only mine

от размышлений и терзаний его отвлек аякс, а точнее шум его шагов позади. путешественник немного насторожился и привел лицо в порядок, чтобы быть готовым к очередному разговору, точнее допросу. — итэр, ты меня любишь? — ни с того, ни с сего спрашивает рыжий, ладонью касаясь плеча итэра и встает за ним. — да, — машинально отвечает сошедший. естественно, что еще можно ответить на такой вопрос от человека, являющегося не в своем уме. ответил бы итэр отрицательно, вряд-ли вообще остался б живым. — конечно… — ты врешь. — безэмоционально, негромко утверждает тарталья. по сути, он прав. — я понимаю, почему ты так говоришь, но все равно злость берет… знаешь, мне будто подсознательно вложено, что ты — тот человек, который всегда должен быть со мной, который должен любить меня, что бы не происходило. я уже не чувствую себя целым без тебя, солнце, мне больно, когда ты не рядом… — его голос немного дрожит, он не сильно сжимает плечо соры и берет его ладонь в свою. блондин и не знает, как реагировать. жалостный тон предвестника невольно заставлял сочувствовать ему, но разум давал понять, что это просто уловка. и со стороны можно подумать, что тарталья — обычный, добрый, преданный и чувственный парень, хотя на деле было все совсем, совсем не так. — ты же не сбежишь? — с надеждой в голосе и так, будто сейчас заплачет, спрашивает аякс. но вместо ответа блондин встает на носочки и невесомо целует чайльда в щеку. лгать и в этот раз ему неудобно, а еще он не смог бы скрыть сомнение и дрожь в голосе.

***

дни проходят тихо и почти без происшествий. итэр не косячит, тарталья не агрессирует и не издевается над итэром слишком жестоко. секс примерно раз в три дня и каверзные вопросы чайльда — это единственное, что сильно беспокоило и изнуряло путешественника. прошло две недели с того момента, как тарталья привел итэра обратно в чайник. он с тех пор отлучался намного реже и уделял своей опасной работе гораздо меньше времени, чем раньше. рыжий часто прилипал к своему возлюбленному, не давая тому личного времени и пространства, разводил на совокупление и больше стал проявлять физическую близость. итэр привык обнимать его с утра и есть завтрак, приготовленный им. уже перестал шугаться каждый раз, как тарталья заходит в комнату. еще парни уделяли время сражениям, которые так любил тарталья. обычно они дрались на улице и не до изнеможения и полусмерти, хотя последнему очень этого хотелось. но он решил, что без причины мучать путешественника не стоит. временами аякса мучила продолжительная головная боль, напоминающая напряжение. в такие моменты итэр заваривал ему чай из цветка-сахарка и мяты с добавлением лилии каллы и заоблачного перчика. средство, конечно, помогало, но только на время. боль могла сопровождаться шумом в ушах, будто песок сыпется или вода льется, а еще иногда слышались голоса. много негромких и страшных голосов, говорящие что-то на неизвестном языке. еще тарталью спасали взаимодействия с итэром: он мог его крепко обнять, зарыться в светлые густые волосы и боль становилась тише. а чайник безмятежности