Запутавшийся

      Лололошке казалось, что он бредит. Что буквально всё происходящее с ним - это сплошной страшный сон и не более.       Кошмары после прекращения гипнотерапии вновь начали хвататься за него своими мерзкими лапами, с не меньшей прытью затягивая лакомую добычу в самую пучину. То, зачастую, были только размытые образы - автоматоны, друзья, ребята из блоггер-хауса... Разок даже мафия приснилась, после чего Ло, как ему помнится, проснулся в холодном поту от оглушающего выстрела где-то у себя в подсознании и с острым чувством дежавю. Сердце сокращалось с неимоверной силой, а, как оказалось, сидящий рядом Ричард смотрел так взволнованно и хмуро, что его самого даже передёрнуло.       Но то, как оказалось, были лишь цветочки.       Вот когда в кошмарах начал появляться JDH, а также люди из его родной реальности, то мироходец оказался готов едва ли не взвыть от беспомощности. Образы прошлого смешивались с настоящим, вырисовывая целые спектакли из клубка очередной лжи. Они преподносили свои иллюзорные картины обрывисто, невнятно, но до жути реалистично. Бывало, Лололошка даже не сразу осознавал, что спал - некоторые кошмары походили на очередное видение, заставляя сомневаться. Сомневаться, в первую очередь, в реальности своих воспоминаний, что походили на пластичное тесто: вроде всё стабильно, но стоит только нарушить эту самую стабильность любой мелочью - и вот, картинка уже кардинально меняется с одной на другую.

***

      — Ну и ну... Что же мы имеем? Опять насилие, автоматоны, хаус и всё по кругу. — JDH ведёт указательным пальцем по воздуху, вырисовывая окружность, и тяжело вздыхает, неодобрительно качая головой. По одному лишь тону понятно, что подобная закономерность - совсем не то, чего он желает. — И не надоела тебе эта рутина?       — Как будто бы в моей ситуации можно что-то изменить... — он уже устал от этого хаотичного чередования пугающих, – вплоть до стынущей в венах крови, – сновидений и таких вот "светских бесед", что по воле случая стали причинами его неспокойных снов.       Но ведь не может он сам исследовать своё подсознание таким образом..? Нет, подобное предположение уже точно походило на бред. Да и почему именно Джон, а не тот же Междумирец? Разве в его жизни уже и без того не слишком много этого надменно учёного?       — Ну конечно же можно! Разве это не элементарно? — собеседник смотрит на него, как на последнего в мире идиота, вышагивая из стороны в сторону и эмоционально жестикулируя руками. — Ты можешь позволить себе покинуть эту кучку блогеров и посвятить себя более полезным делам. К слову, не хотел бы попробовать себя в-?       — Чего ты добиваешься? — перебивая копию, Лололошка не церемонится. Ему не нравится, к чему вообще может клонить подобный Джону человек в таком разговоре.       — Я? А может быть всё же ты? — щурится, плавными, словно пританцовывающими движениями подбираясь сбоку и уверенно укладывая тяжёлую ладонь на чужое дёрнувшееся плечо, буквально шепча на ухо:       — Мы ведь идентичны.       — Нет, не идентичны! — по телу проносится ощутимая дрожь. Именно подобные слова из раза в раз выбивают из него весь воздух, заставляя застыть. Зная JDH и лично, и со слов иных знакомых этого типа, ему меньше всего хотелось быть схожим с ним.

Он ведь совершенно другой, разве этого не видно..?

