fell onto love like a sword

      Вегас не ждал этого с нетерпением.       Он уже несколько недель как выписался из больницы, постепенно возвращаясь к прежним силам. Но призрак боли все еще преследовал его при определенных движениях и после полуденного дождя. Усталость валила его с ног, в то время как нетерпение закрадывалось под кожу. Восстановление занимало так много времени, что ему хотелось кричать от досады.       Пока что они жили в Главном семейном комплексе, отведя себе по роскошному стерильному номеру, что не слишком способствовало его настроению. Вегас по мере сил держался в их комнатах — у дверей не было охраны, но он чувствовал на себе враждебные взгляды, когда выходил на улицу. Обычно его это не волновало, он даже поощрял шепот о беспорядках, которые вызывали его присутствие, но он не хотел подвергать опасности Пита и Макао.       Это эффективный поводок. От того, что дядя незримо, но крепко держал вожжи, у Вегаса сводило зубы.       Вегас замечал, что Пит тоже страдал от постоянного внимания. Хотя ему было разрешено свободно передвигаться, а его старые приятели-телохранители относились к нему в основном так же, наблюдая за ним скорее с беспокойством, чем с недоверием, это не относилось к остальным членам семьи, которые помнили мелкие семейные стычки лучше, чем когда-либо доверяли Питу. Привыкший отходить на второй план, Пит не привык и не хотел, чтобы за ним так пристально наблюдали. Это явно действовало ему на нервы.       Что касалось Основной семьи, то Кинн тоже явно был не в восторге от такого расклада. Он продолжал хмуриться на Вегаса каждый раз, когда их пути пересекались, как будто Вегас неожиданно предал его, как будто Кинн не поступил бы точно так же, если бы их ситуации поменялись местами. Его ранимая подозрительность раздражала Вегаса едва ли не больше, чем обычные театральные выходки Танкхуна, которые были несносны, но, по крайней мере, знакомы. Рядом с Питом Танхкун был совершенно непредсказуем, в считанные секунды переходя от истерического гнева к непринужденному дружелюбию.       Можно было с уверенностью сказать, что ситуация никого не устраивала. Им нужно найти другое решение, пока все не закончилось кровью. Еще большей кровью.       Итак, убежище.       Дядя Корн разрешил им покинуть территорию комплекса, благосклонный, как всегда, даже если он держал их в плену неумолимой рукой. Старый дом по понятным причинам больше не подходил, и на данный момент убежище — самая логичная альтернатива. Оно находилось сравнительно недалеко от Бангкока, и его было легко охранять, что всегда было его главным преимуществом, но это также означало, что их можно было запереть там почти так же эффективно, как и здесь.       На мгновение Вегас удивился, что Главная семья знала о конспиративной квартире. Но потом перестал.       Все лучше, чем оставаться здесь. Вегас согласился раньше, чем успел отговорить себя от этого. Он не обращал внимания на бесформенное чувство тревоги в груди. …       Вегас не стал бы утверждать, что с ужасом ждал их возвращения в убежище. Но он бы солгал, если бы сказал, что это не так. Поэтому он предпочитал просто промолчать.       Наступил день переезда. Некоторые телохранители пришли попрощаться с Питом. Пришел и Порш, который разговаривал не только с Питом, но и с Макао и Вегасом. От его искренности Вегасу хотелось разорвать что-нибудь на части.       Кинн и Танкхун не показывались на глаза. Вегас мельком увидел аляповатое кимоно Кхуна, когда они садились в машину, но, оглянувшись, он уже исчез из вида.       Пит молчал, пока они выезжали из Бангкока и направлялись на северо-восток, оставляя позади непрекращающиеся огни, суету и шум города. По мере приближения к дому он стал еще тише. Похоже, он не узнавал их маршрут, что вполне логично. Вегас сделал глубокий вдох, несмотря на то, что его сердце болезненно сжималось.       Точного местоположения убежища не было ни на одной карте. Последние несколько километров Вегасу пришлось направлять водителя, что только усугубляло ситуацию. Однако он стискивал зубы и все равно делал это. Справа от него дремал Макао, тяжело и тепло прислонившись к его боку, а Пит сидел впереди и смотрел в тонированное окно, нахмурив брови. Водитель был вооружен, а они — нет. Вегасу не нравились его шансы в тесном пространстве машины, по крайней мере без того, чтобы Пит или Макао не пострадали.       Наступила ночь. Уличных фонарей не было. Вегасу пришлось щуриться, чтобы разглядеть маленькие флуоресцентные указатели, выгравированные на деревьях и указывающие им путь. По его указанию водитель резко свернул налево, в неизведанную пустыню. Асфальт исчезал, сменяясь неровной лесной подстилкой, и они погрузились в темноту. Ветки и черные листья начинали биться о внешнюю поверхность машины. Вегас испытывал чувство мелкого удовлетворения, представляя, какой урон эта поездка нанесет одному из дорогих и роскошных автомобилей его кузена.       Через некоторое время они пробрались сквозь пышную листву и выехали на подъездную дорожку. Дом темный, но виднелся вдали, нависая безмолвно и грозно. Пит издал тихий звук, который Вегас не мог разобрать, а затем посмотрел в сторону дома так, что казалось, будто это было сделано намеренно.       