нечистые обеих сторон.

наблюдать за тем, как аргенти молится - самое скучное занятие на свете. он не поднимет на глупого юношу свой снисходительный взгляд больших оленьих глаз, не покраснеет от злости, когда тот вновь шутливо загрязняет иконы и даже не сбросит с себя его руку, пока он водит ею по кудрявым локонам. бутхилл уже давно не мальчишка, по крайней мере, он так думает, когда крутит меж зубов самокрутку и беспресстанно, более не пытаясь навредить юноше, ласкает серыми очами каждое действие: вот он прикрыл глаза и рыжие ресницы-острые копья упали на алебастровые щеки тенью, а вот он сам уже больно проехался коленями по деревянному полу, но даже не повел ни единой мышцей. на поразительно многие вещи готовы извечные фанатики... как её там?... совсем недавно этот очаровательный юноша с кровавыми подтеками вместо рыжих волос вечно хмурил брови и ни в какую не соглашался оставаться в захолустной деревне и на неделю, теперь же горячо шепчет имя своей богини в месте, которое ранее посчитал лишенным всякого эстетического удовольствия своего создателя. легальной пыткой было его отправлять в это жаркое лето на подобную каторгу. прожив детство в сущем кошмаре, одним своим видом вызывающий тяжелую влагу в уголках глаз, он более не желал возвращаться в это состояние или даже отдаленно присутствовать в том уголке сознания. но здесь хотя бы не бросают по несколько бомбардировок в пару часов. здесь хотя бы нет следов страшной многолетней войны. так чему же сводить сросшиеся брови домиком? бутхилл не понимает. он водит незнакомца домой. когда уже почти доходит до крыльца, просит снять обувь, что так шумно будет биться о деревяшки и они оба, будто бы какие-нибудь взломщики из старых сказок, на цыпочках проходят мимо мужчины, который в этот момент мирно спит на кресле-качалке.     — это ник, мой отец, — доходчиво объясняет парень и усаживает нового друга за широкий дубовый стол. у аргенти почти глаза жжет запах уюта, в этом доме хочется испариться. притянуть ноги прямо на стуле, сложить на них острый подбородок и устроить прогулку в объятиях морфея. он сам не понимает, как оказался здесь. почему, даже не посетив свое временное место жительства и не распаковав все вещи, согласился стать гостем какого-то странного мальчика, который сначала игриво дернул его за длинные локоны, а в следующую минуту сделался самым важным человеком на всём белом свете? право, скептицизм здесь не к месту. он не хочет профилософстовать и этот момент. а бутхилл не дает и времени на эскапизм, забирает всё внимание своим присутствием. он умело пододвигает табуретку ногой и горбатится на ней с откуда-то взявшимся ножом в руках.     — тебе сразу горячее или яблок почистить? вопрос риторический, стиллот непривычно молчит и бледнеет ещё на два тона, становясь почти восковым. уши его обдают ласковым смехом, бутхилл стервенеет, знакомит его со всеми жителями дома. аргенти в это время неопределенно кусает внутреннюю сторону щек, еще пару раз и сводит брови умоляюще, будто вся ситуация походит на один сюр и он сейчас проснется в холодном поту. но как бы того не хотел, не происходит. пока ник спит на крыльце, грэй во всю интересуется новой жизнью ещё одного - очередного - друга собственного сына, старшие братья быстро всучивают ему в руки самодельную гитару и учат играть кузнечика, пока младшие сестры, едва научившись стоять на своих двух, стыдливо поглядывают на «бутхилл, ты вытащил красивого принца из книжек?» и, когда тот ловит их взгляды, заливисто смеются и побыстрее уходят в дальнюю комнату. спустя ровно час аргенти выходит вымученным, зато с новыми заколками в виде дольки арбуза и клубники в волосах, на губах оставляет обещание снова вернуться. вернее, его из него вытаскивают. стоит признаться, довольно умело. бутхилл слишком уверенный и умеет запудрить мозги договариваться.     — приходи ещё раз, рози, — вполголоса произносит он и ямочки появляются на его щеках. «рози» в ответ заторможенно отмечает для себя, что в этом лишенном красоты месте, бутхилла абсолютно точно поцеловала сама идрила в его резкие черты лица, а затем утвердительно кивает, шепчет на грани «только если ты хочешь» и испаряется в летних лучах солнца. к коже липла дорожная пыль, в следующую встречу его познакомили с ником - у него с бутхиллом одна улыбка на двоих и манера его - подстегивать собеседника в разговоре. чем больше времени стиллот проводит с этой семьей, тем больше что-то болюче обжигает рёбра. кажись - прорвись рукой в грудь, найди, достань и посмотри на источник этого странного ощущения. дальше, не колеблясь, раздави, чтобы впредь не обрекал на сладкие мучения. прекрасны те ночи, когда эти юноши и леди, переодеваясь во всё роскошное, что у них имелось, хватали друг друга за плечи и под лопатки, бесконечно наступали друг другу на носки туфель и кружили свободными платьями в воздухе. прекрасны те ночи, когда бутхилл где-то под боком бьет пальцами по струнам. так искусно, что, пожалуй, стиллоту становится стыдно за свою недавнюю игру и хочется попросить у всех прощения, что они были вынуждены слушать этот порочный круг из повторяющихся неумелых какафоний. особенно ему запоминается, как он сам уводит бутхилла под руку в толпу кружащихся в мазурке людей. ник понятливо отбирает гитару и тогда юноши впервые учатся танцам, разделять пыльный воздух на двоих и переплетать отчего-то неряшливые ноги меж собой лишь так, чтобы не упасть.     — был у тебя такой опыт? — опять вполголоса, только в этот раз запыхаясь.     — мастер не учил. аргенти признается честно и тогда бутхилл почти склоняет свою голову к изгибу его шеи, будто ночной вампир, вот-вот готовый проткнуть нежную кожу жертве, на деле же лишь настигнутый врасплох юноша, которому от сюрреалистичности хочется биться головой и смеяться. сами не помнят, как вскоре перебрались в далекое озеро. бутхилл вёл их запутанными дорогами, уверял, что знает здесь каждый камушек наизусть - и не обманул же - ласково столкнул в мутное озеро, сам же залился следом, будто был одним целым со стихией. аргенти испуганно разлеплял глаза после ныряний, слезно уверял, что вот-вот ослепнет, что зараза непременно войдет в глаза, пока сзади слышался смех колокольчиком, он уводил его дальше по течению неспешно. предлагал мозолистую под воздействием воды руку, крепко хватал за дрожащие пальцы и ласкал взглядом испуганные округленные глаза. аргенти не боялся воды, говорил, что после ужасов войны бояться глубины уже смешно, но всё равно ребячески вскрикивал, когда какая-то дрянь касалась голой ступни. бутхилл шепотом упрашивал не упоминать прошлое - только хуже делает, пускай уже наблюдает за многовековыми дубами и колючими ветками над головой. стиллот кивает в знак согласия, виновато следует совету, спустя несколько минут подобных нежностей, колеблясь, отпускает руку спутника и, будто учится заново ходить, пристрастается к плаванью, мелко виляет ногами и каждые пять секунд глядит на юношу с разномастными волосами. вода вокруг него уже давно порозовела - красный — не родной цвет волос. бутхилл учил его делать неустойчивую тарзанку на другом конце берега, хватал за ноги и, раскачивая из-за всей силы, толкал в кристальную гладь, сам же проделывал точно такие же махинации.     — наверное, тебя уже ищут домашние, — зубы у аргенти дрожали от легкого холода, когда он это говорил. у бутхилла тоже, хотя он старался не подавать виду.     — ничего, уже привыкли. они играли в водные блинчики, неожиданно хватали друга друга за плечи и стремились превратить каждого в утопленника, а дальше вовсе на время задерживали дыхание и подолгу кашляли соленой влагой обратно. прижимались к обнаженным телам игриво, забывая стесняться. совсем случайно, как объясняют каждый себе, соприкоснулись влажными губами, провели языком вдоль ряда белоснежных зубов, оторвались спустя только полминуты и испугались собственной смелости. аргенти впервые на его памяти взвизгнул, ввел стройный ломающийся голос на два тона выше и мстительно укусил бутхилла за нижнюю губу в ответ, чтобы тот схватил его за острое плечо, другой же рукой потянул за корни влажных волос, склонил совсем вблизь к мутной глади, будто хочет там же и утопить, на деле потерялся окончательно, неумело сминая яшмовые уста своими, чтобы оба замерли ошарашенно, глядели каждый в глаза напротив, надеясь найти ответ на свои отнюдь нескромные действия. когда вылезли на приятно щекочущую обнаженные ноги траву, в спертой тишине нацепили на мокрые подрастающее тела собственные одежды, которые так и липли к стройным очертаниям, аргенти неожиданно вопрошает обернуться на него.     — мы... — голос ломается на тон выше обычного, истерика хватает за горло в самый неподходящий момент, и он наивно не понимает, что хочет сказать дальше. «мы только что поцеловались»? «мы» что?     — мы могли бы попробовать, — произнёс, как приговор, выдохнул так, будто вонзает осиновый кол (хотя больше крест) в подрагивающую грудь. стиллот не знающе водит нижней челюстью, прикус у него правильный - единственное, о чем успевает подумать, пока его не валят на теплую поверхность, белесая ткань футболки окончательно загрязняется, на пульсирующей артерии остается поцелуй, такие же десятки проходят по щекам, нахмуренному лбу и египетскому носу, когда бутхилл окутывает его тактильным проявлением чувств, лихорадочно проходясь по всем местам, что было так уместно.     — и тогда ты сам болюче поцелова...     — бутхилл, будь добр помолчать хотя бы когда я молюсь.