beautiful monster

      каждый шаг джонхана отдается мерным стуком каблуков по гранитной плитке. в церкви пахнет ладаном, теплый солнечный свет проникает сквозь оконные витражи, рассеиваясь цветными бликами. юн заходит в исповедальню и со спокойствием выдыхает — только руки его, скрытые черной кожей перчаток, тревожно сжимают рукава пальто.       — простите меня, святой отец, ибо я согрешил.        — покайся в грехах своих перед лицом господа нашего и да будешь ты прощен, — голос священника звучит молодо и спокойно — джонхан щурится, всматриваясь в скрытое за ширмой лицо. он знает, что говорит с отцом джошуа, и от осознания этого лицо юноши искажается почти блаженной улыбкой.        — я много лгал, отец джошуа. каждый день я лгу.        — господь наш обличает ложь как дело дьявольское. лишь отвергнув ее, вы сможете стереть всякую злобу в сердце своем. прочтите молитву о покаянии, и отпустит бог ваш грех, и простит причиненные ему обиды.       не в первый и не во второй раз джонхан шепчет уже запомнившийся наизусть текст молитвы — шепот его звучит смиренно и мягко, каждое слово и пауза словно отрепетированы. но он не нуждается в опустошении и прощении, он не чувствует покаяния, только бесчувственное, наигранное смирение застывает на его лице пустой маской.        — я отпускаю вам ваш грех.       джонхан покидает церковь — стук каблуков вновь нарушает молитвенную тишину.

* * *

      маленький номер мотеля встречает джонхана духотой, легким запахом сырости и пугающим лунным светом. юн заходит в комнату не один, его мягкий шепот смешивается с чужим голосом в тихом, сбивчивом диалоге.       — ты так красив, — шепчут джонхану на ухо, и он кокетливо улыбается, почти хохочет. его цепкие руки тянут за чужой галстук, быстро и ловко расстегивают ворот рубашки. он чувствует, как кожа шеи опаляется чужим дыханием — тяжелым и пьяным, чувствует, как чужие руки хватают его за бедра, поднимают и прижимают спиной к стене.       — не торопись, мингю, — шепчет юн, и голова его запрокидывается назад, обнажая острый кадык и тонкую длинную шею. но мингю пьян, а глаза его горят похотью, губы в исступлении и страсти накрывают чужие, кусая и раня их.       у джонхана потерянный взгляд, бледно-розовые тени на веках чуть размазались, а глаза — стеклянные и пустые. его стоны звучат так нежно, почти ангельски — он прекрасный, такой слабый, податливый, и кажется мингю сладким и хрупким, как статуэтка из сахарного стекла. они перемещаются на кровать, не прерывая тяжелого глубокого поцелуя, и юн чувствует легкую злость, когда сильные руки поджимают его под себя и давят на плечи. сила мингю, грубость, резкость в движениях причиняют джонхану слабую боль, но только податливая улыбка замирает на его лице — мингю хватает джонхана за волосы, сжимая их с легкой болью, прижимает его к себе — их поцелуи больше напоминают укусы. смуглая кожа мингю быстро покрывается россыпью фиолетовых синяков-вселенных, когда оба они остаются совсем обнаженными.       — постой, — и джонхан резко меняет их позу, позволяя себе оказаться сверху. в глазах его зажигается хитрый, жуткий огонь. — так лучше.       мингю дышит как разъяренный лев — тяжело и прерывисто, прикрывает глаза, хрипит и сдавленно стонет в ответ на чужие движения. юн садится сверху, оседлав партнера, медленно введя в себя чужой влажный, горячий член — это заставляет его прерывисто и тяжело выдохнуть, прикрывая глаза. и мингю хрипло стонет в ответ: чувствовать джонхана сверху приятно до невозможности. воздух в комнате становится еще более спертым, кожа покрывается липким потом, а стук собственных сердец оглушает.       джонхан движется, поднимаясь и опускаясь, пока мингю только изгибается в спине, стонет — у него волосы спутаны, а перед глазами всё странно, неясно плывет. комната медленно начинает ехать перед его глазами, головокружение кажется слишком сильным, а тело будто слабеет с каждой секундой.       — ах, милый, кажется, ты не в порядке? — и джонхан улыбается как-то безумно и хищно. непонимание и неосознанный страх мурашками пробегают по телу мингю. он хочет что-то сказать, пошевелиться, но тело внезапно такое слабое и пустое, а веки такие тяжелые — словно все жизненные силы в нем резко закончились. но джонхан только улыбается, ускоряя темп, изгибаясь довольно и сладко.       — джонхан… я… — но слова на языке у мингю такие вязкие, язык почти неживой, едва двигается.       — тише. всё хорошо, — и взгляд джонхана сменяется сталью и холодом. его худая рука вдруг резко сжимает чужую шею — с мощной и твердой силой, которой, казалось, не должно было быть в этих хрупких ладонях. сдавленные стоны мингю заменяются жутким, мучительным хрипом, кашлем, рычанием. джонхан лишь сжимает сильнее шею, мягко лаская себя второй рукой. ким дергается, еле движет обессиленными ногами. его губы синеют, хрипящий страх застывает в карамельно-карих глазах.       джонхан содрогается, яркая судорога проходит сквозь его тело, громкий высокий стон срывается с красных искусанных губ. тело мингю окончательно и безвольно обмякает под ним. юн улыбается, ощущая безумие, ярость, счастье. застывшие неживые глаза мингю смотрят в пустоту потолка — прекрасно-пугающе.