В груди Вегаса открылась безымянная пустота, которая уже широко зияла. Он старался не смотреть на нее слишком пристально, подталкивая проснувшегося Макао.       Они зашли внутрь. Водитель помог им с сумками, а затем быстро ушел, кивнув почти вежливо. Вегас не думал, что ему далеко ехать. Возможно, он уже прикоснулся пальцем к наушнику, устанавливая периметр и возвращаясь к повороту. В конце концов, они все еще находились в ловушке — просто в другом месте.       — Позже, хиа, Пи’Пит, — сказал Макао, зевая, все еще немного вялый после сна в машине. Он неопределенно помахал им рукой и направился в сторону коридора, предположительно, чтобы найти кровать и завалиться на нее. Он всегда легко засыпал. Это одно из самых величайших достижений Вегаса.       Вегас перевел взгляд на Пита, который не смотрел на него. С тех пор как он покинул комплекс, он не произнес больше нескольких слов, и ни одно из них не было настоящим.       — Пит, — начал Вегас, и это был не вопрос, но Пит наклонил голову в его сторону, как будто так оно и было. Он все еще не решался встретиться взглядом с Вегасом. Когда мужчина не продолжил, Пит улыбнулся. Он выглядел усталым, его лицо было изможденным и осунувшимся. Улыбка не отражалась в его глазах. Вегас хотел схватить лицо Пита и заставить его посмотреть на него, но не сделал этого. Его кожу покалывало от беспокойства.       Наступило долгое, неловкое молчание. Пит нарушил его.       — Давай просто ляжем спать, — сказал он, и голос у него был грубый. Он не разговаривал весь день. Вегас только и смог, что кивнуть, а беспокойство настойчиво пробиралось ему под ребра.       Они вместе добрались до одной из спален. Вегас никогда раньше в ней не останавливался. На этот раз незнакомая нейтральность почти успокаивала. Хотя он знал, где хранилось оружие, в каждой комнате каждого небольшого семейного дома Побочной семьи, но он не спешил его доставать.       Пит медленно разделся и переоделся в пижаму. Он без лишних слов лег в постель, подтягивая одеяло к груди. Вегас колебался, не уверенный в том, что его примут, как никогда за последние месяцы. Тошнотворное чувство неопределенности парализовало его. Он ненавидел это.       Он сделал паузу, достаточную для того, чтобы Пит наконец посмотрел на него. Он все еще молчал, но в его глазах читался вопрос. Он оставил достаточно места на кровати, чтобы Вегас мог легко поместиться. Вегас забрался следом за ним, слишком трусливый, чтобы выразить словами свое беспокойство.       Пит свернулся калачиком на боку, отвернувшись от Вегаса. Когда Вегас подвинулся ближе, настолько близко, что обхватил его рукой за талию, он вздохнул и не отстранился.       Дыхание Пита быстро выровнялось, а Вегас долго не мог заснуть. …       На следующее утро рассвет был ярким и теплым. Оркестр птиц и насекомых и пронзительный крик макак оглушали даже через окно. Бангкок казался невероятно далеким.       Вегас проснулся один, одеяла давно остыли. На мгновение ледяной страх охватил его сердце, хотя рационально он понимал, что Пит не мог уйти далеко. С одной стороны, они под охраной. Но, с другой стороны, он не думал, что Пит вот так просто уйдет. Не сказав ничего. Он должен в это поверить. Он должен.       Он нашел Пита все еще в пижаме, пьющим кофе на залитой солнцем кухне. Макао сидел, ссутулившись, за стойкой со своим напитком и играл в какую-то дурацкую игру на телефоне. На столешнице стояла третья чашка. Пит не очень хорошо готовил, но кофе у него получался отличный.       Вегас взял чашку с тихим шепотом благодарности и, прислонившись бедром к стойке, сделал глоток. Пит улыбнулся ему, но он все еще выглядел немного замкнутым, бледным и неуверенным.       — Что вы, ребята, делаете сегодня? — спросил Макао. Он не поднимал глаз от своего телефона.       — Осмотримся, наверное, больше нечем заняться, — ответил Вегас, сохраняя нейтральный голос и наблюдая за Питом краем глаза.       — Ах да, ты, наверное, не был здесь раньше, да, Пи’Пит? Работа на Главную семью и все такое, — сказал Макао, бросив взгляд на Пита, но тут же вернувшись к своей игре, и это действительно невероятно, насколько он был искусен в том, чтобы задеть самые чувствительные нервы, даже не собираясь этого делать. Этот талант пригодился бы Вегасу, если бы мысль о присоединении Макао к семейному бизнесу не вызывала у него рвотных позывов.       Пит почти незаметно вздрогнул, а затем улыбнулся, широко и беззаботно. Он ужасный лжец. Вегасу придется что-то придумать.       — Да, именно так, — начал он, как раз когда Пит хмыкнул, звуча необъяснимо виновато.       Почувствовав его тон, Макао оторвал взгляд от телефона. Он переводил взгляд с Вегаса на Пита, и глаза тут же сузились в подозрении. Вегас старался сохранить невозмутимое выражение лица, но не был уверен, что ему это удалось.       — Да, — в конце концов сказал Макао, растягивая слово. В его голосе звучало сочетание подростковой снисходительности и врожденной проницательности, из-за которой Вегас раньше не мог ничего держать в себе. Его взгляд был устремлен на Пита, который выглядел еще более неловко, чем когда его активно пытали в этом самом доме. — Вы, ребята, определенно что-то скрываете. Но я не буду в это вникать. Еще слишком рано.       