чистые

хелейна — топот ног многоножки. хелейна — стрёкот трения её чёрных гладких пластин. хелейна за отца держится и едва к алтарю ползёт, и на эйгона не смотрит и по сторонам не глядит. хелейна — себе на уме, глаза у неё под ногами, на пути собственном и у богов в руках. эйгон в ответ на неё не смотрит. эйгон только голову выше тянет, кладёт её в горизонталь, чтобы не видеть сестры и всего, что на горизонте. эйгон думает, как относятся к этому боги, в чьём доме они сейчас собрались? эйгон бывал здесь с матерью, и та учила его мольбам. алисента учила мольбам всех и каждого — ведь так было заведено. эйгон никогда не спрашивал, верит ли она где-то у себя в сердце, пока стоит на коленях, жжёт свечи, возводит очи свои к каменным небесам. эйгон не спрашивал — ему на богов было всё равно. эйгон стоит без плаща. у хелейны вместо — сложенные вдоль хребтины крылья. к чему им обмен, коль утроба их матери была им постелью и пологом? септон произносит молитвы, а эйгон только и может, что с ужасом думать, как придётся ему сестру целовать. остальное будет уже неважно — лишь бы напиться да посильней. у хелейны губы сжаты, рот на замок закрыт — ни тебе пророчеств, ни тебе ереси, ни тебе мягкой плоти розового языка. эйгон сестру в эту нитку клюёт, подавившись обетами, подавившись клятвой, подавившись их собственным родством. эйгона тошнит. пир мимо него проходит маревом, пир у него перед глазами мажется, пока мать с отцом подгнивающим, кажется, улыбаются, делают вид, что удовлетворены. хелейна сидит рядом, лапками тонкими перебирает, но ничего не ест. боится, что вырвет, как только он коснётся её в желании плотских утех, но какая будет утеха в том, когда сестра под тобой, но никак не жена? сестра — но как будто исчадье. сестра, но как будто — проклятье богов. хелейна — преддверие пекла. хелейна — одна из семи. эйгон знает, что делать с женщиной себе во благо, но не знает, что делать с сестрой, что на него больше не смотрит — и вряд ли когда-нибудь взглянет вновь. эйгон смердит проказой, эйгон смердит грехом, эйгон взбирается сверху, но хелейна — не его дракон. голова её только профилем на подушке вырезана, эйгон думает, лишь бы в кромке глаза не углядеть слёз. эйгон думает, запоздало и туго думает, что сестру неплохо бы размять, но не сможет он, не выйдет её поцеловать. эйгон готовится к боли, эйгон готовится к сухому и жгучему трению, эйгон намерен хоть как-то спастись слюной, но рту у него так же сухо, как у сестры между ног. эйгон больше не может пытаться, эйгону кажется, у сестры больше, чем просто пара ног. эйгон вниз к изножью сползает, опадая и выдыхая, морщась и за голову берясь. — эйгон? — зовёт хелейна, голову наконец повернув. она не сопротивлялась, она и слова не сказала матери в ответ, и теперь лежала, покорная и податливая, но эйгон не мог. она была будто нездешней, с ним не родственной, будто чужой со своими присказками. видела ли она, что её ждёт? сумела ли разгадать? — в пекло, — ворочает эйгон разбухшим языком, за кинжал со стола хватается и чертит линию себе над мраморным бедром.

***

травить бастардов рейниры вошло у них с эймондом в привычку. травить бастардов рейниры было их семейной традицией. эймонд, кажется, даже имел на это хоть какое-то мало-мальское право, сверкая чёрным, матовым, огромным глазом своим — чёрным, матовым и пустым. травить бастардов рейниры было необходимостью — так травят саранчу, лишь бы хлеб она не пожрала, так травят тлю, лишь бы урожай был цел. они собираются на ужине — дети ради отца, исполняют его волю, покорно и верно, но почему должны они делать хоть что-то ради него? отец он здесь лишь рейнире, а для всех остальных только сеятель. эйгон не помнит, но ему говорили, какой пир устроили на его двухлетие. эйгон не знает и ему не говорили — в этот день рейнира стала избранницей богов. эйгон, выпив вина, склоняется направо к джейсу и принимается язвить. они с эймондом имеют на это право, и эйгон за то не чувствует никакой вины. эйгон глазами стреляет в бейлу, в бейлу из валирийской крови, встаёт со стула и идёт издеваться к ней. хелейна на месте своём сидит неровно, почти скукожившись, и россказни свои бормочет, и вина почти не пьёт. эйгон привычно морщится, когда она поднимается рядом и произносит тост. он глаза к потолку возводит, пока дядя его смеётся, пока дед его тост одобряет, и чувствует, как медленно-медленно, где-то в самой глубине синих жил у него закипает кровь. бастард рейниры берёт хелейну танцевать. она улыбчиво радуется, упархивает в след за ним, пока эйгон туго поворачивается и пристально на танцы эти странные глядит. хелейна, кажется, счастлива. хелейна зелёным кузнечиком со стрёкотом скачет туда и сюда. эйгон не видит в ней женщины. эйгон видит только несчастное и сломленное дитя, которого игнорирует нерадивый муж. разве что не в минуты пьянства. но чего ещё хелейне от него хотеть? эйгон едва головой крутит, на брата глядя тайно, исподтишка. эймонд вслед за кубком поднятым встаёт и сам. они устраивают драку и бастардов рейниры прижимают к