Seven minutes in heaven

Накано Ким неспеша заполняла рабочий журнал. Этот журнал она вела с первых дней своей практики и считала его важной частью работы. Не просто запись имен пациентов или времени их визитов, а глубокий анализ: краткие пометки об успехах и трудностях, пересмотренные стратегии и мысли, которые приходили уже после завершения сеансов. Сегодня она записывала свои наблюдения за одним из пациентов, которого консультировала последние несколько недель. Это был её привычный ритуал перед началом рабочего дня, особенно когда в графике стояли важные консультации. Сегодня, как раз, одна из таких — в час дня она должна была встретиться с Ютой Оккоцу. На этот раз её мысли были сосредоточены на одной из деталей, которую она прочитала накануне. В документах по медицинскому случаю Юты мельком упоминалась его младшая сестра — девочка, погибшая в тот же день, когда он потерял родителей. Запись не содержала подробностей, но уже одно это знание заставило Ким пересматривать все их прошлые разговоры. «Он ни разу её не упомянул» — подумала девушка, обведя пальцем фразу в своих заметках. Это было странно. Говорить о родителях Юта тоже избегал, но упоминание сестры отсутствовало совершенно, как будто её никогда не существовало. Почему? Было ли это связано с тем, как он переживал ту утрату? Или он сознательно вытеснил её из своей памяти, чтобы защититься? Ким с трудом оторвалась от размышлений и закрыла журнал. На часах было без десяти двенадцать, и до встречи с Оккоцу оставалось ещё почти час. Она позволила себе расслабиться, откинувшись на спинку кресла. В последнее время Ким работала в облегченном графике, взяв только несколько пациентов. С момента открытия этой клиники она решила снизить нагрузку, чтобы тщательно разобраться с каждым случаем. Юта был одним из таких — парнем, чья замкнутость и боль требовали особого подхода. Накано знала, что слишком большая  популярность может выжигать терапевта изнутри, особенно если тот принимает слишком много пациентов подряд. Она осмотрелась вокруг. Её кабинет был тихим, уютным местом, где люди могли расслабиться. Окна впускали мягкий дневной свет, а небольшая коллекция комнатных растений на подоконнике добавляла уюта. Всё здесь располагало к откровенности, к доверию. Девушка потянулась за чашкой зелёного чая, который стал её спутником в утренние часы, когда вдруг услышала громкий стук. Дверь её кабинета с шумом распахнулась Первое, что бросилось ей в глаза — взгляд. Красноватые, уставшие глаза с тяжелыми кругами под ними. Густая темная челка падала на лоб, скрывая часть лица, но взгляд выдавал бессонную ночь. Юта был в мятой, серой толстовке с небрежно закатанными рукавами, на которой были следы – то ли от кофе, то ли от чего-то еще. Его вид в целом говорил о человеке, которому сейчас было абсолютно все равно на свой внешний облик. Но больше всего девушку поразило его лицо — напряжённое, исказившееся странной смесью усталости и решимости. – Юта? — удивлённо произнесла она, поднимаясь со своего места. Он прошёл в кабинет, захлопнув за собой дверь и приблизился к её столу. Мягкое кресло, где он обычно начинал свои сеансы, осталось стоять в стороне. Ким приподнялась, чтобы поприветствовать его, но он, не дав ей сказать даже слова, навис сверху, словно стараясь удержать на месте ее внимание. – Хочешь мою историю? – вдруг произнёс он, его голос звучал глухо и хрипло, словно ему было трудно говорить. Он наклонился над её столом, заставляя её почувствовать всю тяжесть своего взгляда. – Она будет. 