Жизнь

Ло Бинхэ чувствует — и многократно предупреждает! — что из затеи шицзуня не выйдет ничего хорошего. Если так уж хочется исследовать какой-то древний проклятый храм в глуши, то они могут замечательно сделать это только вдвоём! Но нет, сначала приходится терпеть Лю Цингэ, а затем ещё и Мобэй-цзюня звать. И теперь они пойманы в ловушку. Но он не вместе с шицзунем. Скрипнув зубами, Ло Бинхэ с нескрываемым раздражением в сотый раз осматривает комнату, в которую переместило их с Мобэй-цзюнем. И откуда они безуспешно пытаются выбраться уже добрый шичэн: ни светлая ци, ни демоническая энергия, ни чистая физическая сила не могут оставить на глухих стенах ни малейшей царапинки; теневые порталы тоже не работают. А тем временем шицзунь где-то там без него. Да ещё наверняка не один, а с Лю Цингэ, самым опасным из всех конкурентов за его внимание. Неприемлемо! — Цзюньшан. — Чего тебе. — Колхидская луна, — Мобэй-цзюнь указывает пальцем на остатки плюща, жалкими огрызками свисающие с потолка, и дальнейшие объяснения излишни. Сам Ло Бинхэ даже не заметил воздействия афродизиака: он и так возбуждён почти постоянно, но прямо сейчас проблема действительно стоит острее обычного. Его губы поджимаются от раздражения: ну почему с ним сейчас не шицзунь? Такая редкая возможность пропадает впустую. Когда им нужно заняться любовью в лечебных целях, уговаривать почти не приходится. Конечно, игра в недосягаемого мастера, который после долгой осады настойчивого ученика сдаётся на его милость и позволяет ему то, что никому больше не разрешено, тоже имеет свою прелесть, но Ло Бинхэ всегда мало, он не может насытиться. Скорее всего, это в принципе невозможно: то ли из-за его демонической природы, то ли потому, что шицзунь такой бесконечно соблазнительный. Проклятье, сейчас отнюдь не лучший момент для фантазий подобного рода; но удержаться сложно, особенно когда с каждым вздохом в организм попадает всё больше и больше возбуждающей пыльцы. Одно утешение — ему эта пакость, как полукровке, смертью не грозит благодаря наличию сразу двух типов энергии: даже если колхидская луна полностью истощит один их них, останется второй, а переключаться она не может. О Мобэй-цзюне такого не скажешь, но тут уж ничего не поделать. У него всё ещё есть шанс, если шицзунь и Лю Цингэ не попали в ловушку и спасут их вовремя. Даже если попали: раз уж грубая сила здесь не помогает, то очередь за интеллектом; и нет никого умнее шицзуня. На верность данной теории намекают письмена, которыми испещрены стены, но Ло Бинхэ до этого храма не видел ничего даже отдалённо похожего и не представляет, как начать расшифровку. А то, что почти вся его кровь устремилась вниз, к члену, отнюдь не помогает думать. — Цзюньшан, — повторяет Мобэй-цзюнь, и разве он не выучил, что лучше не привлекать внимание? Ублюдок до сих пор жив только благодаря своей запредельной полезности и тому, что умудрялся не дать повода. Может, настало время отвечать за грехи? Именно он раскрыл демоническое наследие Ло Бинхэ на той конференции, и в результате шицзунь бросил его в Бездну. (Разочаровался в нём, отказался от него, разбил ему сердце.) Из горла вырывается рычание; возбуждение категорически не помогает с самоконтролем; Ло Бинхэ отказывается потакать своим инстинктам. — Если ты не придумал, как выбраться, или не хочешь подраться, то лучше молчи, — приказывает он Мобэй-цзюню, холодностью и презрительностью тона давая понять, что имеет в виду отнюдь не сражение меж простынями. Проходят ещё три шичэна, в течение которых Ло Бинхэ безостановочно мечется по комнате, а Мобэй-цзюнь изображает статую в одном из углов. Удивительно, как он умудряется не ёрзать даже немного, когда его возбуждение не менее очевидно, несмотря на все слои одежды. Ло Бинхэ не собирается пялиться, но в конце концов проигрывает борьбу с самим собой и немного приглядывается. У шицзуня почти никогда не стоит, как бы они ни старались, так что это слабо исследованная территория. Но нет, подобное любопытство зазорно: Ло Бинхэ резко отворачивается и — со всей силой обуревающего его разочарования — бьёт кулаком по стене. Камню, как и прежде, хоть бы хны, а вот кости в руке трещат, едва не ломаясь, и их