спросить, но не смог. Хотел сказать, что Аято отлично её исполнил, но прикусил губу.       – Водички бы, - тихо сказал певец, намереваясь снова выйти.       – Сиди, я сам схожу, - не дожидаясь ответа, Тома ушёл в сторону стюардесс. Аято проверил телефон, лететь им ещё три часа. Долгих три часа с надоедливым незнакомцем и жирным храпящим мужиком.       – Вот, держи, - перед глазами появился стакан, наполненный водой.       – Спасибо, - Аято отпил половину и поставил на стол, заранее его открыв.       – На самом деле, я должен тебя поблагодарить. Если бы не ты, я бы в панике разревелся. Было бы стыдно.       – Считай, что я сделал это ради себя, чтобы не терпеть твои крики.       – Хорошо, спасибо, - Тома сел на место и нервно перебирал пальцы. Ему очень хотелось ещё поговорить с Аято, но боялся, что скажет что-то не то. - Скоро ужин будут разносить. Ты больше любишь рыбу или курицу?       – Это вопрос ради вопроса? Блондина раскрыли, теперь ему стало более неловко.       – Я хотел спросить, кто автор этой песни?       – Забудь о ней и обо всём, что было.       – Но она мне понравилась. Я хотел её полностью послушать. Неужели, ты сам…       – Я же сказал: «забудь»! - снова глаза, полные ненависти, отбили желание заговорить снова.       – Прости. Ужин прошёл в тишине, и скоро самолёт будет приземляться в аэропорт Японии. Тома не мог выкинуть из головы эту песню, ощущение сожаления, а ещё приятный голос исполнителя, его жаркое дыхание и холодные отстранённые глаза. На приземление Тома угробил последние свои нервные клетки, но он достойно держался, и Аято не пришлось его снова успокаивать. Пока люди толпились в проходе, парни всё ещё сидели на местах. Первым вышел блондин, а за ним сразу Аято. Тома шёл точно за толпой, а когда они вышли в большой зал, блондин растерялся и Камисато обогнал его. Тома решил, что пойдёт за ним, надеясь, что Аято идёт за своим багажом.       – Тебе сюда, - Аято резко остановился, и Тома чуть не врезался в него. - Это иммиграционный контроль, японский знаешь?       – Да, конечно!       – Значит, с этого момента говорим на японском, - сказал Камисато на родном языке.       – Да, - блондин на автомате ему ответил на том же языке. Тома простоял там около минуты, сотрудники не медлили и выполняли свою работу чётко. Блондина пропустили дальше, и он не сразу понял, куда ему надо идти. Аято не было видно, и он не должен водить за ручку блондина, как маленького мальчика.       – Кажется, сюда, - Тома сделал шаг в сторону, как ему казалось, выдачи багажа, но его остановили.       – За мной, - Аято оказался сзади него. Тома испугаться не успел и хвостиком пошёл за голубой макушкой. Его ведут не как маленького мальчика, а как утёнка. Они дошли до транспортерной ленты. Тома забрал свой большой багаж первым, а Аято увидел свой маленький чемодан немного позднее. Такой чемоданчик можно было взять как ручную кладь, но Камисато почему-то его сдал. Далее они благополучно прошли таможенный досмотр и вышли в зал прилёта.       – Куда тебе надо? В центр?       – Ой, я дальше сам. Ты мне очень помог. До Токио я же могу на автобусе доехать?       – Да, тебе в ту сторону.       – Ага, спасибо. А ты…       – Я на машине. Пока.       – Подожди! Большое спасибо! - Тома поклонился, проявляя уважение к собеседнику, как это принято в этой стране. - Я обязательно тебе отплачу.       – Мне ничего не надо. Прощай.       – Нет! Мы увидимся на конкурсе!       – Ну, да.       – Если я смогу тебя победить, мы сыграем вместе?       – Хорошо, - чтобы быстрее отвязаться от блондина, Аято устало согласился.       – Договорились. Камисато ушёл в сторону выхода. Прохладный ночной воздух окутал его, и он замер. Все куда-то торопятся, слышны радостные крики семей и друзей, которые встретились после долгой разлуки. И будто только Аято один во всём этом мире, только его одного никто не ждёт, он не торопится встретиться с семьёй и не желает ехать домой. Хотя, кое-кто у него всё же есть. Он разблокировал телефон и набрал номер «сестрёнка».       – Алло? - послышалось в телефоне.       – Привет, я прилетел. Со мной всё хорошо.       – Я рада. Сейчас едешь домой?       – Да, приеду поздно, через часа два. Ложись спать.       – Я зря тебя ждала? Вообще-то я скучала.       – Меня не было всего лишь три дня.       – И что? Короче, я жду тебя.       – Хорошо, - Аято впервые за долгое время улыбнулся, но радость была мимолётной. - А родители дома?       – Эх, - девушка тяжело вздохнула. - Папа как всегда на работе, а мама уехала днём и до сих пор не вернулась.       – Понятно. Скоро буду.       – Жду. Аято сбросил звонок. Он простоял так ещё несколько секунд, пытаясь выбросить лишние мысли из головы, но за столько лет их накопилось слишком много, и одной ночной прогулки здесь точно не хватит. Парень пошёл на парковку, где его уже ждала машина с водителем. Аято лишь кивнул водителю и сел на заднее место. Без слов чёрный Ниссан тронулся с места и направился в сторону дома Камисато. На удобном кожаном сиденье Аято быстро заснул, а проснулся уже около дома. Большой дом располагался недалеко от города Токио. Аято без проблем зашёл через главный вход, а багаж для него нёс водитель.       – Оставьте, - попросил Камисато, открыв большие двери.       – Да, - работник оставил чемодан, и Аято сам повёз его за собой. Перед глазами парня привычная картина: отполированный пол, белые стены, высокие потолки, проходы в трёх направлениях и лестница со стеклянными перилами. Аято тошнило от этого богатства, это здание он не мог назвать «домом». В нём было невозможно даже вдохнуть полной грудью, ведь он задыхался от лжи, которой пропитаны все стены.       – Аято! - по лестнице спускался единственный лучик света парня.       – Аяка, привет, - только ей Камисато мог искренне улыбнуться и отдать всё тепло через объятья.       – Как прошёл полёт?       – Как видишь, самолёт не упал.       – Я не об этом, - сестра обидчиво надула губы.       – Ну, я смог немного поспать, но меня отвлекал храп какого-то мужика и надоедливый иностранец, который боялся летать.       – Я бы тоже испугалась. Это ты у нас ничего не боишься.       – Это не так. Есть то, чего я действительно сильно боюсь, - Камисато положил руку на макушку сестры. Аяка знала, о чём говорит брат, и очень рада, что он у неё есть, только она также сильно переживает за него.       – Аято, - сестричка тихо его позвала.       – Что?       – Мама приехала, она ждёт тебя в твоей комнате.       – Понятно. Ложись спать, завтра я тебе всё расскажу.       – Ага. Аяка ушла на второй этаж, где находятся спальные комнаты, но Аято перед встречей с родителем решил выпить стакан воды. Встреча не будет приятной, он это знал. Она не ждёт его, чтобы пожелать спокойной ночи. «Нужно потерпеть. Ещё немного. Ради Аяки» Аято зашёл в свою комнату, будто на казнь. Посередине стоял белый рояль, шкафы валились от нот и даже на кровати лежали листы с партитурой. На краю спального места сидела женщина средних лет в дорогом платье, с блестящими украшениями и в роскошных туфлях. Она даже не посмотрела на вошедшего, лишь надменно положила ногу на ногу, делая вид, что его не существует.       – Доброй ночи, - голос Аято был тихим. Но ему не ответили, как всегда. Он подошёл чуть ближе и низко поклонился.       – Прости, я должен был сыграть лучше. В ответ тишина.       – Обещаю, я буду заниматься больше и получу первое место. Я не подведу тебя, не опозорю семью Камисато.       – Садись за инструмент, - холод голоса в очередной раз пробил израненное сердце Аято. Парень молча выполнил приказ.       – Играй. Что играть? Как играть? Эти вопросы возникали у Аято ещё давно, но сейчас он прекрасно знает, что от него хотят идеальное исполнение. Последние сутки Камисато почти не играл на инструменте. Этого времени не достаточно, чтобы забыть, как играть, но неразмятые пальцы слушались его куда хуже, чем обычно. Так ещё придётся играть быстрое произведение без подготовки. Руки сами приняли исходное положение, а пальцы, хоть и противились, начали играть. Комнату наполнил шедевр Фридерика Шопена «Революционный этюд», точнее его начало.       – Стоп! - Аято убрал руки с инструмента. - Ты так же отвратительно играл и на конкурсе?       – Нет, я не разогрелся.       – Я вернусь через час. Если не сможешь сыграть достойно, то спать ты у меня не ляжешь. Аято лишь кивнул, а его мама, стуча каблуками об пол, вышла за дверь, закрыв её с грохотом. Парень сидел за инструментом, будто не живой: стеклянные глаза смотрели в пустоту, голова склонилась над клавиатурой, а в мыслях лишь желание всё бросить. Он сжал руки, проклиная их, но они, ведь, не виноваты. Он хотел сломать себе пальцы, но не решался. И даже с раненым «инструментом» пианиста его заставят играть, это только позабавит мать, а Аято придётся вытирать кровь с клавиш рояля. Плакать не хотелось, умолять не было смысла, он мог только подчиняться, задыхаясь от цепей матери на шее. «Раб», - пролетело в голове у Аято. Каждый исполнитель раб музыки, все они должны подчиняться ей. Закрыв глаза, Камисато увидел знакомую картину: белое фортепиано, пальцы, перебирающие аккорды, пшеничные волосы. Его музыка была особенной, он не был её рабом. Аято открыл глаза и подошёл в шкафу. Он перебирал свои старые папки, пролистывал несколько страниц и убирал обратно.       – Нашёл. Взяв голубую папку, в которой хранилась его программа семилетней давности, он поставил её на пюпитр, открыв разворот с произведением «Вальс». Прошло немало времени с тех пор, как Аято в последний раз играл его, но только взглянув на ноты, пальцы нашли правильное положение. Начав произведение, руки сами нажимали на нужные клавиши, только иногда приходилось подглядывать в ноты, но всё казалось привычным и «правильным». Он играет так, как семь лет назад, так, как написано в нотах. Он соблюдает темп, громкость, замедляет там, где это написано, и даже считает про себя, будто боится сыграть «неправильно». Не дойдя до середины, он убрал руки. Как бы не старался, у него не получится. Всё-таки он раб, а Тома совсем другой. Часовая разминка не прошла даром, и Аято смог идеально исполнить произведение, но не для неё.       – Ты будто не стараешься, тебя ещё на час оставить?       – Нет, я просто устал после перелёта.       – Ты мог бы поспать в самолёте, у тебя было целых четырнадцать часов. Чем ты занимался? Ты хотя бы выучил Кампанеллу, пока был в отъезде?       – Нет. Я был занят подготовкой.       – Как же ты готовился, раз занял третье место?       – В следующий раз я смогу лучше сыграть.       – Ты постоянно это говоришь, но в итоге на каждом своём выступлении проваливаешься. Вся Англия теперь знает, что Камисато Аято не может достойно исполнить этюд и почтить память великого композитора. Ты опозорил свою семью, свою страну. Тебе не стыдно?       – Стыдно.       – Я не слышу в твоём голосе раскаяния.       – Мне очень стыдно, прости, - Аято повернулся к матери и поклонился.       – Тебе нравится доводить меня?!       – Нет.       – Тогда почему ты не делаешь то, что я тебе говорю? Аято промолчал. Что бы он ни сказал, он будет не прав.       – Сказать нечего? Бессовестный! Одни гулянки на уме! А на меня тебе плевать?! Я столько лет на тебя потратила, столько сил вложила, а все твои учителя? Ты думаешь только о себе, а на старания остальных людей тебе всё равно!       – Нет.       –Как же «нет», Аято?! - она схватила парня за голубые волосы и повернула его к роялю. - Играй, покажи, что тебе не всё равно! Камисато поставил руки и сыграл лишь первый такт.       – Неправильно! - женщина ударила рукой по клавиатуре, отчего прозвучал громкий и грязный аккорд в басовом ключе. - Руки поставь нормально, локти подними, выпрямись, - она насильно подняла ему локти и выгнула спину. - Заново. На этот раз его остановили на третьем такте.       – Не колоти по инструменту! Играй мягко. Аято сыграл лишь первый аккорд, но его остановили.       – Ты что творишь? Руки должны дышать, иначе музыка задохнётся, - его мать поднимала ему руки и била их об клавиатуру рояля, который издавал хаотичные звуки. - Ты как в первом классе! Тебя заново учить надо?       – Нет.       – Тогда играй, как положено! Руки уже тряслись. Аято переполняла ненависть и грузила усталость. Он знал, что эта пытка не закончится, пока не сыграет идеально. Взяв себя в руки, Камисато принял исходное положение, пытаясь не обращать внимание на мать, которая нависла над душой. Не забыв перед началом сделать «вдох» кистью, он начал играть, но нога соскользнула с педали, из-за чего она вернулась в исходное положение с громким стуком. В эту же секунду щека Аято покраснела от удара матери.       – Бестолочь. Ты даже не ценишь вложение твоего отца в тебя. Как можно так относиться к инструменту?       – Это было случайно, - за это ему прилетел подзатыльник.       – Тебе бы порку устроить, может тогда будешь соображать? Аято был на пределе. Лучше бы его избили, чем терпеть это. В голове уже не хватало места, чтобы думать о музыке, больше не было сил отвечать и оправдываться.       – Ты меня вывел из себя! Уж спасибо! - она ушла к выходу из комнаты. - Не забудь протереть и закрыть инструмент. Может, на это тебе мозгов хватит? Дверь захлопнулась. Аято продолжал сидеть перед роялем. Он пытался успокоиться, контролируя своё дыхание, но надолго его не хватило. Тело трясло от переизбытка чувств, а глаза ослепила ненависть. Хотелось кричать, ломать, рвать, убивать, взять дубину и раскрошить этот белый рояль на щепки, выкинуть его в окно и поджечь со всеми нотами, пепел развеять над океаном, а самому спрыгнуть с горы Фудзияма. Но сейчас Аято может лишь снова потушить в себе гнев, взять тряпку со стола, и вычищать и так идеально чистый рояль. Убрав пюпитр, закрыв крышку и клап, он ещё раз протёр инструмент. Кинув ткань обратно на стол и выключив свет, он наконец лёг в кровать. Мысли мешали ему расслабиться, но усталость взяла своё, и Аято уснул.