13 апреля, 10 лет назад Это был один из тех дней, которые не предвещают беды. Всё выглядело так, будто мир застыл в идеальной гармонии. Весеннее солнце пробивалось через полупрозрачные шторы, играя бликами на полу. Вдалеке слышались голоса детей, смех, звонкое лаяние собак — шумы жизни, которые обычно остаются фоном, но сегодня они словно запечатлелись в памяти. Мама вернулась домой около пяти вечера. Она выглядела уставшей, но старалась не показывать этого, снимая строгий костюм и переодеваясь в домашнюю одежду. Её движения были быстрыми, отточенными — мать всегда старалась успеть больше, чем от неё требовалось. Уже через несколько минут на кухне послышался знакомый ритм ножа о доску и шелест открываемых упаковок. Пахло чем-то привычным — жареными овощами, соевым соусом. Это был наш семейный ужин, без изысков, но всегда вкусный. Отец, как всегда, сидел в своём кабинете. Его кабинет был святая святых: никто из нас, детей, не смел туда заходить без разрешения. Но мы привыкли. Папа был поглощён работой и редко уделял нам внимание, хотя я знал, что он нас любит. Моя младшая сестра, Шиноа, была в своей комнате напротив моей. Я услышал, как она вздохнула и что-то пробормотала себе под нос. Это было обычное дело, когда она сидела над учебниками. — Юта, помоги мне! — раздался её голос. Я остановился у своей двери, обернулся и взглянул на неё. Она сидела, подперев голову руками, глядя на меня с явным раздражением и усталостью. — Разберись сама, — бросил я. — Ты обещал, что будешь мне помогать, — её голос дрожал от обиды. — Шиноа, я ейчас не могу, — ответил я спокойно, направляясь в свою комнату. На самом деле я мог бы помочь, но в тот момент у меня была другая цель. Недавно отец подарил мне на день рождения деревянный меч, и теперь почти всё свободное время я посвящал тренировкам. В центре моей комнаты стоял самодельный манекен, сделанный из старой одежды и подручных материалов. Я упражнялся с орудием, представляя, что защищаю свою семью от врагов. Шиноа вышла из своей комнаты и, кажется, направилась к родителям. Я слышал её шаги, затем стук в дверь кабинета. — Пап, можешь мне помочь? — спросила она. — Я занят, Шиноа, ты же знаешь, что папу лучше не отвлекать во время работы! — раздался из-за двери недовольный голос. Тогда она спустилась на кухню. — Мама, Юта меня игнорирует, а ты можешь объяснить мне хотя бы эту задачу? — жалобно произнесла она. — Доча, я готовлю. Тебе нужно быть самостоятельнее, — отозвалась мама. Но на этом всё не закончилось. Вскоре раздался громкий голос мамы: — Юта! Спустись сюда! Я, раздосадованно вздохнув, отложил меч и спустился вниз. Шиноа стояла рядом с ней, сложив руки на груди, а мама, повернувшись ко мне, уже выглядела сердитой. — Почему ты не помог сестре? Ты же её старший брат! — Я был занят, — попытался оправдаться я, не смотря ей в глаза. — Занят? Чем ты мог быть настолько занят, чтобы не уделить ей нескольких минут? — Ну ты же тоже ей не помогаешь! — выпалил я, стараясь перевести внимание на неё. Мамино лицо напряглось. — Юта, как ты можешь так говорить? — А что я сказал не так? — бросил я, сжав кулаки. В этот момент в разговор вмешался отец, вышедший из кабинета. — Сын, немедленно извинись!  Я промолчал, уставившись в пол, а в груди всё клокотало от возмущения. — Юта, ты стал слишком грубым, — продолжил отец. — Мы на тебя рассчитываем, а ты ведёшь себя, как ребёнок. — Может, если бы вы уделяли мне больше времени, я не стал бы таким, — тихо пробормотал я, но они услышали. В комнате повисла тяжёлая тишина. Мама отложила нож на стол, а отец глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. — За стол. Сейчас же, — приказал он. Ужин прошёл в напряжении. Никто не произнёс ни слова. Только слышался стук вилок о тарелки и глухой шум вентилятора на кухне. Я пытался есть, но еда словно застревала в горле. В голове крутились их слова. Почему если я старше, то должен быть ответственным? Почему они не могли просто помочь Шиноа? И почему она всегда жаловалась на меня? Так много вопросов и ни одного ответа. С этими мыслями я ушёл к себе в комнату. Я рухнул на кровать и уставился в потолок. Постепенно раздражение сменилось чем-то другим — странным чувством тяжести в груди. Я вспомнил взгляд Шиноа, когда я отказал ей. Её разочарование. Вспомнил голос мамы, уставший, но всё же требовательный. «Может, они правы? Я и правда не помогаю ей» — мелькнула мысль. Я закрыл глаза, пытаясь уснуть. Ночь была тягучей. Я лежал, слушая, как за окном завывал ветер. Мне не спалось, и я ворочался с боку на бок. Слова родителей не выходили из головы. Почему-то именно сейчас они казались такими важными. «Ты ведёшь себя, как ребёнок». «Мы на тебя рассчитываем». В какой-то момент