После еще одного долгого, глубоко недоверчивого взгляда Макао закатил глаза и снова вернулся к своему телефону. Он пробормотал проклятия, когда что-то на его экране почти сразу же взорвалось.       Вегас выдохнул с тихим облегчением. Боковым зрением он увидел, как Пит сделал то же самое. Несмотря ни на что, ему хотелось улыбнуться. …       Дело в том, что Вегас не знал, что делать.       Они не ссорились. Они спали в одной постели каждую ночь. Пит разрешал Вегасу готовить для него: пад кра пао му, сом тум и кхао сой. Очевидно, что все в порядке.       За исключением того, что явно что-то было не так.       Пит затих. Он бродил по дому, заглядывая то в комнаты, которые видел раньше, то в те, в которых еще не бывал. Он трогал вещи осторожными, сдержанными руками. Его улыбки были маленькими и рассеянными, его мысли были явно где-то в другом месте. Его ответы приходили с некоторой задержкой, как будто внешнему миру требовалось время, чтобы проникнуть в его мозг.       Они не занимались сексом с момента прибытия сюда. Вегас был слишком труслив, чтобы настаивать.       Он не хотел признаваться в этом даже себе, но его пугало, что Пит отстранялся. Он не мог этого вынести. Паника подкатывала к горлу каждый раз, когда он замечал увеличивающуюся пропасть между ними, каждый раз, когда он заставлял себя задуматься о реальности причиненной им боли. Она разъедала его, приторная, едкая и неотвратимая. Он чувствовал, что все больше и больше погибал.       Вегас хотел заковать Пита в кандалы. Он хотел крепко обхватить шею Пита и встряхнуть его. Он хотел пробить себе путь в грудную клетку Пита и остаться там, чтобы его нельзя было вырвать, чтобы ему было тепло, уютно и безопасно. Он хотел рассечь Пита, как лезвием.       Но вместо этого он наблюдал, как Пит знакомился с домом так, как никогда раньше. Вегас не знал, заходил ли он снова в ту комнату, в которой был в прошлый раз, и не мог заставить себя спросить. Чувство вины — его постоянный спутник, который преследовал его, как настойчивый страж.       Он знал, что Макао тоже заметил это. Его младший брат наблюдал за ними с беспокойством на бровях и догадками в глазах. Это заставило его выглядеть взрослее, чем он был на самом деле. Вегасу это не нравилось.       Со дня на день Пит уйдет. Он заберет с собой сердце Вегаса, каким бы жалким и ненужным оно ни было. Вегас знал это, пытался смириться с этим, пытался сломить собственное сопротивление всеми возможными способами. Он не был уверен, что сможет отпустить Пита.       Его пальцы чесались и зудели от желания уничтожить или соединить. …       Снова шел дождь, теплый, обильный, нескончаемый. Журчание воды такое громкое, что казалось, будто находишься под водой. Гладкая серебристая гладь воды еще больше сковывала их.       Вдалеке раздавались раскаты грома.       Пит сидел в гостиной и листал, похоже, один из старых комиксов Макао. На нем была выцветшая зеленая рубашка, которая выглядела невероятно мягкой. Его полупустая чашка кофе стояла на столе, забытая, давно остывшая.       Пит перевернул страницу, явно не читая. Он не поднимал глаз уже как минимум полчаса. Синяки, оставленные Вегасом на его горле в их последнюю ночь в Бангкоке, начинали исчезать.       По какой-то причине он до сих пор не ушел.       Если Вегас будет продолжать смотреть на него, он сделает что-нибудь непозволительное, например, закричит, заплачет или разобьет что-нибудь, причинит боль. Он заставил себя встать и выйти в коридор. Он не понимал, куда идет, пока уже не проскользнул в дверь.       Комната выглядела точно так же, как он ее оставил, и это удивило, хотя и не должно. Здесь никого не было с тех пор, как он целую жизнь назад отправился в бар «Хам». Вероятно, те, кто охранял их убежища, погибли во время рейда или попытали счастья выбраться наружу. Вегас почти надеялся, что им это удалось.       Он сел на кровать и оглядел тусклую комнату. Его взгляд беспомощно цеплялся за цепи: вольер для ежей стоял пустой и бесцельный, ящик-сундук был прислонен к стене, сверху брошена дурацкая книга Пита о типах личности. Если присмотреться, Вегас сможет различить темные пятна крови Пита, капнувшие на пол.       Он не двигался.       Находиться в этой комнате больно, то тупо, то остро, как будто он копался большим пальцем в незаживающей ране. Он не имел права на эти чувства. Но они все равно поглощали его.       Воспоминания нахлынули на него, как волна, врезаясь друг в друга, смешались в катаклизме неуместной скорби. Давление накатывало на глаза, тошнотворное и неотвратимое, но он не позволял себе заплакать.       Он помнил, как настороженно смотрел на него Пит в этой комнате. Он помнил, с каким трепетом сорвал маску и увидел настоящего Пита, яростного и несломленного. Пит уже много лет находился на краю своей орбиты, но впервые Вегас посмотрел на него и увидел человека, а не пешку.       