Мы уже не упустим шанс

Эдди в ступоре стоит посреди своей комнаты, неуверенно разглядывая кровать. Последний час он занимается раскладыванием своих старых игрушек на постели, отчаянно пытаясь сделать из плюшевой кучи муляж человека. Он поправляет медведей и собак, укрывает творение одеялом. Выглядит как будто кто-то свернулся на кровати калачиком и укрылся с головой. То, что нужно. Он оглядывается, прислушивается к шуму дома — где-то в глубине громко сопит мать. Что-то таинственное есть и в этом далёком звуке, и в его задумке. Сердце взволнованно ухает в пятки и голова немножко кружится от осознания, что сегодняшней ночью случится побег. Настоящий побег из дома, прямо как в фильмах: с рюкзаком, фонариком и приключениями. Его жизнь и так не скучная, но всё самое интересное происходит, конечно же, под покровом ночи, когда всё вокруг выглядит по-другому и мир ощущается особенно чарующим. Эдди вздрагивает, когда в окошко прилетает маленький камушек. После второго он выглядывает, сразу натыкаясь на лицо Тоизера. Почти неразличимое в темноте, но явно очень довольное. Его ухмылку можно заметить даже с высоты второго этажа. — Долго тебя ждать? — Ричи выходит из тени, прикидываясь недовольным. Якобы не он торчит здесь последние два часа, прячась в клумбе матери. Эдди никогда не признается, что ему льстит и внимание, и особое отношение к нему, которое стало всё сложнее игнорировать в последний год. Он закидывает на спину пухлый рюкзак и выдыхает. Осмотрев ветки дерева, упирающегося в стёкла, прикидывает, за какую удобнее всего зацепиться. Однажды Ричи уже залезал к нему в комнату по дереву, но уже тогда эта идея показалась ненадежной. Яблоня старая и растёт здесь ещё со времен детства Сони Каспбрак, закончившимся, если говорить до конца честно, почти полвека назад. Мало ли что видели эти ветви. Вытягиваясь вперёд и хватаясь за самую толстую, Эдди думает о матери. Лазала ли она так же по ночам, искала, куда поставить ногу? А случались падения или переломы? Никакое из предположений не вяжется с её имиджем покладистой тихони. В десять он ещё верил, что мама тоже была подростком и умела веселиться, в шестнадцать он забил, окончательно убедившись — она сразу родилась пятидесятилетней нудной паникёршей. Испугавшись внезапной картинки с родами, возникшей в голове, Эдди промахивается и едва не слетает с дерева. Он замирает, стараясь не вслушиваться в сомнительный треск, и крепче обхватывает дерево ногами. — Я верю в тебя, спагеттина, — Ричи честно пытается не смеяться и вести себя тихо. Получается плохо, Эдди шипит на него и, отвлекшись, опять чуть не срывается. По уху больно проезжается хлесткая веточка и рука предательски соскальзывает. Эдди со страху перепрыгивает ближе к стволу, цепляется за него всеми конечностями, мысленно упрашивая бога не ронять его. — Страхуешь? — Эдди на пробу спускает ногу, но не нащупав опоры, снова боязливо поджимает её к себе. Он старается не думать, сколько раз ему предстоит выслушать дебильные шутки Ричи о трусости и «маменьковости». Дурацкое слово, Тозиер явно изнасиловал язык, прежде чем придумать такое. — Не, я ничего не боюсь, — хохотнув, Ричи вытягивает руки, ласково похлопывая Эдди по лодыжкам. Мол не бойся, я помогу. Как же, этому клоуну стоит доверять, только если сам во всём уверен на тысячу процентов. Эдди покрепче перехватывает ближайшую ветку и свешивается, чтобы Ричи подхватил его под пояс. По чуть-чуть он опускается и над самой землёй спрыгивает, оправляясь. — Ура, это свершилось, — притворно уставшим голосом выдыхает Ричи. — Всю ночь провозился. — Заткнись, — Каспбрак поднимает голову, заглядывая в окна дома. Тихо и темно. — Ты че ржал, как конина? Она же слышит всё в радиусе километра. — Стонет