Помогите мне

      Катя слышит, как где-то там, на кухне, что-то падает.       Что-то не слишком большое, может, подставка под стакан или зажигалка. Умиротворённый человек наверное и не обратил бы внимания, продолжил бы заниматься делами. Но не Катя. Её в конец измученный за последние недели организм теперь болезненно реагировал на все, даже самые незначительные раздражители. Она вздрогнула. А затем и сама выронила то, что держала. Вещь упала в открытый чемодан, который Катя старательно собирала вот уже полчаса, одним своим присутствием создав в нём кричащий беспорядок. Обычно, Катя такого не терпела. У неё всё должно было быть аккуратно сложено. Но не сегодня. Не сейчас.       Сейчас она, в ту же секунду забыв о столь вопиющей наглости какой-то тряпки, возможно футболки, бросила всё и пошла на кухню.       Сердце звало её туда. Оно тяжело билось в груди, будто с подвешенным к нему грузом. Свободно вдохнуть не получалось. Руки вспотели. Она с самого утра чувствовала, что что-то произойдёт. И, кажется, время настало.       Она переживала о том, что увидит, открыв дверь на кухню. Фантазия работала отлично — и вот уже Катя представляет окровавленный нож на полу, с которым Александр не смог совладать и поранился. А, может, там её встретит всего лишь перевёрнутая банка шпротов, так неудачно упавшая со стола, в то время как Александр всего лишь хотел сделать себе бутерброд? Она очень надеялась именно на второй вариант. Убрать шпроты и лужу подсолнечного масла — тяжелейшая задача, но она готова проделать её трижды, только бы с Александром было всё хорошо.       Но с ним всё было плохо.       Незапертая дверь легко поддалась, Катя почти не прилагала усилий. Всего лишь легонько толкнула и её взору предстала поистине ужасная картина. В какой-то момент в её голове проскользнула мысль, что даже окровавленный нож на полу напугал бы её меньше.       Александр сидел за столом. На одном из двух деревянных стульев. Тон его кожи всегда был слишком светлый, его нередко называли болезненно бледным, как в детстве, так и в юношеские года. Но сейчас… Сейчас он мало чем отличался от цвета молока. Он был настолько белым, что казалось, будто за эти полчаса, пока она складывала чемодан, он не убирался, а позволил кому-то выкачать из себя всю кровь. Он сидел неподвижно и мало чем отличался от истрёпанной тряпичной куклы, полюбившейся бойцовской собаке. Его глаза остекленели. Кажется, он даже не дышал. И совершенно никак не реагировал на её присутствие.       Катя почти не сомневалась, что он мёртв. Не может так выглядеть живой человек. Она не часто в своей жизни видела мертвецов, но некий опыт у неё всё же был. И даже те, отдавшие Богу душу старики, на похороны которых водили её родители, выглядели живее. — Что случилось? — послышалось откуда-то со стороны. Голос ужасающий. Таким голосом обычно объявляют о трагедиях на телевидении, прервав на минуту новости спорта.       Понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что это её голос. И спросила тоже она, но совершенно на автомате.       Шаг навстречу к нему. Но ей так страшно… Она почти не сомневается, что он мёртв. А видеть любимого человека мёртвым… Не говоря уже о том, чтобы касаться… Боже, она не сможет.       Но заставляет себя. Делает шаг. И ещё. Кухня небольшая. Этого вполне достаточно, чтобы оказаться возле него.       Катя пытается его коснуться. Толкает в грудь, словно веткой, проверяя. Слышится громкий вдох. Будто Александр только что вспомнил, что обычно люди дышат.       Жив.       Катя сама вот уже несколько минут балансирует на грани жизни и смерти. Но стоит услышать этот глубокий, сильный вдох, будто ощущает, как её обратно затягивают в мир живых.       Больше не страшно. Если жив — можно коснуться. Она не просто касается. Она бросается на него и крепко обнимает, пытаясь поделиться собственными остатками энергии. Она готова отдать их все.       Только бы ещё раз услышать его вдох.       Она не рассчитывает услышать ответ на свой вопрос. Она уже и забыла, что что-то спросила.       Но вдруг слышит.       И теперь она наконец всё понимает. — Кира умерла, — доносится точно так же откуда-то. Будто говорит не Александр, а кто-то другой. Но нет, Катя услышала лёгкую вибрацию в районе горла, пока он говорил. Точно он. Но голос… Этот голос она никогда не слышала.       Катя его не узнаёт.