Он помнил, как испытывал дикое облегчение, когда яростно набрасывался на Пита, не сдерживая себя, и видел, как в его глазах вспыхнуло яростное неповиновение. Злобную радость от осознания того, что Пит выдержит, возьмет его, обнажит зубы и рассмеется ему в лицо, издевательски и абсолютно бесстрашно. Он помнил, что чувствовал себя почти маниакально от этого, от того, что вымещал свою злость на том, кто сопротивлялся, даже вот так, даже когда ему некуда было идти и руки были связаны над головой.       Помнил, как упало его сердце, а потом продолжало падать, когда он обнаружил Пита, скорчившегося у кровати, лихорадочного и не реагирующего, когда кровь вяло сочилась из уродливых ран. Помнил, как жар его гнева погас в мгновение ока, сменившись ледяной неизбывной хваткой страха.       Он помнил, как ухаживал за Питом, или пытался ухаживать. Пит был на удивление тяжелым, когда Вегас его поднимал, бинты не держались на месте, а Пит не просыпался, чтобы принять антибиотики. Вегас вспоминал, как не раз плакал от страха и разочарования, пытаясь переложить нежелающее сотрудничать тело Пита в более удобное положение. Его собственное тело было напряженным и неуклюжим от паники. Его отчаянные руки дрожали, когда он очищал раны, менял повязки и втирал мази на израненной коже Пита, учась быть нежным.       Он помнил удушливое облегчение, когда увидел, что глаза Пита наконец открылись, немного мутные от боли, но в остальном ясные.       Он помнил спокойный, тихий голос Пита, его незаслуженное терпение, его острый взгляд. Помнил, с какой почти хирургической точностью Пит находил самые нежные места, на которые можно было надавить, и давил, не жестоко, но неуклонно, принося боль, но и облегчение. Как он отказывался вздрагивать, прятаться или отворачиваться, не поддаваясь препятствиям, которые Вегас ставил на его пути.       Он помнил, как слова Пита впились ему в ребра, начали распутывать древнюю боль, туго и стыдливо свернувшуюся в груди Вегаса.       Он помнил, как Пит уступил ему, словно был создан для этого, сдался изящно, честно и искренне. Груз его доверия был непомерным, но Вегас нес его с готовностью. Это был момент, который казался украденным, подвешенным во времени — момент ясности, преданности, парящей, безрассудной радости. Он помнил, как в его теле зародилась надежда, хрупкая и юная, но она была.       Он помнил, как Пит ломался, и ломался, и ломался. Вегас начал верить, что он не сделает этого, или не сможет сделать, не от рук Вегаса, но, конечно же, он сделал это. Конечно, сломался. Он помнил угрызения совести, сокрушительные и мгновенные, очищающие его разум от тумана ярости. Помнил, как Пит ушел, все еще отказываясь лгать, все еще отказываясь давать ему обещание, которое он не сможет сдержать.       Вегас возвращался в настоящее со вздохом, больше похожим на всхлип, хотя ему казалось, что он не плачет. Комната давила на него со всех сторон, пустая, удушливая. Дыхание сбилось, дрожащее и неровное, разрывающая горло. Он кусал внутреннюю сторону щеки с такой силой, что чувствовал вкус крови. Он чувствовал себя на краю чего-то пещерного, едкого, бесконечного и чернее ночи. Отчаяние впивалось в него когтями, выжимая досуха.       Снаружи по-прежнему лил проливной дождь. Муссонная погода.       Пит собирался уйти. Когда он это сделает, Вегас упадет. А когда он упадет, он знал, что это поглотит его целиком.       Раздался резкий стук в дверь. В его нетерпеливой каденции Вегас узнал Макао. Его брат не входил, каким-то образом зная, что не стоило вмешиваться, но это был достаточно четкий сигнал.       Приходи в себя.       Вегас встал и нагнулся, чтобы поднять смятую простынь, которая упала на пол. Чувство вины тянулось за ним по пятам, тяжелое, непоколебимое. Он ушел, не оглядываясь. …       Все это произошло после пяти худших дней в жизни Вегаса, а это о многом говорило. Вегас чувствовал себя несчастным. Он не спал с тех пор, как они приехали сюда. Его грудь сжималась при каждом вдохе, а шрамы беспокоили его так, как не беспокоили уже несколько месяцев. Его нервы были расшатаны. Время словно замедлилось до мучительного ползания. Вегас шел ко дну.       День жаркий, душный. Дождь прекратился, по крайней мере, на данный момент. Макао был сослан в летний домик для онлайн-уроков под энергичный, но тщетный протест. Пит слонялся по дому, открывая и закрывая двери и заглядывая в комнаты, наводя порядок или просто убивая время. Вегас наблюдал за Питом, охваченный парализующим страхом. Все его тело дрожало от напряжения.       Пит целеустремленно направился к дверям во внутренний дворик, и сердце Вегаса замерло, а затем упало в желудок. Это иррационально. Он знал, что это иррационально. Но это не останавливало происходящее.       Пит заметил, потому что, конечно же, заметил. Он обернулся.       — Может, прекратишь это делать? — резко, но не совсем сердито произнес он. Его взгляд на Вегаса становился неуютно пристальным.       — Что делать? — ответил Вегас, и его голос звучал хрипло и неуверенно. Он прочистил горло. Его кожа была горячей от желания убежать или пустить кому-нибудь кровь.       — Ждать, когда я уйду, — сказал Пит, и в его голосе проскользнула злость, которой Вегас ждал, но она была не такой, как он ожидал. В основном в голосе Пита звучала усталость. Может быть, немного грусти. — Если бы я хотел уйти, я бы уже сделал это. Ты же знаешь, Порш предложил мне вернуться на работу. Если бы я не хотел быть здесь, я бы не поехал с тобой.       — Ну, может, и не стоило, — жестко произнес Вегас, готовый вспыхнуть от гнева — всегда самое легкое оружие в его арсенале. Он говорил это серьезно, или думал, что говорил. Но все равно это было похоже на ложь.       — Ты не хочешь, чтобы я был здесь? — теперь в голосе Пита звучала обида, которая эффективно гасила пламя гнева Вегаса. Его сердце билось само по себе, тяжело и неровно, как будто он пропустил ступеньку, спускаясь по лестнице.       — Дело не в этом, — ответил он, и это, по крайней мере, было честно. — Но ты не должен быть здесь. Я не должен быть тебе нужен, Пит. — он чувствовал себя истощенным от осознания этого, разорванным на части, сожженным до пепла. Вкус этой правды был горьким на его языке.       — Ты не имеешь права указывать мне, чего я хочу, — сказал Пит вызывающе, ближе к гневу, которого, как знал Вегас, он заслуживал. Его глаза вспыхнули. Он выглядел раскаленным. Красивым. Сильным.       — Я сделал тебе больно, — заставил себя сказать Вегас, хотя ему этого не хотелось, хотя от одной мысли об этом у него сводило живот.       — Да, ты сделал, — ответил Пит. Голос у него спокойный, как само собой разумеющийся факт. Достаточно точный, чтобы быть почти жестоким. Его глаза смотрели на Вегаса, ничего не упуская.       Это больно, как удар, как нож в живот. Вегас вздрогнул. За зубами застыли извинения, бесполезные и тошнотворные, но он не мог заставить себя произнести их. Вегас не умел каяться. Он уже извинился. Пит знал. Он не мог продолжать просить у Пита прощения.       — Я не понимаю, — сказал он вместо этого, и это было ближе к мольбе, чем ему хотелось бы признать. Его голос срывался, он становился жалобным и тихим, слабым. Красивое лицо Пита смягчилось на мгновение, прежде чем его голос обрел решимость.       — Тебе не следует этого понимать. Да, ты причинил мне боль. Я говорю тебе, что это не имеет значения. — не обращая внимания на недоверие Вегаса, он немного повысил голос, продолжая. — Это в прошлом, Вегас, — сказал он ровно и прямо, и это не звучало правильно, не звучало как объяснение, которое Пит явно считал таковым, но это звучало правдиво. Это звучало честно.       — Тогда почему ты отстранился? — он не имел права настаивать, не имел права предъявлять требования, но не мог остановиться. Тревога ледяными пальцами спускалась по позвоночнику, вливая яд в вены.       Пит не притворялся, что не понимал, о чем шла речь, и это, наверное, хорошо, но и не тянул с ответом.       — Мне просто нужно было время, чтобы привыкнуть, Вегас. Я долгое время не жил нигде, кроме комплекса, и этот дом — не то место, которое я бы выбрал для себя. Но после этого? Я в основном ждал, когда ты справишься с собой, — Пит улыбнулся, но улыбка получилась в лучшем случае трепетной и робкой. — Ты понимаешь, что с тех пор, как мы приехали сюда, ты едва прикасался ко мне? Я пытался дать тебе свободу. Но мне надоело ждать. Я выбрал тебя. Теперь мне нужно, чтобы ты выбрал меня.       — Пит, — потрясенно произнес Вегас, его голос стал высоким, рваным и неконтролируемым, а потом он не мог продолжать. Слезы горели в его глазах, грозя упасть. Он стиснул зубы, чтобы сдержать их.       Его отцу было бы неприятно видеть его таким — отчаявшимся и непростительно уязвимым, на грани того, чтобы разбиться о чьи-то ноги. Его отец был бы в ярости.       Его отец был мертв. Вегас видел доказательства этого собственными глазами. Иногда ему казалось, что это ложь, но это правда. Гнев отца не мог коснуться его здесь.       — Вегас, — ответил Пит, и это звучало твердо, как вызов. — Я хочу тебя. Я принадлежу тебе. Ты мне веришь?       — Всегда, Пит, — ответил Вегас, не выдержав. Было больно говорить. Верить Питу — не проблема. Проблема в том, что он не верил себе.       — Тогда покажи мне, — сказал Пит, и под разочарованием скрывалось что-то немного потрепанное, немного испуганное и неуверенное. — Заяви на меня права. Сделай меня своим. Пожалуйста, Вегас.       Вот и все. Будь Пит менее честным человеком, Вегас заподозрил бы его в манипуляциях, в использовании брешей в броне Вегаса как части какой-то уловки, но Пит — лучший человек, чем Вегас когда-либо будет. В его нутре забрезжила надежда, слабая, но реальная.       Чего бы ни был достоин или не достоин Вегас, чего бы он ни заслуживал или не заслуживал, у него не было сил отказать Питу. Если Пит хотел его, зная, на что он способен; если он просил об этом с открытыми глазами и развязанными руками; если он каким-то образом обманывал себя, чтобы забыть о боли, которую причинил Вегас, то так тому и быть.       — Хорошо, Пит, — ответил он и наблюдал, как Пит зажмурился от облегчения, как он подался вперед, как опустились его плечи, как искренняя улыбка озарила его лицо.       В конце концов, это самая естественная вещь в мире — пересечь комнату и заключить Пита в объятия. Пит легко согласился, вздыхая. Находясь так близко, Вегас чувствовал, как он дрожал.       — Прости меня, — прошептал Вегас в шею Пита, теплую и близкую, не понимая, почему слова пришли сейчас, а не раньше. Он немного отстранился, чтобы посмотреть на него, и взгляд Пита стал темным и тяжелым. Серьезным.       