Крылья, сожжённые войной: когда небо зовет

Чонгук лежал в медицинской части, окружённый заботой и вниманием. Простыни были свежими, комната пропитана запахом травяных настоев, а у изголовья не переставала сменяться череда омег, приходивших навестить. Каждый из казармы стремился принести что-то полезное: кто бульон, кто свежие повязки, кто пару слов поддержки.  Сокджин буквально жил в медицинской части, тщательно проверял состояние Чонгука, записывая вечно что-то в свою потрёпанную тетрадь. Иногда в палату заходил его отец. Альфа держался при других сдержанно, но каждый раз, глядя на сына, проявлял мягкость. То улыбался ему широко, то за щеку трепал, никогда не ругал за своеволие. Пошел с гипсом по коридору? Так это потому, что очень целеустремленный. Попытался вылезти в окно? Сынок просто хочет больше свободы.  Доктор Ким долго смеялся. Чон Хесона боялись все военные, но рядом с маленьким омегой тот выглядел как желе. Каждый раз, когда кто-то пытался заговорить с Чонгуком о Тэхёне, Хесон невозмутимо появлялся рядом, меняя тему или делая вид, что ничего не слышал. Омега, конечно, замечал это, но не говорил ничего. — Ты всегда будешь моим самым любимым ребенком, — говорил однажды. — Ты — моё отражение. Воля, сила... ты можешь быть омегой, но твоя душа… Она сильнее многих альф! И это было правдой. Чонгук рос храбрым, с характером, который выделял его среди других. Часто задумывался, почему отец так отличается в поведении с ним и младшим братом Сынхо. Чон Сынхо был нежным и тихим омегой, который держался ближе к дому, не разрывая тёплых связей с о-папой. Хесон, хоть и любил его, обращался более отстранённо, почти строго. А с Чонгуком... с ним всё было иначе. Но сейчас эта любовь становится тяжёлой ношей. Особенно, когда взгляд отца цепко и душно проверял каждую деталь: от подносов с едой до того, кто входит в комнату. «И где носит Тэхена?» — в который раз думал Чонгук, глядя в потолок. Голоса, тяжёлые шаги, грохот. Омега приподнялся на локтях, напрягаясь. В палату ворвались несколько медиков, ведя каталку, на которой лежало неподвижное тело, ещё одна каталка следовала за ними. На ней… — Донсу?! На соседнюю койку, разделённую тонкими занавесками, уложили Чон Хосока. Оба выглядели ужасно. Лица бледные, покрытые синяками и ссадинами, формы испачканы кровью и грязью. Омега, которого привык видеть бодрым и весёлым, теперь выглядел так, будто прошёл через ад: правая нога была перевязана, но торчала какая-то трубка, а плечо раздроблено в месиво. — Что с ним?! Что случилось?! Почему он в таком состоянии? — Чонгук-щи, он… они потерпели крушение. Их нашли. Теперь омегу называли уважительно. Приехал контр-адмирал. — Крушение? Вы говорите, что он... Чонгук уже не мог слушать, отбросил одеяло и попытался спрыгнуть с кровати. Но гипс на ноге напомнил о себе острой болью, и он едва не упал, ухватившись за спинку койки. — Эй, принцесса! — строгий голос Сокджина раздался позади. Врач вбежал в палату, держа в руках аптечку. — Немедленно вернись в постель! — Нет! Я должен знать, что с ним! Это Донсу! Слёзы уже начинали собираться в уголках глаз Чонгука, но он не обращал на них внимания. Всё, что видел, — это неподвижное тело друга, которое суетливые медики зашивали, бинтовали и пытались привести в чувство. Сокджин, нахмурившись, мягко, но решительно подтолкнул Чонгука обратно на кровать. — Слушай, — сказал он, присаживаясь рядом. — Я понимаю, что ты переживаешь. Но Донсу в надёжных руках. Мы сделаем всё, чтобы он выжил. А ты, Чонгук, только мешаешь. Если тебе плохо, ты должен лежать. Понял? — Но… — Чонгук всхлипнул, сжав простыню в руках. Гул шагов и тихий звук открывающейся двери отвлекли Чонгука от слёз. На пороге палаты появился высокий силуэт в форме - Ким Тэхён. Капитан остановился, боялся войти дальше. Взгляд метнулся к койке Чонгука, затем к занавескам, скрывающим Донсу и Хосока. «Сказал ведь…» — мысленно повторял он слова Чон Хесона: «Если ты хоть раз подвергнешь моего сына опасности, капитан, я сделаю так, что