***

— Алё, Елена Санна, — говорит Коля в трубку, усевшись на ближайшую к Зималетто скамью. Нужно отчитаться. — Коля, — ответ слышно незамедлительно. — Как ты там? Нашёл Катю? — взволновано. Она и сама уже начала волноваться. Ну правда, столько времени не слышала ничего от дочери, когда раньше была на связи с ней едва ли не каждую минуту… — Алло! Где она? — вдруг из динамика доносится совсем другой голос. Резкий и грубый. Кажется, Валерий Сергеевич попросту вырвал телефон из рук жены.       Коля вздыхает. В последнюю очередь он хотел бы говорить сейчас с отцом лучшей подруги. Он бы с большим удовольствием сдал бы ещё раз все выпускные экзамены, чем продолжил эту беседу. Но выбора у него нет. Придётся ответить. — На работе. У неё всё хорошо, — ложь. Наглая ложь. Хотя бы потому, что Катя совсем не на работе. И уж тем более он не в курсе, всё ли у неё хорошо. — Что говорила? — опять тот же голос. Резкий, дёрганный, злой. Каждый раз Коля чувствует себя, словно на допросе. Именно в эту секунду он клянётся себе сменить номер и больше никогда не иметь дел с этим человеком, а с Еленой Санной связываться исключительно через таксофон. Нельзя ей доверять свой номер, выдаст под давлением. Разве что Кате… — Что говорила?! — слышно вновь, уже громче. Коля вздрагивает. — Всё у неё хорошо. Нашла квартиру, — говорит первое, что пришло на ум, только бы быстрее отвязаться. Ему настолько неприятно общаться с этим человеком, что он каждую секунду порывается бросить трубку. — Почему не хочет общаться с отцом?! «Потому что он у неё редкостный мудак», — так и хочется ответить. Но Коля молчит. Знает, если скажет — ему не жить. — У неё много работы. Даже когда я пришёл, она была на собрании. Пришлось просить выйти на пару минут, — продолжает придумывать на ходу. Получается вроде неплохо. — Уверен, она позвонит вам как только освободится, — заверяет, в то же время отлично понимая, что вряд ли. Вряд ли она в ближайшее время захочет говорить с отцом. Одного разговора с ним хватает на год, не меньше. — Может она и для меня выделит пару минут, если я приеду? — Если на каждого будет выделять, её уволят. Не положено от работы отвлекаться, вам ли не знать, — отвечает, намекая на армейское прошлое. — Но я отец! — звереет Валерий Сергеевич, всё же понимая, что Коля прав. — Надеюсь, она понимает, что будет, если она не выйдет на связь? — Конечно, — впервые Коля говорит правду. — Конечно, — повторяет уже тише, всё ещё пытаясь понять, как же у неё хватило смелости скрыться из виду. — Возвращайся к ней и скажи пусть позвонит мне незамедлительно, иначе я приеду сам, — даёт новые указания Валерий Сергеевич.       Коля тяжело вздыхает. Хочется бросить телефон об асфальт и больше никогда не покупать новый. Ему физически неприятно слышать этот голос. Он так устал выполнять указания сбрендившего деда! Изнутри его распирает злость, обречённость и обида. Ну почему Катя так поступила? Почему сбежала, не подумав о близких, которым придётся не сладко? Наверняка ей сейчас хорошо. Может, она и вовсе уже не в Москве, а вылетела первым же рейсом в какой-нибудь Стамбул, заранее договорившись с боссом о внеплановом отпуске. По идее он должен беспокоиться о ней. Как ни как лучшая подруга не выходила на связь вот уже несколько суток. Но он прекрасно знал её настрой последние месяцы. Катя чертовски устала. Поэтому сейчас он нисколько за неё не волновался, отлично зная, что она попросту отдыхает. В их разговорах проскальзывала эта тема. Катя нередко проговаривала, что с радостью скрылась бы из виду хотя бы на несколько недель. И если бы не Валерий Сергеевич, он бы дал насладиться ей покоем. Потому что он знал, Катя позвонит, как только сама того захочет. Но увы. У него нет выбора. Придётся её разыскать, иначе Валерий Сергеевич поднимет на уши всех знакомых генералов, которых когда-то возил на машине.       Ему нужно поехать к Воропаеву домой.       Если та секретарша говорила правду — Катя вполне может находиться у него. Конечно, в её рассказ верится с трудом. Коля отлично помнил как отзывалась об этом человеке Катя. Она его, можно даже сказать, ненавидела. За открытые оскорбления в её сторону и недопустимые шутки. А тут вдруг оказывается, что они вполне себе нашли общий язык и может даже встречаются. Удивительно. — Ты меня услышал? — напоминает о себе Валерий Сергеевич. Коля от неожиданности подпрыгивает. — Да, — отвечает обречённо, комкая в руке бумажку с адресом Воропаева.