Вегас приоткрыл рот Пита, а затем поцеловал его, медленно, но грязно, одной рукой обхватывая его челюсть, а другой скользя по его талии, чтобы найти поясницу. Пит издал тихий, полный желания стон и позволил поглотить себя, уступая контроль с невозможной легкостью.       Вегас хотел поглотить его. Хотел нагнуть его, раздвинуть, вскрыть, безжалостно разделить на части. Хотел дать ему все, что ему было нужно.       Он разорвал поцелуй. Пит покачивался в его объятиях. Его глаза, когда они снова открылись, были широкими, спокойными и темными. Он уже выглядел немного затуманенным, немного мечтательным, немного ошеломленным. Пьянящий прилив доверия будоражил нервы Вегаса.       — Спальня, — решил Вегас и взял Пита за руку. Когда он начал вести их по коридору, Пит беспрекословно следовал за ним, прижимаясь к нему сильнее, чем обычно.       В спальню сквозь жалюзи проникал золотистый солнечный свет. Кровать была не заправлена, простыни смяты от их веса. Зеленая рубашка Пита бессистемно брошена на спинку стула, как и две пары его собственных брюк. Комната выглядела обжитой, заметил Вегас. Приглашающе. Их.       Это открытие сбило с толку, хотя, возможно, так и должно быть.       — Вегас, — позвал Пит, тихо и негромко, наполовину с вопросом, наполовину с мольбой, и это вырвало Вегаса из раздумий. Он снова притянул Пита к себе, впился в его красивые губы с чем-то близким к жестокости, ближе к жадности. Он целовал шею Пита, оставляя свежие метки в нежную кожу, пробуя языком бешеный пульс. Он смаковал каждый крошечный, задыхающийся стон Пита.       В конце концов Вегас вернул свое внимание к лицу Пита. Он провел языком по губам Пита, приближаясь к нему почти вплотную, чтобы поцеловать, но не сокращая расстояние, и улыбнулся, когда Пит заскулил в явном разочаровании.              — Встань на колени, — сказал Вегас прямо в полные надежды губы Пита, и Пит встал. Он опустился на колени с душераздирающей грацией, скрещивая руки за спиной, словно инстинкт. Его поза была безупречна. Его вид врезался в Вегаса, как грузовик, как это всегда было и будет. Готовая покорность Пита — бесценный, ошеломляющий дар. Ответственность за его капитуляцию идеально ложилась в раскрытые руки Вегаса.              Пит смотрел на него сверху, терпеливо ожидая указаний. Он опустился вниз быстрее, чем Вегас мог даже поверить. От этого захватывало дух. Вегас протянул руку, чтобы провести по тонким линиям лица Пита, и наблюдал, как Пит уткнулся носом в его ладонь с довольным урчанием. Его сердце болезненно сжималось в груди.              — Ты такой красивый, — сказал он Питу. — У тебя все так хорошо получается, — полупьяный от того, как искренне реагировал на него Пит, какие звуки вырывались наружу.              Он был так головокружительно тверд, что становилось больно. В его нутре зияла яма дикого голода. Дикий рев его крови оглушал уши.              — Я люблю тебя, Пит, — сказал Вегас, низко и пылко, и это звучало как клятва, потому что так оно и было. Пит издал сладостный звук в глубине горла, продолжая наблюдать за ним.              Вегас потянулся к молнии, расстегивая ее ровно на столько, чтобы освободить свой ноющий член. Дыхание Пита сбилось, глаза потемнели, когда он наклонился вперед. Без спроса Вегас открыл его рот, розовый, влажный и манящий.              Вегас прикусил язык, чтобы не выругаться, уже наполовину сойдя с ума. Он стучал головкой члена по нижней губе Пита и снова ругался, когда Пит стонал без слов и наклонился, высунув язык, чтобы подразнить его. Вегас сделал глубокий, успокаивающий вдох; цепляясь за контроль кровоточащими руками.              Он начал вводить в Пита свой член, вводя его все глубже, неустанно, так, как, как он знал, нужно Питу, и это было так одуряюще хорошо, что он сразу увидел звезды. Он чувствовал, как Пит сглатывал вокруг него, пытаясь побороть рвотный рефлекс, полностью сосредоточившись на нем. Пит хныкал и приоткрыл рот, чтобы впустить его, стараясь не задохнуться и не совсем справляясь. Его руки упирались в бедра Вегаса, удерживая его рядом. Он разрывался. Его рот нечестив, горяч, как клеймо.              — Блять, — выругался Вегас, грубо, потрясенно. Было почти невозможно удержаться от того, чтобы не зарыться в сжимающееся горло Пита, бездумно гонясь за своей разрядкой. Он знал, что Пит тоже был бы рад этому. И все же он заставил себя дышать через силу. — Ты такой хороший, Пит, — сказал он низко, почти благоговейно, — Такой хороший послушный питомец, так хорошо принимаешь меня, позволяешь мне делать все, что я захочу… — и Пит стонет, стонет и пытается заглотить его, пуская слюни, полностью раскрывшись. Он так великолепен, всегда, всегда, но особенно вот так, как сейчас.              Это слишком хорошо, слишком сильно. Он уже был слишком близко. Вегас запустил одну руку в волосы Пита и оттащил его от своего напряженного члена, чуть сильнее, чем нужно, зная, что Пит наслаждался этим ощущением. Пит издал обессиленный звук, наполовину растерянный, наполовину протестующий, но не сопротивлялся. Его беспрекословное подчинение наполнило грудь Вегаса мучительным теплом.              