ты даже сидеть не сможешь. В звании понижу, отправлю на передовую с ружьем, чтобы помер первым. Как услышал?». Всё было справедливо. Чон, поджав губы, медленно сполз с кровати. Боль в ноге тут же пронзила тело, но он только сильнее сжал зубы, опираясь на стоящий рядом стул. Всё внутри сжалось от напряжения, но продолжал двигаться. Схватившись за руку альфы, оттащил того в коридор, чтобы не мешать латать друзей. — Ты боишься моего отца? Ответа не последовало. — Давай честно, капитан. Если боишься, то и начинать не надо было. Раздражаешь. Ну напугал тебя разочек, припугнул. Думаешь, первый? Я ни с кем не встречался только благодаря ему. Но здесь война, а он скоро уедет. Я останусь рядом, вот только прощу ли тебя… Может мне попросить другого пилота? Или самому им стать? Выглядишь, мягко говоря, жалко. Тут Хосока привезли, а рядом лежит наш Донсу. Это могли бы быть мы, но я валяюсь тут один по воле случая. Говоришь, что тебе жаль, что я пострадал? Чего же тогда не заходишь, альфа? Или трахать не удобно с такой ногой? Ах, нет, погоди, — опираясь на плечо Тэхена рукой, сжимая с силой, — ты же любишь меня. Но, знаешь, плевать я хотел на такую трусливую любовь! — Ты закончил? —голос прозвучал низко, твердо, с лёгким оттенком злости. — Теперь послушай меня, Чонгук. Тэхён отступил на шаг, позволяя омеге крепче опереться на стул в коридоре. — Ты думаешь, я боюсь твоего отца? Думаешь, я не захожу, потому что он пугает меня? Чёрт побери, Чонгук, я готов был бы пойти против собственных убеждений и клятв ради тебя.  Мы с ним заключили договор: он не будет мешать нашим отношениям, если у меня появится другой стрелок.  Я согласился. Больше мы с тобой вместе не полетим. Скорее всего, тебя оставят тут работать при казармах, инструктором. Не уточнял. Но если бы я хотя бы намекнул, что готов рисковать тобой ради своего эго, —стиснул зубы, — он бы сдержал обещание, отправил бы меня туда, откуда не возвращаются. Не потому, что ненавидит меня, а потому что слишком сильно любит тебя. Можешь злиться, кричать, говорить, что я жалкий и трусливый, но я не позволю себе нарушить этот уговор. Потому что для меня важнее всего, чтобы ты был жив. Чтобы ты дышал. Даже если это означает, что ты никогда не простишь меня, никогда снова не ощутишь полет. Омега громко захлопал в ладоши, истерически смеясь. — Все решили за меня, альфы? Совсем из ума выжили? Охренели совсем! Чонгук ухватил ближайшего санитара за локоть, едва не выронив его папку с бумагами. — Приведите моего отца. Срочно. Скажите, что я хочу его видеть. Немедленно! Омега не посмел возразить, только кивнул и поспешил прочь. — Ты говоришь, что любишь меня, но не уважаешь мой выбор. Ты говоришь, что любишь, но не видишь то, что мне требуется. Ты меня любишь, но готов передать другому пилоту, чтобы он решал мою судьбу. А то, что будет-таки другой пилот, и я всё же полечу, сомнений никаких, мой дорогой альфа. Ты думаешь, я стану сидеть здесь и ждать? Ты правда так меня видишь? Маленьким омегой, который послушно сидит на земле и слушает, как его жизнь решают другие? Тэхён попытался что-то сказать, но Чонгук его перебил. — Я выбрал тебя. Не сразу правда, но выбрал. Не отца, не другого пилота, не безопасность, которую ты так гордо пытаешься мне навязать. Я выбрал тебя, капитан Ким Тэхён. Потому что только с тобой я могу лететь, когда земля уходит из-под ног. А ты... Ты выбрал страх перед моим отцом, перед последствиями, перед своей же совестью. И говоришь мне, что не трусливый? Я уже доказал, что готов умирать, если того требует ситуация. Я готов лететь и отдавать свой долг. С тобой! Он перевёл дыхание, а потом, уставший, но с горящими глазами, добавил. — Если ты не способен уважать мой выбор, Тэхён, то, может, ты меня не достоин? «Я выбрал тебя». «Ты выбрал страх». «Ты меня не достоин». Внутри всё сжимается. хочется спорить, доказывать, что он достоин, что всё, что он делает — из любви. Но как доказать это, если Чонгук прав? Если его любовь выглядит, как трусость? Тэхён открывает