так же громко, — Ричи влюблённо смотрит наверх, за что сразу получает подзатыльник. Эдди уже жалеет об участии в предстоящей авантюре. Побег планировали недели две, одну из которых Ричи уговаривал Эдди, умасливая его всем, чем придётся. Даже обещал рассказать свой самый страшный секрет или заплатить на крайняк. Каспбрак ломался ради приличия, ведь все его секреты и так знал. Расти с таким человеком это рано или поздно научиться слушать, слышать и замечать. Даже сейчас, когда Ричи его страховал, Эдди ненароком умилился. Он так нежно прикасался, как к кукле фарфоровой. От размышлений о Тоизере уши краснеют и приходится срочно думать, куда деться. Эта зараза глазастая даже в темноте сможет всё разглядеть. — Ты притащил мой велик? — Эдди нарочно хмурится. — С чего вдруг? Я развлекался с твоей мамашей, было некогда, — Ричи щурится и улыбается. Он фыркает на чужое возмущение, откатывает свой велосипед в сторону и остаётся ждать возле калитки, пока Эдди тащится за угол дома. Поблёкший бедолага «Мустанг» скрипит и молит о пощаде. Он окружён пустыми садовыми бочками и холщовыми мешками, похожими на саван. Эдди трогает ржавую цепь и спущенные колёса — велосипед превратился в молчаливый памятник детству. На нём ещё можно кататься, конечно, но уже не так легко и интересно, когда тебе одиннадцать. Он возвращается с пустыми руками, неловко перебирая лямки рюкзака. Ему неуютно от мыслей о незаметно улизнувшем детстве. Ещё вчера разрешалось ни о чем не думать, а уже сегодня его ежедневно съедают мысли о скором поступлении и вступительных экзаменах. — Нам нельзя взять одну из твоих машин? — Эдди смотрит на пустую дорогу. Дома по обе стороны спят, изредка моргая фонариками, вывешенными на верандах. Если пройти по улице вверх и завернуть направо, то можно выйти к автомастерской, куда Ричи устроился подработать. За последние полгода он часто брал на ночь чужие машины, чтобы покататься и проверить, не отвалится ли какая деталь после ремонта. Это запрещено правилами и, узнай хоть один заказчик об этом, с него спустят шкуру. Но Тоизер хитрый и аккуратный, и Эдди привык, что он часто зовёт его «опробовать новую тачку» и увозит куда-то за пределы Дерри. Сейчас это было как нельзя кстати, Эдди не хотелось выглядеть нелепо и плестись за чужим велосипедом. — Так-то они не мои, — Ричи пожимает плечами. — Майкл кажется пронюхал, чем я промышляю, пока нужно затаиться. — Жаль, — Эдди закрывает калитку с внутренней стороны, перевесившись через ограду. Он провожает грустным взглядом закуток с «Мустангом». Идея с побегом окончательно перестала ему нравиться. — А в чём, собственно, проблема? — Ричи скидывает с плеч безразмерную ветровку и укладывает на багажник. — Садись ко мне, не пешком же путешествовать. Поначалу ехать тяжеловато и вместо разговоров слышно только сбивчивое пыхтение. Ричи пару раз оборачивается, желая убедиться, что Эдди не свалится, пока тот прячет глаза и рассматривает чужие газоны, упрямо удерживаясь пальцами за краешек кожаного сидения. После того, как они добираются до выезда из города, Ричи надоедают и молчанка, и жалобы Эдди на резкие повороты, поэтому он молча отцепляет его руки и заставляет обнять себя поперёк живота. — Крепче держись, не раздавишь, — он старается скрыть лёгкую дрожь в голосе. Ладони Эдди тёплые, обхватывают сильно, и кажется, они могут услышать бешеное сердцебиение сквозь футболку и рёбра. Предрассветный Дерри залит фиолетовой глазурью и деревья под ней похожи на большие комки сахарной ваты, а кустарники — на дремлющих шмелей. Дорога, отдающая последнее дневное тепло, шуршит под колёсами и, если закрыть глаза, можно услышать шум несуществующего моря. — Смотри, они всё-таки купили ту машину, — Эдди кивает в сторону