Умамы

Люди хранят тайны

Это неслучайно

Приходить в отчаянии

Туда, где всегда ты был любим

Да, люди хранят тайны

И, как бы небанально

Это не звучало

Ты бежишь её открыть самым родным

***

Макс с самой кислой миной на свете плетётся в сторону своего дома. На душе противно скребут кошки. Ноги еле как передвигаются. Сил почти нет, ни физических, ни моральных, есть только душевная мука и усталость в мышцах. День был, пожалуй, слишком тяжёлым, до невозможности, и Макс не знает, каким чудом он его вообще пережил. Радует тот факт, что всё закончилось, ведь сейчас уже вечереет и все страдания вместе с уходящим днём должны испариться. А с другой стороны, кто обещал, что они вот так испарятся? Никто. Завтра будет такой же трудный день, наполненный скукой, тревогой, напряжением, смутой и смятением. По правде говоря, каждый день для Макса стал таким в последнее время. И если попервой он хорошо справлялся, то дальше становилось лишь хуже. Капля камень точит. Вот и стресс его нервы "подточил". Хочется поскорее прийти домой. В общежитии почему-то стало невыносимо тяжело ночевать, потому Макс сегодня вызвонил папу и предупредил, что приедет. Он потратил на автобус свои последние карманные. Есть надежда, что в родных стенах станет хоть на каплю проще дышать. Макс ведь просто подросток, которому порой бывает правда грустно и тошно до невозможности. Всё вокруг теряет свои краски, а проблемы будто натирают на душе "мозоли", которые потом пульсируют и напоминают о себе остервенелой болью. Ему слишком тяжело справляться в одиночку. Да, он хотел сбежать из родительского дома поскорее и начать самостоятельную жизнь без опеки. Но сама эта жизнь оказалась в разы труднее без поддержки и любви, к которым Макс, вроде как, даже привык за все семнадцать лет, прожитых дома. И как бы громко он не вопил о том, что ему это все давно не нужно, на деле оказывается, что он без поддержки едва ли может выжить. Дома его всегда ждут, всегда примут, напоят сладким горячим чаем с самым вкусным на свете печеньем, заболтают, отвлекут тем самым от насущного, а потом уложат спать, поцеловав при этом в макушку. Дома Макс навсегда остаётся маленьким мальчиком, любимым сыном, которого готовы окружать заботой со всех сторон. Дома можно побыть слабым немного. Макс с силой пинает камень носком кроссовка, сводит брови и, глядя себе под ноги, грустно и тяжко вздыхает. Он на самом деле до сих пор колеблется, взвешивая все за и против, пытается понять, стоило ли на самом деле приезжать. Хотя, казалось бы, уже приехал и даже почти дошёл домой, деваться некуда, а значит незачем думать и переживать. Но Макс так не может. Он пытается покопаться в голове и убедиться в том, что оно правда того стоило. А вдруг дома ему не будут рады? Вдруг дома не ждут? Вдруг он не вовремя заявится? Вдруг станет только труднее с этим грузом на душе, да еще и чувством вины вдобавок? Максу страшно возвращаться после долгой разлуки. Такое чувство, что это уже не его родной дом и права на то, чтобы приезжать, он толком не имеет. От подобных мыслей становится всё только хуже, от чего хочется громко взвыть. Макс поднимает глаза и видит такой родной белый забор с калиткой. Видит, что в окнах его дома горит свет. Осталось буквально несколько метров дошагать. Мысли совсем путаются, как нитки для вязания, и разобраться в них слишком трудно. Макс лишь поправляет рюкзак на плече и сильнее сутулится, будто пытаясь казаться меньше, чем он есть на самом деле, а что самое главное — как можно несчастнее. Хочется сделать самый жалостливый на свете вид, чтобы никто точно не прогнал от себя. Чтобы над Максом смиловались, впустили, покачав головой, пожалели в конце концов. Он поднимается на