простреливает болью. В этот момент Ло Бинхэ понимает, что совершил большую ошибку: демонической половине нравятся даже негативные острые ощущения — он возбуждается только сильнее. — Проклятье! Если так пойдёт дальше, потеря рассудка — вопрос времени. И скорого. Инстинкты возьмут над ним верх, и Ло Бинхэ набросится на Мобэй-цзюна, повалит на пол и будет вбиваться в его отвратительно привлекательное тело, пока не кончит. Непозволительно. Шицзунь уже давно тонко (нет) намекает, что Ло Бинхэ может привлекать кто-то ещё, но ревность хороша в качестве подтверждения чувств только до тех пор, пока она безосновательна, и чтобы оставить её такой, он готов дойти до крайности, даже собственноручно убить Мобэй-цзюня здесь и сейчас (и в Бездну правдоподобное отрицание). Вот только его демоническую половину смерть вероятного сексуального партнёра не остановит, тем более когда речь идёт о ледяном демоне, который после смерти станет лишь теплее и мягче. И труп никому не расскажет… Но нет, шицзунь бывает даже слишком проницательным, особенно когда это неудобно. Не стоит давать ему ни малейшей возможности, ни единого шанса, никакого реального повода — Ло Бинхэ и так приходится работать над их отношениями не покладая рук. Похоть туманит разум всё сильнее с каждой секундой, и если он ничего не предпримет в ближайшее время, то совершит невольное предательство. Нет! Ло Бинхэ абсолютно не в себе и, вероятно, сходит с ума даже больше обычного, когда рвёт свою одежду и хватается за основание члена, который сейчас кажется необыкновенно чувствительным вообще повсюду, а потом сжимает со всей силы, глубоко впиваясь пальцами, и тянет. Тянет, пока боль не становится ослепляющей, на краткий миг затмевая даже вожделение, пока не раздаётся влажный треск плоти, пока руки и ноги не заливает густой раскалённой кровью. Он разжимает хватку, слышит мокрый шлепок и смеётся от облегчения. Небесного демона такой мелочи не убить, и всё отрастёт обратно уже через несколько дней, но прямо сейчас ему не хватает сил даже ровно стоять, а голова кружится так, что приходится опереться о стену, иначе можно упасть. Ноги с каждой секундой всё слабее, и Ло Бинхэ неловко сползает вниз, когда они наконец подламываются. Всё равно оно того стоит: это ещё раз покажет шицзуню всю глубину и силу его чувств. Прикрыв глаза и откинув голову назад, он расслабленно фантазирует, как шицзунь будет причитать над ним и хлопотать, каким сговорчивым сделается от чувства вины, благодарности и восхищения, пусть ненадолго, но Ло Бинхэ, привычный выгрызать у судьбы каждую крошку, своего не упустит. И неужели он не заслуживает получить всё, что только может? Разве это не справедливо? Шицзунь обычно невероятно скуп на любые проявления своей привязанности, а ведь всё, что делает Ло Бинхэ, — это только ради него. К сожалению, слишком долго предаваться мечтам не выходит: затуманенный похотью разум Ло Бинхэ не учитывает несколько критически важных моментов. Во-первых, настолько значительная потеря крови ослабляет его до полностью небоеспособного состояния. Во-вторых, он в этой ловушке не один, а Мобэй-цзюнь не имеет ни возможности справиться с ядом самостоятельно, ни желания умирать. В-третьих, теневые порталы не единственная расовая особенность, которая здесь не работает: сила в крови Ло Бинхэ тоже не откликается на зов. В результате, когда Мобэй-цзюнь резко хватает его, переворачивает, швыряя на каменные плиты пола, и с размаху засаживает ему в задницу свой гигантский ледяной член, Ло Бинхэ очень удивлён, не может ничего ему противопоставить, отчаянно жалеет, что не прикончил-таки ублюдка, прежде чем делать широкие жесты, и громко высказывает свои мысли на этот счёт, перемежая их яростными воплями. Афродизиак, боль и член, непрерывно долбящий его нежные внутренности, не дают мыслить связно. А потом Мобэй-цзюнь крепче прижимает его к полу, меняя угол, и каждый толчок внезапно отдаётся дополнительным трепетным удовольствием от чего-то странно чувствительного внутри, и наслаждение ещё больше усиливается болью в свежей ране, легко скользящей по каменным плитам благодаря натекшей из неё крови. Пальцы Ло Бинхэ раз за разом срываются, когда он цепляется ими за щели в