соседей, чей образ жизни считается для всей округи главной сплетней. Миллеры — богатеи из другого штата — переехали сюда год назад. Ричи часто рассказывал про их кабриолет, который ломался стабильно каждые две недели. Один раз у них даже получилось покататься на нём. Эдди вспомнил, как он делал вид, будто рассматривает звёзды, раскинувшиеся в ту ночь большим белым полотном, хотя чувствовал на себе чужой пристальный взгляд. Надо будет намекнуть Ричи, что на его лице бежит строка с субтитрами, и раз ему так сильно хочется целоваться, то об этом можно просто попросить. Нет, Эдди никогда не сможет такого сказать… — Спорткар — это неплохо, — Ричи сворачивает и разгоняется, слетая с горки. — Но мне их кабриолет нравился больше. — Мне тоже, — сдавленно пищит Каспбрак, прижимаясь ближе. Он оправдывает свой порыв скоростью и нежеланием сломать руку при падении. У Ричи в этот момент в голове стая обезьян стучит в тарелки и визжит под звуки пожарной тревоги. Он думает, что прямо сейчас проще намотаться на столб. Поле, на котором они договорились встретить рассвет, выплывает из-за горизонта большой зелёной волной. Сладко пахнущее и мохнатое оно тянет колосистые лапы вперёд, поглощая с головой. Решение спешиться и пробираться дальше самостоятельно принимают единогласно и оставляют велосипед позади. Сквозь высокую колючую траву идти трудно, но приятно. Ноги утопают в тёплой зелени, а в кеды забивается овсяница. В детстве из её красных метёлок делали венцы, как у индейских вождей. Эдди срывает пару штук, вставляя Ричи в волосы. Он отпустил гриву ниже плеч и сейчас ходит с небрежным хвостиком, в котором длинные красные соцветия выглядят особенно хорошо. Как у шамана, живущего в диком лесу. — Я похож на шамана? — смеётся Ричи, когда слышит сравнение. — Какой магией я обладаю? — Ты же шаман, а не маг, — Эдди морщится от пыльцы, щекочущей нос. — Но ты управлял бы человеческим разумом. — Да, все милфы деревни сходились бы ко мне и… — Молча! Боже мой, молча! Ричи отрывисто смеётся и икает, удобнее перехватывая рюкзак Каспбрака. Он забрал его сразу же, стоило им только вступить на поле, аргументируя это тем, что ему нужно куда-то деть руки, а не тем, что ему просто нравится заботиться об этом сварливом гремлине и смотреть, как он смущается от таких маленьких жестов. — Пришли! — радостно выдыхает Ричи, бросая вещи на вытоптанный пятачок. Это место по праву считается самым романтичным, сразу после того обрыва, куда они ездили на кабриолете. Полянка располагается на невысоком холмике, с отличным видом на подсолнуховое поле. Солнце уже дребезжит на горизонте, готовиться вынырнуть наверх и омыть всё вокруг золотым светом. Эдди достаёт из рюкзака плёночный фотоаппарат и щёлкает несколько кадров: поле, подсолнухи, небо. На третьем снимке в углу торчит пушистая макушка Тоизера с тремя колосками в волосах. — Ты потом будешь их проявлять? — Ричи говорит одной половиной рта, резво пережёвывая пухлый бутерброд из пакета, найденного во внутреннем кармане всё того же рюкзака. По подбородку у него течёт липкий помидорный след, и Эдди вытирает его, морщась для вида. Трудно скрывать любовь к прикосновениям, особенно если раньше её не было. — Когда нечем будет заняться, — отмахивается он, усаживаясь рядом. Душное одеяло жары ещё не наброшено поверх воздуха и дышать особенно сладко. Лежать, выискивая на белеющем небе очерки звёзд, иногда пинаясь из чистой вредности. — Лето уже прошло, — Ричи зевает и закидывает руки за голову. — А я так и не решил, куда податься дальше. — В колледж, конечно же, — фыркает Эдди. — Нельзя терять время. Чем раньше поступишь, тем быстрее получишь работу. — Я не хочу торопиться. Обучение решит мой жизненный путь, но зачем мне тот путь, по