рот, чтобы что-то сказать, но голос не слушается. — Что тут за шум? Гук-а, ты чего из кроватки вылез, мой хороший? Давай-ка обратно, нога же заболит снова, лечиться долго будешь, — Чон старший подходят, закрывая сына от второго человека горой, признавая в нем Кима, — А ты что тут делаешь? Не уяснил с первого раза? Ну ты и настырный, капитан. То-то думаю, чего санитар такой испуганный прибежал. Всех омежек пугаешь? Лицо Чонгука покраснело от ярости. — Ты серьёзно сейчас, отец? Может, лучше спросить, что делаешь ты? Вмешиваешься в мою жизнь, решаешь, кто достоин быть рядом, а кто нет? Думаешь, у тебя есть право выбирать за меня? Не буду летать? Просто смешно! Чон Хесон нахмурился. — Я защищаю тебя, сын. — Защищаешь? — Чонгук громко фыркнул. — От чего, отец? От любви? От войны? От человека, которого я выбрал? Ты сам говоришь, что любишь меня, что я сильный, что я могу принимать решения. Но как только дело доходит до реального выбора, ты превращаешь меня в беспомощного ребёнка, который даже слово не может вставить в свою защиту! Хесон нахмурился ещё сильнее. — Этот капитан уже подверг тебя опасности. Ты чудом выжил, Чонгук. Если бы он сделал свою работу лучше... — Если бы что?! — выкрикнул омега, перебивая отца. — Да, черт подери, он сам себя чуть не угробил. Вы хотя бы расследовали это дело? Почему самолет загорелся? Вокруг война, очнись. Не буду я сидеть в тылу! Если бы он поступил по-твоему, как ты считаешь правильным, был бы прав? Ты так боишься, что кто-то нанесёт мне вред, что сам калечишь мою жизнь! Тэхён хотя бы честен. Ты же просто решаешь за меня, как будто мне десять лет! Тэхён стоял неподвижно, опустив голову. — Отец, ты можешь угрожать ему, можешь пытаться сломать его. Но ты не сломаешь меня. Моё решение уже принято. И если ты не можешь этого принять, то, возможно, проблема вовсе не в Тэхёне. — Ты упрямый, как твой папа, — пробормотал он. — Ладно, Чонгук. Твоё слово. Но если этот альфа подведёт тебя снова... — Я упрямый в тебя! А он не подведёт, — резко ответил омега, бросая взгляд на пилота. — А если и подведёт, это будет только моя ошибка, не твоя. Резкий удар по двери, и взбешенный врач вывалился из палаты. — Вы что, совсем из ума выжили?! Это, по-вашему, медчасть или арена для ваших альфа-омежьих разборок? У меня в палате два бойца, которые дышат через раз, а вы тут свою семейную драму разыгрываете! Да ещё и с моим пациентом! Он резко указал на Чонгука, который едва держался на ногах. — А ты, принцесса, что делаешь? Я говорил тебе лежать! Гипс тебе зачем? Для красоты? Думаешь, это украшение? — Сокджин-хён, я... — Никаких «я». Немедленно обратно в постель! А то я тебя туда сам уложу. У меня ещё есть силы, не сомневайся. А вы, контр-адмирал, с вашего позволения... — Сокджин сделал шаг вперёд. — Вам не кажется, что ваши слова и действия неуместны? Вы вместо того, чтобы дать ему покой, устраиваете сцены. Ваша дисциплина и авторитет — пример для многих. Так почему же вы ведёте себя, как деревенщина, пришедший искать виноватого за свою расшалившуюся кровиночку? — Я защищаю своего сына, —повторяется.   —Простите за прямоту, это больше похоже на контроль. Чонгук взрослый, он самостоятельно может делать выбор: кого любить, с кем летать, как принимать риски. Позвольте ему хотя бы раз в жизни быть за это ответственным.  А вы, капитан, — голос врача стал резким, — я понимаю, что вы считаете своим долгом уважать старших, но, может быть вместо того, чтобы позволять устраивать из части цирк, вы бы хотя бы попытались понять вашего омегу? Если действительно хотите быть рядом с Чонгуком, начните вести себя, как альфа, который этого достоин. А не молчите, словно вас только что поймали за кражей меда! Тэхён было приоткрыл рот, но не успел ничего сказать. — Нет, молчите! Не стоит утруждаться! — повысил голос Сокджин. — Все трое: марш по своим местам. Чон Хесон, вам нечем заняться? У меня бинты надо постирать, можете остаться. Капитан Ким, вернитесь к своим обязанностям, хватит с виноватым лицом протирать