я всё же провалился в беспокойный сон, но вскоре меня разбудил резкий запах. Что-то густое и едкое щипало нос и глаза. — Юта! — крик разорвал тишину. Я резко поднялся. В дверях стояла Шиноа. Её лицо было искажено страхом, а голос дрожал. Волосы и одежда были испачканы, а руки сжимались в надежде успокоиться. — Что… Что случилось? — сонно спросил я, пытаясь встать. — Пожар! — выкрикнула она, хватаясь за дверной косяк. — Папа с мамой… Они не просыпаются! Слова эхом отдавались в моей голове. Пожар? Родители? Мои мысли путались, пока я не заметил, как пламя начинает подбираться к моей двери. — Уходи! — прохрипел я, указывая на окно. Но сестра не двигалась. Она подошла ближе и схватила меня за руку. — Ты тоже должен идти! — закричала она, кашляя. — Шиноа, иди к окну! — закричал я. — Нет, мы должны разбудить родителей! — Она бросилась обратно к двери, но я схватил её за руку. — Иди! Я разберусь! Девочка посмотрела на меня, и в её взгляде была смесь страха и решимости. Она трясла головой, заливаясь слезами. Я посмотрел в сторону двери. Огонь уже рычал в коридоре, донося до нас адский жар. Пол за дверью начинал трещать. Выбора не было. — Давай! Лезь! — я подтолкнул её к окну. Она замерла на мгновение, обернувшись: — А ты? — За тобой! Давай, быстрее! Шиноа послушалась. Она начала карабкаться на подоконник, её руки дрожали, пальцы едва держались за раму. Она кашляла, задыхаясь, но всё же смогла высунуться наружу. Я схватился за её локоть, помогая ей выбраться, уже почти чувствовал слабое облегчение, когда это произошло. Сестра, обессилевшая, сделала неверное движение. Её нога соскользнула с рамы, и она, не удержавшись, сорвалась вниз. — Шиноа!  Я высунулся в окно и застыл, смотря, как её тело рухнуло на камни во дворе. Она упала тяжело, почти беззвучно, и не шевелилась. — Нет… Нет! — Мне было сложно верить своим глазам. Сердце сжалось в тиски. Хотелось кричать, но горло сдавило. Хотелось бежать к ней, но ноги подкосились. Всё вокруг замерло, кроме огня, который жадно пожирал дом. — Это моя вина, — прошептал я, чувствуя, как силы покидают меня. Едкий дым заполнил лёгкие. Я упал на пол, дотянувшись до угла комнаты. Свернулся там, как раненый зверёк, пытаясь спрятаться от всего мира. Огонь уже пробрался в комнату. Треск горящих стен, жар, обжигающий кожу, — всё смешалось в единый кошмар. Глаза закрывались, дыхание становилось всё реже. В тот день я потерял семью. Потерял родителей. Сестру. Себя. Когда огонь забрал всё, что было мне дорого, я не просто остался без близких. Я почувствовал, как разрушается всё, что я когда-либо знал. Я стоял на грани, где была только пустота и обжигал жар. В этот момент что-то внутри меня оборвалось, и я понял, что больше не вернусь к тому Юте, каким был до того вечера. Сквозь дым и пламя я был как призрак, не способный изменить ничего. Я не мог вернуть ни одну секунду, ни один взгляд. Даже когда лежал на холодном полу, совершенно изнеможённый, знал, что жизнь, которая была до этой ночи, уже никогда не вернётся. Потеряв их, я потерял и себя. Я винил себя. И чем больше я думал, тем сильнее становилось это чувство — будто я сам убил её. Нет. Я убил её. Я сделал это своими руками, своими слабыми руками, которые не смогли её удержать, которые не смогли ей помочь. Очнулся я в больнице, совершенно истощённый, как пустой сосуд, в котором больше не было ни капли жизни. Мир вокруг меня существовал, но я не мог найти силы в себе, чтобы ощутить это. Врачи старались привести меня в чувства, говорили успокаивающие слова, но они были как вата в ушах. Их утешения терялись в пустоте, которая заполнила меня, словно я стал частью этого туманного мира, где нет ни света, ни тени. Я знал, что они пытаются помочь, но как можно помочь тому, кто уже утратил всё? Моя душа была как сгоревшая пустошь, где не осталось даже пепла. Я жалел, что меня тогда спасли. Я пытался понять, зачем мне жизнь, если я потерял всё, что когда-то было мне дорого. Почему я остался жив, когда всё, что я любил, сгорело в огне того ночного кошмара? Помню, как смотрел на пламя, как оно пожирало всё на своём пути, и, возможно, я бы