которому я не хочу идти? Эдди не находит что ответить. Его всю жизнь готовили к тому, что после школы он сразу начнёт получать высшее образование, а после и работать. От медицинского, к счастью, получилось отвертеться, но куда поступить он так и не решил. Привлекали и юридические, и финансовые колледжи. К экономике его тянуло из алчных побуждений — если выучиться там, в будущем можно будет развить свой бизнес, а в его понимании нет ничего лучше звания «директора денег». А юристом он хотел стать по другой, более благородной причине — очищать мир от преступников, но не бегать за ними по злачным местам, а решать, какой срок им в итоге достанется. Чисто и без заморочек, но попахивает синдромом Бога. — Может мне суждено всю жизнь проработать автомехаником и чинить тачки мажоров? — Ричи поворачивает голову и Эдди вдруг с ужасом замечает на его лице первые признаки взросления: тёмные круги под глазами и заострившиеся скулы. Он становится похожим на уставшего офисного работника с больной спиной и ипотекой на дом. Возможно, у него будет трое бесячих детей и бестолковая жена, а может наоборот — найдёт себе красотку под стать ещё на первом курсе и будет прожигать с ней молодость, пока эта дура не залетит от него и не нарожает ораву таких же кудрявых слепышей. Желательно только мальчиков; мир и дальше должен умирать от красоты этого идиота. — Ты идиот, — констатирует Эдди, забывая уточнить интонацию. — Тебе суждено стать кем-то великим. Я это чувствую. — Ну да, прославлюсь тем, что оплату буду брать аналом, — отчего-то неловко хмыкает Ричи. — Надеюсь, твоя мамаша прикупит себе пикапчик. Эдди борется с желанием ударить его. Солнце медленно встает, запуская первые лучи в волосы Ричи, и ему нельзя быть таким красивым и мерзким одновременно. Он пытается загадочно покурить, но отплёвывается от табака, попавшего на язык, и комично морщится. Внутренности пробирает от смеха, Эдди подрагивает от хихиканья. Ричи злится и нападает на него, применяя свой самый жуткий талант — щекотать до визга и икоты. Эдди извивается под ним, наполняемый криком и хохотом, пинается и кусается, пока его рёбра пересчитывают одно за одним. Ричи наклоняется ближе, дует на шею, пуская по коже стайку мурашек. Он находится в сущих сантиметрах, рассыпает свои кудри по плечам и груди Эдди и радуется, зараза. — Смотри! — Каспбрак пытается отвлечь щекотливую напасть, тычет ему пальцем за спину. А там розовым золотом по небу разливается рассвет. Чистый и яркий, омытый дождевой водой. Облаков нет, и солнцу ничего не мешает взбираться выше по небосклону, затмевая собой луну и остывшие звёзды. Оба замирают от грандиозности, молча наслаждаясь блестящей божественностью. — Е–е–ебать, это выглядит как конец света, — спустя несколько минут молчания выдаёт Ричи. — Тут неуместен мат. — И духота. Ты вдохни свежий воздух, траву потрогай. Они сидят, едва соприкасаясь коленями, кажется, целую вечность, и Эдди чувствует, как время течёт сквозь. И не существует ни часов, ни минут, а если не двигаться, новый день точно не настанет. Если прямо сейчас солнце взорвётся или луне вздумается свалиться на Землю, он будет рад, потому что его жизнь, обычно наполненная хаосом и тревогой, закончится бесконечным умиротворением. Думать о смерти в такие моменты почти романтично. Ему больше не страшно и не неловко — ему хорошо. Спокойно, сидеть вот так посреди дикого поля, вдыхать пряную пыльцу и совсем чуть-чуть задумываться над тем, что же будет дальше. Дальше, когда они оба вырастут и наверняка пойдут разными путями, когда поддерживать связь больше будет не нужно, а редкие встречи заменят редкие открытки на праздники. Что будет тогда? Какие чувства будут вызывать воспоминания, связанные с родным