Люби меня, Лань Чжань...

      Оказавшись наедине с Вэй Усянем, Цзян Чэн, ещё сильнее, чем Юй, встряхнул его. — Я удивляюсь, что ты ещё не выгнан из Пристани Лотоса после того, что осмелился сказать моей матери! Так это правда? Ты влюбился в этого Лань Ванцзи? В того, кто тебя ненавидит?       Впервые за многие годы Вэй Усянь посмотрел на своего шиди без вечного смеха в глазах, а серьезно, как никогда. — Я не верю, что Лань Чжань меня ненавидит, Цзян Чэн, и не поверю, сколько бы ты ни утверждал обратное. А спас я Лань Чжаня потому что он мне дорог. Не более того, но и не менее. Глаза Цзян Чэна полыхнули гневом. В этот момент он был поразительно похож на свою мать. — Дороже меня, значит? Признайся, ты жалеешь, что потерял сознание в пещере Муси и не умолил моего отца отпустить тебя к Ланям? Вэй Усянь вздохнул и покачал головой. — Цзян Чэн, я всегда любил и люблю тебя, как брата, но… Все же ты слишком много думаешь о себе. — Так всё же ты хотел бы этого? — настаивал Цзян Чэн. — Хотел бы уйти к Ланям, забыв всё то благо, что клан Цзян тебе дал? — Цзян Чэн, посмотри на себя хорошенько, — уже не скрывая сострадательной горечи в голосе, произнес Вэй Усянь, — и ты поймёшь, почему я стал мечтать о близости с Лань Чжанем. — О, ну конечно! — Казалось, Цзян Чэн готов был плюнуть от досады. — Я сыплю бранью, а твой Ханьгуан-цзюнь все время молчит, я не брезгую тычками, а Лань Ванцзи избегает прикосновений вовсе. И тебе этого хватило, чтобы… — Это было бы слишком просто, Цзян Чэн, — признался Вэй Усянь. — Но если бы потребовалось, я бы закрыл Лань Чжаня собой. — Выходит, его, а не меня? — горько бросил Цзян Чэн. — Ах, ты… — Он замахнулся на шисюна кулаком, с явным намерением ударить в полную силу. — Я знаю, что ты скажешь. Ты скажешь, что закрыл бы собой нас обоих, но ведь кого-то одного ты закрыл бы на миг быстрее, не так ли? Вэй Усянь даже не попытался уклониться. — Бей, Цзян Чэн, я стерплю, — сказал он спокойно. — Только… Цзян Чэн сердито прервал его. — Бей, но позволь уйти к Ланям, ты это хочешь сказать?! — Я никуда не уйду, Цзян Чэн, — мягко ответил Вэй Усянь и улыбнулся, но улыбка его была столь печальной, что Вэй Усяню, как он ни старался, не удалось сделать её непринуждённой. — Моё место здесь. — Благородно приносишь себя в жертву ради меня? — ядовито улыбнулся Цзян Чэн. — Мне не нужна такая жертва. Ответить Вэй Усянь не успел. Как раз в этот момент к ним вошёл Цзян Фэнмянь. — Вэй Ин, — сказал он мягко, но непреклонно, — я хочу, чтобы ты пошел со мной к лекарю. Сейчас. — Ненужная трата времени, дядя Цзян, — уверил его Вэй Усянь, улыбаясь, как ни в чем не бывало. — Те тридцать ударов были вовсе не так уж сильны. Снадобья нужны тем, кто пострадал в бою сильнее, чем я. — И все же пойдем, Вэй Ин. Мне нужно поговорить с тобой. — Он грустно посмотрел на Цзян Чэна и спросил: — А-Чэн, скажи, если бы я не вошёл, ты бы ударил Вэй Ина? Поверь мне, я люблю вас обоих — тебя и Вэй Ина, но иногда сомневаюсь, мой ли ты сын… — Отец удивится, если я скажу, что иной раз и мне самому ненавистно всё или почти всё, что я унаследовал от матери? — неожиданно прямо спросил Цзян Чэн. — Не предполагал, что ты скажешь это однажды, — признался Фэнмянь. — Но в любом случае, об этом позднее. — Как пожелает отец, — слегка поклонился Цзян Чэн. По дороге к покоям целителя Цзян Фэнмянь спросил у Вэй Усяня: — Вэй Ин, скажи мне, возможно, было бы лучше, если бы ты смог выбрать, уйти ли тебе или остаться здесь? Я знаю, долг перед кланом Цзян и дружба