крыльцо и, прежде чем постучаться, оборачивается и смотрит на последние лучи закатного солнца, которое так поспешно скрывается за горизонтом, не оставляя после себя ничего. Из груди снова вырывается тяжкий вздох и Макс пару раз стучит костяшками по деревянной двери (папа говорил, что звонок недавно сломался), оповещая тем самым о своём прибытии, а после дергает ручку и тянет на себя. Открыто. На пороге его встречает теплый свет лампочки и ненавязчивый запах чего-то домашнего и очень вкусного. Макс все сутулится от чувства, словно он блудный сын, предавший семью, который только сейчас соизволил вернуться. Дискомфортно. Хотя на глубине души он знает, что его никто даже не собирается винить за то, что пропадал в колледже и не приезжал так долго. Вот только странное чувство вины жрет изнутри. "Конечно, несколько месяцев тебе никакого дела не было, ты веселился и о доме даже не думал, а как тяжело одному стало, так сразу прибежал!" — внутренний голос лишь усугубляет положение и заставляет нервно сглатывать слюну. Каким же бессовестным ребёнком Макс себя чувствует. Он закрывает за собой двери, стараясь не шуметь и не привлекать к себе лишнее внимание, медленно стягивает с ног кроссовки и ставит их в уголок. Сердце почему-то стучит быстро-быстро. Хотя, казалось бы, с чего бы он так сильно волновался. — О, Макси, милый, — из кухни выходит мама и, вытирая мокрые руки о свой фартук, счастливо улыбается, — А я пирог затеяла, с вишнями. Хотела успеть к твоему приходу, но замешкалась немного, — Кларабель посмеивается и, широко раскрыв руки, налетает на Макса с объятиями. — Привет, мам, — Макс измученно улыбается и обнимает её в ответ. Пирог с вишнями. Это ведь его самый любимый пирог, — А где папа? — На работе задерживается. Через пару часов будет дома, — Кларабель ласково гладит немного влажной ладонью по волосам, взъерошивая их, и так любовно прижимает к себе сына, что у того сердце замирает, — Я так скучала. — Я тоже, — Макс шмыгает носом и закрывает глаза. От мамы пахнет мукой, вишнями, нежностью и уютом. Он так давно не ощущал этого запаха, что теперь его терзает что-то изнутри. За всё это время Макс почти не звонил и не писал родителям. А те ведь даже не обиделись на него, если судить по маме сейчас. Просто терпеливо ждали и любили его, эдакого балбеса, который сорвался куда-то, уехал подальше и решил налаживать свою взрослую жизнь, позабыв о том, как каша дома пахнет. Макс занимался чем угодно, гулял с друзьями допоздна, ходил на всякие вечеринки, тренировался, учавствовал в Х-геймиаде, налаживал свои романтические отношения. Но о родителях он почти не вспоминал. Голова была забита другим. И теперь, после нескольких месяцев молчаливой разлуки, он чувствует себя каким-то чужим и оторванным от семьи. — Пойдём ужинать. Скоро пирог поспеет, — Кларабель разрывает нежные объятия и, с нежностью смотря на Макса, зовёт его за собой, — Ты сильно голодный? Будешь суп? — Папин суп? — с ностальгической улыбкой спрашивает Макс, вспоминая томатный суп с макаронами в виде букв, который всегда готовил старший Гуф. Сразу в сознании всплывают воспоминания о детстве, когда Макс собирал из этих букв разные слова. Кларабель кивает в ответ и на её лице рисуется такая же улыбка, — Буду. На кухне уютно и тепло. Есть чувство, что ничего не изменилось за эти месяцы. Всё осталось на свои местах и Максу кажется, что он был здесь совсем недавно. Вот, вроде вчера сидел на этом же месте за столом и завтракал вместе с родителями, сонно ковыряясь ложкой в тарелке. Мама тихонько мычит себе под нос какие-то мелодии. И даже они знакомы Максу до боли. Он слышал их раньше постоянно, но никогда не придавал значения тому, что они почти всегда