Дурдом какой-то

Ровно в девять двадцать две Валера сделал ручкой, крутанул руль, лихо разворачивая катер, и унесся вдаль по спокойной глади залива. Вениамин Самуилович с завистью смотрел ему вслед. Он стоял на пристани, куда их обычно привозили с Софочкой по утрам, и кутался в шерстяное пальто. Сегодня было зябко, но солнечно и безветренно, изо рта вырывались пушистые клубы пара, и Вениамин Самуилович вглядывался в них, как в далеком детстве вглядывался в облака, пытаясь разглядеть в их завихрениях слонов и жирофов. За спиной маячила громада форта, но идти туда не хотелось совершенно, вот Вениамин Самуилович и оттягивал неизбежное, как мог. — Вениамин Самуилович? — окликнула его Софочка, и Вениамин Самуилович растерянно махнул рукой. — Идите, Софа, идите, я вас дого… — он вдруг осекся, вскинул голову и огляделся, кое-что вспомнив. Софочка уволилась полторы недели назад. На душе стало совсем паршиво. Вениамин Самуилович оглянулся, посмотрел на ненавистный форт, который когда-то любил всем сердцем, запустил руку в карман и выудил пачку сигарет. Вообще-то он не курил. То есть как… раньше, в далекие, такие славные времена, он очень любил развалиться в своем шикарном кресле в своем шикарном кабинете и с чувством, с толком, с расстановкой выкурить толстую ароматную сигару. А если добавить к ней еще и полрюмочки хорошего коньяку и вывести на монитор трансляции с камер в палатах, м-м… О лучшем завершении тяжелого рабочего дня и мечтать было сложно. Вениамин Самуилович тяжело вздохнул и прикурил. Пальцы у него самую чуточку подрагивали. Теперь камеры в палатах не работали. "Потому что свобода от подглядываний нечистыми на руку психиатрами — неотъемлемое право любого человека", — сказал ему Сережа. Вениамин Самуилович уже десять раз пожалел, что в тот роковой день попросил его помочь с переустановкой windows. И если раньше Сережа бы себе ничего такого не позволил, зная, что за любую провинность будет обтерт ледяной водой, лишен ужина или безвылазно просидит в смирительной рубашке неделю, то теперь, когда в соседней с его палатой обитал Олег Волков, он стал просто неуправляемый. И это именно Сережа, а что говорить о Птице! Вениамин Самуилович жадно затянулся и тут же закашлялся. Ладно, подумал он, черт с ними с камерами, но коньяк и сигары тоже ведь канули в лету. Славно, конечно, что Игорь Гром и Олег Волков больше не пытались убить друг друга на групповой терапии, но там было восемь — восемь! — бутылок. И еще одна в сейфе, сорок тысяч рублей за ноль семь, подарок от Казимира Анатольевича на профессиональный юбилей — так эти демоны и до нее добрались! В глазах предательски защипало от сигаретного дыма, Вениамин Самуилович затушил окурок о каменное ограждение пристани, еще секундочку посмотрел на воду, развернулся и поплелся ко входу в форт. Эх, как же он скучал по дням, когда летел на работу на крыльях любви к своему делу и к пациентам. Как славно было войти к себе в кабинет, наругаться на Софочку и потребовать себе карамельный маккиато вот прямо сию секунду. Вениамин Самуилович очень долго сопротивлялся всем этим молодежным веяниям и предпочитал исключительно классику, американо или, если настроение было совсем уж игривое, капучино с капелькой орехового сиропа; но не так давно сдался, попробовал и жизнь его перевернулась с ног на голову. Жаль, он не успел вдоволь насладиться этой кружащей голову карамельной сладостью, потому как теперь у него не было ни Софочки, ни маккиато. Ни каких-либо других напитков, вообще. С недавних пор в столовой что пациентам, что сотрудникам подавали исключительно горячий чай с молоком. — Зачем вы это сделали, Олег Давидович? — вопрошал Вениамин Самуилович на позапрошлой групповой сессии. — Сделал что? — равнодушно отвечал Олег. — Запугали весь поварской цех! Половина уволилась! Вторая мочится в