городом? Радость, опустошение, печаль? А с ним? Он поворачивается, аккуратно рассматривая профиль Ричи: длинный прямой нос, тонкие брови с белыми шрамиками из детства, губы, перетекающие в улыбку с ямкой, и огромная копна непослушных волос, которые пушатся от малейшей влажности. Он протягивает руку, погладит его по голове и убирает пряди от лица. Сейчас Ричи похож на большую собаку с грустными глазами. Момент идеальный, думает Эдди, скажи что-нибудь переворачивающее, волнующее, решись прямо сейчас, я же не слепой. И ты не слепой, я знаю. — Чего ты добиваешься? — Тозиер улыбается, слегка отклоняясь. Ему неловко и не хочется спалиться с краснючими щеками. — Ничего, — Эдди наклоняется, наматывает кудри на палец. Он внимательно следит за хмурыми бровями и смешной морщинкой между. — Так может отлепишься? Сожрёшь меня сейчас. Эдди разворачивает чужое лицо к себе за подбородок, ладонью убирая волосы со лба, и шумно вздыхает, удивляясь собственной смелости. Это похоже на расшатывание зуба — ты давишь на него, постепенно прилагая больше сил, и в итоге ломаешь, так и не ощутив слишком много боли. Ричи бледнеет и пытается дёрнуться. — Съесть тебя жестоко, — Эдди разглядывает чужой облупившийся нос, проводит большим пальцем по щеке. — Ты мне ещё нужен. — Да? Для чего? — Мне кажется, тебе есть что сказать. — Тебе кажется, — Ричи хмыкает, выскальзывает из чужих рук. Ему надоедает гореть от неловкости и необходимо срочно брать ситуацию в свои руки. На него смотрят снизу вверх, моргают совершенно невинно, и паника, которую так и не получилось затолкать внутрь, разыгрывается снова. Тозиер молча встаёт, вытряхивая из складок джинс землю и травинки, и медленно собирает вещи. Где-то далеко за спиной просыпается Дерри — беспутной юности его приют убогий. Напичканный воспоминаниями, сожалениями, радостями и маленькими победами. Уехать отсюда — единственный верный вариант. Лучше томиться от ностальгии вдали, чем переживать одни и те же эмоции из раза в раз, натыкаясь на памятные места. Здесь вы прятались от дождя, помнишь? А тут ты стоял и думал, поцеловать ли его, но вместо этого курил вторую сигарету подряд, помнишь? Вон там, подальше, вы секретничали и ты поклялся, что никому не расскажешь о его первой влюблённости, никому, даже самому себе, помнишь? В носу неприятно покалывает от подкатившей тоски. Уехать из Дерри — предать воспоминания, остаться — предать всю остальную жизнь… — Ну? — Эдди легонько толкает его в спину. — Ты вроде собирался уходить. — Нет, просто, — говорить со сдавленным горлом сложно. — Задумался о будущем. Мне страшно, знаешь. — Знаю, — Эдди не видно, но слышно его тяжёлое дыхание и скрип шестеренок в голове. О чём он так усиленно думает? — Я много чего знаю. — Пытаешься уличить меня в чем-то? — Ричи хмыкает с полной уверенностью в своём прочном панцире из сарказма, который он выстраивал годами; эту броню нельзя ни увидеть, ни сломать. — Нет. Ты знаешь то же, что и я. Мы оба обладаем одним и тем же знанием, до конца не уверенные, что не ошибаемся в нём. — Завязывай с Тарантиновскими диалогами, у тебя очень плохо получается, — Ричи резво перепрыгивает между кочками, через мгновение оказываясь у подножия холма. — А ты иди в актёрское! Столько лет строить из себя гетеро, это талант! — неоправданно громко кричит Эдди. Ричи замирает, резко разворачиваясь. Фигурка Каспбрака наверху злится, стоит в воинственной позе и ждёт, каким будет следующий ход. А как ходить, когда тебя парализовало? Он не может ни отвернуться, ни отбежать, только наблюдать за Эдди, презирающим его оттуда. Страх душит, он оскорблён долгим игнорированием. Ричи сбегает. Бежит по полю так быстро, насколько может. Оно царапает, больно обдирает ладони. Когда впереди