по наитию

      ночь прорастает. пробивается слабым лунным светом в окна, словно декабрьский мороз, собой рисуя абстрактные узоры.       махито в темноте неряшливо старается найти кровать. кендзяку разрешил остаться на ночь, а тот и рад: не придется тащиться домой, да и можно расслабиться с близким другом, обсудив все на свете.       и оказавшись под столь необходимым контролем.       махито отчаянно борется с ремнем собственных джинс, пока кендзяку отлучен за теплым чаем, что был высоко оценен другом.       рука случайностью оказывается в кармане. резко выдернувши, махито несколько секунд пялится в пол, а тишина бьет ударной волной после оглушительного шлепка на пол.       пакетик. белый. порошок.       логическая цепочка. последовательность. махито резким движением опускается и в темноте старается отыскать хоть примерное местоположение чудо средства, ориентируясь на услышанный только звук.       очень неудачно включается свет и приятно окаймленные-одаренные гетерохромией глаза поднимаются на скрестившего на собственной груди и опирающегося на косяк плечом кендзяку.

– махито.

      спокойствие. леденящее душу, ледяное, мезозойское спокойствие. и оттого всегда непривычное. заставляющее подскачить и пожалеть о собственном существовании. заставляющие почувствовать себя ничтожным жуком-букашкой, так неряшливо-отчаянно старающимся не попасться под безжалостные человеческие ножищи.       махито сглатывает и замирает. боязливо жмется-зажимается назад, взмыв плечами к щекам, будто без дополнительной опоры те вмиг спадут, облезнув кожей, а шея перестанет держать глупую голову.       подсознательно срабатывает щелчок, подобно датчику движения. резко и просто.       желание упасть в колени, оцеловывать каждый пальчик, слизывать грязь, лишь бы единственный компас жизни и проливаемый свет стабильности не покинул поросшую колючею проволокою тьму махито.       слов не находится. то и не удивительно. они застревают в глотке и выворачиваются, наровя выйти вместе с рвотой наружу. противно с самого себя.       кендзяку тоже молчит. напрягает, ждет объяснений. слов. оправданий.       тишина становится невыносимой и бьет по ушам махито.       но кендзяку хорошо: он привык, и тишь есть его стихия. она подвластна лишь ему, ибо в его присутствии хочется смолчать, не произнести ни звука, не сделать вдоха.       махито мысленно быстро меняющимися кадрами пленки прокручивает в сознании все возможные варианты событий. от худших к наихудшим. не зря скапливал их каждую бессонную ночь.       «ты злишься? прости. миллионы, миллиарды раз прости, кен. я завяжу. я перестану. это игрушка на один раз. я брошу, я соскачу».       все эти слова читаются в глазах сейчас. кендзяку ловит себя на мысли, что ему невыносимо приятно теплеть и лелеять, видеть взгляд в его глазах. нечеловечески напуганный, отрешенный. словно кендзяку являлся смертью во плоти, стоя в закромках сжавшейся в размерах от напряжения комнаты.       у махито кружится голова. сколько прошло минут?       молчание тянется резиной, подплавненной на июньском солнце. от запаха ассоциации дыхание спирает, и даже воздух кажется невыносимо тягучим, сдавленным.       кендзяку неожиданно начинает идти навстречу, и махито инстинктивно пятится назад, но после вновь замирает абстракцией на несколько мгновений.       парень опускается перед другом на корточки, уверенно держась на них в привычной около аристократичной манере. рассматривает глаза. лицо. взгляд. и внутри все изворачивается в бешеной скорости от нарастающего удовлетворения. нравится проецируемый и вызываемый у махито эффект.       рука мягко-нежно опускается на чужую макушку, оглаживает волосы, а губы формируются в материнскую улыбку.       махито первую минуту не осознает, однако после, поначалу неуверенно, но затем жадно, льнет к другу и шумно втягивает запах. прикрывает глаза и рукой опоясывает чужую (родную) талию, обмякая в объятиях.

– прости. я правда брошу.

– я верю.

      кендзяку лжет. ему недостаточно пустых слов наркомана, подсевшего от безысходности собственного забвенного бытия. ему необходимы действия, дабы точным образом подтвердить правдивость и твердость слов и намерений. однако, наседать он не спешит. решает понаблюдать какое-то время. ***       кендзяку спокоен. спокоен, черт, как мерная морская волна, когда после ночевки следующим вечером ему прилетают голосовые с нечленораздельной неестественно скоростной речью, смазанные фото и едва различимые слова в сообщениях.       доигрался.

махито.

ккн эьо ты привеи

махито, дорогой. вернись домой.

моц дос эьо улицы       бесполезно. кендзяку не жалеко. не хочется спасти и протянуть руку помощи утопающему. но он, конечно, сделает, из побуждений дружбы и аристократичной философии. выдержка и только. терпение. ***       кендзяку выходит на улицу из последней двери автобуса, в привычной и закрепившейся за ним около высокомерной манере вальяжно вышагивая к махито.       то, что тот был так удивительно быстро обнаружен совсем не удивительно: кендзяку наперед знал каждый ход, и все любимые места друга в городке. внимательность может спасти не одну жизнь, включая собственную.       махито лужей валяется на ледяном асфальте, в толстовке, протертой пали конверсов и дырявых джинсах.

– махито.

      поначалу тело не реагирует. кендзяку делает пару шагов ближе и перед глазами махито отблесками мерцают чужие берцы.       он нерешительно поднимает глаза, а после осознания губы неестественно вытягиваются в широкую улыбку.

– это же кендзяку!