***

      Елена Александровна сидит на кухне и помешивает ложкой чай, в который только что насыпала ударную дозу сахара. Такое его количество она сроду не добавляла, но сегодня она была настолько погружена в собственные мысли, что опомнилась лишь когда в небольшой порцеляновой чашке оказалась вот уже четвёртая ложка сахара.       Она почти уверена, Валера сошёл с ума. Он никогда не отличался особой адекватностью, но раньше хоть немного держал себя в рамках. А сейчас… Сейчас его поведение стало невыносимым. Настолько, что после каждого произнесённого им слова ей хотелось ему врезать. Или это уже у неё нервы не в порядке? Сколько она так ещё выдержит? Ещё немного — и получит какую-то болезнь на нервной почве, а может и вовсе слетит с катушек вслед за мужем. Что ей делать? Как быть? Она так больше не может. Муж превратился в комара, которого невозможно прихлопнуть. Он пьёт и пьёт кровь, не останавливаясь. И если она не предпримет попыток спастись, к концу года в ней не останется ни капли.       Всё чаще у неё появлялись мысли о побеге. Да, поначалу даже думать о таком казалось дикостью. Ну как может сбежать от мужа женщина, прожившая с ним едва ли не полвека? Но со временем, с каждым скандалом, с каждым упрёком и указом, эти мысли возникали в её голове всё чаще, пока она наконец не начала засыпать с ними, а потом и просыпаться.       Ей больше не было приятно спать с мужем в обнимку. Его прикосновения раздражали. Его голос раздражал. Раздражал даже его запах. Она не могла больше его выносить. Но что же делать? Что ей делать? Куда податься, если всё же решится? Некуда. Только дача в Электроуглях. Конечно, есть накопленные лично ею деньги. Но что ей с ними делать? Купить однушку в каком-нибудь Бирюлёво?       И всё же, жизнь без Валеры представлялась ей с трудом. Слишком долго прожила она с ним. Не уходят жёны от мужей спустя столько лет совместной жизни. А ещё она боялась за то, что может натворить Валера без неё. Спиться? Лучший вариант из возможных. Потому что в худшем он сможет воплощать в жизнь свои самые дикие идеи, больше не сдерживаемый женой. И своими поступками он навредит Кате.       Больше всего Елена Александровна боялась этого.       Покоя Кате не будет, если Валеру больше никто не будет сдерживать. Но признаться честно, и сдерживать его у неё получается с трудом. Она устала. В её годы уже хочется покоя, а не бесконечного напряжения.       Наконец отсёрбнув немного чая, Елена Александровна морщится и ставит кружку обратно на стол.       Пить его невозможно.

