Где нити переплетаются

Мало чего Чимин любит больше, чем рассветы на пляже. Есть что-то волшебное в какофонии тишины, которую приносят эти утра, когда единственными звуками являются крики чаек, ищущих оставленную картошку фри на пирсе, и бесконечный рёв разбивающихся о каменные стены волн. Розовый цвет только начал просачиваться в небо, рассвет расцветает нежно и сладко. Чимин делает глубокий вдох, зарываясь пальцами ног в песок, сойдя с бетонной плиты, позволяет солёному воздуху наполнить его лёгкие, и выдыхает свои тревоги лёгким порывом, который уносит океанский бриз. Работа спасателя никогда не была мечтой Чимина (когда он был маленьким, он хотел быть либо айдолом, либо фехтовальщиком, либо айдолом-фехтовальщиком), но, честно говоря, у него и не было другого пути. На самом деле, он любит свою работу всей своей огромной душой — любит пляж, солнце, солёную воду, песок, и особенно любит всех людей, которые приезжают посмотреть на океан и все его чудеса. Ранние смены — его любимые. Отчасти потому что единственные, кто выходит на улицу с рассветом — это любители утренней пробежки и преданные сёрфингу, люди, которые довольно хорошо знают океан и его пределы. Ему редко приходится иметь дело с какими-то пьяными парнями, которые думают, что они непобедимы рано утром, до конца не опохмелившись, а Чимин сделал бы почти всё, чтобы не иметь дела с такими персонами. Особенно с кокетливыми, приставучими. Не то чтобы Чимин был ярым противником флирта, но... но он никогда не позволяет себе лишнего, будучи на дежурстве. И обычно, к тому времени, когда он уходит с дежурства, он сильно устаёт или у него есть дополнительные дела. Так что, Чимин не фанат пьяных флиртующих парней из студенческого братства за пределами баров или студенческих вечеринок — тем более, что океану немного плевать, если некоторые идиоты не понимают, что пытаться сделать сальто с пирса — это исключительно ужасная идея, и океан, несомненно, попытается их утопить для дополнительного урока. Однако самыми тихими утрами — теми, которые следуют за ночами, когда Чимин чувствует одиночество немного острее, чем обычно, как ил, осевший в мозгу его костей; теми, когда Чимин чувствует себя таким маленьким перед пустой полосой песка и таким огромным океаном — он чувствует себя достаточно раскрытым и свободным, чтобы потянуть за тонкую красную нитку, намотанную на мизинец его левой руки. И, конечно, ничего никогда не происходит. Струна будет провисать с увеличением расстояния между ним и его второй половинкой, ярко-красная станет невидимой в нескольких фунтах перед ним. Но всякий раз, когда он тянет, то может чувствовать это — напряжение, которое возникает, когда ты привязан к чему-то — к кому-то одному единственному. К его родственной душе на другом конце этой цепочки. И когда-нибудь, так или иначе, они найдут друг друга. В те дни, пока он ждёт, когда на берегу появятся первые несколько человек, ему нравится представлять, как будет выглядеть их встреча. В его голове крутится миллиард различных сценариев: некоторые милые, некоторые романтичные, некоторые просто совершенно странные. Однако его любимые — забавное сочетание всех трёх. Между тем, сегодня у него не будет времени мечтать о встрече со своей второй половинкой. Сёрферы уже спешат миновать буруны, терпеливо ожидая, когда Чимин доберётся до своего поста в башне. Он ценит этот жест, и как только он оказывается в своем кресле со спасательной трубкой на коленях, коротко свистит, давая им понять, что они свободны. Пара часов проходит в мирной тишине, прерываемой лишь случайными проклятиями или радостными возгласами сёрферов. Мир, конечно, может длиться недолго. — Хён, обрати на меня