одинаковые. Он неосознанно привязался к этим мелодиям за все годы жизни дома. И сейчас, когда слышит их снова, на глаза чуть ли не слезы наворачиваются. Так странно. Макс стал, пожалуй, слишком сентиментальным. Оказалось, что такие простые и обыденные вещи, которые в детстве казались мелочью, могут стать до бесконечности дорогими и самыми значимыми как раз тогда, когда вырастаешь. На сердце всё так же несладко, голова гудит от усталости, а мышцы от перенапряжения. Но становится на долю легче, когда мама ставит перед ним тарелку с супом, подаёт Максу его любимую ложку и садится рядом, просто подпирая кулаком голову и с бесконечной нежностью смотря на своего ребёнка. Такого взрослого, но всё такого же любимого, как и всегда. Пусть он и вырос, но остался в первую очередь её ребенком. — Ешь аккуратнее, горячий, — она произносит каждое слово с невероятно приторной нежностью. Конечно. А как иначе говорить с сыном, которого она так сильно любит и ждала треть года? — Спасибо, — Макс криво улыбается и дует на ложку, прежде чем пробовать. А вкус никак не поменялся. Папин суп остался папиным супом. И даже этот факт с какой-то невероятной тоской пронизывает сердце. — Ты что-то совсем подавленный, — она сводит брови домиком и склоняет голову на бок, — Всё хорошо? — Да, просто... — Макс кусает губу и глубоко вздыхает. Говорить о своих проблемах не очень хочется. Точнее, не хочется просто грузить маму лишний раз, — Просто очень устал. Длинный день. — Понимаю, — Кларабель вздыхает. Ей самой становится грустно, когда она смотрит на своё чадо, у которого такая неизмеримая печаль в глазах виднеется, — Ничего, сейчас поешь, ляжешь спать, а утром будет лучше, — её голос нежный и наполненный заботой. И от этого Максу тоже сердце щимит. Заслужил ли он вообще этой любви? — Надеюсь, — он начинает есть и почти сразу замечает, что за окном пошёл дождь. Тёплый весенний дожь. Он бьет по стёклам и своим шумом даже прибавляет какого-то уюта этому моменту. С одной стороны, Максу так хорошо. А с другой до безобразия тошно и плохо. Он ведь не без причины вот так прибежал на ночёвку к родителям, не просто так сорвался с места. Вот только об этой самой причине говорить не стал изначально. Ведь это, во-первых, очень глупо и несерьёзно, а во-вторых, родители его, скорее всего, просто не поймут. Вот только эта причина не хочет уходить из головы и забыть о ней тяжело. И Макс оказывается в ловушке: выговориться он не может, но и спрятать это на глубине души тоже. Потому и мучается. Правда глупо, наверное, прибегать в родительский дом только из-за сильной ссоры с любимым человеком. Конечно, это не единственная причина, тут влияло множество предшествующих факторов и общее напряжение, скопившееся за столько времени. Но последней каплей стала именно она. И Макс чувствует себя из-за этого полным кретином. Нет смысла заикаться о произошедшем, потому что в таком случае придётся рассказать обо всём в целом. Оповестить родителей о том, что Макс в отношениях. А он этого не хочет делать по той простой причине, что его вторая половинка — это не какая-то милая девочка из его группы. А парень из старшего курса. Ссора с Брэдли до сих пор всплывает в памяти, и Макс жутко винит себя даже за это. Он думает о каких-то посторонних вещах в таком святом месте, как дом. Пришел сюда со своими проблемами и негативом и нагнетает обстановку. Ломает семейный уют и комфорт. Это кажется чем-то очень неправильным. Макс пытается выбросить лишнее из головы и тут же чувствует себя каким-то предателем. Он забивает на свои отношения и свою любовь. И это тоже неправильно. Как он может просто так отпустить ситуацию, если она касается кого-то такого значимого для него? — Ты хоть