      — Ну ладно, ладно, не кипятись. — отойдя буквально на шаг, двойник, всё насмехаясь, поднимает руки в примирительном жесте. — Я не желаю рушить твой маленький иллюзорный мир, поэ-этому, — протягивая слово, Джон хихикает, в то время как Лололошка пытается понять, о какой конкретно иллюзии в данном контексте идёт речь. Вновь двойное дно, и вновь он не понимает, на что думать. Самым логичным было бы подумать на то, что он сам в чём-то не прав... Но он ведь не Джон, и этому есть неопровержимые доказательства! Или вновь сознание играет с ним злую шутку, и смысла тут ровно столько же, сколько в самых безумных теориях Тима..? — Так и быть, сменим тему!       Пара хлопков в ладоши, и перед ними уже предстаёт до боли знакомый Лололошке шахматный стол, за который уж излишне элегантно присаживается его головная боль. В такие моменты ему действительно начинает казаться, что это очередное видение, а Джон просто решил со скуки поиздеваться.       — Но, между прочим, неприлично вот так перебивать людей! — пожурив, как малого ребёнка, Дейви неопределённо хмыкает, двигая одну из фигур, по классике походив первым. И Лололошка с прискорбием осознаёт, что даже спустя сотню игр ему не понравятся эти проклятые шахматы. Особенно учитывая, что ситуация каждый раз одинаковая: где-то на задворках мелькают какие-то основы основ и их прошлые игры, однако этого явно не достаточно. Уж точно не сейчас, не с этим противником. — Ну же, садись и ходи.       То ли слепо следуя приказу, то ли попросту желая услышать продолжение, парень растерянно смотрит на доску, присев с противоположной стороны. Совершенно ведь не заинтересован в игре, но, следуя веянию собственной интуиции и в очередной раз вспоминаемых где-то на подкорке правилам, делает неуверенный ход со своей стороны.       А выжидающий взгляд двойника давит и нервирует. До дрожи бесит, но что-то всё равно заставляет держать себя в руках; не позволяет, вопреки желанию, сказать хоть слово против, так и вынуждая сидеть молча всю игру, послушно делая время от времени очередной ход. Джон же, в противовес ему, всё болтает и болтает, заговаривая зубы и затрудняя сосредоточенный ход и так еле улавливаемых мыслей.       — И... Мат! Снова моя безоговорочная победа. — самодовольно восклицает легендарный учёный буквально через минут десять игры. — Но, хвалю: в этот раз ты был куда лучше.       И правда, раньше он и пяти продержаться не мог.       — Но какой в этом смысл?! — чужие слова, вкупе с очередным поражением, словно снимают наложенные ранее ограничители и дёргают за спусковой крючок, заставляя потерявшего терпение Лололошку подскочить с места.       — А какой смысл в том, чтобы убегать от себя? Или, думаешь, тебе станет от этого легче? — голос Джона на несколько секунд звучит непривычно серьёзно, а сам он припускает очки, окидывая Ло пристальным, анализирующим взглядом. Но после возвращается та самая неизменная насмешка и превосходство, то и дело сквозящие в тоне. — Разделил свою личность надвое и думаешь, что нашёл выход из ситуации... Моё имя по праву принадлежит и выбрано именно тобой, так почему ты не используешь его в полной мере?       И как в любой другой раз, когда JDH из снов, словно издеваясь, вкидывал очередную порцию несвязной информации и смеялся, его ответы, походящие скорее на очередные загадки, порождали лишь новые и новые вопросы.       Слова его, как казалось мироходцу, были всё так же нелепы и спутаны, не имея особой сути, но именно они сеяли в душе неясное сомнение и тревогу.       — Ну и что это за лицо? — тяжко вздыхая, Джон поворачивается к нему спиной, задумчиво потирая подбородок. — Вот почему ты не можешь отставить свой образ и быть разговорчивей? А то даже при Санчезе молчишь часто, не боишься, что заподозрит неладное? — и оборачивается, заставляя вновь ощутить этот пронзительный и хитрый взор.       — Предлагаешь болтать без умолку? Может, мне ещё и вести себя в похожей манере? — огрызается, даже не предполагая, что скрытые тёмными линзами глаза только довольно блестят от подобных эмоций. Одобряют.       — А почему нет? — достаточно резко, его бесцеремонно хватают за руки, притягивая ближе, да едва ли не прижимая к груди. И, несмотря на одинаковый рост, этот прохвост всё равно умудряется смотреть сверху вниз. — Нужно быть открытым и честным хотя бы с самим собой!       Нараспев произнося эти слова, Джон кружит Лололошку в танце, будучи вольным творить в чужом подсознании всё, что душе угодно. И лишь притормозив, получает ожидаемый ответ.       — С собой я честен. — выделяя слова, цедит Ло, не отрывая своих глаз от копии. Ему не хотелось вновь слышать об их сходстве, вновь видеть довольство на чужом лице.       — А я так не считаю. Где же твоя искренность, Джон? — мгновение, и сердце пропускает удар. Вот оно, опять... Опять это имя обращено к нему.       Почему?       До смешного иронично, что абсолютно чуждое ему имечко преследует его на каждом шагу, умудряясь достать даже во сне.       — Я Лололошка! — на повышенных тонах упрямо исправляет копию, но собственный голос предаёт, в этот раз сходя больше на истеричный шёпот.       — Да, да... Опять это нелепое имя. — практически выплёвывает слова, и на лице отражается видимое раздражение. Бывшего студента продолжают держать тонкими пальцами за кисть, свободной рукой всё же отмахнувшись от его слов, как от чего-то незначительного. — И как тебе не противно его использовать..? — звучит уже озадаченно.       — Мне моё имя нравится. Твоя неприязнь - не мои проблемы. — Ло всё также непреклонен. Голова даже во сне неприятно гудит от всех этих сравнений и навязчивых мыслей, что словно рой мух снуют в голове, не прерываясь и противно жужжа.       — Да ну? Даже так, ты умудряешься называться Дейвом в любой удобной ситуации. Разве это не двойные стандарты? — ладонь, ранее свободно вырисовывающая фигуры в воздухе, хватается за вторую руку собеседника, выстраивая их в нужную позицию и возобновляя движения. А Лололошку от очередного танца едва ли не тошнит. От чего тому на месте не стоится..?       — Того обычно требует ситуация. — едва ли не рычит, выражая протест.       Маска былой невозмутимости и так давно разрушена, а теперь трещину даёт и собственная, умело выстроенная, кажется, ещё в прошлых мирах, личина. Его фундамент, его опора.       Но именно личность - последняя крупица того, что у него имелось всегда, независимо от ситуации. Самая неотделимая часть. И даже сомневаясь, даже сквозь пробивающую его дрожью неуверенность, он готов отстаивать её до последнего.       — Охотно верю. — протягивая пропитанные сарказмом слова, Харрис издевается, наворачивая очередной круг по пустому пространству вместе с жертвой своего мозгового штурма. — И всё же, ты совсем не изменился. Всё такой же эгоистичный и холодный.       Очередной удар под дых. Неужели в чужих глазах, как бы он не старался себя вести, он и правда выглядит таким..?       Мыслей становится слишком много. Глоток - и он окончательно захлебнётся, с головой окунаясь в омут параноидальных и крайне сомнительных мыслей.       — Я уже устал повторять. Я не ты и никогда тобой не буду! — дрожащие, словно из студня, ноги еле держат, но он знает, что упасть ему не дадут.       Столь не вовремя свалиться слишком низко для кого-то, вроде него.       — Какой же ты упёртый... Мне нравится. В нашей манере. — двойник довольно ухмыляется, резким движением наклоняя Лололошку, заставляя прогнуться в спине и рефлекторно поднять одну из ног в воздух. Теперь он полноценно смотрит снизу вверх на чужое лицо, будучи поддерживаемым лишь руками своего оппонента.       — Помнишь, как беспощадно расправился с тем типом в шляпе? А как плакала бедная Молли от твоих слов? — звучат пропитанные удовлетворением слова практически в самые губы Ло. — Помнится, ты даже толкнул её. — тон голоса, столь мягкий и тягучий, словно патока, даже вызывает невольный скрип зубов. Слишком слащаво и вместе с тем жёстко. Джон уделяет внимание лишь самым значимым и максимально задевшим его душу моментам, пока сознание во всех красках услужливо вырисовывает каждое из них где-то на фоне, вынуждая пережить это вновь.