предпочёл остаться там, с ними. Думаю, если бы я не выжил, я бы не чувствовал этой бесконечной пустоты, не знал бы боли от утрат, не мучился бы от чувства вины. Дедушка приехал позже. Он был единственным, кто оставался рядом. Он забрал меня к себе, несмотря на всю бумажную работу и все эти формальности, которые напоминали мне, что жизнь продолжалась, несмотря на всё, что произошло. Он оформил опеку, и я, как неуклюжий ребёнок, не мог найти в себе силы, чтобы как-то выразить благодарность. Я очень любил его — это была правда, но слова не могли передать того, что было у меня внутри. Он был для меня всем. Он всегда заботился обо мне, пытался сделать так, чтобы я улыбался, покупал мне всякие мелочи, чтобы отвлечь меня. Но это было бесполезно. Ничто не могло заполнить ту дыру, что образовалась внутри меня, пуропасть, которую нельзя было ничем заткнуть. Со временем я начал больше разговаривать с дедушкой, иногда даже смеяться, но эти моменты были такими редкими, что я мог бы сосчитать их на пальцах. Он был для меня последним островком в этом убийственном омуте. Но даже он не мог утешить меня в полной мере. Я старался жить, но всё было как в тумане. Отправился в новую школу, но там не было места для тех, кто не мог быть как все. Я был замкнут, как обвит шипами, прячущими свою мягкую и уязвимую душу внутри. И поэтому издевательства были постоянными. Я с трудом держался на плаву, иногда надеясь, что кто-то увидит меня и поймёт, но таких людей не было. Я был чужим для всех, даже для себя. Иногда я просыпался ночью и снова слышал этот адский треск, видел огонь, который поглощал мою семью, и в такие моменты я жалел, что жив. Но я понимал одно — жизнь, которую мне дали, была наказанием. Моя жалость к себе была лишь отражением того, как я не мог простить себя за то, что выжил, когда другие погибли. Как-то я сидел рядом с кроватью дедушки. В комнате, где воздух был тяжёлым от слабых, затуманенных дней. Он, как всегда, сидел в своём кресле, измождённый и слабый, но его взгляд был всё таким же проницательным, как раньше, когда я был маленьким. Он взял меня за руку, и, несмотря на свою слабость, в его пальцах была сила, которую я ощущал до самой глубины души. — Юта, — его голос был тихим, почти шёпотом, — ты справишься. Я знаю, ты сильный. Пообещай, что будешь двигаться вперёд, несмотря ни на что. Я не знал, что ответить. Его слова, его уверенность, проникали в меня, глубоко, в самую душу, как луч света, но мне было страшно. Я не мог понять, как это возможно — двигаться дальше, когда каждая клеточка моего тела кричала о боли, когда все, что у меня было, рушилось. Но дедушка, он верил в меня. И, наверное, только благодаря этому я смог выжить. Я кивнул, сдерживая комок в горле, но мне удалось произнести: — Я обещаю, что не подведу, дедушка. Прошли дни и месяцы, и как бы я ни пытался найти опору, она ускользала. И вот, в один из самых тягостных моментов, за несколько дней до моего совершеннолетия, дедушка умёр. Он ушёл, как и следовало ожидать, потому что его возраст был неумолим. Я знал что так будет, но не был готов к этому. Потеря дедушки стала последним ударом, который расколол меня окончательно. Я остался один, как всегда, словно проклятый, с жизнью, которая была полна неудач, боли и потерь. Это было как финальное подтверждение того, что всё, что я любил, всегда уходит. С этого момента Рика стала частью меня, неизбежной, как дыхание. Она начала формироваться в моих мыслях ещё с того злополучного дня, когда я потерял Шиноа и родителей, и с того времени я не мог избавиться от её образа. После смерти дедушки она стала моим единственным собеседником. Мои воспоминания будто закрылись, а в оставшемся пространстве осталась только одна живая фигура — маленькая девочка из моего детства, единственная, кто не исчезла. Я говорил с ней, как с живым человеком, хотя знал, что она лишь часть меня, часть того, что я не мог забыть. Я не знал, почему она продолжала жить в моей голове. Может быть, она была моим маяком в этом мире, где всё ушло, а я остался с ней.  «Так может ты станешь моим новым маяком в этом бушующем мире, Ким Накано?»