расскажи, как у тебя в колледже дела. А то ведь ничего не знаю из того, что у тебя происходит, — мама снова вздыхает. Видно, что ей очень хочется понять своего сына. Хочется, чтобы он открылся. Выслушать, поддержать, помочь, если нужно. Вот только Макс никогда толком не открывался раньше. Он привык держать всё в себе до последнего. Потому разговорить его трудно и никогда не знаешь, с чего начать. — Да всё нормально вроде... Стараюсь учиться, хоть и тяжело. Ну... тренируюсь вместе с Бобби и Пи-Джеем. А так ничего интересного, — Макс украдкой смотрит на маму, съедая очередную ложку супа. Но понимает, что его слова звучат совершенно неубедительно. И в интонации хорошо читается, что он просто не хочет говорить о значимых для него вещах. Кларабель это не задевает уже, хотя по первой, ещё в начале подросткового возраста Макса, ей казалось, что она плохая мать, раз её сын не доверяет ей свои секреты. Сейчас же стало спокойнее немного на этот счёт. У Макса просто такой характер, и этого ничем не изменить и не исправить, какой бы хороший родитель не был. Максу стыдно, но он правда не хочет наговорить лишнего и испортить тем самым вечер. Потому молча ест и частично погружается в тёплые беззаботные воспоминания, где не было таких душевных терзаний. Там, в детстве, было всё гораздо проще. И Макс ценит тот факт, что у него есть возможность хотя бы мысленно вернуться в то время. — А мы вот с папой повздорили сегодня с утра, — она уводит свой взгляд в сторону окна и внимательно смотрит на то, как мелкие капли дождя ударяются о стекло, — Вот думаю, правда ли на работе задерживается, или домой возвращаться не хочет, — она чуть поджимает губы и опускает свои ресницы. — Оу... — у Макса подскакивают брови от осознания, что не один он сегодня поругался со своей второй половинкой, — Ну, я не думаю, что он избегает возвращения домой. Он же тебя любит. На него это не было бы похоже, — он пожимает плечами. Подобное правда не в стиле Гуфи, сбегать от проблем и скрываться от них, прячась по углам. Это как раз скорее в стиле Макса... — Да, наверное, ты прав, — Кларабель согласно кивает, — Просто очень сильно переживаю. Я тоже во многом была виновата, хочется поскорее извиниться, — и Макс видит то, как сильно она переживает из-за своей неправоты и невозможности пока что загладить вину. Эта эмоция как-то очень явно откликается в душе. И почему-то все личные переживания, хоть и перекликающиеся с мамиными, отступают на второй план, и Макс без задней мысли просто проникается её проблемой, сочувствует ей, хочет как-то утешить и успокоить. — Думаю, папа скоро вернётся и вы сможете обо всём поговорить, — он вдумчиво кивает, пытаясь убедить в правдивости своих слов, и тянется своей рукой к ладони матери. Накрывает её и успокаивающе гладит. Старается дать какую-то поддержку. Ведь сам чувствует нечто похожее и понимает, насколько сейчас важно услышать слова утешения, — Поверь, скоро от этой ссоры не останется даже воспоминаний, — Макс знает, что его родители довольно редко ругаются, а потому для них это особенно тяжело прожить без нервов. — Я знаю, — она мягко улыбается и тоже накрывает ладонь сына своей, с грустью смотря в его глаза, — Каким же взрослым ты стал. Даже, кажется, слишком. О своих тревогах молчишь. А меня ободряешь. Хотя наоборот должно быть, — Кларабель крепко сжимает его руку в своих ладонях и чуть наклоняется в его сторону, — Это ведь я твоя мама. Та, к кому ты можешь прийти, когда тебе трудно, и поделиться всем, что тебя гнетёт. Я ведь никогда осуждать не стану, ты знаешь. И правда, она никогда Макса не осуждала, когда он срывался на истерику, хотя такое и случалось крайне редко. Не было такого ни разу, чтобы она не попыталась