штаны, услышав слово "кисель"! — Серый не любит кисель, — чуть меланхолично пояснил Олег, и Вениамин Самуилович перевел взгляд на Сережу. Тот опустил глаза в пол и очаровательно покраснел. — Это правда. Спасибо, Леж. — А я обожаю кисель, — отозвался обычно молчаливый Игорь, и Вениамин Самуилович прикрыл глаза, прекрасно зная, что за этим последует. Это ничего, убеждал он себя час спустя, собирая по полу осколки антикварной вазы и оттирая тряпочкой кровь с угла своего стола. Ничего, терапия штука нелинейная, иногда бывают откаты, это нормально, сегодня они выжирают девять бутылок твоего коньяка и выкуривают все сигары, завтра дерутся за кисель, а послезавтра заключают перемирие, потому что вместо Сережи вылез Птица, и они скорее будут дружить друг с другом, чем с ним. Дорога от КПП до кабинета занимала всего пару минут, и в девять тридцать одну Вениамин Самуилович уже был у себя. Он снял и повесил в шкаф пальто, переобулся в мягкие тапочки, сел за стол и с надеждой посмотрел на стоящий на нем перекидной календарь. Надежда не оправдалась: девятнадцатое число, четверг. День групповой терапии. Вениамин Самуилович подпер щеку кулаком, пальцами другой руки качнул свой любимый, теперь абсолютно бесполезный метроном. С тех пор, как Олег Волков провел всем пациентам мастер класс по техникам сопротивления допросам (ух и ор стоял! на весь остров! об этом Вениамину Самуиловичу рассказала, конечно, Софочка, у которой было дежурство в ту ночь, а еще заявление на увольнение в трясущихся руках) почти никто не велся на его гипноз. А тех, кто велся, совершенно не хотелось гипнотизировать. Вениамин Самуилович подставил палец, останавливая метроном. Он долго и печально на него смотрел, а потом убрал в ящик стола. Нельзя жить прошлым, сказал он себе, это чревато психозом. Вон, ему уже Софочка мерещится. И Олег Волков прямо в собственной спальне. Хотя насчет последнего Вениамин Самуилович так до конца и не был уверен. Он точно знал, что в ту ночь — это было почти месяц назад — Олег был заперт в своей палате в смирительной рубашке. А еще знал, что до материка можно добраться только на катере, а катер увозит его и Софочку ровно в восемь двадцать и до утра к форту не возвращается. И тем не менее через два часа после очень душевного разговора с Казимиром Анатольевичем — Вениамин Самуилович спрашивал его, не найдется ли в их заведении свободной койки для одного очень интересного пациента, а Казимир Анатольевич горячо обещал сделать все возможное — Вениамин Самуилович зашел в спальню и так и обомлел. На той стороне кровати, что ближе к окну, полусидел-полулежал, облокотившись о спинку, Олег Волков. Он был одет не в больничную пижаму, а во все черное, половина лица была закрыта тканью. Он задумчиво крутил в руках вычурную позолоченную трубку от стационарного телефона (да, Вениамин Самуилович всегда питал страсть к красивым вещам). Провод был отрезан, из трубки торчал полуметровый огрызок, сложенный аккуратными, плотными колечками. Они тогда ни слова друг другу не сказали. Вениамин Самуилович, аккуратно прикрыв дверь, пошел на кухню заварить себе травяного чаю, а, когда вернулся, в спальне никого не было, только лежала на подушке трубка. Наутро Олег Волков обнаружился в смирительной рубашке и в своей палате, чуть позже он даже ободряюще улыбнулся Вениамину Самуиловичу за завтраком. Вениамин Самуилович улыбнулся ему в ответ и на всякий случай тем же утром позвонил Казимиру Анатольевичу — на этот раз на мобильный — извинился и сказал, что, кажется, такой пациент ему и самому все-таки нужен. Если Казимир Анатольевич и расстроился, то не подал виду, в конце концов, они были профессионалами примерно одного уровня. — Вениамин Самуилыч! — в дверь постучали, тут же ее приоткрыли и просунули внутрь белобрысую голову. Ну что за люди, ни мозгов, ни чувства такта. Софочка