      речь теперь тормозит. парень как-то неестественно запинается, долго думает над простейшим и едва стоит на ногах, кое-как встав с помощью друга.       кендзяку терпелив, когда руки парня ухватываются за его плечи, скользя и пытаясь удержать равновесие на шатких ногах.

– махито. милый. поехали домой.

      будь махито в сознании, он бы в миг потерял себя от столь нежной и теплой подачи слов. сию минуту же растаял и, молча уткнувшись в чужое плечо, доехал бы везде, куда тот лишь укажет. лишь бы с ним.       но махито под дозировкой. ему вся эта романтическая чушь в разум не врезается, и не раздражает остатки работающих долей мозга, теряясь и разжижаясь где-то в воздухе, в пространстве между ними.

– я не поеду.

– тогда я останусь с тобой здесь.

      мимика напротив меняется и, кажется, что махито впервые выглядит настолько неудовлетворенным чужим ответом. в сознании бы лелеял подобную нежность, однако первое условие не соблюдается, и кендзяку мысленно горюет о сломанности мальчика.       берет под руку и без особенного сопротивления с чужой стороны доводит того до остановки.

– алло, блять, кен, уже нихуя не смешно. отпусти.

      возмущения. что толку слушать наркомана? у кендзяку собственные четкие установки, приоритеты, принципы. не собирается отступать от собственноручно идеально выстроенного мирка и личности, как бы то сделал махито, стой напротив даже абсолютно невесомый и того не заслуживающий аргумент.       махито простой. потому он и не понимает кендзяку. тот любит сложности, искрученности, загадки и потаенности. для махито то сложно и неясно, потому он просто не реагирует. ***       снова дом. махито все равно. абсолютно и глубоко. он не питает надежд на счастливый конец. сейчас он вообще не думает, за него все делает гений кендзяку.       заботливо снимает обувь, доводит до кровати, разрешает упасть, не сняв одежды. сам же укладывается на кухонном диване, решая дать личное пространство. ***       наутро махито хрипит. глотку сводит сухостью, но сам подняться парень просто не в состоянии. может лишь жалобно умолять либо о воде, либо о новеньком пакетике. кендзяку осуществляет лишь первое.       приносит стакан, что махито залпом осушивает, и усаживается рядом на край кровати, внимательно и пристально наблюдая и высматривая.

– как ты себя чувствуешь?

– хуево.

      махито не лжет. состояние после ощущается ужасно мерзко, тяжело и неуютно. тот молча кивает и уносит стакан.       махито решает пройтись. поднимается с кровати и ковыляет до ванной. включает кран и тщательно (на сколько то позволяет физическое состояние) умывает лицо. отирает полотенцем и в зеркало не смотрит – боится.       боится разочаровния не только со своей стороны. в себе перестал разочаровываться уже давно – принял неизбежный факт собственного ничтожества. а перед кендзяку стыдно. ***

– мне похуй, что скажет чосо.

– тебе следует следить за собой.

      махито шумно выдыхает.       не хочется. не хочется слышать тошных нравоучений. и сейчас, даже от кендзяку.

– ты мне не мамочка, кен. правда, мы, блять, взрослые люди, так какого хуя?

– именно, махито. мы – взрослые люди, а потому тебе следует перестать мучать себя инфантильными замашками и устояться наконец во взрослой жизни.

      кендзяку тон голоса не повышает, однако слышны заметные нотки отчаяния с примесью вразумления. когда только стал по-настоящему заботиться?       махито злится.

– тебе разве не похуй?

– абсолютно нет.

– надо же, радость, блять, какая. до этого все одно – было мимо и беспросветно похуй. тотально. безбожно. понимай как хочешь. я знаю, что было так.

      «но ты продолжал приходить», – мысленно отвечает кендзяку. «жаловался и падал в ноги, молил о помощи и ласки. и я давал их тебе».       мысли остаются молчанием. махито просто уходит, не дождавшись, не услышав (или не хотя слышать) ответа. ***       махито умирает. он начинает забываться. безбожно, истребляет самого себя подчистую. изгоняет органы и все живое из организма. перестает появляться на учебе, забрасывает работу.       и предвещает собственный конец.       махито больно. не понарошку, а действительно. те слова ранят, и новый круг ремень-вена-шприц помогают на время забыть и отвлечься.       настоящую тяжесть и бремя поистине несет. знает, что кендзяку все равно, и тот наверняка голову не ломает. нашел новую игрушку и радуется. психопат.       он шатается по улицам. осознает последние дни остатками здравых клеток мозга. сознание мертво. полумертво.       махито перестает чувствовать. ему было плохо и хорошо. плохорошо. но чувства утихли. перестали бить. быть. существовать.       теперь остались лишь улицы, гнилье, апатия и пустые карманы. ***

– махито умер.

      кендзяку впервые видимо удивлен. он пару секунд смотрит на чосо, любезно донесшего до него новость.       кендзяку раздражен. первым об этом узнает не он, а отчего-то камо. ранили слова? проблема махито, ведь не видел фундаментальной истины.       глупость от чужого поступка исполняет собой разум и стелится бушующим океаном, вышедшем из-под контроля вулканом, пробивающим землетрясением.

– кен. я не шучу.

– да, чосо. я тебя понял.

      ледяное спокойствие. словно частичка души откололась. только в случае кендзяку потерялась игрушка. и потому грустно.       чосо едва ли удивляется чужой реакции. честностью, но ему абсолютно все равно на взаимоотношения дружбы-боли между ними. самому бы разобраться и не натерпеться от этого дуэта.       кендзяку эмоций не выдает и не показывает. все так же удавом спокоен, пусть внутри позволяет под нечеловеческим давлением сжаться всем семидесяти девяти.