земле головой. они устраивают драку — но отец их этого не видит, увы. хелейна, к деду под крыло сбившись, смотрит на склоку потеряно и устало, как будто привычно, как будто снова видела это в своих маковых снах. эйгон, дочерей деймона оттесняя, смотрит хелейне в бледные глаза. она молчит, только губы как-то странно сжимает, мелко-мелко, а после уходит, головой разочарованно качнув. эйгон глядит ей в след и не видит в ней женщины. эйгон глядит ей вслед и понять не может, как посмела она принять подачку, принять эту милостыню, принять — бастарда их на половину сестры. эйгон не слушает выволочку. эйгону на сегодня уже достаточно — он своей матери уже не сын. он хватает вино и кубок и бредёт в покои к себе, но на полпути сворачивает, несомое в коридоре бросает и стучится в дверь к своей настоящей, своей истинной сестре. эйгон не ждёт ответа, эйгон просто толкает дверь. эйгон сегодня так уже сделал — взял не спросив, взял не услышав, взял — потому что мог этого хотеть. эйгон стоит на пороге, пока хелейна, вся в бледно-золотом, серебристый лён по плечам распускает. эйгон, исподлобья на покои её глядя, служанкам кивком головы велит их оставить. он стоит, пока двери за ним не закроются, стоит и широко дышит, как-то весь в плечах покривясь, ждёт, что сестра его пригласит. ждёт? — эйгон? — брови хелейны взлетают, аккуратно и легко. он в её покоях не частый гость и она не знает, как его принять. — тебе ведь меня не хватает, — эйгон ведёт головой и волны белых волос дрожат, — разве нет? они не говорят, они ничего не обсуждают, и последнее, что было у них двоих на устах — имена их детей и вино за ужином из общего штофа. — ты пришёл за долгом? — хелейна звенит, высоко и чисто, звенит хрустальными крыльями переливчатой стрекозы, и руки свои у чрева смыкает, обороняясь. эйгон смотрит на этот её замок, эйгон хмыкает, тихо и едва, половиной лица собираясь. он сестре противен, эйгон знает это наверняка. противен, наверное, даже как брат. эйгон, быть может, противен самому себе, но как может он это в себе перебить? эйгон, зубами клацнув, головой встряхивает и шагает к хелейне ближе. почему всё это зовётся долгом, эйгон понять не мог, но это как будто облегчало ему смысл, как будто облегчало процесс, вместе с тем награждая бременем и придавливая спудом. их долг был зачать наследников — и эйгон всё-таки это смог. но кому они были таким обязаны? народу, родителям, богам? и если последним, то каким именно — своим, валирийским, или здешним, новым, семерым? и кто же тогда из этих богов сильней? — ты бы предпочла делить долг с бастардом нашей сестры, — говорит эйгон, оглядывая её белое, молочное лицо, — верно? у хелейны брови в вопросе ломаются, молоко на лице идёт тонкой и мелкой рябью. её никогда не спрашивали, чего бы ей хотелось, но она всегда знала — ей предстоит участь жены. чьей — было уже не важно. хелейна никогда не ждала любви. — этого бы никогда не случилось, эйгон, — говорит хелейна, так особенно, так участливо имя его выделяя. эй-гон, конец и начало, всё и сразу ничего, жизнь в смерти и в жизни смерть. — о, ты что же, знала? — эйгон кривит рот, ряд ровных зубов выставляя. у отца его по телу ползут страшные язвы и мейстеры не знают, как с ними быть. мейстеры не знают, что язвы эти перекидывались чумой. хелейна качает головой как колыбелью, из-под бровей белёсых на брата, на мужа смотря. — мы просто потанцевали, — говорит хелейна, — только и всего. я не хотела тебя унижать. эйгон не хотел для неё того же, но продолжал это делать с завидным бараньим упорством, продолжал, попирая устои, традиции и разум. всё это, всё, что он делал, всё, что выходило из-под рук его и изо рта, никак не относилось к ней. всё, что творил эйгон, было лишь о нём. эйгон опускает глаза, глядя на золотой переливчатый подол у своих ног. там, под ним, под этой кромкой пены, не было ничего, кроме пола, но эйгон знал — там, под ним, сотня и тысяча тонких и хрустких ног, и по стуку их тихому он сестру всегда сможет определить. рука эйгона дёргается и поднимается ввысь, взлетает подбитой птицей и снова падает, не решаясь коснуться белого сестринского лица. щёки её розоватые, серебром чистым обрамлённые, как свежие персики, как молодые лепестки. эйгон предпочитал не разбирать её по частям, эйгон предпочитал её не разбирать. эйгон думает, как легко было в детстве её касаться, смотреть на неё и просто рядом с ней быть. там ещё не было её сказок, там ещё не было её маковых снов, там ещё не висело над ними долга — там они были ещё чисты. после объявления о помолвке всё перевернулось, всё опрокинулось, стянулось в тонкую нить и заплелось клубком. эйгон на сестру смотреть не мог и предпочитал ранние попойки. эйгон клеймил её пустоголовой и юродивой и уже познавал шлюх. эйгону виделось странным, что эймонд готов был к такому, что эймонд бы это сумел. эйгон думал, брат его родился чистым таргариеном — истинным и законным, и это он должен был первым быть. эйгон, пальцы нервные рывком сжав, руку снова поднимает, но теперь уже мягко, и вперёд её ведёт