Пит снова захныкал, жалобно и пронзительно. В его голосе слышалась хрипотца, от которой по спине Вегаса пробежала темная дрожь удовлетворения. Он молча провел пальцами по голове Пита, успокаивая его. Он не был намерен оставлять Пита пустым надолго.              — Раздевайся и ложись на кровать, — сказал он, заставляя свой голос стать ровным, а затем, когда Пит, не двигаясь, смотрел на него, перешел на опасный, как он знал, тон. — Мне нужно повторять?              Пит пытается подчиниться, неуклюже и нескоординированно, каким он бывает только в таких случаях. Вегас снимает с себя одежду почти без всякой задней мысли, все его голодное внимание приковано к Питу. Он окинул взглядом по обнаженным частям тела Пита, по изящным крыльям лопаток, по изгибам спины, по впадине талии, по восхитительно пышному изгибу задницы. Пит не отличался крепким телосложением, но Вегас знал, какая жилистая сила скрывалась в этих непритязательных конечностях, и доверял ему свою жизнь.              Выполнив свою задачу, Пит сел на кровать и ждал, глядя на него. Его член упирался в голый живот, покрасневший и покрытый бисером спермы на кончике, но Пит, кажется, забыл об этом. Его глаза, широко раскрытые и темные от потребности, смотрели на него. Вегас проглотил стон. Сердце колотилось о ребра. Возбуждение низко и настойчиво билось в его нутре.              — Хороший мальчик, — сказал он, чтобы увидеть, как Пит среагировал на одобрение в его тоне, и присоединился к нему на кровати. Он перевернул Пита на спину и заполз на него, близко, требовательно, прижимаясь к нему всем телом. Он чувствовал, как что-то дрожащее в нем окончательно успокаивалось, когда Пит сразу же расслабился и стал открытым и приветливым под его весом.              Они прижимались друг к другу, дышали одним воздухом, их разгоряченные тела соприкасались. Вегас одной рукой завел себе за голову не сопротивляющиеся запястья Пита, а другой прижался к его горлу. Его прикосновение было легким, незначительным, едва уловимым. Дыхание Пита сбилось, затем участилось. Его пульс нетерпеливо подрагивал под кончиками пальцев Вегаса.              Пит уже приятно парил. Вегас наблюдал, как он погружался в него, медленно и сладко, как мед. Его член неуклонно истекал, и все сильнее упирался в бедро Вегаса. Когда мужчина придвинулся к нему, Пит издал обиженный звук во влажном пространстве между ними. Вегас прижался поцелуем к грешному выступу его искусанной поцелуями нижней губы в бессловесном извинении, затем еще и еще. Пит вздыхал ему в рот, дрожащий и мягкий. Позволял себя целовать.              Вегас заставлял себя не торопиться. Он целовал уголок рта Пита, его ямочку на щеке, острый край челюсти, мягкую нижнюю часть подбородка; опустился ниже, чтобы провести зубами по чувствительному месту на шее Пита, задерживаясь, вдыхая его запах. Пит слабо хныкал и откидывал голову в сторону, чтобы обнажить больше кожи для прикосновений Вегаса. Он не отрывал руку Вегаса от своего горла. Дрожь его дыхания заставляла что-то горячее и собственническое радостно разгораться в груди Вегаса.              Вегас опустил нос к впадинке у основания горла Пита, облизывая розовеющий шрам от ремня, поднимающийся к ключице, предъявляя свои права. Пит опустил одну руку на плечо Вегаса, а затем впился ногтями — идеальная вспышка боли, вызывающая ответное желание.              Вегасу нравилось в Пите все: и его знающие глаза, и тонкие пальцы с заслуженными мозолями, и его бесстрашный язык. От его хладнокровия и безжалостного понимания до того, как он поддавался, умоляя, чтобы его трахнули. Вегас любил его, любил, любил. Надеется, что этого будет достаточно.              Пит издал еще один бездумный звук из глубины горла. Он звучал подавленно, задыхаясь, опустошенно; похоже, он разрывался. Вегас поднял глаза — Пит плакал, невинно, беззвучные слезы текли по его волосам.              Пит почти никогда не плакал. У Вегаса замерло сердце. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, что угодно, проверить Пита, или начать плакать самому, или попросить прощения за то, что он сделал не так. Паника сжала его сердце, грозя разбить его на части.              Но прежде чем он успел облечь свои мечущиеся мысли в слова, Пит крепко сжал его, притянув к себе. Его грудь тяжело билась о грудь Вегаса. Его глаза были затуманены и бесконечны. Он выглядел уничтоженным, разрушенным и прекрасным, а на щеках блестели дорожки слез.              — Вегас, — задыхался он, голос срывался на отчаянный всхлип. — Вегас, Вегас, не останавливайся, — и это было достаточно ясно.              Вегас всегда хотел дать Питу то, что ему было нужно. Уступая без слов, он чуть сильнее сжал руку вокруг уязвимого горла Пита. Чувствовал, как Пит расслабился в ответ на его безжалостное требование.              — Раздвинь для меня ноги, малыш, — сказал Вегас и прижался ртом к пульсу, бьющемуся на шее Пита, не совсем прикусывая. Ему пришлось глотать собственные слезы, когда Пит издал еще один сухой, облегченный всхлип и повиновался, с радостью освобождая ему место. — Хорошо, очень хорошо, — похвалил Вегас, его голос дрожал, и он говорил это со всей искренностью.              