все также стоял на тумбе. он привлекал меньше внимания, чем раньше, но при этом все равно напоминал путешественнику о его цели. ключ был в свободном доступе, но являлся запретным плодом. стоит итэру только попробовать телепортироваться из подпространства в реальный мир, страшно представить, что с ним сделает обезумевший тарталья. но невольно итэр начал находить и плюсы в таком образе жизни, забывать весь ужас происходящего. ведь давно известно, что человеческий мозг старается запоминать только хорошее… однако стоило юноше остаться в помещении одному и собрать в голове пазл из череды плохих и пугающих событий, как он начинал дрожать и цепляться за предметы вокруг, чтобы не теряться во времени и не впасть в истерику или панику. а хорошее, вообщем-то, было в том, что одиннадцатый предвестник мог исполнить почти все его просьбы и капризы, касающиеся финансов и физических нужд. вокруг было свежо и мир почти не отличался от реального, а еще чайльд недавно принес пару диких кошек из ли юэ, и теперь они могут свободно гулять по участку, радуя глаз путешественника. вся эта притворная непринужденная атмосфера помогала уйти в забвение, отрывала от реальности и придавала ощущение безопасности. появилась своеобразная рутина: сначала парни просыпаются в одной кровати и вместе идут завтракать, потом, если день рабочий, тарталья отправляется на работу, а итэр дожидается его дома. он убирается и занимает себя разными другими делами, лишь бы не поймать нечаянно очередной приступ. вечером они проводят время вместе: могут выйти погулять, поболтать или что-нибудь приготовить вместе, как настоящая парочка. ночью, после ванных процедур, они или идут сразу спать, или по инициативе тартальи занимаются кое чем другим. вещей, которые беспокоили бы итэра, осталось немного. каждый раз, как он упоминал что-то о реальном мире, например старых друзей или какое-то событие, где участвуют люди, настроение чайльда менялось. он хмурился, а если они держались за руки, то до боли сжимал запястье блондина, выплескивая на нем свое недовольство. мог прижать к стене и ледяным голосом прошептать на ухо что-то типа: «не вспоминай это». спустя продолжительное время он просто начал с безразличным лицом давать блондину легкие пощечины, следа от которых не оставалось, но неприятно все же было. уже через несколько недель подобных действий сора перестал вспоминать своих друзей и знакомых. былая уверенность и рвение к свободе пропали. а если он думал о каком-то событии или забавной ситуации, произошедшей с ним, и, допустим, кадзухой, то он попросту не мог понять, с кем же это было. сознание блокировалось и на месте «кадзуха» становился прочерк. остались воспоминания лишь с тартальей, новые тоже создавались только с ним. итэр стал практически зависим от аякса, как и рыжий от него. а он делает все, чтоб быть идеалом для итэра. путешественник, который был всегда начеку и ранее был уверен в своих чувствах, постепенно, как гусеница в бабочку, превратился в нечто другое. но это превращение не могло пройти без постоянного влияния другого человека.