и замирает, опуская к хелейне на сцепленный замок. руки его не ключ ей. руки его — ей оковы, цепи и кандалы. эйгон пытается сплетение разгладить большим пальцем, не вкладывая в это никаких сил. нежности к шлюхам в нём было куда больше, если нежностью считать отсутствие звериной хватки. эйгон никогда не держал её за руку после септы — ни в беременность, ни в роды, ни потом. этими руками она ласкала всех ползущих тварей, приручала их, мертвила и собирала их по шкафам. этими руками она качала его детей, гладила свою драконицу и касалась ладони бастарда их неверной сестры. эйгон, ладони своей не снимая, поднимает на хелейну глаза. хелейна рук не расцепляет, держит их под сургучной печатью, приваренными, держит — и не размыкает вниз. она смотрит в глаза брату, она смотрит в глаза мужу, но там мутно, как в пришедший шторм, солоно, как от прокушенной губы. ему бы хотелось, чтобы вышла она за джейса? — на ком хотел бы жениться ты? — хелейна аккуратно своими лапками липкими раздвигает эйгону зелёный камзол, звенит задетой цепью и пробирается к нижней рубашке, протыкая её насквозь. не на тебе, думает эйгон, только не на тебе. если бы ему подсунули свинью ряженную, он был бы на это согласен — лишь бы не долг, лишь бы не честь, лишь бы не чистота крови. какой только бог всё это придумал? тот, что давно умер в теле балериона? или же та, что едва теплится ещё в теле вхагар? — теперь неважно, — говорит эйгон и снова тянется вперёд, на сомкнутые руки сестры опираясь. он щекой едва задевает хелейне висок, выдыхает, серебро волос тонкое единственным теплом шевеля, — важно, что ты не досталась бастарду нашей сестры. эйгон щекой худой быстро к виску хелейны прижимается проколом иглы, оставляя там след. ладонь его с кольцом на мизинце соскальзывает и он отступает, провалив наступление, провалил осаду — провалив всё, что только можно было провалить.

***

эйгон лбом горячечным в резные двери упирается и выдыхает от тошноты, мучившей его весь вечер, а теперь ещё и ночь. эйгона бьёт в лихорадке, эйгон весь пылает, но никак не может сгореть до конца. эйгон всё ещё таргариен, но уже не первый имени своего. эйгон всегда думал, то была насмешка отца, то было неоправданные его ожидания, бремя, которым его наградили. то было его треклятое имя — имя не завоевателя, но жалкого слизняка. за эйгоном теперь следят пуще глаза даже в как будто бы спящем замке. эйгон теперь не может даже вздохнуть — но что будет дальше, что будет завтра, когда на голову ему опустят украденный у сестры наполовину венец? эйгон не знает. эйгону страшно представить. эйгону кажется, народ поднимет бунт и он будет свергнут, не просидев на троне и дня. эйгон скребётся по резьбе, сжимает ручки и тихо толкает двери внутрь. у сестры в покоях темно и пахнет льном. у жены в покоях тихо, но трескотня. эйгон вглядывается в постель под пологом в кисее лунного света. хелейна по подушкам никогда не размётывалась, хелейна никогда не занимала всю кровать. даже в своих покоях хелейна спит на краю, ходит по тонкой-тонкой нитке, прядёт прозрачный шёлк. эйгон пробирается вором, боится, что лунный свет его выдаст, но этот страх ничтожен. этот страх больше не может ему навредить. эйгон, голодный и нищий, обобранный забирается на кровать к сестре и остаётся лежать с краю, там, где луна руками своими скользкими до него не достаёт. эйгон, свернувшись, сестре в спину глядит и тихо дышит, боясь её с места спугнуть. у хелейны волосы по спине текут и теряются в лунной кромке. у хелейны кожа тонкая, что подкрылки, и рвётся, едва к ней прикоснись. эйгон её от макушки осматривает, аккуратно сползая вниз, только бы не задеть, только бы не встревожить. эйгон не знает, сможет ли уснуть, но что-то живое, что-то тёплое рядом могло бы участь ему облегчить. эйгон бы ушёл спать в логово, к солнечному под крыло, но туда его не пустят, чтобы предотвратить возможный побег. хелейна беспокойно дышит и шевелится. рука её по изгибу бока дёргается и исчезает, голова поворачивается и глаза бледные, изнутри рассвеченные, устремляются эйгону прямо в зоб. — эйгон? — голос со сна хриплый и шершавый, галька свозь пальцы, мелкий песок по босым ногам. хелейна будто застаёт его за самым мерзким из его деяний, за каким — эйгон не может понять. самоублажение из окна своих покоев? разват со шлюхами? насилие над её служанкой? грязные бои детей в трущобах блошиного конца? наличие бастардов? или же невозможность быть таргариеном, быть королём? хелейна оборачивается, локтем в постель вонзаясь, и волосы лёгкие обнимают её по плечам. эйгон смотрит на контур её, луной очерченный, и думает, как жалок он здесь, рядом с ней. он лежал вот так сжавшись там, в септе каменной, под неусыпным взором богов. эйгон слышал, как боги смеются, эти младые, совсем ещё зелёные боги, не чета тем, что когда-то создали их. эйгон в пьяном забытье пробовал молиться. эйгон пробовал просить. но кого просить было там, в этой септе пустой и каменной, если богов так давно не было в ней? кого просить он мог из тех, кто проклял его и весь