***

      Катя очнулась только возле подъезда, когда свежий морозный воздух немного проветрил ей мозги. В руках наскоро собранный чемодан, кое-как одетый пиджак цвета мышиной шерсти не застёгнут, а шарф и вовсе развевается на ветру. На лице несколько слезинок, которые и правда уже будто примерзли к коже, как и обещала когда-то мама. Воздух судорожно набирается в лёгкие, но совсем не по её желанию, а на автомате. Катя вообще не хочет дышать. Хочет спать. Хочет заснуть прямо здесь, возле ступенек подъезда, освещаемых одиноким фонарем, укутавшись снежным одеялом. Сил не осталось, но мозг по прежнему продолжает работать. Она ни на секунду не перестаёт думать, хотя сейчас и хотелось бы избавиться ото всех мыслей.       Надо что-то делать. Она не может оставаться здесь всю ночь. Замёрзнув насмерть, она уж точно ничем не поможет Саше. Куда податься? Домой? Ни за что, не сейчас. Она не готова. Не готова к допросам отца, когда изнутри разрывает, когда пронзительная боль пульсирует в каждой клетке. В отель? Вариант ещё хуже. Она не хочет оставаться наедине с собой в эту ночь. Полезет на стену от отчаяния и утонет в своих же мыслях. Напроситься домой к кому-то другому? Но к кому? К Светлане с детьми? К Танечке с мужем? К Маше с сыном и родителями? Она не хочет их трогать. Как и Шуру с Амурой, к которым теоретически можно было бы податься. Просто не хочет. Не хочет ничего объяснять. Не хочет подавать материал для новых сплетен. Она от них бесконечно устала. Но что тогда делать? Остаться здесь? Примерзнуть к столбу, который рано или поздно обнимет от усталости? Вернуться на этаж и надеяться, что Александр её пустит обратно? Не пустит. Она его знает. Сейчас на нём опять маска, которую ей не снять. Не сегодня и даже не завтра. Тот Александр, который признавался ей в любви, сейчас где-то глубоко внутри, под завалами камней, залитый болью. А может его и вовсе уже нет. Но что же тогда делать? Кататься всю ночь на такси? У неё нет столько денег. Позвонить Андрею? Не он уж точно захочет заботиться об Александре. А о Кире он уже и так “позаботился”. Кристина? У неё нет её номера. Да и наверняка она сейчас где-нибудь на Гавайях, танцует небезызвестный танец под палящим солнцем и в окружении местных мужчин.       Единственный вариант, который мозг не отвергает и считает единственным верным в сложившейся ситуации, появляется внезапно. Он подсвечивается в мозгу, словно прожектором. Катя судорожно тянется руками к телефону и дрожащими то ли от холода, то ли от напряжения руками, с надежной найти нужный номер, начинает рыться в контактах. И впервые за вечер с облегчением выдыхает, когда взгляд наконец цепляется за нужное имя.