* * *

             — почему ты пахнешь костром? — сынчоль спрашивает, сжимая джонхана в крепких объятьях.       — на съемках сегодня было много пиротехники и огня, — и джонхан мило улыбается, с теплотой целуя чужую щеку. ложь номер один.       — как всё прошло?       — неплохо. но этот ким мингю из агентства — совершенно бестолковый, — юн почти хихикает, воспоминание о прошедшей ночи вызывает у него мимолетную эйфорию.       — он разлил на себя кофе, пришлось отдать ему одну из своих рубашек из гримерной, — добавляет джонхан. ложь номер два.       — ничего, надеюсь тебе больше не придется с ним сталкиваться. ты хорошо поработал, — сынчоль говорит с такой нежностью, смотрит с такой любовью, что джонхан почти плавится от этой заботы. его обнимают, мягко целуют в лоб, игриво кусают за ушко.       — когда у тебя следующие ночные съемки? спать без тебя отвратительно, — чхве строит расстроенную мордашку, надувает щеки по-детски обиженно. джонхан ворошит рукой его волосы, портя прическу.       — не знаю. я подумал, что хочу попробовать отказаться от них, — и в словах джонхана звучит усталость, смешанная с вязким отчаянием. он улыбается сынчолю, пока жуткие, чудовищные картины проносятся у него в мыслях: он вспоминает, как омерзительно-вкусно пахло сожженное человеческое тело, как синели губы мингю, как жизнь медленно покидала его, ускользая с каждой секундой. джонхан вспоминает, ненавидя и обожая себя одновременно.       у джонхана счастливая жизнь, он известен и популярен. у него каждый день — съемки и фотосессии для лучших журналов, его лицо украшает билборды города. он сияет, купаясь в чужом прилипчивом обожании — комплиментах, комментариях, лайках — толпы фанатов окружают его вниманием и безумной любовью. у него превосходный имидж, ангельски чистая репутация — только он знает свой пугающий и чудовищный секрет. юн всегда был хорош во всем, и особенно в том, как лгать и хранить секреты.       убийства были простыми. это всегда было для него легко — мужчины обожали джонхана. они дарили ему дорогие подарки, угощали коктейлями, улыбались, нелепо и глупо шутили. юн ненавидел их всех. каждый раз в его горле комком застывала тошнота, когда чужие сальные, грубые руки касались его кожи — но джонхан улыбался, подыгрывал, кокетничал и краснел как смущенный подросток. иногда ему было весело, иногда — скучно, и всегда — невыносимо, убийственно мерзко. мужчины были для него одинаковыми — все они видели в нем красивую, хрупкую вещь, только мясо. все хотели его сломать, ранить, грубо выебать, называя шлюхой, кусая, хватая за волосы — и выбросить после, как использованную игрушку. но джонхан никогда не был хрупким и слабым, он только таким казался. он был яростью, злобой, дьяволом — темнота в его мыслях с каждым годом заполоняла всё.       его первое убийство было случайным.       — ох, малыш, ты же сделаешь это для меня? — жалкий парень смеялся омерзительно, его руки сжимали пустую бутылку вина.       — что? — обнаженный джонхан отстранялся в легком испуге, мысли его отказывались принимать происходящее, алкоголь в крови заставлял быть замедленным, расслабленным так предательски. тело не слушалось, он не хотел пить так много — но его угощали, хитро и медленно спаивали, почти насильно вливая жгучие коктейли в горло — один, еще один и еще.       — ну же, джонхан, не делай вид, что не понимаешь, — жуткая улыбка озаряет чужое лицо.       — я не… — но он не успевает договорить. чужие руки хватают его, сердце мгновенно начинает биться быстрее, как у несчастного зверя в ловушке охотника. его ставят раком, как бесчувственный манекен, горлышко бутылки холодом стекла касается кожи ягодиц.       — не надо, пожалуйста…              — заткнись, сука! — чужой голос звучит как рычание жуткого зверя.       но джонхан оборачивается, резко и быстро. он едва вырывается из чужой хватки, руки его машинально хватают бутылку в мужских руках, отнимая. все происходит молниеносно — буквы в голове не успевают складываться в слова, только напуганное сердце пропускает бешенные кричащие удары. джонхан ударяет мужчину бутылкой по голове, та разбивается с оглушительным звоном. противник падает на землю, но приходит в себя слишком быстро.       — ах ты сволочь! я тебя прибью, мразь! — орут на него, пытаясь схватить, но джонхан уворачивается — оставшееся горлышко бутылки в его руке резко впивается в чужое горло.       джонхан забивается в угол, сжимается в ком, дрожит — слезы льются из его карих глаз непрерывным горячим потоком, грудь сокращается, воздух теряется во всхлипах. он приходит в себя только спустя несколько минут, когда пол уже залит густой алой кровью, а тело мужчины перед ним — безжизненно остывает.       джонхан приближается, смотрит в чужие глаза — застывшие и пустые. он дрожащими пальцами закрывает мужчине веки, проводит по чужой шее, торчащему в ней стеклу. пачкает руки в крови. и губы джонхана искажаются в блаженной победоносной улыбке.       еще одна тайна джонхана — счастливая, нежная — это его сынчоль.       у них лучшие отношения, ведь сынчоль — самый лучший на свете парень. «ты настоящий грин флаг» — иногда джонхан шутит так, целуя чужие плечи, «кто позволил тебе быть таким хорошим?» — и улыбка не сходит с лица.       и сынчоль был первым, кого джонхан пожалел.       они встретились в ночном клубе, в вип-зоне на втором этаже — так джонхан выбирал себе новую жертву, осматривая людей внимательно. сынчоль первым ему улыбнулся.       в ту ночь всё шло для джонхана по стандартному сценарию — бутылёк со снотворным в кармане, черный костюм, тонкая подводка на глазах и горящее в груди предвкушение власти. они флиртовали — сынчоль улыбался, убирал юну прядку волос за ухо, гладил по шее, держал за руку. его тактильность не раздражала, но джонхан остро и мучительно ощущал, как тает, млеет от этих прикосновений. руки сынчоля были непривычно мягкими, теплыми, с милой нежностью на кончиках пальцев.       улыбка сынчоля была такой солнечной и красивой, он казался джонхану прекраснее и живее всех, кого он уже убил. руки юна сжимали ножку бокала, в нужный момент незаметно подмешивая в красную пьяную жидкость снотворное. он с улыбкой протянул бокал парню напротив — сынчоль улыбнулся с такой теплотой — джонхан застыл на месте в растерянности.       — ты очень красивый, — слепо произносил джонхан. впервые, кажется, говоря эту фразу другому, а не слыша ее с чужих губ. сынчоль смущенно кивал, пытался взять ядовитый бокал вина — но руки джонхана не разжимались и не отдавали его.       — знаешь, лучше выпьем на брудершафт, — говорит джонхан тихо.       сынчоль берет в руки другой бокал, наполняет его послушно — их локти переплетаются. глоток, следующий — джонхан поражается себе, не понимая, зачем делает это. но пить вино, впервые на секунду ощутив себя своей собственной жертвой — приятно и странно до сладости в горле.       джонхан пошатнулся слегка, бокал внезапно выпал из его рук — острые осколки заполнили пол.       — ах, черт, я уберу, — он опускается на колени, подбирая крупные куски стекла, убирая куда-то в сторону. сынчоль опускается следом, помогает тревожно. юн резко шипит от колючей боли.       — порезался? аккуратнее, — и сынчоль берет руку джонхана в свою, слегка щурится — его алые губы целуют чужие холодные пальцы, слизывают плавно выступившую от пореза кровь. джонхан сходит с ума от этого зрелища, от теплой чужой слюны на своей коже.       — лучше? — сынчоль усмехается довольно и нежно. его слюна едва ли могла быть целебной, но джонхан в этот момент чувствует, как собственный разрушенный разум, кажется, исцеляется на секунду.       — да, — выдыхает юн, готовый упасть на колени — так, как он прежде привык. готовый отдаться, послушно скулить, глотать сперму, доставлять удовольствие, стонать протяжно и громко. но сонливость плавно утяжеляет веки, тело становится слабым и глупым.       — идем, — только твердо произносит сынчоль.       привычный джонхану мотель, номер всегда — один и тот же. только в этот раз его ноги двигаются непослушно и медленно.        — ох, кажется, ты сильно опьянел, — будто вслух рассуждает чхве, подставляя парню свое плечо.       — извини, — тихо шепчет джонхан с виной в голосе. дверь за ними с щелчком закрывается — джонхан тянется к чужим губам, рвано и смазано целуя их. с его губ срывается тихий, нежный, нетерпеливый стон — он впервые хочет кого-то так сильно и иступлено. сынчоль только разрывает их поцелуй, шепчет на ухо что-то успокаивающее, держит джонхана за запястья с мягкой уверенностью. лишь приземлившись на холодное одеяло кровати, джонхан ощущает, как окончательно разлилась сонливость по телу — и глаза его закрываются.       — извини, извини, — шепчет джонхан, отчаянно сопротивляясь действию снотворного. тошнота подступает к его горлу, лицо выглядит побледневшим.       — подожди, джонхан. всё хорошо, всё в порядке, — только шепчет сынчоль в ответ.       он позволяет джонхану заснуть, снимает тяжелые ботинки с его ног, с плеч черный пиджак. он укладывает его спать, поправляет подушку, укрывает бережно одеялом и только мягко касается губами чужой щеки перед уходом — мимолетно и на прощание.       джонхан просыпается утром в шоке и непонимании — как им, таким беззащитным, несчастным, слабым, вчера не воспользовались. сердце пропускает удар — пораженное новым чувством.