его драконий род? тех, кто был так жесток? эйгон разлепляет свинцовые губы и делает широкий вдох, но тут же опадает, сдуваясь в мехах. — не прогоняй меня, — просит он, глядя сестре в глаза откуда-то снизу, из самых-самых чёрных глубин. хелейна в постели выше поднимается, одеяло притягивая к шёлковой расшитой груди, оглядывая его внимательно и осознанно, как-то ей привычной не свойственно. — что произошло? — спрашивает она вместо вердикта, вместо обещания, будто не знает, как ходили по головам её дед и брат, чтобы мужа её сбежавшего отыскать. — они хотят сделать меня королём, — эйгон жмёт плечами, беспечно, отчаянно, запертый, под семью замками. — так захотел наш отец, — говорит хелейна, но эйгон только фыркает. — ты действительно в это веришь? — наверное, он был не так плох, как тебе того хочется, — хелейна на животе своём теребит чистые пальцы, хелейна тихонько потирает сухие лапки. — в этом всё дело, — говорит эйгон, глядя ей куда-то в круглый скат плеча, — никто из нас не знал этого наверняка. никто из нас не знал его. хелейна молчит, дёргает тонкими губами и смотрит куда-то во мрак из подо лба. волосы её нитями расплетаются по щекам, шее, плечам, кожа на лунном свете блестит и переливается сетчатым крылом, и эйгону в глазах от сияния становится нестерпимо больно. — зачем ты здесь? — хелейна опускает к нему глаза, почти снисходит. хелейна — паук, что плетёт нити тонкие, как свеченье звёзд. хелейна — зверь в подполье, о котором она теперь часто твердит. эйгон не знает, что ей сказать. эйгон больше ничего не знает — будто бы знал до. — завтра ты станешь королевой, — говорит эйгон. хелейна молчит, только дёргает плечом и губами сомкнутыми шевелит. — тебе никогда не хотелось сбежать? — эйгон упрямо продолжает искать что-то, чего никогда в жизни ни видел, о чём никогда в жизни не знал. — верхом на драконе? — хелейна его мягко подхватывает и поднимает под облака. эйгон утвердительно губы жмёт, головой едва кивая. почему он не сел на солнечного, почему он сразу не взмыл в небеса? брат бы его наверняка догнал. боги его настигли бы почти наверняка. — когда матушка объявила о нашей помолвке, — признаётся хелейна, вспоминая себя прошлую, прозрачную и тонкую. — из-за меня? — эйгон мрачнеет, эйгон падает обратно в тень с огромной высоты. хелейна мягко качает головой. хелейна в этой пустой колыбели всегда что-то качает. — это ничем хорошим не кончится, — говорит хелейна, предсказывая. — ты видела это в своих снах? — эйгон в них никогда не верил, эйгон эту её способность всегда презирал. — это необязательно видеть во снах, — хелейна цветком к земле клонится, лапки свои хрупкие под луной разглядывая. эйгон смотрит на руки её, светом обмытые, плавные, лёгкие. руки, которыми она к нему не прикасалась, даже если эйгон приходил к ней в ночь. хелейна руками касалась каждой твари земной и подземельной, но эйгона — никогда. эйгон, ладонь свою пылающую вытягивает и на руки неровные сестре опускает. хелейна опускает к нему глаза, но эйгон сосредоточен только на её руках. они в ладони его умещаются почти целиком, восковые на ощупь, обкатанная гладкая галька, бархатные лапки паука. эйгон, за руки хелейны держась, подползает к ней ближе, размыкает, от живота отводя, и голову свою кладёт ей на бёдра сжатые, глазами падая во мрак перед ней. хелейна руки поднимает в воздух, чувствуя внизу у себя тяжесть. хелейна ласкает любых ползучих и мерзких гадов, но совсем не знает, как с эйгоном поступить. эйгон сегодня почти трезв. вино из него почти выбили, а потом хорошенько из кожи выскребли, выварив его в масляном ароматном кипятке. у эйгона волосы чуть влажные, плечи скребущие, вьющиеся. плечи широкие в грудную клетку втянуты, а хребет весь свёрнут в кольцо. хелейна, тихо и протяжно выдохнув, колышет эйгону волны волос и рукой дрогнувшей запускает в них пальцы. соломенные, но мягкие, они всё равно колют ей подушечки, заламываясь в сгибах. хелейна волосы эйгону медленно, любопытно перебирает, вторую ладонь всё держа навесу. эйгон от касания вздрагивает и холод проносится во всему его лихорадочному, больному телу. эйгон закрывает глаза, руку левую под себя поджимая, а правую неловко опуская сестре на скрытое колено. хелейна вдыхает и в груди замирает, будто не было никогда рук эйгона на ней. пальцы её в волосах у брата стрянут и эйгон успевает испугаться — не зная, в который по счёту за сегодня раз. хелейна смотрит на мужнины пальцы на своём колене, оплетающие его вьюном. хелейна воздух дальше по груди проталкивает и оживает вновь. — ты хотел сбежать, — звенит хелейна и эйгон ищет в этом упрёк. — я не создан для трона, — говорит эйгон, во мраке ночном разглядывая шкафы, полные мёртвых гадов, — если бы я сбежал, эймонд бы сел на трон, а тебе подыскали бы кого получше. — или его, — роняет хелейна, ладонь вторую, наконец, опуская эйгону на зелёное халатное плечо. эйгон медленно, тяжело поворачивается, колено сестры выпуская и пальцы по бедру протягивая вверх, замирая где-то на середине. — ты бы не хотела, а? — эйгон смотрит жене