внимание, — дуется Чонгук с песка под башенкой. — Не сейчас, Гукки, я работаю, — он дежурит уже семь часов и считает минуты до конца своей восьмичасовой смены. Дома его ждёт лавандовая бомбочка для ванны, подаренная Тэхёном, и последние полтора часа она уже зовёт его по имени. Чонгук стонет, громко и противно, даже перекрывая крики детей. — Но, хён... Чимин вздыхает. — Я серьезно, Гук. Я должен убедиться, что никто не умрёт, и я не могу развлекать тебя только потому, что Тэхёна здесь нет, — он чувствует легкий укол вины за то, что напомнил Чонгуку о его родственной душе, что уехала из города на неделю по делам. Но потом он вспоминает, что Чонгук уже, как-никак, взрослый человек и вдобавок ко всему ещё и взрослый нытик, поэтому позволяет чувству вины испариться, как капелькам на солнце. Но недовольство Чонгука почему-то стало ещё более интенсивным. — Если ты не можешь занять меня, тогда в чём вообще смысл твоего существования? Вау. Не отрывая взгляда от воды, Чимин поднимает спасательную трубку, уже всей душой желая стукнуть ею Чонгука по голове. — Чон Чонгук, клянусь Богом, я сам тебя утоплю. — Возможно ли это вообще физически, когда я намного выше тебя? А Чимин уже собирается придушить его. — Послушай сюда, ты, маленький засранец, Чон... — и прерывает себя на полуслове, чтобы сильно дунуть в свисток, когда видит несколько подростков, прыгающих со скал в конце причала. — Эй! Никаких прыжков со скал! — Не сводя глаз с детей, чтобы убедиться, что они слушают, он продолжает: — То, что ты скучаешь по своей второй половинке, не даёт тебе права быть неуважительным засранцем, понятно? Я скажу Джин-хёну, что бы он не кормил тебя, пока Тэхён не вернётся. Он чуть не падает со своей башенки, когда Чонгук пытается обнять его ноги, свисающие с края. — Гукки, черт тебя дери... — Хён, нет, прости. Пожалуйста, не говори ничего Джин-хёну, — умоляет. — Я умру без его стряпни. Сегодня вечером он должен приготовить чачжанмён, и если я не успею его съесть, то превращусь в печального, одинокого... не знаю! Ну, пожалуйста! — Тогда научись уважать старших, — ругается Чимин, брыкаясь до тех пор, пока Чонгук не отпустил его ноги из крепкой хватки. Он падает на песок недостойной кучей. — Фу, прекрасно. Снова осматривая воду, Чимин замечает, что группа детей всё ещё на причале, бесчинствуют рядом с кем-то, кто сидит на корточках и фотографирует маленькой камерой. Насколько понял Чимин, мужчина не заметил, что находится прямо на пути подростков. И только он начинает подносить свисток к губам, но замирает, когда перед ним разворачивается сцена комедии. Мужчина начинает вставать как раз в тот момент, когда один из детей толкает другого сильнее, чем намеревался, тем самым сталкивая их друг на друга и заставляя незнакомца пошатнуться. Словно в замедленной съёмке, Чимин наблюдает, как тот размахивает руками в отчаянной борьбе с физикой, но в конце концов проигрывает неравносильную битву и падает со скалы в океан, скрывшись из виду. И Чимин чувствует натяжение. Он вскакивает на ноги и бежит, до того как полостью осознаёт всю ситуацию. Потому что происходит что-то значительное. Пока Чимин наблюдал, как мужчина падал, чувствовал натяжение струны в такт падению незнакомца. Сердце бьётся уже в горле, он быстро пробирается по массивным камням причала, несколько раз чуть не поскользнувшись и не упав в спешке. Чем ближе он подходит, тем туже натягивается нить. Чимин пытался подготовиться к любому количеству ужасов, планы спасения проносились в его голове, как шарики в автомате для игры в пинбол, но он совершенно не был готов к представшей перед ним картине: промокший с головы до ног мужчина, стоящий на одном из нижних