его понять и как-то стыдила за эмоции. Тут скорее он сам себя стыдил за слабость, несобранность, несдержанность и отсутствие самоконтроля. А мама просто принимала своего ребенка таким, какой он есть. И эти её слова будто давят на больную точку и срывают спусковой крючок. Глупо отрицать тот факт, что Макс иногда искренне хочет высказаться, вот только сам себя от этого останавливает, удерживает и отговаривает, руководствуясь тем, что "нельзя никого грузить своими проблемами". Но на глубине души ведь всё равно есть эта жажда сказать хоть что-то и выпустить накопившееся. Кларабель несколько секунд смотрит прямо в глаза, пока Макс молчит. Она особо не надеется, что сын, который до этого всё копил в себе, сейчас вдруг передуемает и раскроет перед ней на распашку душу. Но при том надеется, что ее слова просто заставят его немного задуматься. И, может быть, когда ему правда нужна будет помощь, он охотнее решится обратиться к родной матери, вспомнив об этих словах. Раздаётся звон духовки, говорящий о том, что пирог с вишнями как раз готов. И Кларабель со смиренным вздохом встаёт из-за стола, отпустив руку Макса, и идёт доставать его. А Макс молчит, кусая губы. Тарелка с супом давно опустела. А на дне её покоятся остатки макаронных букв. Макс снова ковыряется в тарелке, прикусив кончик языка, и располагает буквы в нужном ему порядке. — Вообще... я сегодня тоже поругался... кое с кем, — Макс шумно выдыхает носом, когда мама ставит на стол пирог и достает большой нож, которым удобнее всего нарезать, — Теперь вот, тоже нервничаю, — и замолкает, не зная, что ещё можно сказать. Изо рта норовит вырваться всё, что крутится в голове, но он старается не дать себе сболтнуть лишнего. — Это кто-то очень важный для тебя, верно? — Кларабель отрезает от пирога самый большой и лакомый кусок, кладёт на блюдце и ставит его перед Максом. Тот продолжает возиться с буквами в тарелке. — Да, очень... я потому и приехал на самом деле, — Макс вздыхает, но, опомнившись, вздрагивает и спешит оправдаться, — То есть, нет, не только из-за этого! Я скучал, очень сильно, я и до этого хотел, я... Просто эта ссора меня вынудила приехать именно сегодня. Вот, — Макс опять кусает нижнюю губу. Мысли хаотично бегут, как тараканы. Как же ему не хочется быть плохим сыном. Тем, кто вспоминает о родителях только когда всё плохо. — Всё в порядке, милый, — Кларабель сводит брови домиком, подходит ближе, наклоняется и снова обнимает, — Я и без того это поняла. Но ты вполне имеешь право на то, чтобы приезжать, когда тебе трудно. Я только рада этому, — она снова ласково гладит по волосам, от чего у Макса мурашки бегут по спине, — И вполне имеешь право не приезжать, пока тебе спокойно и хорошо в колледже. Ты не обязан возвращаться домой по расписанию. Но мы с папой всегда тебя ждём, просто знай это, Макси. — Спасибо, мам... — Макс шумно всхлипывает, потому что ее слова буквально раздирают внутренности и вызывают волну боли, но вместе с тем и дарят огромное облегчение. Его не считают плохим или неправильным ребёнком. И осознание этого бальзамом ложится на душу. — Я люблю тебя, — она целует его несколько раз в макушку, а после оставляет ещё один ласковый поцелуй на мокром чёрном носу. У Макса от этого все внутренности начинают дрожать, а слёзы невольно скапливаются в уголках глаз и норовят скатиться по щекам. А мама бережно смахивает их большими пальцами. — Я тоже тебя люблю, — голос Макса дрожит, а сердце в груди колотится, как бешенное. Но ему впервые за несколько месяцев становится правда легче и тревожные мысли немного отступают на второй план. По большей части ведь он сам себя накрутил, убедил в том, что он очень плохой сын, недостойный любви, причиняющий