в глаза, стеклянные, в бликах, в мелкой крошке битого зеркала. — проходить через это с ещё одним братом вновь? — хелейна растягивает это их общее сожаление, оставляя висеть его в дымном воздухе. «это» — брачная ночь, против природы истинной выдуманная. «это» — роды детей, которые, может быть, и вовсе не родятся, умрут или явятся на свет уродами — полудраконами, полулюдьми. эйгон часто и широко дышит, глаз от сестры не в силах отвести. почему-то сейчас, здесь, в своей обители она совсем другая, редкая ночная бабочка, но совсем не хищница, совсем не опасная, не ядовитая, белая-белая — и до странного, до обманного удивительная. — у меня есть бастарды, — признаётся эйгон, больше не в силах всё своё в себе нести, и ждёт, что скажет ему сестра его, жена его, мать его законнорожденных детей. хелейна молчит, мелко и часто моргает, губы тонкие стягивая и бередя, пальцев своих из волос эйгона, однако, не выпуская. вторая ладонь её, скатившаяся с плеча к себе на бедро, аккуратно подушечками пальцев холодит ему ссадину на щеке. — я никому не скажу, — обещает хелейна и силится бледно, блёкло улыбнуться. эйгон смотрит в эти её глаза, расстелившееся над ним звёздное небо, и впервые в настоящем и чистом желании тянется её поцеловать.

***

эйгон, воздуха в грудь побольше набрав, голову поднимает и делает первый шаг. мечи за ним опускаются, и он ждёт, что один из них опустится ближе, голову белую ему отняв. эйгону лоб высокий мажут елеем, но не на септона перед собой он глядит. хелейна с эймондом рядом сегодня вся в лунном, как водяная плясунья. хелейна — в светло-небесном, припущенным сумеречной водой. эйгон смотрит ей в глаза и она ему в ответ — неотвратимо. но после быстро отводит взгляд. жалеет? выпьет ли чай, если вновь понесёт? они вчера впервые друг друга захотели, так, как полагалось им, так, как у предков их было заведено. эйгон в порыве какой-то невиданной щедрости, странной внутренней мягкости, что изнанкой наружу вышла, попросил хелейну сверху быть. так, чтобы не только ему было наконец хорошо. и хелейна была мягкой, хелейна вдруг стала женщиной, сотканной из колдовства и чувств. хелейна в руках у эйгона расплавилась и пламенем драконьим потекла. у эйгона в горле так и застрял этот хриплый и влажный кусок её имени — хель. у хелейны меж пальцев так и застыли покатые косточки его бледных, молочных плеч. эйгон глаза от хелейны отрывает, корону на голову принимая. корону от первого имени своего, корону того, кем ему никогда не стать. эйгона к земле придавливает, но не тёмное пламя, не отцовский кинжал тянут его вниз. там, за спиной его стоит многотысячная толпа, скопление, тьма, и спина его уязвима. эйгон, на хелейну снова взглянув, видит только её профиль — снова как в первую брачную ночь. эйгону на языке от досады горько, он рябью морщится в половине лица и медленно оборачивается, отвержения ожидая. тёмное пламя в руке взвивается вверх языком чёрным и тускло блестит. народ в ответ гремит радостно, гремит — принимая, и колокол обильно и густо звонит. эйгон не верит, чувствует улыбку на губах слабую, детскую, готовую спасть в любой миг. эйгон меч валирийский крепче сжимает и чувствует, наконец, в себе силу. может быть, корона будет ему не так велика, может быть, не так будет тесен трон. эйгона едва-едва, понемногу разжимает, но не успевает он оглянуться, как недры земли восстают. мелеис, королева, какой и рейнис когда-то не стала, давит тьму черни и, глядя на эйгона, ревёт. эйгон меч крепче сжимает, но не для дракона ковался он. у него нутро всё к ногам падает и остаётся лишь пустота, остаётся лишь одно не сказанное слово, команда, которую все они ждут. ведь что может быть проще? всего только слово — и каждый из них будет спасён. но рейнис медлит, рейнис молчит, рейнис палачом свой топор заносит и ждёт — последних слов, может быть. эйгон в глаза эти жёлтые смотрит и видит в них всего себя, всю жизнь, восстающую из тумана памяти. может, так будет правильно? может, так будет лучше для всех? может быть, это боги, те, что из старой валирии, так выражают ему свой протест? тень матери отделяет его от дракона. эйгон убирает подальше меч, хватается за неё и глаза назад отводит. хелейна у эймонда за плечом, смотрит бесстрашно, за коля пальцами белыми держась. может, она призвала возмездие? может, она накликала беду? зверь таится в подполье, говорила она, в подполье таится зверь. хелейна его ждала. эйгон ждёт, что хелейна посмотрит ему в глаза, как сегодняшней ночью, так чисто, с лучами солнечными. эйгон ждёт, но хелейна лишь на видение своё ожившее глядит. если рейнис решится, прольёт ли сестра хоть слезу по нему? если рейнис решится, станет ли хелейна о муже почившем скорбеть? если рейнис решится — кто первый из них сгорит? эйгон, губы поджав, глаза опускает в отчаянии. на что он надеялся? что ночь одна всё может переменить? эйгон, материнский запах вдыхая, поднимает глаза наверх и на угрозу страшную, над ними всеми нависшую, глядит. может быть, так будет лучше. может быть, боги так объявляют свой глас.