камней, стоящий и отмахивающийся от искренних извинений детей на английском с легким акцентом, стоящий в полном порядке. У Чимина кружится голова от облегчения, которое в миг переполняет, и он делает несколько глубоких вдохов, наконец, спрашивая: — Все в порядке? — Он повышает голос, чтобы его было слышно сквозь тихий плеск волн, но голос прозвучал слишком неожиданно, навугав и незнакомца, и подростков. — Ах, да, всё хорошо, — уверяет мужчина. Теперь, когда адреналин начинает замедляться в венах, сворачиваясь во что-то близкое к истощению, Чимин позволяет себе быть приятно удивлённым глубоким, бархатным с некой хрипотцой тоном мужского голоса и выразительными глазами. — Никто не пострадал? — Умоляюще спрашивает Чимин, поворачиваясь к детям. Они тоже выглядят невредимыми, хотя опускают головы и изо всех сил избегают зрительного контакта. — Не-а, — бормочет один, в то время как другой громко выпаливает: — Нет, сэр. Чимин со вздохом проводит рукой по лицу, позволяя усталости просочиться наружу. — Вы, ребята, возвращайтесь на пляж, хорошо? Больше никаких лазаний по скалам. Особенно без взрослых. Восприняв это как намёк, они быстро обходят спасателя и возвращаются к берегу, где, без сомнения, побегут жаловаться своим родителям. Он поворачивается к мужчине и обнаруживает, что тот смотрит на Чимина широко раскрытыми тёмными глазами. — Вы уверены, что с Вами всё в порядке? — спрашивает снова, немного обеспокоенный продолжающимся разглядыванием. — Вы не ударились головой или чем-нибудь другим?.. Мужчина пару раз моргает, глядя на него, на длинных ресницах застревают несколько капель солёной воды — ....Да, — выдыхает он, прежде чем трясти головой, как мокрая собака. Тёмные волнистые пряди слегка подпрыгивают. — Я имею в виду — да, я в порядке; нет, я не ударился головой, — он поднимает дешевую одноразовую камеру, с которой всё ещё капает вода после не запланированного погружения в океан. — Просто немного промок. Что-то поблескивает на свету, и Чимин не может сдержать вздоха, который сильно вырывается. Потому что на волне облегчения он каким-то образом забыл о том, что в буквальном смысле подтолкнуло его к действию. Нить, как обычно, свисает с кисти, ярко-красная на фоне его золотистой кожи и бледно-серых скал под ним. Но если раньше она становилась невидимой к концу, то теперь она продолжалась на расстоянии оставшихся футов между ним и этим мужчиной, этим незнакомцем, и заканчивалась аккуратным маленьким бантиком на мизинце чужой левой руки. Не говоря ни слова, Чимин поднимает левую руку перед грудью, оборачивает её вокруг своего конца шнура и делает короткий экспериментальный рывок. Сразу же рука мужчины тянется навстречу, разжимая края промокшей рубашки, и Чимин наблюдает с благоговением, которое нарастает и нарастает, по мере того, как брови мужчины в замешательстве хмурятся, а глаза с неверием смотрят на ладонь. Непрошеная радость обрушивается на Чимина, как океанский прилив, и он громко и ярко смеётся над волнами. Голова мужчины вскидывается быстро, и его взгляд на мгновение задерживается на лице Чимина. Грудь того наполняется всё большим и большим светом, тогда как глаза наблюдают мужчиной, что опускает взгляд на свою руку и привязанную к ней красную нить — их красную нить. Мужчина замирает, комично выпучив глаза и разинув рот, как рыба, и, прежде чем Чимин успевает подумать о своих действиях, мгновенно бросается в объятия своей родственной души. Тот ловит тело с недоверчивым смехом, рефлекторно сжимая Чимина, пытаясь сохранить равновесие, а затем практически прижимает к своей груди, как только они обретают устойчивость. Они оба смеются, у них кружится голова от волнения и