начинает маячить брошенный велосипед, дышать уже невозможно. Он останавливается, упираясь в колени, и валится на землю, чувствуя себя придурком и загнанным зверем одновременно. Но что нужно было делать, когда причина твоих проблем говорит, что у тебя большие проблемы? Над головой нависает ослепляющее небо. Голубое и громадное, оно вдавливает в землю, будто большая ступка, и чувствовать себя маленькой песчинкой под его давлением куда проще, чем думать об Эдди, который рано или поздно настигнет его. Домой-то ему нужно вернуться. Да и потом они ещё встретятся. Ричи хочет разораться от безысходности, ему чудится, что Каспбрак повсюду — в каждом звуке, в каждом движении. Ещё чуть-чуть и он точно подойдёт и ударит его или, ещё хуже, пройдёт мимо, даже не взглянув. Просто забудет о нём, а потом уедет из Дерри в своё блестящее будущее, оставив Ричи в грязном прошлом. Противного, неприглядного и неправильного, с которым не хочется иметь ничего общего. Он пытается встать, ощущая всем телом колоссальное земное притяжение. Оказаться бы прямо сейчас где-нибудь на Луне с её нулевой гравитацией, подпрыгнуть и отлететь за границу Вселенной. — Послушай, — гром среди ясного неба. Испуганный, тихий, но гром. Ричи вздрагивает, оборачиваясь. Эдди нахмурен, но пинаться, вроде бы, не намерен. — Я тебя испугал, да? — Нет, что ты, просто захотелось устроить кросс, — отмахивается Ричи дрожащей рукой. Его всего колотит, словно под кожу запустили мощное землетрясение. Эдди присаживается на корточки, не спуская с него глаз. По лицу непонятно, что он задумал, но глаза заметно потускнели. — Ну зачем ты так? — почти ласково спрашивает он. — А ты? — лучшая защита — нападение. Ричи намерен отбиваться до последнего, пока кого-нибудь не ранит до той степени, что бороться будет бесполезно. — К чему был этот бред? — Тогда почему сбежал? — в голосе пробиваются обиженные нотки. — Испугался, что идиотизм заразен. — Не пытайся отшутиться, это тупо, а не забавно, — цедит Эдди сквозь зубы. Не злится, но явно держится из последних сил. На лице усталым отпечатком проступает бессонная ночь и тяжёлые раздумья. Ричи вглядывается в него, не понимая, чего ожидать дальше. Каспбрак усаживается удобнее, набирает в грудь побольше воздуха. Собраться с мыслями, которые гложут очень долго не так просто, как казалось сначала. Всё пошло не по плану и возможность просто расставить точки над «i» упущена. Теперь придётся импровизировать, а это у него всегда плохо получалось. Ричи терпеливо ждёт, мысленно сравнивая себя с лисой в капкане. Идти перерезанным будет чертовски больно, но, видимо, человек напротив не охотник и знает, как высвободить его. Пока он медлит, то только мучает этим промедлением. — Зря я так жёстко, извини, — Эдди отводит глаза, рассматривая плотный ряд бурьяна. Он выдыхает, когда Ричи плавно кивает. Одной проблемой меньше. — Чего ты добиваешься? — Тебя? — Эдди зажимает рот ладонью, испугавшись собственного голоса. Ричи на это непонимающе хмурится и со смехом переспрашивает. — Моего расположения, может быть? — он аккуратно уточняет. — Ты не хочешь терять общение, возможно? — Да, но… Эдди сдаётся, закрывая голову руками. Ему сложно и тоже хочется сбежать. Может Ричи правильно поступил, раз смотался подальше от разговора? Обсуждать этот, правильно подмечено, бред же не обязательно? Тозиер хмыкает, собираясь с силами, пока Эдди символизирует собой вселенское отчаяние. Если он правильно понял, то после следующих слов его не ударят, а обнимут (если повезёт). — Ты хочешь сказать, что я нравлюсь тебе? — Ричи не вывозит, всё-таки срываясь на шёпот. План «поддерживать образ бесчувственного мачо» с треском проваливается. Эдди отрывисто кивает, и этот движение легко спутать с