***

эйгон крушит макет старой валирии, эйгон орёт дурниной, да так, что хочется выдрать глотку. в драконьем логове беснуется солнечный, драконоблюстители не в силах его усмирить, а рядом в пещере неистово ревёт пламенная, расплёвывая повсюду драконий огонь. — я убью их всех! — эйгона душит крик, а голос хелейны иглами голову ему холодит. я боюсь, говорит ему сестра. я боюсь крыс, предупреждает его жена. эйгон рушит всё, над чем отец так долго корпел, всё, что осталось от него во плоти. эйгону от крика больно в груди и в глотке, эйгону от потери больно по всей душе. как вышло так, что он, жалкий и ни к чему не способный, мог владеть самым красивым драконом в своём роду? как вышло так, что он, беспризорный и вечно от перегара кислый, мог создать что-то такое поистине чистое, как джехейрис вместе с сестрой? как вышло так, что сына у него больше нет? эйгон не может остановиться, хоть от пыли поднявшейся щиплет глаза. он разнёс весь зал малого совета, он усыпал там всё осколками и своими слезами, своими проклятьями, своей чернотой. под креслом его, где он сидел у окна, разлилось большое, уродливое, красное-красное крови пятно, что никто теперь не будет в силах оттереть. как и в спальне джехейриса. как у хелейны с глаз. эйгон в бессильной ярости опускает кочергу на последний отцовский оплот и слышит детский всхлип. эйгон думает, он сходит с ума вслед за сестрой, и теперь плач его сына будет преследовать его всюду — если сын его вообще заплакать успел. эйгон опускает руки и тяжело дышит, прислушиваясь, глазами красными и безумными на подручных своих глядя. эйгон слышит шорохи и тихий свист, эйгон думает на крыс и снова приходит в ярость, готовясь давить их своим сапогом. эйгон крутит головой, спотыкается об осколки и на шорох идёт, кочергу в пальцах каменных зажав. хелейна, прижав к себе джехейру, забившись в угол, прячется за ширмой резной в темноте, пусто глядя в небытие. — хель, — эйгон кочергу из рук выпускает, и хелейна с дочерью обе вздрагивают. — позовите мейстера! подручные покои королевские покидают и закрывают за собой дверь. эйгон с хелейной остаются наедине. эйгон с хелейной, а между ними смерть. — хель, — эйгон подходит ближе, слёзы с лица стерев, садится на корточки и глаза сестры безумные ищет. хелейна ему не отвечает, хелейна только жмёт джехейру к себе тесней. — дай мне её, — говорит эйгон, руки дрожащие на дочь накладывая. джехейра вздрагивает и крутит головой. хелейна сдавливает хватку. — она останется здесь, с нами, — обещает сестре эйгон, пытаясь руки её разжать. он хочет сорваться на крик, встряхнуть её, привести в чувство, разбудить в ней тарагариенов гнев. эйгон выдыхает, ладони свои на коленях сестры оставляя, и голову перед ней склоняет, как перед палачом. — хелейна, — эйгон её почти умоляет, глазами мокрыми, топкими на неё глядя. он убирает из рук силу и аккуратно скользит ей под ладони, джехейру освобождая. джехейра в руках у него горячая, мягкая, но что лучше всего — живая, но теперь, кажется, навек замороженная, навек с печатью смерти и одиночества на лице. эйгон дочь по голове гладит и смотрит в её застывшее, непонятливое детское лицо. он прижимает её к себе, в том же безумии, что жала к себе её хелейна, и несёт к своей постели. — нет, — прорезается хелейна, глаза от пустоты отняв. — я не вожу сюда шлюх, — говорит эйгон, голову дочери щекой к плечу прижимая. — там живёт смерть, — говорит хелейна, на бывшее отцовское ложе глядя. — я велел всё сменить, — отзывается эйгон, впервые россказни её поняв. он покрывало откидывает, устраивает джехейре в подушках тёплое гнездо и кладёт её внутрь, накрывая. джехейра на отца глядит, будто видит его впервые. — ты должна спать, — говорит эйгон. что видела джехейра? что слышала? что останется с ней навсегда? — сегодня больше ничего не случится, я обещаю. — я больше никогда его не вижу, — тонко-тонко звенит джехейра, — да? эйгону сводит челюсти и слёзы снова начинают жечь ему глаза. эйгон на постель тяжело опускается, руку на тугой живот дочери кладёт и глаза на хелейну переводит. но помощи от неё ждать не приходится. — ты никогда не будешь одинокой, — обещает джехейре эйгон, соскребая себя с морского дна. хелейна в полумраке только болезненно прикрывает глаза, сползая по стене до последней черты. эйгон