Мягкая страсть

Говорили про Озара всякое. Что охальник он редкостный, что девки падают ему в ноги, точно подкошенные колосья. Иные передавали даже слухи о том, будто секрет столь исключительного воздействия на женский род заключается в его колдовской силе. В некотором роде так оно и было. На уверения матушки, что пора бы уже остепениться и привести хозяйку в дом, Озар с беспечной улыбкой отвечал, что ещë не нагулялся. Ни привязывать, ни присушивать ему, разумеется, никого не требовалось — да и не стал бы он подбирать чужие волосы, толочь голубиную печень или носить с собой высушенное ласточкино сердце! Однако будучи волхвом, способным общаться с умершими богами, Озар и впрямь манил к себе многих. Он и сам начинал казаться им таинственным, почти потусторонним существом, которое жаждали познать. Зачастую — самым простым и понятным способом. А что девки в ноги падают… Раз падают, то оставлять их валяться даже и невежливо. Однако никто не знал об истинной страсти Озара. Кто-то усмехался, кто-то даже шутил — но ни одна живая (а может быть, и мëртвая) душа не подумала бы, что это правда. Подушки. Большие и маленькие, с узорами и без, пухлые и почти плоские… Впрочем, вероятно, даже самой криворукой неумëхе невозможно было изготовить такую подушку, которая могла бы оставить Озара равнодушным. И в то же время каждая занимала в его сердце особое место. Порой он казался самому себе неким подобием султана из какого-нибудь далëкого заморского государства, собирающего гарем из первейших красавиц. Если так посудить, подушки перед наложницами имели немало преимуществ: их не надо было ни кормить, ни одевать, они не ревновали друг к другу и не требовали от хозяина внимания в то время, когда тот был не в настроении его уделять… Озар и сам не вспомнил бы, когда впервые вспыхнула в нëм эта неправильная, с точки зрения обычного, не ведающего люда страсть. Кажется, ещё в отрочестве он, разнежившись однажды в постели, ощутил, как учащается дыхание и нарастает в чреслах непонятное мучительное томление. Тогда он счëл причиной то, что девичья ласка была ему ещё незнакома. Однако уже познав множество женщин, Озар так и не исцелился от своего недуга. Поначалу он уверял себя, что стремится предаваться плотской близости в окружении подушек исключительно из-за удобства — но со временем понял: не в удобстве здесь дело. Как же легко стало на сердце, когда он перестал искать себе оправдания и взглянул в глаза правде! Наедине с собой он мог свободно ласкать подушечную плоть, наслаждаясь её упругостью, мягкостью и податливостью. Внутри полыхало пламя — гораздо жарче купальных костров — но Озар касался бережно, не желая причинять своим красавицам вред. Пачкать их тоже было бы совершенно бесчестно, поэтому он был аккуратен. На людях же он позволял себе лишь мимолëтно поглаживать подушки, безмолвно говоря им: я рядом, я о вас не забыл. Как же приятно было ощущать душистость и хрусткость сена — или же тяжесть и пышность гусиного пуха! Как человек весьма зажиточный, Озар свободно мог позволить себе пуховые подушки. Нежно обняв свою любимую — которую-нибудь из любимых, ведь ревность была им чужда, — прильнув к ней щекой, он погружался в крепкий сон. Иногда ему являлись вещие сны, иногда — необъяснимый вздор, в некоторые ночи ничего не снилось и вовсе. Однако главным было другое: предметы страсти Озара окружали его в те часы, когда он был совершенно уязвим перед всем миром. Не в этом ли истинная любовь — в доверии?..