кладке, пытаясь то ли уползти, то ли упереться, чтобы двигаться навстречу пронзающей и замораживающей его кишки сосульке. Ло Бинхэ уже не кричит, не ругается и не угрожает — только безостановочно воет на одной ноте и непроизвольно думает о шицзуне. Справедливости ради, он думает о нем почти всегда, тем более когда его охватывают особенно сильные чувства, плохие или хорошие, а прямо сейчас внутри него бушует вулканическая смесь обоих (и ещё член предателя). Так себя чувствует шицзунь каждый раз? Ло Бинхэ не может не задаваться этим вопросом, не представлять его таким же: расплющенным, окровавленным, пронзённым; это возбуждает ещё сильнее, но также… капельку разочаровывает. Какая же воля у шицзуня, что он может притворяться, будто ему неприятно? Пусть это делается не с дурными намерениями, а просто из скромности, что даже капельку мило, особенно когда он себя всё же преодолевает; но чаще просто раздражает. И вообще, разве стеснение в принципе уместно между супругами? Конечно нет, ведь они любят друг друга, и Ло Бинхэ шицзуню свои чувства показывает всё время, без утайки — тот мог бы сделать хоть крошечное усилие в ответ. (Он наивно верил, что уже делает. Большая ошибка с его стороны.) Вообще, то, что сейчас творит Мобэй-цзюнь с ним самим, особенно наглядно показывает различие между любящим мужем и ублюдочным насильником, который пользуется чужой слабостью ради собственной выгоды — вот в такой ситуации как раз было бы неуместно признавать удовольствие от происходящего. Ужасно обидно, что шицзунь не понимает разницы, но Ло Бинхэ готов ему показать и при первой же возможности преподать урок честности в семейной жизни (ведь он такой заботливый муж, даже если его совершенно не ценят!). Да и от сдержанности шицзуню давно уже пора избавляться. Насколько тогда всё стало бы проще… Решено, когда в следующий раз до него доберётся, Ло Бинхэ должен заставить шицзуня умолять и просить пощады по-настоящему, вырвать из того признание, с какой бы безжалостностью ему ни пришлось действовать. При необходимости он готов пойти на крайние меры, уничтожить любую преграду между ними — неважно какой ценой, — чтобы доказать свою любовь и удостовериться в чувствах шицзуня. Гарантировать, что тот принадлежит ему и только ему, согласен ради него на всё. Не останавливаться, даже если шицзунь без сознания или выглядит полумёртвым. Ло Бинхэ всегда мало, и он намного выносливее, но пытается быть внимательным, вернее, пытался, но больше нет, не когда ему доподлинно известно, что тот просто драматизирует. Зато потом, когда всё кончится (к обоюдному удовольствию) можно будет подольше заботиться об уставшем и довольном шицзуне, который в таком состоянии даже бросает свои обычные игры в недотрогу. Жалко, что он остаётся расслабленным всего ничего. Что ж, тогда им просто надо чаще любить друг друга, а если для этого Ло Бинхэ придётся быть напористее, то ничего страшного. Всё же обычно он довольно мягкий, ведь как можно не потакать капризам шицзуня, не баловать его? Но тому в любом случае хорошо, даже если он демонстративно протестует и отказывается, так что от настойчивости не будет никакого вреда. От фантазий о том, как сладко будет раз за разом доводить шицзуня до полного изнеможения и держать таким, чтобы он даже не думал о притворных возражениях, Ло Бинхэ кончает (но это же не измена? если против его воли? и с мыслями о любимом?), из подёргивающегося кровавого месива в паху обильно брызжет сперма. Мобэй-цзюнь не останавливается и не замедляется, по-прежнему неистово и равнодушно терзая Ло Бинхэ. Кажется, будто внутренние органы поменяли конфигурацию и останутся такими навсегда. Боль и удовольствие сливаются, то и дело перетекая друг в друга — самая изысканная пытка на свете, — и вызывают безостановочные неконтролируемые спазмы по всему телу, которые заставляют Мобэй-цзюня одобрительно ворчать. Унижение Ло Бинхэ, когда его называют «хорошим мальчиком» (потому что такое позволено только шицзуню, даже если тот своим правом не пользуется), вкупе с непривычной беспомощностью заставляют его чувствовать происходящее в десятки раз острее, как изысканная, сводящая с ума приправа. Он кончает ещё дважды, прежде чем теряет сознание.