      — Признай, ты именно такой!

      Образ чужой ухмылки плывёт перед глазами и парень вскакивает с кровати, тяжело дыша. В комнате уже давно никого нет, в коридоре слышится радостный лай Персика, вновь носящегося по ковру с Кано, а часы в телефоне благополучно показывают безмятежные 12:07. Спал он точно больше обычного...              Дрожащие руки сами собой зарываются в волосы, с силой сжимая их, помогая осознать реальность происходящего и прийти в себя, приводя в относительную норму дыхание, да потихоньку успокаивая.

      Но из головы так и не выходят слова Харриса.

***

      Вся ситуация - сплошной сюр, без чёткого начала и конца.       Ни мафия, ни разговоры с друзьями не возвращали его восприятие на круги своя - он лишь сильнее утопал в болоте собственных сомнений и тревоги, путаясь буквально во всём.       Харрис из кошмаров всё также с завидной регулярностью убеждал его в чём-то сюрреалистичном, на "просьбы" заткнуться огорчённо вздыхая и глядя на своё альтер-эго, как на неразумное дитя, что не может понять элементарных вещей.

      Лололошке даже становится стыдно признавать, что он, вероятно, боится его.

      Страх теплится внутри вместе со злобой и непониманием, выплёскиваясь либо на соответствующих заданиях в виде кипящего в крови адреналина, либо во всё тех же снах, где никто, кроме одной единственной личности, не слышит тех отчаянных ругательств и срывающих голос криков или не видит его молчаливых, но упёртых протестов.       Всё это скапливается и скапливается, пока он медленно путается в собственном мироощущении и личности.       Обеспокоенные знакомые замечают, как их пусть и молчаливый, но всегда активный и любопытный Ло становится более отрешённым и резким как в действиях, так и в выражениях. Расспросы же только накаляют обстановку, ничем не помогая, а только усугубляя положение.              Собственные сны выжимают последние остатки сил и мотивации из шатена, и что-то внутри с тихим хрустом окончательно надламывается. Он не рвётся разобраться с делами побыстрее и отправиться в свою вселенную: усомнившись в реальности не только нынешних, но и прошлых своих видений, он с головой уходит в подполье. Мироходец буквально сутками пропадает за пределами блоггер-хауса, видясь, разве что, с таким же растерянным от его выходок Диланом, да в редкие встречи где-то у ангара замечая взволнованно-понимающий, — словно ему и правда удалось что-то осознать, основываясь на таких скудных данных, — взгляд Солуса.              Манипуляции людьми, идеально отыгрываемая роль надёжного компаньеро Санчеза и эти странные игры в казаков-разбойников между Диего и Марло кажутся теперь детским лепетом и совершенно не пугают. Лишь интригуют, вызывая кривую усмешку и вереницу чётких, выверенных мыслей о дальнейших действиях. Побуждают и дальше играть в этом спектакле, выжидая лучшего момента.       Бывший студент даже не понимает, когда ему становится как-то всё равно на вторую, более светлую половину своей жизни.

      Зато теперь Лололошка с чистой совестью принимает, что боится. Боится не столько своих снов, сколько самого себя.

      Он не хочет, однако всё же меняется. Медленно, но неуловимо искажает собственный характер, выворачивая все принципы наизнанку и закладывая основы для новых - менее альтруистичных, но более радикальных и действительно эгоцентричных.       Тем не менее даже так он ни за что не признает, что философия его копии постепенно заменяет его собственную, пока он, умалчивая о масштабах своей проблемы и избегая действительно ценящих его товарищей, позволяет себе полностью запутаться в паутине этой дерзкой, но надёжной лжи.       Всё вокруг уже давно кажется ненастоящим. Таким же искусственным, как и его собственная натура.       Идеально влившийся в роль JDH Лололошка даже не заметил, как буквально начал растворяться в собственной лжи. С каждым днём эта маска крепко сплетается с собственной личностью, от чего становится тяжелее переключаться между образами: роль Джона приходится играть всё чаще, но делать это становится всё легче и легче. Мироходец буквально перекраивает уже веками заложенные в нём повадки, взгляды и стремления, затрагивая даже вкусы, попросту устав спорить с собой; устав делить личность надвое.       

Бросая свою судьбу в угоду чужой, он окончательно проигрывает эту партию.

— Как думаешь, что мне больше подходит: голубой или оранжевый? — вопрос застаёт собеседника врасплох, вызывая мягкую, в корне не вяжущуюся с образом улыбку.

Ему уже давно следовало перестать метаться и окончательно определить свой путь. Даже если этот путь окажется ложным.