боль и прочее. А мамина нежность по отношению к нему говорит об обратном и уверенно ломает негативные установки в его сознании. — Расскажешь больше о ссоре, которая тебя тревожит? Тебе так станет легче, — Кларабель прижимает голову Макса к своей груди и позволяет тому полноценно выплакаться. — Мы п-поругались из-за одной мелочи, — бубнит он, пропитывая своими слезами мамин фартук, — Это нач-чалось из-за меня, я наговорил много неприятных вещей, — он громко сопит, хлюпает носом и жмурится. Просто не знает, как формулировать мысли, чтобы не упомянуть пол Брэдли или как-либо не намекнуть на него случайно, — И в ответ было сказано тож-же много всего. Теперь чувствую себя виноватым. В том, что кашу зав-... заварил, в том, что сбежал от конфликта, в том, что гов-ворю сейчас всё это... Макс заливается слезами, когда вспоминает, как сорвался на Брэдли практически без повода, наговорив столько глупостей. Ему слишком тошно от самого себя. Он всё никак не может выйти за границы самоненависти. Всё, что он сейчас может — это винить себя и пожирать изнутри. — К чему тебя толкает твоё чувство вины? — спокойно спрашивает Кларабель и гладит по спине утещающе. — Толкает закрыться от всех и всего, если честно. Чтобы... чтобы больше не делать больно и не создавать проблем, — тихо и несмело говорит Макс. Он знает, что это глупо и очень по-детски. И подобным образом нельзя решить проблему. Но это единственное, что приходит в голову, самый простой выход из ситуации. — Но этим ведь ничего не исправить из того, что уже сделано. Окружающим будет так же больно. И тебе самому будет так же плохо, — она снова целует Макса в макушку, слушая, как тот лишь громко шмыгает носом, — Но ты можешь извиниться и попробовать исправить положение. Все же иногда ошибаются и поступают нехорошо. Ты ошибся. Но это не значит, что ты не имеешь права на прощение. И эти фразы правда заставляют Макса задуматься и пересмотреть всё, что есть в голове. Он ещё и безмерно рад, что мама не стала ничего спрашивать о личности того, с кем он поссорился. Просто выслушала. И просто дала совет. Хороший, дельный совет, который и правда может помочь. Она не стала выпытывать подробностей и лезть в душу. Но смогла сделалть легче. Кларабель продолжает обнимать сына, гладить по волосам и спине, ожидая, когда тот просто наплачется вдоволь и ему станет спокойнее. И её взор случайно падает на тарелку из-под супа, на дне которой так криво красуется два макаронных слова "MOM" и "DAD". Она расслабленно усмехается этому. Макс, хоть и стал взрослым, всё равно остался самим собой.

***

— Алло. Брэд? — Макс поджимает губы и шепчет в трубку, смотря в окно. Там до сих пор идёт дождь, хотя уже довольно поздно, около часа ночи. А Макс стоит у подоконника в своей ночной майке и шортах, и смотрит на то, как капли воды печально стекают по стеклу, — Не спишь? Я не разбудил? — Привет. Не разбудил, — бубнит Брэдли немного устало, но ни капли не сонно. Действительно не спал, хоть и в такое позднее время. — Брэд... Брэдли. Послушай, я... — Макс жутко волнуется, потому что не привык перед кем-то извиняться, особенно по телефону. Ему это гораздо труднее даётся, чем извинения в лицо, потому что не видно чужих глаз и эмоций. Будто в пустоту говоришь, — Я х-хотел попросить у тебя прощения, — голос предательски дрожит, Макс заикается от нервов и новой волны слез, но продолжает говорить, хоть и с трудом удаётся формулировать мысли, — Я не должен бы-был на тебя наезжать... и говор-рить так много гадостей тоже. Я правда не знаю, что на меня нашло. Ты был в праве злиться тогда. — Макси... — Брэдли слышит все эти содрогания в обрывках слов, слышит шумные вздохи междометием, и ему самому это больно режет