произошедшего чуда, а Чимину кажется, что он мог бы проплыть хоть весь Тихий океан от переполняющих его чувств. Через мгновение они оба отстраняются, но не настолько, чтобы разорвать объятия. Мужчина лучезарно улыбается ему, его десноватая, но до ужаса тёплая улыбка искрится в лучах полуденного летнего солнца. — Привет, — хихикает Чимин. Радость танцует в его груди и перепрыгивает с ребра на ребро. Мужчина сближает их лбы и хмыкает в ответ: — Привет, — поднимает свой мизинец между ними, красный бант на их верёвочке практически блестит. — Ты нашёл меня. — Мы нашли друг друга, — Чимин сдерживает слёзы счастья, поднимая свой мизинец так, чтобы они оказались бок о бок с мизинцем мужчины — его второй половинки, подосланной самой судьбой. И позже Чимин будет сильно огорчён тем, насколько маленький его мизинец по сравнению с чужим — мизинцем его соулмейта, какой крошечной выглядит его ладонь по сравнению с его (а еще позже он будет втайне доволен). Но пока он доволен (на седьмом небе от счастья, чуть ли не в экстазе), наблюдая, как их струна исчезает из поля зрения во всплеске золотых искр, и как их место занимают кольца. Это всё равно что смотреть замедленное видео создания татуировки, как чёрные чернила появляются у основания их мизинцев, где они соприкасаются, а затем обволакиваются акварельной волной, пока у каждого из них не образуется сплошная чёрная ленточка вокруг. Чимин улыбается, и улыбается, и улыбается, пока всё его лицо не начинает болеть от силы, и он быстро переплетает их пальцы вместе, не сводя глаз с одинаковых чёрных колец. В конце концов, он поднимает глаза и обнаруживает, что мужчина уже смотрит на него, и выражение его лица такое мягкое и нежное, что сердце Чимина прямо здесь и сейчас тает в груди. — Итак, — напевает мужчина. — Смогу ли я узнать имя самого красивого парня в мире? — О Боже, — протестует Чимин, смеясь и чувствуя, что прихорашивается, нерешительно толкая в плечо свою вторую половинку. — Чимин. Меня зовут Чимин. — Приятно познакомиться, Чимин-щи. Меня зовут Юнги. — Привет, Юнги-щи, — шепчет. — Ты нашёл меня. — Мы нашли друг друга, — шепчет в ответ с благоговением. Внезапно его возвращает в реальность пронзительный свист. Вырываясь из рук Юнги с проклятием на губах, он хватает его за запястье и тащит вверх по скалам, чтобы посмотреть на свою башню. Чонгук всё ещё там, где Чимин его оставил, у подножия короткой лестницы. Он стоит, указывая пальцем в сторону старшего, и прямо там, где Чимин должен сейчас сидеть, находится не кто иной, как Хосок. Он не может видеть выражения лиц ни одного из них с такого расстояния, но, судя по тому, как руки Хосока скрещены на груди, может предположить, что тот не совсем рад отсутствию Чимина на посте. Он снова ругается, и Юнги сжимает его руку. — Пошли, нам пора возвращаться, — говорит Чимин, ведя их вдоль причала обратно к берегу. — Или, по крайней мере, мне пора... Ты можешь остаться здесь, если... — Я иду с тобой, — перебивает Юнги, поражая самого себя силой своих слов. — Я имею в виду, я хочу пойти с тобой. Если ты не против. И Чимин улыбается — правда, не переставая. — Да, Юнги. Всё в порядке. Они добираются до сторожевой башни всего за пару минут, и в то время как Чонгук выглядит просто обрадованным, Хосок выглядит явно недовольным. Чимин заставляет себя не испаряться под тяжестью разочарованного взгляда и цепляется за руку, которую всё ещё сжимает в своей. — Чимин-а. Он сглатывает. — Привет, хён. — Не надо говорить мне «привет, хён», Чимин-и. Ты знаешь, что не можешь вот так просто оставить свой пост, по крайней мере, без веской на то причины. И прежде чем Чимин успевает почувствовать острую боль разочарования, Юнги