Ему пришлось отпустить горло Пита, чтобы найти смазку и смазать пальцы. Пит снова поднял руки над головой, скрещивая запястья, его глаза были влажными и теплыми. Он не совсем улыбался, но в его терпеливом взгляде было что-то такое, что напоминало Вегасу о солнце.              Вегас легонько провел пальцем по тугой дырочке Пита, а затем ввел внутрь один скользкий палец, пробираясь к его простате. Пит вздохнул, уступая и насыщаясь. Ему не была нужна подготовка, но ему нравилось чувствовать себя открытым, а Вегасу нравилось наблюдать за этим. Обнаженные эмоции, мелькающие на выразительном лице Пита, поражали воображение, сколько бы раз он ни видел это раньше.              Когда Вегас убрал палец, Пит издал невнятный звук протеста. Он выглядел ошеломленным и немного потерянным. Вегас говорил какую-то негромкую бессмыслицу, мягкую и успокаивающую. Его рука дрожала, когда он смазывал себя, и даже малейшее трение заставило его шипеть.              Вегас подтолкнул головку своего члена к входу Пита, выпрямляясь. Ждал. Пит наклонил бедра в неоспоримом приглашении. Его зубы впились в припухшую нижнюю губу. Кажется, он затаил дыхание.              Пит готов к нему. Вегас знал это, знал, знал. Он садится за руль, и это похоже на возвращение домой.              Звук, который издал Пит, был настолько благодарен, что почти неприличен. Он расслабленно откидывается на кровать, выгибая спину. Его дыхание сбилось на приблизительном произнесении имени Вегаса, глаза закрывались, когда он позволил себе разделиться на части.              Вегас достиг предела, глубоко и верно, так близко, как только мог. Но все равно недостаточно близко. Он хотел, чтобы Пит был под его кожей, между ребрами, у позвоночника, в сердце; он хотел, чтобы Пит был так близко, что их нельзя будет оторвать друг от друга.              Ритм, в который они вошли, медленный, настолько медленный, что почти невыносим. Время становилось скользким и неосязаемым, беззвучно плывя по течению. Что-то в этом моменте казалось хрупким. Священным.              — Я люблю тебя, — дышал Вегас, снова близкий к слезам, — Я люблю тебя, я люблю тебя, — благоговейно, как мантра, тяжело, как проклятие. Он все глубже и глубже погружался в бархатистый жар, растягивая его. Сердцебиение гулко отдавалось в ушах.              Вегас целовал Пита снова и снова, кусая его за губы, пуская кровь. Пит вздрагивал и откидывал назад бедра, жестоко сжимаясь вокруг него. Пит кусал его в ответ, впиваясь острыми зубами в губу Вегаса, удерживая его на привязи и в безопасности.              Вегас опирался большей частью своего веса на одну руку, держа себя немного в стороне от тела Пита. Он просунул руку между ними, чтобы взять в руки непростительно запущенный член Пита, и начал дрочить его в такт своим толчкам, увлекая за собой.              Пит вскрикнул и опустил одну из своих изящных рук вниз, чтобы коснуться горла, надавливая на то место, где раньше была рука Вегаса. Его дыхание сбилось от восхитительного давления, и Вегас едва не захлебнулся стоном. Молния неистового голода пронзила его позвоночник.              Он чувствовал, что Пит был уже близко. Он все крепче сжимал Вегаса, его дыхание становилось неровным и хаотичным, неконтролируемым. Он был почти у цели, стоя на краю. Ему нужен был лишь небольшой толчок.              — Малыш, — сказал Вегас, обхватив запястьем член Пита, уговаривая и чуть ли не подначивая. — Давай, кончи для меня. — и Пит кончил. Он кончил на себя и в кулак Вегаса с бесстыдным, протяжным криком. Он выглядел невероятно. Он выглядел разбитым.              Все еще содрогаясь от оргазма, Пит обхватил ногами бедра Вегаса, не давая ему отстраниться. Он протягивает руку, чтобы коснуться лица Вегаса дрожащей рукой, обводя его скулы, подбородок, линии рта, и в его глазах появилась улыбка. Иногда он наслаждался чрезмерной стимуляцией — почти нуждался в ней. Вегас ни в чем ему не отказывал.              Он продолжал двигаться, безуспешно пытаясь сохранить ритм, несмотря на свой угасающий контроль, наслаждаясь тихими звуками удовольствия-боли, которые он вырывал из Пита. Он кончил раньше, чем был готов, и с рваным стоном погрузился в Пита, отходя от оргазма.              Оргазм затянул его в свою пучину, топил. За его невидящими глазами вспыхнули звезды. Мир растворился в близости и тепле.              Вегас медленно пришел в себя. Он, поморщившись, отстранился, игнорируя рефлекторный прилив желания, когда Пит издал стон, в котором смешались удовлетворение и дискомфорт от этого ощущения. Вегас опустился рядом с Питом и притянул его к себе, не обращая внимания на то, что они оба были потными и выглядели отвратительно. Он приведет себя в порядок позже. Пока же он не мог вынести ни единого сантиметра пространства между ними. Он прижался поцелуем к обнаженному плечу Пита, затем к его челюсти, подбородку, губам, беспорядочно и не по центру.              — Хороший мальчик, — сказал Пит, подражая Вегасу, а потом засмеялся, открыто, расслабленно и счастливо. Он схватил Вегаса за руку и улыбнулся во все лицо, выглядя блаженным и почти пьяным, как в первый раз, но еще прекраснее.              Сердце Вегаса подпрыгнуло. На этот раз он улыбнулся в ответ от всей души.