***

|повествование идет от лица итэра.| в полусне я слышу чьи-то торопливые шаги и чувствую скорое приближение рыжего. — доброе утро, — тарталья быстро чмокает меня в макушку и со стуком ставит какой-то предмет, кажется, поднос, на тумбу. — завтрак готов, я побежал, срочные дела… не скучай! я не успеваю ничего сказать, как он выбегает из спальни и уже через несколько секунд я слышу хлопок закрывающейся входной двери. давненько тарталья так не спешит, что сегодня случилось? у него срочная встреча? если да, то с кем?.. — только кофе с оладьями успел приготовить. — я констатирую факт и ненадолго погружаюсь в раздумья, отчего же рыжий так быстро ушел и даже не сказал мне об этом заранее. что, если это свидание? помотав головой, я стараюсь распустить эти мысли. чайльд любит только меня и мне вообще не должно быть дела до того, с кем он встречается. просто меня напрягает то, что если он перестанет меня любить, то… что же будет? в не самом хорошем настроении я поглощаю легкий завтрак и иду мыть за собой посуду, затем моюсь и чищу зубы, расчесываю и собираю волосы в косу. последнее обычно делал чайльд, но сегодня его не было. не хватало этих будничных и привычных прикосновений от него… весь следующий день я убираю дом и играю с кошками, провожу время в саду и даже на время забываю о уходе предвестника. его впервые нет так долго… ночью мне непривычно холодно и пусто, благо рядом есть игрушка в виде акулы, которую можно было бы обнять. я касаюсь своей талии и бедер и осознаю то, что обычно на этих местах лежали чужие ладони, проскальзываю до ягодиц и немного краснею, быстро возвращаю руку на поверхность одеяла. какой бы навязчивой или неправильной была любовь чайльда, именно сейчас мне ее слишком не хватало. в итоге засыпаю я под легким одеялом, удерживая в объятиях простую и не согревающую игрушку. а на следующий день мое любопытство берет верх и я поднимаюсь на второй этаж, в кабинет, чтобы найти какие-то зацепки. может, в фатуи новая тяжелая операция? или что-то по поводу проекта: «стужа»? зайдя в тихую и пустую комнату, я прохожу к столу, заглядываю в каждый ящик и под каждую бумажку, но ничего не нахожу. ничего, что было бы связано с сегодняшней датой. в шкафах и стеллажах также ничего нет. выходит, эта встреча не рабочая, а личная. для чего ему понадобилось встретиться с кем-то, кроме меня… и где все вещи чайльда, он взял их и ушел навсегда?.. вопросы меня поглощают, а дыхание учащается. я не могу остановить это, хоть и остатки ясного разума дают понять, что я раздуваю из мухи слона и рыжий просто отлучился и он просто вернется через некоторое время. наверное. пару месяцев назад я бы просто радовался свободному времени, но сейчас одиночество кажется пыткой. сейчас я метаюсь по второму этажу нашего дома и обыскиваю полки и углы, в надежде заметить хоть какую-то вещь аякса. в шкафу висела чистая одежда, которая могла остаться лишь для того, чтобы отвлечь мое внимание на какое-то время. мой растерянный взгляд упал на чайник. хорошо было бы покинуть это место и найти чайльда, но в голове тут же начинает звучать: «я никогда не уйду» вместе с многочисленными убеждениями от аякса насчет того, что снаружи мне никто рад не будет. мне правда здесь хорошо, но кто я без аякса? совсем пустой и грязный, можно сравнить с обычной мебелью в чайнике — какое-то время ее можно использовать, но через какое-то время она все равно теряет уникальность и интерес к новой вещи пропадает. через уши в голову проникает нарастающий шум, энергии становится меньше и я на дрожащих ногах подхожу к стулу, стоящему около двери в спальню. на его спинке висит красная рубашка тартальи, я ослабшими руками дергаю ее на себя и прячу в ней свое лицо. горячие слезы отчаяния заставляют ткань намокнуть, когда я вдыхаю запах одиннадцатого предвестника через рубашку. конечно, легче просто умереть. у меня больше ничего, совсем ничего нет. я осквернен и брошен, меня никто не помнит, да и снаружи, как аякс сказал, были только злые люди, которые не желают нам ничего хорошего. от былого _______________ остался только прах. — вернись, пожалуйста, — я произношу слова, больше напоминающие молитвы и не прекращаю сжимать родную рубашку. — вернись, тарталья… — я готов принять все, останься со мной, пожалуйста! страх, смешанный с ревностью от того, что сейчас с ним кто-то другой, кто-то, кто уведет его навсегда, находился во мне со вчерашнего вечера, а сегодня достиг своей кульминации. чайльд тарталья знает обо мне все. каждую мою слабость, каждую клеточку тела и манеры. он — единственный, с кем у меня будет шанс стать счастливым. он как спасательный круг в омуте бесконечных и затягивающих размышлений вместе с незнакомыми голосами забытых людей, что тянут меня за собой и заставляют сходить с ума. я уже совсем ничего не понимаю, как до этого дошло и кем я был? мне просто нужно дождаться одного единственного человека. я кусаю пальцы, обдираю кутикулу до крови и до темноты сижу в углу комнату, рядом с прикроватной тумбочкой. один раз только отлучаюсь за средством типа снотворным, чтобы скрасить тягостное ожидание долгим и крепким сном. глаза без него закрывались только для того, чтобы моргнуть. в мозг поступали постоянные импульсы об опасности и тревоге, конечности похолодели и наступила мелкая дрожь. я не мог понять, это больше похоже на тактильный голод, или эмоциональный? убирая намокшие золотые пряди с лица, я запиваю сразу несколько порций средства до холодной водой и с рубашкой в руках присаживаюсь обратно на деревянный пол, быстро почувствовав тяжесть в веках. средство, оказывается, действует. — ты победил… а я наконец засыпаю.

***

I am falling, I am failing I am drowning, help me to breathe I am hurting, I have lost it all I am losing, help me to breathe…