выступает вперед. — Он просто хотел убедиться, что со мной всё хорошо, сэр. Я упал со скалы в конце причала, и он пришел проверить и убедиться, что я не пострадал. Почти сразу выражение лица Хосока меняется на озабоченное. — Тебе нужна аптечка? — Нет, я в порядке, — он сконфуженно пожимает плечами. — Просто немного промок. Хосок вздыхает. — Что ж, я рад, что ты в порядке. В следующий раз просто... — О Боже, хён! — Чонгук прерывает визгом, пугая остальных троих. Он смотрит на руку Чимина, ту, что в данный момент не держит руку Юнги, ту, на которой темное кольцо, связывающее с родственной душой, виднеющееся вокруг мизинца. — Хоби-хён, смотри! Он... они... — а затем он кричит, подбегает к Чимину и с игривым рёвом валит его на песок. А тот просто позволяет, цепляясь за младшего, пока тот катает их по песку, и хихикая, когда Хосок тоже бросается на кучу и взволнованно кричит Чимину на ухо. Когда они, наконец, испустили весь свой запас возбуждённых криков (что заняло больше времени, чем ожидал Чимин), они лежали, тяжело дыша, на песке. Чимин смотрит на Юнги, который сел на песок неподалеку, подперев голову ладонями, и на его лице застыла влюблённая улыбка. — Привет, Хоби-хён, — начинает Чимин. Его грудь переполнена чувствами до отказа. — Познакомься с Юнги, моим соулмейтом.

__________

Мало чего Чимин любит больше, чем рассветы на пляже. Закаты, прогуливающиеся вдоль пирса, золотой час, пересекающий приливные бассейны — это вещи, моменты, которые стали невероятно ценными для Чимина. И это всё из-за того, с кем он проводит эти моменты. Сейчас поздний вечер, солнце уже давно мягко спряталось за горизонт, позволяя звёздам проявиться во всей их ослепительной красе. На пляже тихо, волны нашёптывают свои секреты береговой линии, пока чайки спят с сытыми животами. Резкий и холодный океанский бриз треплет чёлку Чимина и вызывает непроизвольную дрожь по спине. Юнги притягивает его невероятно ближе к себе, не забывая ещё плотнее укутать плечи Пака одеялом, которое они разделяют на двоих. Полумесяц изящно парит среди звезд как сияющий осколок. Они смотрят на спутник вместе, на то, как его свет нежно переливается на волнах и создаёт собственное море звёзд. Чимин чувствует, как тот же свет отражается внутри него — чувствует, как сияние Юнги рассеивается между его рёбрами, в легких, и проникает в каждый уголок его бьющегося сердца. И именно этими моментами, тихими, умиротворяющими моментами, украденными из их полной приключений и порой хаотичной жизни, Чимин дорожит больше всего. Пока они продолжают нежиться в присутствии друг друга, их любовь освещена космосом, Юнги нежно кладёт голову на голову Чимина и тихо начинает петь. Это не первый раз, когда младший мечтает запечатать мгновение в осязаемую вещь, собрать её и хранить на подоконнике, как банки из морского стекла, которые они с Юнги собирали годами. И поэтому он делает то, что обычно делает в такие моменты, когда кажется, что время остановилось — он берёт свой мизинец и обхватывает им мизинец старшего. Это напоминание о том, что это то, для чего было создано его сердце: собирать, лелеять, помнить и любить, любить и продолжать любить, и быть любимым, о, как чудесно быть любимым в ответ. Это как обещание, данное самому себе, Юнги и той связи, которую они разделяют. Это будет ещё не всё, говорят ему волны, луна и звёзды слушают с пристальным вниманием. Будет больше моментов, и будет больше воспоминаний. Будет больше смеха и будет больше боли. Будет больше приключений и будет больше моментов тишины. Их будет больше, больше, больше. Но прежде всего, они шепчутся, целуя берег снова, и снова, и снова. Прежде всего, будет больше любви, любви, любви.