Вечная Мерзлота

★★★ Что такое вечная мерзлота? Сверху может быть немного плодородной почвы, будто для виду, а внутри вымерзшая земля и каменный лёд. Игорь промёрз изнутри за эти десять лет, а сейчас вместо бережной разморозки, вместо того, чтобы дать оттаять, его раз за разом окатывают кипятком. Это почти больно. Иногда это чуть-чуть больно. У Весельчака появляется жутковатая привычка говорить о себе и Кире «мы». Что ещё хуже — Кира её подхватывает. Мы любим тебя, Игорь — говорят два голоса — мы хотим тебя. Действуют они тоже сообща. Как двигаются слаженно, откуда только это всё? Будто не противостояли друг другу долгие годы, а… Ревность, конечно, ревность — колит, травит, душит его. Хмурит ему брови, сводит судорогой пальцы, заставляет упрямо поджимать губы. Но только Игорь решается сказать что-нибудь, спросить наконец, как его словно обухом по голове бьёт эта слаженность, потому что берутся за него, не дают ни вздохнуть, ни выдохнуть. Это какое-то мучение. Игорь не знает, как ревновать к человеку, который смотрит на тебя игриво, одновременно с вызовом и мольбой, и показательно-развязно облизывается. Как ревновать к тому, кто приглашающе раздвигает перед тобой ноги, кто притирается к твоей груди с животным урчанием, зарывается носом куда-то за ухо и дышит твоим запахом? Как ревновать жену, которая смотрит на тебя с таким обожанием? Которая лучится неприкрытым, честным счастьем, когда целует тебя со всей нежностью, касаясь губами лба, щёк, носа. Зарывается пальцами в волосы, льнёт всем телом, гладит. Целует другого, не таясь, прямо у тебя на глазах, а потом, едва делая вдох, целует тебя. А после неё к твоим губам тянется этот другой, а ты не отказываешь, и его язык скользит в твой рот, а руки — к низу живота, где всё горит. Игорь не понимает, как можно вести себя так развязно с почти незнакомцем, но он не может из себя ничего выдавить, так обжигают чужие действия, взгляды, слова. Телу замешательство разума не объяснишь, оно вздрагивает, напрягаясь, но когда боли нет, когда только приятно, нежно, горячо, оно сдаётся, слушается, плавится. Чужой совершенно бесстыдный рот на его плечах, груди, затем на члене. И если ему ещё как-то можно сопротивляться, ну хотя бы мысленно, то откровенным просьбам потрогать, приласкать в ответ — нет. Глаза закатываются. Может, от этого, может, от экстаза. У Игоря от них, от этого всего, уже не стоны — хрипы. Голова кружится и его почти мутит, он не может уже понять, что чувствует — где он пересиливает себя, а где наслаждается процессом, и куда делась его совесть? Разве мог он ожидать, что его десятилетие скорби по нежно любимой жене завершится не просто её возвращением, но ещё и третьим в их постели? Если Кира текучая как ртуть, то Весельчак горячий и твёрдый. Он умеет делать хорошо, но в нём будто не достаёт ласки. И это не из-за общей брутальности образа, нет, будто просто он не знает, как это — нежно, внимательно, не спеша. Кира учит. Показывает прямо на нём, заставляя растекаться матёрого космического пирата беззащитной лужей, подставляя уязвимые места, потому что на них ласка приятней всего. Показывает на себе, как ей нравится. Показывает на Игоре. Игорь стойко выдерживает весь процесс обучения. Ничего, с чем он бы не смог справиться. Но, когда Весельчак решает проявить инициативу, показать, что он знает и умеет, и когда его язык… Игорь, уткнувшись в подушку, думал, что никогда ему в глаза больше не посмотрит. И своей жене тоже, Господи, она же видела всё, была прямо там, смотрела, как он прогибался в пояснице совершенно бесстыдно, подставляясь. Как стонал, всхлипывая, не в силах прикусить себе язык и быть хоть немного потише. Как быстро кончил. Конечно, в глаза потом пришлось смотреть всем. Но ни Кира, ни Весельчак, казалось, не видели ничего такого. Ни на секунду не переставали улыбаться и шутить. И целовались, целовались прямо на нём, пока он не мог отвести взгляд, потому что какие же они оба красивые, чёрт возьми, завораживающие, как языки пламени. Жадные, быстрые. Беспощадные. Игорь сбегает на кухню. Плечам чуть зябко, он не накинул халат. Слишком уж торопился, дрожа и чувствуя, что не выдерживает жара. На коже горят касания чужих губ, нежные и не очень. Он не может вспомнить, где чьи, да и как отличить, Игорь уже и сам не может разобраться. Не включая свет берёт кружку, наливает себе воды. Предлог сбежать был не совсем глупым, во рту действительно пересохло. Смотрит на окно — на улице тьма тьмущая, луны сегодня нет. Игорь медленно пьёт воду. Медленно. Он не может так сразу туда вернуться. Сознание учтиво подкидывает воспоминания того, что ждало его по возвращению в спальню не далее как месяц назад и все эти последние десять лет: ледяная одинокая постель, в которой он больше никогда не окажется с любимой женщиной, в которой больше никогда не будет чувствовать счастья, максимум — забудется сном без сновидений. Сейчас, если Игорь вернётся, в его постели будет почти тесно. Так тесно, что ему едва хватит места. Весельчак и Кира наверняка сплелись руками и ногами, как только засыпают в таких позах? Выжали из него все соки, душу всю высушили и лежат, вцепившись друг в дружку, будто кто разнимать собирается. Протолкнуться и устроиться рядом с ними можно только крепко прижавшись, никак иначе. Он попытается лечь со стороны Киры, обнимая её со спины. Он может лечь с любой из сторон, правда. Главное не оказаться между ними, крепко и жарко зажатым, потому что это, это почти… Игорь делает последний глоток, допивая. Ставит кружку на стол с тихим стуком. Бросает ещё один взгляд на окно. И идёт в свою спальню, в тёплую нагретую постель. Чувствовать так много и так сразу после десятилетия одиночества и холода страшно и совсем чуточку больно, как подставлять закоченевшие с мороза пальцы под тёплую воду, но Игорь не собирается отступать. ★★★