приступом судороги. — Да? — Да! — психует Каспбрак. — То есть, нет… Но да, — он поднимает глаза, готовый расплакаться от злости и безысходности одновременно. Ричи переворачивает с ног на голову и кажется вот-вот стошнит от осознания. Он щиплет себя за руку, отказываясь верить в происходящее, пока Эдди напротив сгорает. Он такой красный и несчастный прямо сейчас, словно рак, попавший на кухню и узнавший свою участь. — Можно я позволю себе наглость? Ричи наклоняется, аккуратно гладит чужие щёки большими пальцами. Эдди успевает зажмуриться, но не успевает понять, что его поцеловали. А когда всё заканчивается, он разочарованно выдыхает: — Я думал, будет дольше. Ричи смеётся, сразу получая тычки под рёбра. Его плавит от спокойствия и эйфории, будто внутри взорвали что-то огромное и горячее. Солнце. У него под кожей взрывается солнце вместе со всей вселенной одновременно. Хочется делиться этими чувствами со всем миром, и он снова притягивает Эдди к себе, на этот раз целуя увереннее, стараясь вложить в поцелуй весь свет, который есть внутри. Проводить время за поцелуями, когда вы оба толком этого не умеете, забавно. Эдди постоянно стукается зубами, а Ричи нечаянно кусается. Они бесятся и смеются, валятся на землю, становясь больше похожими на щенков, которым захотелось поиграться. Ричи нависает сверху, открывая глаза. Эдди раскрасневшийся и взъерошенный тяжело дышит под ним и почему-то всё ещё жмурится. Тозиер гладит его по щекам и лбу, сразу повторяя путь руки губами, пока его обнимают за шею и тихо сопят на ухо. — Мы не подумали о клещах, — шепчет Эдди, случайно целует Ричи в ухо и путается пальцами в его волосах. Он никогда не признается, что кайфует чуть ли не больше, хотя и очень старается этого не показывать. — У меня есть ты, зачем мне другие клещи? Домой возвращаются к полудню, когда солнце только подползает к зениту, но уже испепеляет всё живое. Это лето одно из самых жарких за последние несколько десятилетий. Ричи победно улыбается, даже не пытаясь скрыть своего восторга. Ему в волосы вплетен большой венок из всей полевой травы, которую получилось найти. Эдди напротив выглядит усталым и сонным, словно из него высосали все силы. Технически так и произошло… Дом Каспбраков появляется из-за угла внезапно, выпрыгивает как перепуганный олень на дорогу. Ричи даже немного злиться, что Эдди живёт так близко к выезду из города. Ему неимоверно сильно хочется остаться, провести всё оставшееся время рядом с ним. В ответ на такую просьбу Эдди хмыкает и почти соглашается, но, вспомнив реакцию тела на Тозиера, отнекивается. В комнату он возвращается тем же путём, что и уходил, с той разницей, что вслед за ним в спальню влезает и Ричи. Он минут десять хвалит задумку с плюшевыми игрушками, рассматривает каждого зверя по отдельности. Тянуть время настолько очевидно приравнивается к наглости, и Эдди очень хочется побыстрее выпроводить его. — Мама просыпается в это время, — шепчет он, выталкивая Тозиера в окно. — Шевелись, иначе я просижу остаток лета на домашнем аресте. Ричи разворачивается, быстро целует Эдди напоследок и, тоже чуть не свалившись с дерева, спускается. Он проделывает это так быстро, что мозгу кажется, будто это галлюцинация. Как и всё, что сегодня случилось. Судя по итогам утра, у Эдди умным оказывается только сердце, которое заходится в сумасшедшем марафоне уже несколько часов, разрываясь от счастья. — Думай сердцем, будет проще, — улыбается он, вспомнив сопливую цитатку из женского журнала. Нырнуть под одеяло, глубоко вздохнуть и уснуть. Три простых действия самого счастливого человека. Эдди проваливается в сон, думая о невероятной способности Тозиера переворачивать его жизнь с головы на ноги, но доказывать, что так правильнее.