***

      Чаще всего Юлиана Виноградова приходила домой только ради сна. А иногда и вовсе не приходила, спала прямо в офисе, на своём весьма уютном диване, который покупался именно для этого.       Сегодня она всё же добралась домой — решила дать себе насладиться первым за несколько недель по-настоящему свободным вечером. Вчера состоялся показ последней коллекции из тех, которые были у неё в работе. Отстрелялась. Сезон осень-зима для неё официально закрыт, и, к большому счастью, ещё недельку другую руководители модных компаний о ней и не вспомнят. Будут летать по офису сонными мухами, подсчитывая прибыль и продолжая праздновать. А она наконец отдохнёт.       Конечно она заботилась о себе, как никто другой понимая важность здорового питания. Тем не менее в её холодильнике редко когда можно было найти что-то кроме бутылок шампанского, которые она держала на случай гостей. А питалась Юлиана в ресторанах — не было у неё времени готовить дома, хоть она и получала удовольствие от этого занятия. Купит что-то, поест немного, остальное оставит на потом, а когда придёт домой в следующий раз, еда окажется безнадёжно испорченной.       Сегодня она решила побаловать себя домашней едой. Заехала в супермаркет. Купила ингредиенты и итальянского вина. Паста приелась — будет готовить пюре со стейком. По домашнему. Именно так, как её научила готовить мама. Это ли не наслаждение? Провести вечер наедине с собой, наконец отдохнуть от громкой музыки и прожекторов. От толп людей, от журналистов, от вопросов, от камер, от истеричных модельеров, которым забыли отнести оранжевые шпильки... Юлиана была стопроцентным экстравертом, но даже ей иногда нужен был отдых. И сегодня она планировала отдохнуть.       Телефон она всё же не выключила. Если кому-то что-то надо — пусть звонит, конечно. Но она никуда не поедет. Ни в офис по срочному делу, ни на вечеринку. Не сегодня. Сегодня она ляжет спать в одиннадцать в обнимку с книгой, предварительно приняв долгую расслабляющую ванну.       Всё шло как по маслу. Она чётко следовала плану, который крутился в голове вот уже несколько дней. Юлиана едва ли не пританцовывала на кухне от наслаждения, одной рукой помешивая картошку, а другой взбалтывая красное вино в бокале. Душа пела в унисон с патефоном, из которого звучало что-то из лёгкого джаза, так популярном в прошлом веке. Юлиана восстанавливалась, наполнялась жизненной силой, улыбка наконец вернулась на её лицо.       Пропала она в тот момент, когда телефон всё же зазвонил. Томик Фрейда (не то чтобы расслабляющее чтиво, но) оказался закрыт и отложен на прикроватный столик. Юлиана как раз перебралась в кровать и собиралась спать, перед сном всё же решив добить главу, которая читалась вот уже месяц. По лицу скользнуло удивление, стоило увидеть имя контакта. Катя Пушкарёва, секретарша Андрея. В одиннадцать вечера?       Конечно, эта молодая девушка трудилась не меньше самой Юлианы, а может даже и больше, но вряд ли бы она додумалась побеспокоить её в такое позднее время из-за вопросов по запланированной на следующий месяц колекции. Разве что тиран Андрей на пару с Малиновским проводили очередное ночное заседание и решили, что вполне могут беспокоить её в такое время суток. Но если не рабочие вопросы, то что тогда? Что-то личное? Вряд ли. Они с Катей ещё не успели настолько сдружиться, хотя Юлиана и не скрывала свой искренний интерес к этому юному дарованию. Но что тогда? Ошиблась номером? Скорее всего. — Алло? — спрашивает заинтересовано и немного взволновано, нервно выстукивая длинными ногтями ритм по обложке книги. — Юлиана, простите... — всхлип.       Расслабленная поза меняется. Юлиана резко садится в кровати. — Что случилось, Катенька? — совсем другая интонация. — Саша... — голос надрывается, видимо она и правда плачет. Чёрт возьми, что случилось то?       Саша? Юлиана начинает судорожно перебирать в памяти всех их общих знакомых с именем Саша. На самом деле, список довольно краток. И если в эту зимнюю мрачную ночь Катя беспокоится не о Шуре Кривенцовой, секретарше Малиновского, то остаётся лишь Воропаев. На самом деле первый вариант куда более реален.       Волнение внутри возрастает с каждым мгновением и она только-только собирается выпытать подробности, как вдруг вновь слышен голос Кати. — Кира Юрьевна умерла, Саше нужна помощь, но он не желает меня видеть. Я боюсь что он может что-то с собой сделать, — на удивление спокойно произносит Катя, даже без всхлипов, будто у неё попросту закончились силы.       И Юлиане вдруг кажется, что её окатили ведром холодной воды.       Она пытается ухватиться за то хладнокровие, которое все в ней восхваляли.       Но едва ли не впервые у неё не получается. — Простите?.. — переспрашивает, будто надеясь что сейчас, как это часто бывает в фильмах, последнюю фразу повторят и окажется, что услышанное лишь плод её фантазии, а на самом деле говорили о рецепте запечённых баклажанов.       Но Катя ничего не опровергает. — Я не знаю что делать, — продолжает она спустя несколько бесконечных секунд. — Где вы? — Возле его дома. — Не двигайтесь, я уже еду, — и правда. Она была уже почти в машине, собравшись за те считанные минуты их разговора. Надев на себя первый попавшейся свитер и джинсы, она выскочила из квартиры ещё до того, как брошенный шёлковый халат коснулся пола. Свет остался гореть, она и не вспомнила, что его надо выключить.       А ещё она впервые забыла зонт, с которым обещала не расставаться даже выходя в магазин. Он так и остался стоять нетронутым в вазе возле входной двери.