стены. А ты, Чонгук, —ткнул пальцем в сторону палаты, — если через пять минут не окажешься в своей кровати, я не просто отругаю тебя, а оболью спиртом. Всем все ясно? Как поняли? — Доктор Ким, вы в курсе, с кем разговариваете? — Конечно, в курсе, контр-адмирал. С отцом моего пациента. А ещё с военным, который прекрасно понимает, что дисциплина важнее эмоций. Так вот, с вашего позволения, если мы решили все вопросы, сделайте это вне моего поля видения. Пока я отвечаю за жизнь вашего сына, здесь командую я! Все молча согласились. Омега, тихо ругаясь себе под нос, ковылял к своей койке, крепко сжимая край стула, чтобы не упасть. Боль в ноге усиливалась. За спиной слышались тяжелые шаги отца, который, судя по всему, решил лично проконтролировать, чтобы сын вернулся на «базу». Сокджин, увидев, как омега с трудом залезает на кровать, лишь недовольно покачал головой и принялся проверять бинты. — Чон, если ты снова попробуешь встать, я сделаю из тебя кокон, понял? — Понял, понял, хён. Ты сегодня особенно строгий... — Молчать и отдыхать, — резко отрезал врач, отправляясь к койке Хосока. Хесон стоял у изголовья кровати. Руки медленно опустились на плечи сына, тёплые и сильные. — Прости меня. Я... знаю, что был слишком строг. Но ты должен понять — я не могу потерять тебя. — Ты делаешь это из любви, я знаю, но твоя любовь меня душит. Я хочу, чтобы ты доверял мне… — Я пытаюсь, Гук-а... Но ты для меня все. Каждый раз, когда ты улетаешь, земля уходит из-под ног. Ты прав, я должен научиться отпускать. Но это трудно. Очень трудно. Контр-адмирал замолчал, затем бросил взгляд через палату, туда, где лежал капитан Чон Хосок. На мгновение лицо адмирала изменилось: в его глазах мелькнула боль. Чонгук заметил, нахмурился. — Отец? Что-то не так? — Нет... — Хесон качнул головой, затем наклонился и крепко обнял сына, прижав его к себе. — Не обижайся на меня, Гук-а. Просто знай, что я всегда буду любить тебя. И если когда-нибудь мои действия будут казаться тебе неправильными, помни: я делаю это только потому, что хочу видеть тебя живым. — Я тебя понимаю, — тихо ответил он, — но, пожалуйста, позволь мне самому выбирать, как жить и как умереть. Ты учил меня быть сильным, и я хочу быть достойным твоего имени. Омега был готов поклясться, что отец плакал, уткнувшись в омежье плечо, так сильно содрогалось его тело, но тот отстранился резко, сжав губы в тонкую линию. — Мне пора. Меня вызывают в штаб. Не обещаю, что вернусь, ситуация сейчас сложная, —на мгновение замялся, затем добавил. — Я горжусь тобой, Чонгук. И я верю, что ты сделаешь правильный выбор. Но прошу тебя, бога ради, береги себя, сынок. Младший кивнул, провожая взглядом чрезмерно заботливого Хесона. Капитан, что невольно стал свидетелем такой большой любви отца своего омеги, решил все же подойти и сесть рядом. — Чон-а.… — начал шепотом, забирая в свои медвежьи лапы руку, что безвольно валялась на матрасе. Чонгук резко убрал ладонь, взгляд холодно скользнул по лицу капитана. — Не надо! — Я.… хотел поговорить. Объяснить... — Объяснить что? Как ты решил за меня? Как ты согласился на уговор с моим отцом, даже не спросив меня? Как ты предпочел страх? Или как ты стал таким... таким стандартным? Последнее слово ударило сильнее. — Я думал, что делаю правильно... — Ты думал. Ты решил. Ты посчитал. А меня ты спросил? Хоть раз? —Голос звучал тихо, но в каждом слове сквозила обида. — Ты говорил, что любишь меня, но даже не дал мне шанса высказаться. — Я просто хотел, чтобы ты был в безопасности! — Безопасность? Тэхён, если бы я искал безопасность, я бы сидел дома с папой. Я здесь, потому что это мой выбор. А ты... Ты отобрал у меня даже его. — Чонгук, я... — Я не хочу слышать это сейчас, капитан. Я устал. Устал от того, что каждый альфа считает себя вправе решать за меня. Даже ты. За занавеской, отделяющей их от соседней койки, послышалось слабое движение. Тэхён моментально вскочил, подойдя ближе. Лицо Хосока слегка скривилось от боли, но глаза открылись, взгляд стал блуждающим, пока