с А-Чэном удерживают тебя здесь, но я не хочу, чтобы ты умер от тоски. Вэй Усянь улыбнулся. Но в этой улыбке была уже не столько прежняя лёгкость, сколько покорность судьбе. — Дело ведь не в том, чего я хочу или нет, дядя Цзян. Дядя Цзян слишком много мне дал, а стерпеть ради этого несколько ударов кнута госпожи Юй или несколько ругательств Цзян Чэна — такая малость…       Фэнмянь не стал больше ни о чем говорить с Вэй Усянем, опасаясь, что не удержит слёз. Добравшись до покоев лекаря, Фэнмянь твёрдо настоял, чтобы для исцеления травм Вэй Усяня использовалось самое лучшее снадобье, что только есть в Пристани Лотоса. — Но ведь есть те, кому такое снадобье куда нужнее, — попытался возразить Вэй Усянь, но лекарь Цзян ответил только: — Я не могу возражать главе ордена, юноша.       Вэй Усяня раздели и уложили. Что-то удивительно лёгкое, мягкое и прохладное покрыло его спину, бока, плечи и шею, мгновенно уняв остатки боли. Возможно, под действием лекарства Вэй Усянь не выдержал и тихо заплакал, шепча: — Лань Чжань… Если бы можно было отнести хоть немного этого снадобья Лань Чжаню… — Ну, ну, юноша, — попытался утешить его лекарь Цзян. — Уж где-где, а в ордене Лань медицина совершеннее здешней. Наверняка Второго Нефрита клана Лань давно вылечили от его ран. Но Вэй Усянь, казалось, уже не слышал его, повторяя имя Лань Чжаня словно в полубреду, так что лекарь Цзян встревожился. Как оказалось позднее, не зря. Цзян Чэн же тем временем, чувствуя, что его начинает мучить совесть, несмотря на недовольство матери, выбрался в сад, чтобы набрать для Вэй Усяня фиников и орехов, а также семян лотоса. Но когда Цзян Чэн принёс все это Вэй Усяню, тот лишь едва притронулся к прежде любимым лакомствам, а тем, что съел, его вырвало. Вэй Усянь слабо улыбнулся. — Должно быть, съел слишком много с непривычки. Угости других адептов, Цзян Чэн. Тот фыркнул, видя, что Вэй Усянь почти ничего не съел, а ведь прежде так любил все эти лакомства. Покачивая головой, лекарь Цзян, хоть и не без тревоги, но позволил Вэй Усяню покинуть свои покои, зная, что у него нет причин дольше держать здесь своего пациента, ведь все следы от кнута зажили полностью. Но и Цзян Чэн, и Цзян Фэнмянь, и все в Пристани Лотоса стали замечать, что Вэй Усянь изменился, причем, сильно, и едва ли в лучшую сторону. Он больше не смеялся напропалую, не носился по резиденции клана Цзян, как прежде, на ночных охотах перестал сыпать шутками и почти все время молчал. Госпожа Юй была даже довольна им, считая, что полученная Вэй Усянем порка наконец приучила его к осторожности и хорошим манерам. Но Цзян Фэнмянь и Цзян Чэн видели, что в Вэй Усяне что-то словно бы надломилось. Зная, что сам Вэй Усянь никогда не пожалуется на дурное самочувствие, Цзян Фэнмянь однажды спросил у Цзян Чэна: — А-Чэн, скажи, что с Вэй Ином? Вы проводите вместе достаточно много времени, а он так изменился… — Мне Вэй Ин ничего не говорит, улыбается, как и прежде, когда мы вместе на ночных охотах, а вот во сне… Во сне Вэй Ин стал плакать и без конца шептать имя своего Лань Ванцзи. Отец, я не знаю, что с ним будет, но я не хочу смерти Вэй Ина, а мать не позволит ему уйти, наверняка станет говорить, что при новой атаке Вэней Вэй Ин будет нам нужен, а если… — Цзян Чэн тихо всхлипнул. — А если Вэй Ин просто не доживёт до этой новой атаки? Я не знаю, позволит ли мать позвать к Вэй Ину лекаря вторично, наверняка скажет, что Вэй Ин притворяется нездоровым. Хорошо, что здесь нет сестры, ей было бы больно все это видеть…