просит джехейру закрывать глаза, надеясь, что мейстер додумается принести сонного вина, чтобы ей удалось поспасть, чтобы хотя бы там, во сне, ей не было больно и страшно. эйгон поднимается и возвращается к хелейне, что статуей прижимается к ширме резной. он садится рядом с ней на пол, придерживаясь за колено её. — это моя вина, — спадает у него с губ глухо и горько, бухает прямо на пол и катится с грохотом под шершавый её подол. — да, — говорит хелейна, в ладонь его коршуном вонзаясь и отдирая её от себя. эйгон глаза поднимает, головой мелко встряхув, и крупные слёзы смаргивает, глядя сестре в лицо, соскальзывая в рану на шее. — и нет, — говорит хелейна, кинжал под лопатками ему проворачивая, жаля его своими паучьими челюстями, пальцы свои не успевая из ладони его забрать — эйгон ловит их в капкан. мейстер в покои входит с грохотом, и эйгон позволяет войти только ему одному. хелейна остаётся сидеть на месте и мейстеру приходится помогать ей так. мейстер уходит, дальновидно оставив на уцелевшем столе сонное вино. эйгон его двигает и тянется к вину обычному, наливает полный кубок, берёт с собой кувшин и опускается с хелейной рядом. — пей, — он приподнимает ей голову, поднося кубок к губам, и острый винный запах ударяет хелейне в нос. она молча хватается за его руку мёрзлыми пальцами и крутит головой, утопая в красном-красном мареве, слыша этот чавкающий звук, с которым нож погружается в плоть её сына. — немного, — уговаривает её эйгон, поймав её дикие, расколотые глаза. он кивает головой в такт, убеждая, что так будет легче, так будет лучше — ему ли не знать. но хелейна знает — он её обманывает, он ей лжёт. ни одно вино не смоет сына её кровь. ни одно вино не вернёт ей его назад. хелейна делает глоток, потом снова и снова, и отстраняет руку эйгона, не изменившись в лице. у эйгона кончаются все средства, которых он никогда не имел. он допивает вино за женой, кубок хочет отшвырнуть дальше, но джехейра только затихла, и он не хочет её будить. эйгон кубок ребром кладёт и откатывает его от себя дальше, а кувшин с вином отставляет. рядом с хелейной — стыло. рядом с хелейной — больно. может быть, он этого заслужил — но не она. но не их сын. хелейна смотрит во мрак и дышит, не чувствуя в себе вина, только остроту эйгона рядом, только его пустоту. они долго сидят так, не далеко и не близко, молча, пока в камине горит огонь, а драконы их в логове неистово ревут. — как это было? — спрашивает эйгон, остова позвонков в себе не находя. хелейна — мраморная статуя. хелейна — изваяние богов. у хелейны уходит много времени на то, чтобы брата услышать, на то, чтобы мужу внять. — сын за сына — так он сказал, — скрежещет она своей челюстью, — они заставили меня указать. эйгон смотрит на сестру, а видит вместо неё только бледную-бледную тень, оплетённую толстой, ядовитой паутиной. эйгону хочется рвать и метать. эйгону хочется вместо сына слечь. эйгон находит на каменном полу пальцы хелейны и сжимает их, ком из слёз проталкивая глубже. хелейна выпутывается, поднимается на затёкшие ноги и идёт ложиться к джехейре. — не прогоняй меня, — говорит она пусто, просто бросает без мольбы. эйгон голову поднимает, и волны волос его вздрагивают. хелейна ложится с краю у окна, не отгибая покрывала, не забираясь под. она ложится с плетёными косами, в халате поверх рубашки, даже обуви не снимает, будто готова в любой миг сбежать. она лбом прижимается к джехейре, к маленькой её льняной головке, и ладонь свою ей на живот кладёт. шея её горит от ножа, от сорванного ожерелья горит. грудь её холодеет с каждым вдохом без вырванного души куска. хелейна дочь аккуратно гладит, глаза не закрывая, и они мокнут и текут по щекам, на подушке застывая. эйгон поднимается, сапог не снимает и тоже ложится так, с края другого. луны сегодня нет. луна на сегодня уходит в ночь. камин в горнице гаснет и приходит тьма приложить свои руки к их изувеченным, воспалённым телам. джехейра тихо-тихо дышит, не осознавшая пока, что мир теперь другой и другой навсегда. где-то вдали слышен драконий рёв, который никак не затихнет. эйгон на хелейну через дочь глядит. её тонкие пальцы ломано пляшут над ней, потом застывают и раскрываются, ожидая. эйгон, кулак сжав, касается ладонью немощной руки сестры и замыкается с ней в замок.