он не сфокусировался на капитане. — Хосок-а! — быстро подлетел Тэхён, садясь рядом на стул. — Ты как? Ты слышишь меня? Что произошло? Альфа моргнул, пытаясь вспомнить, где находится, а потом коротко кивнул, с трудом находя силы для слов. — Мы... выполняли задание со всеми. Всё было как обычно, не считая того, что впятером идти на подобное было глупо. Я вёл «Туман» с Минхёком. Потом начался ад. Нас атаковали, со всех сторон. «Туман» получил попадание в двигатель, мы теряли управление. Я пытался стабилизировать машину, но... Всё произошло так быстро... Хосок закрыл глаза, голос сорвался на дрожащем вздохе. — Самолёт разорвало в воздухе. Я даже не успел понять, что произошло. Взрыв... а потом тишина. Его... его просто разорвало, Тэхён. Части самолёта, тела Минхёка... они были повсюду. Я очнулся на земле, раненый. Ремень видимо спас или еще что. Сам не пойму, как так получилось, что я еще дышу. Потом встал кое-как, пошел подальше от зоны поражения. Услышал стрельбу, правда сначала подумал, что враги. А потом... увидел Донсу. Ом Хёнджу… Стрелок Чана уже был мёртв. Он прикрывал Донсу до самого конца, видимо пули спиной словил. Донсу был словно в бреду: кричал, ругался, отстреливался… защищал тело Хёнджуна. Один против целого отряда. А я просто сидел в кустах, смотрел, не мог пошевелиться. Трус! Чонгук тихо всхлипнул. — Донсу… он отбивался до последнего. Даже когда пули закончились, он бросался на врагов с кулаками, с ножом. А потом… вцепился зубами в шею одного из них. Господи, Тэхён, он его убил зубами! Я знал, что должен что-то сделать, но тело не слушалось. Я был бесполезен. Абсолютно бесполезен. — Ты не виноват, — твёрдо сказал, сжимая плечо Хосока. — Ты сделал всё, что мог. Капитан Чон замолчал, обессиленно опустив голову. Чонгук снова сел на свою кровать, лицо было мокрым от слёз, которые усиленно размазывал по щекам. — Мы должны быть сильными. Ради них. Ради Минхёка и Хёнджу. Ради всех, кто уже не может быть с нами. — Согласен с Чонгуком, — хрипло произнес Донсу, пытаясь не закашлять, — Опять нюни развесил, бестолочь. Что в окопе ныл, что сейчас. Что за альфа то такой… — Чан? Боже, очнулся! — Хосок аж подскочил на кровати. — Хороший мой, солнечный мой, зверенок мой, ну чего же ты так пугаешь? Чуть до седых волос не довёл. — Ого, капитан, впервые слышу столько чувств в одном предложении. Меня это пугает. Вы в порядке? Никто не видел сержанта Чим-чима? Он мне шоколадку торчит. Хочу до безумия! Альфа растерянно моргнул, а потом громко рассмеялся, но смех тут же сменился болезненным шипением из-за боли в ноге. — Всё в порядке, пока ты жив, заноза моя. Как я могу быть спокойным, если ты умудряешься оживать с таким взглядом, словно готов опять в бой? — Не бойтесь, капитан. Я пока не собираюсь вас оставлять. Кто ещё будет напоминать, что вы порой слишком много говорите и слишком мало думаете? Чонгук, наблюдавший за ними, повернулся к своему альфе и шепнул: — Они всегда так разговаривали? Тэхён не нашёл, что ответить. —. Представляете? Он даже в окопе умудрялся почти дохлый шутить! Совсем страха нет, сумасшедший! — А как ещё, капитан? Но если честно… — голос омеги стал тише, мягче. — Я рад, что вы здесь, что вы впорядке. — Я тоже, мой уникальный. Век бы слушал твой голос. — А сам улыбается широко, распластавшись на подушке, — Донсу, дорогой, полетишь со мной следующий раз? — Так я же пилот! — Недоумение. — Переквалифицируем. Пока ехали, я все думал, как вообще смогу сесть снова за штурвал, или как тебя смогу отпустить летать. Думал... Думал... А ты все без сознания был. Смотрел на твои короткие ресницы, стрижку брутальную, тело огромное, рост величавый. И как понял! — Удивите меня…, - скуксившись. — Летать вместе. Выход же? Любить вместе, помирать тоже вместе. Что думаешь? — Фу какой вы слащавый, капитан, аж сахар скрепит на зубах. Но соглашусь. Да где этого Чимина носит? От желания пожрать шоколада сейчас даже встану. Чонгук удивлённо моргнул. — Ты это слышал? — Да, — тихо ответил Ким, передернувшись.