по сердцу, — Ты плачешь? — Нет! Точнее... это не имеет знач-чения, мои слёзы не должны давить тебе на жа-жалость. Я искренне прошу прощения, по-потому чт-что я был виноват, — Макс вытирает горячие слёзы тыльной стороной ладони. — Я прощаю, — Брэд вздрагивает всем телом, прижимая телефон поближе к уху, — Но и ты меня прости. Мы оба психанули и дров наломали, — он неловко чешет затылок, а губы его сжимаются в тонкую полоску. — И я тебя прощаю, Брэдли, я правда прощаю, — от этих слов и самому Максу становится лучше, ведь он отпускает пожирающую его изнутри обиду. Даже не верится, что на этих нескольких репликах их конфликт исчерпал себя и больше не будет этого тяжелого груза на сердце, который заставлял страдать его на протяжении всего дня. Теперь можно будет спокойно спать. — Я ещё вечером хотел прийти к тебе в общагу и поговорить обо всём, но тебя не было... Где ты? — взволнованно спрашивает Брэдли. Он ведь правда испугался за своего парня, когда Бобби и Пи-Джей сказали, что он не возвращался в комнату после пар. В добавок ко всему Макс не брал трубку. — Я у родителей дома сейч-час, — Макс вздыхает и обнимает себя свободной рукой за предплечье, нервно царапая его, — Прошу, давай обсудим всю эту ситуацию, когда я вернусь, — он перетаптывается с ноги на ногу и опять кусает себя за нижнюю губу чуть ли не до крови. — Да, разумеется, — Брэдли спокойно выдыхает и чувствует, как умиротворение расплывается по телу. Главное, что Макс дома, а не где-то у черта на куличиках. Значит, можно не волноваться за него, — Я буду ждать. Когда ты приедешь? — В воскресенье ближе к вечеру, на автобусе, — Макс хлюпает носом, — Хочу немного побыть с родителями на этих выходных. Я к ним четыре месяца не приезжал. Ну, ты знаешь... — Да, понимаю, — Брэдли кивает, хоть и понимает, что Макс этого не увидит, — Напишешь мне, когда будешь ехать? Я встречу, — Брэд правда хотел бы увидеть Макса как можно скорее, потому и изъявляет желание встретить прямо на автобусной остановке. — Хор-рошо, — Макс рвано вдыхает и выдыхает воздух носом, стараясь успокоиться. И слёзы постепенно перестают литься, — Я тебя очень сильно люблю, — эти слова он шепчет как можно чувственнее, чтобы дать понять, что правда любит, будто бы Брэдли об этом и не знал никогда. — А я очень сильно люблю тебя, — Брэдли сжимает в руке телефон и тоже старается проговорить эти слова с неподдельной нежностью, чтобы Максу после них стало правда лучше. А то мало ли, вдруг засомневался в его чувствах после этой ссоры. Они ведь тоже редко ругаются на самом деле, и в каждый из разов Максу кажется, что их любовь трещит по швам. Брэдли прекрасно знает о необходимости напоминать ему, что чувства живы и всё в порядке. Он знает, что Макс ранимый, потому обычно старается не вступать с ним в конфликты, боясь довести до истерики. Но в этот раз между ними что-то пошло не так и ни один из них не подумал о том, чтобы вовремя притормозить. Но радует то, что молчаливые страдания с послевкусием скандала закончились. Теперь осталось всё обсудить, разложить по полочкам и забыть, как страшный сон. — Сладких снов, Макс, — усмехаясь, с нежностью говорит Брэдли и неосознанно обнимает кусок одеяла, хотя хочет обнимать любимого парня. — И тебе, — он тоже улыбается, ощущая, как камень с души упал и пропала вся эта тяжесть, которая его изнуряла. Он падает на свою постель и спокойно выдыхает, закрыв глаза. Они обмениваются словами прощания, звонок завершается и почти сразу оба засыпают. Макса больше не тревожат мысли о том, что он плохой сын или плохой партнёр, потому он может позволить себе просто отдохнуть и выспаться. Всё наконец-то встало на свои места. И эта мысль заставляет улыбнуться даже во сне.