***

у эйгона ещё остались слёзы. у эйгона они всё ещё текут из глаз. у сына его сегодня похороны. у сына, которого он никогда не увидит вновь, не посадит на коня, не вложит в руку меч, не увидит его первый полёт, не передаст трон. у сына, которого больше нет. эйгон, влагу редкую со щёк стирая, выходит из зала малого совета, а гвардейцы его — друзья-пьяницы следуют за ним. у эйгона гнев подбоем плаща застилает тело. у эйгона злость скрипит на зубах. у эйгона — обглоданные виной кости. у эйгона — выжженные бессильем глаза. эйгон сбегает по лестнице, а навстречу ему волной страшной надвигается хелейна, волной хмурой, тёмно-зелёной ото дна. он знает, что она сегодня пережила. он знает, каких сил ей сегодня стоило джехейриса к логову проводить. эйгон замирает, сестру оглядывая, разыскивая на ней признаки повреждений. на шее стежки красные, кривые, толстые — они останутся там теперь навсегда, разве что цвет из них совсем пропадёт. глаза у хелейны холодные, скорлупки от мёртвых жуков. эйгон останавливается, и вина, заснувшая было, принимается за кости его вновь. он не смог защитить сына, он не смог защитить сестру — как может он защитить королевства, которых насчитывают семь? ты уже слаб, повторяет в памяти дед. ты уже слаб — и всегда, видимо, был. хелейна замирает, руки свои перебитые к чреву поднося и принимаясь их обрывать — ненужные, отсохшие лапки многоножки. у хелейны дёргается рот, а глаза мелькают, и телом хелейна будто вытягивается, набирая побольше воздуха в рот. с той ночи они не пересекались. с той страшной ночи, где они вместе стали наполовину мертвы. хелейна глазами своими просящими эйгона вынуждает хоть что-то сказать, хотя бы — искать её руки. но эйгон глаза отводит. эйгон не может на жену смотреть. джехейриса сжигала её мечта — он сам бы отдать команду не смог. эйгон глаза отводит и торопится сбежать. он по ступеням скатывается, но боги его преследуют, все призраки и гончие идут за ним. хелейна остаётся одна, смотрит вслед ему — опять разочарованно, но готово качает головой — хелейна уже ничего не ждала. она подбирает юбки и ступени преодолеть торопится, больше не зная, куда идти. это было тяжёлым и мрачным — думать о мёртвом ребёнке, но не о живом. хелейна преодолевает лестничный пролёт, больше не топоча, больше не стрекоча — только крылья свои вялые устало волоча. она держится за перила — единственное, за что держаться возможно, по лестничному плато двигается, пока не тянет её назад. эйгон ловит её за разлетающийся рукав, чтобы остановить. он дышит часто и глазами по хелейне бегает, а вина его кусает и бьёт. всё, что было ему когда-то сказано, и всё, что сказано будет вновь его одолевает смерчем, одолевает тучей, пытается раздавить, но эйгон принимает очередную попытку восстать. хелейна оборачивается, глаза её удивлённо округляются, а брови в надежде взмывают вверх. эйгон рукав её длинный выпускает и пытается найти слова. надо сделать это здесь, сейчас, пока его что-то на это толкает, иначе он может не сделать этого никогда. эйгон подходит ближе и подол жениного платья лижет ему сапоги. хелейна не выше. хелейна с ним — лоб в лоб. но почему тогда эйгону всегда к ней тянуться приходится? почему тогда она всегда будто не здесь, не на одной ступени с ним? хелейна на брата вопросительно смотрит, хелейна мужа терпеливо ждёт. — ты летала? — спрашивает эйгон, чувствуя этот знакомый запах даже сквозь плёнку купального масла. — мне было одиноко, — хелейна пальцы свои растягивает, кости в них тщательно прощупывая, чтобы напоминать себе, что не спит, — эймонд присматривал за мной на вхагар. хелейна в небе наконец-то могла закричать. хелейна в небе наконец-то могла быть свободной — хотя бы на каплю. там, в небе, не было ничьих глаз. там в небе она не была одна, какой была на земле. пламенная мечта носила её аккуратно и мягко, как дитя, лишь бы та не выпала из гнезда. пламенная мечта, как могла, боль её разделяла. пламенная мечта лишь усилием воли сына её сожгла. — у тебя будут гвардейцы, — говорит эйгон, — никуда не ходи одна. хелейна мелко и послушно кивает. гвардейцы ей не нужны, потому как той стороне совсем не нужна она. эйгон кивает в ответ, глядя на подол хелейны на своих сапогах. всё это было так странно, так чужеродно, но у них с сестрой умер сын. сын, которым эйгон никогда не был. сын, которым эйгон всегда хотел стать. эйгон протягивает руку, чтобы найти ладонь сестры. без её пальцев ему теперь приходилось туго и каждый раз его охватывал страх больше их не найти. эйгон сжимает хелейне ладонь, придвигаясь ближе, так, чтоб подол её платья совсем его поглотил. — я приду к тебе сегодня, — говорит эйгон тихо и низко, предупреждая хелейну, чтоб не боялась, — расскажешь мне свои сны? хелейна позволяет эйгону держать себя за руку. хелейна позволяет эйгону держаться рядом. она снова молча кивает, разрешая ему, снова позволяя. эйгон приручённым зверем носом тычется ей в алый на шее шов, телом к ней прижимается и выдохом жарким греет застывшую плоть. хелейна второй рукой его за плечи обнимает и прикрывает глаза. хелейна — тёплая шкура солнечного. хелейна — розовые перепонки на крыльях его.