* * *

      джонхан обещает себе больше не убивать. ведь у него больше нет причин — он влюблен, счастлив, ему хорошо. но когда воспоминания о последнем убийстве снова жутко тревожат мысли — он готов себя разорвать.       — смотри, новое убийство, — произносит сынчоль, указывая на телевизор. характерно звучат слова ведущей в новостях: «была обнаружена новая жертва. обожженные останки были найдены сегодня ранним утром. опознание еще проводится, на месте работает полиция и мед.эксперты».       — жутко, что они всё еще его не поймали, — сухо отвечает джонхан, но мурашки бегут по его коже. не от страха быть найденным — а от воспоминаний.       — подобное насилие — это чудовищно. как кто-то может быть способен на такое? — и взгляд сынчоля полон искреннего непонимания. джонхан садится на диван с ним рядом, мягко положив голову на чужое плечо. кожа сынчоля приятно пахнет гелем для душа — он целует любимого в шею легко и тепло.       — насилие — это часть нас самих, сынчоль. всё в мире полнится им. у природы есть ураганы, сносящие наши дома, океаны, поглощающие волнами наши корабли. у нее есть приносящие смерть болезни. природа — лучший в мире убийца. но мы недалеко ушли от нее. в нас есть злость, жадность, страх — мы устраиваем войны, кричим, спорим. мы полны причин убивать. в каждом из нас есть жестокость. вопрос только в том, чьё насилие окажется сильнее.       сынчоль лишь послушно кивает, целует чужую макушку.

* * *

      джонхан чувствует вновь запах ладана. он поправляет на лице маску, оставляя открытыми только глаза — черная ткань скрывает его улыбку. в столь позднее время в церкви нет уже никого, только отец джошуа выходит к нему в своей струящейся черной сутане.        — здравствуйте, сын мой, — кивает католический отец. джонхан почти готов рассмеяться. ох, милый джошуа, поверь, моим отцом никогда не был бог — я предпочитаю огонь раю — мыслит юн, усмехаясь.       — здравствуйте, отец джошуа. боюсь, мне вновь нужна исповедь.       они проходят в исповедальню — свет в церкви тусклый, но желто-теплый, благовония слегка душат. юн дышит спокойно, почти безмятежно, пристально смотрит на юного джошуа сквозь решетку.        — что вас привело?        — я согрешил, святой отец. я был таким плохим. вы сможете меня простить?        — бог простит вас, если покаетесь вы в грехах своих и искреннем будет ваше сожаление, — слова святого отца звучат чуть взволнованно, осторожно. он устало прикрывает глаза, выдыхает, поправляя свой белый воротничок.       — я убил человека, — произносит джонхан, с наслаждением облизывая губы, — на самом деле, я убил тринадцать человек. сможете ли вы меня простить, святой отец?       джошуа кашляет, сглатывает слюну — все слова вдруг пропадают из его головы. сердце мгновенно начинает стучать так быстро и громко, будто готовое вырваться из груди. всё внутри вдруг кричит — беги.       джошуа вскакивает со своего места, открывает одну из дверей деревянной исповедальной кабины. и замирает в страхе, как загнанный в угол олень. джонхан стоит перед ним — его тень расплывается позади огромным дьявольским ликом.       — сможете ли вы меня простить, святой отец?! сможете?! — кричит юн, впиваясь руками в чужую шею.

* * *

      сынчоль вновь ночует один. он почти к этому привык — в последние дни джонхан слишком часто не спит дома. он бездумно листает каналы, картинка на экране быстро сменяется, освещая комнату. чхве перестает переключать, откладывает пульт в сторону — кадры в местных новостях снова выглядят жутко.       — срочные новости. новое убийство — прямо в католическом соборе мёндон. жертва — двадцативосьмилетний отец джошуа. он был задушен прямо в исповедальне собственной церкви, — передает журналистка.       сынчоль выключает телевизор. тревожные, мерзкие чувства больно царапают его, но страха в них нет. он почти улыбается.       «сколько времени осталось до того, как ты убьешь меня самого?» — думает он.       сынчоль знает.       и когда целует чужие щеки, пахнущие костром, пеплом и сладковатой жженой плотью, когда юн возвращается домой в новой рубашке, потому что прошлая покрылась чужой кровью, когда джонхан улыбается блаженно — сынчоль знает.