никогда бы себе ничего подобного не позволила, а этот новый секретарь был оторви да выбрось, даром что по рекомендации. Вениамин Самуилович потер виски и взглянул на стоящие на столе часы. Десять ноль пять. Он совсем потерял счет времени. — К вам тут на терапию. — Пусть заходят, — Вениамин Самуилович убрал в ящик стола все относительно хрупкое, туда же отправил пачку сигарет, запер на ключ и прошел к пяти креслам, стоящим посреди его кабинета неровным кругом. Он проводил сеансы групповой терапии для этих троих у себя, потому что, когда делал это в общих, специально предназначенных для таких дел, комнатах, некоторые пациенты, чьи палаты находились неподалеку, зарабатывали себе внеочередной нервный срыв. И некоторые санитары — тоже. Они вошли друг за другом, строем, как на казнь: сначала Олег, потом Игорь, потом Сережа в смирительной рубашке — и расселись. Игорь устроился по одну сторону от Вениамина Самуиловича, Олег по другую, а Сережа подумал-подумал и плюхнулся ближе к Игорю. Игорь подвинулся на самый краешек стула подальше от него. — Сережа, — устало попросил Вениамин Самуилович, — почему бы вам не пересесть поближе к Олегу? — Так Сережа там и сидит, — огрызнулся Сережа и злобно уставился на пустой стул немигающим взглядом желтых глаз. Вениамин Самуилович уже забыл, каково это, завидев Птицу, испытывать восторг и предвкушение. Раньше Птица с удовольствием играл с ним во всякие мудреные игры разума, но с появлением в лечебнице Олега и Игоря перестал. Слишком уж был занят склоками с этими двумя. И еще покусанием санитаров, которые пытались упаковать его в смирительную рубашку во избежание рукоприкладства. Странно, что сегодня он все-таки в ней. Видимо, Вениамин Самуилович слишком сильно задумался и произнес это вслух, потому что Олег хмыкнул и гордо пояснил: — Я помог. Вы же говорили, что мне нужно прорабатывать травмы, помните? Ну, от того, что он выпустил в меня всю обойму. А это очень помогает. — Ой да господи боже мой! Сколько ты будешь это мусолить? — взорвался Птица, он вдруг извернулся и с силой пнул пустой стул. Тот с грохотом упал на пол. — Серый! — одновременно воскликнули Игорь и Олег, и Вениамин Самуилович длинно выдохнул, пытаясь взять себя в руки. Он встал, подошел к стулу и поставил его на место. — Надеюсь, Сережа не ушибся? — Вениамин Самуилович дождался, пока Птица буркнет "да что с ним станется", вернулся к своему креслу и посмотрел на Олега поверх очков. — Так говорите, вы прорабатываете травмы, Олег? Это очень, очень хорошо. И как успехи? — С обоймой почти разобрались, — с важным видом кивнул Олег. — Но меня все еще гложет, что он, — он кивнул на Птицу, — сказал, что я с ним ради денег. И при этом не заплатил ни копейки! — Пусть с тобой твой Сережа расплачивается! — И желательно потише, — влез Игорь, — а то спать по ночам невозможно. Скрипнула дверь, раздался дробный стук каблучков. "Софочка! Вернулась!" с восторгом подумал Вениамин Самуилович и обернулся. — О, Юльчик! — радостно воскликнул Игорь и подставил щеку, когда Юлия Пчелкина при полном Софочкином параде процокала к нему, наклонилась и поцеловала. Посещения у них в заведении были строго запрещены, вот Юлия и пользовалась тем, что Софочку до сих пор пропускали на КПП. Поначалу Вениамин Самуилович не придавал этим визитам большого значения — Игорь и Юлия были на удивление цивильной и мирной парочкой (в отличии от), тем более Игорю их встречи явно шли на пользу. Но потом Юлия выпустила первое свое расследование — антисанитария! — за ним второе — произвол персонала! — и третье — куда делись деньги, выделенные на ремонт аварийного крыла?! — и Вениамина Самуиловича теперь душили не только эти трое, изнутри, а еще и снаружи — всякие проверки и бесконечные звонки "сверху". Юлия — кажется, в какой-то момент она тоже прошла мастер-класс от Олега, потому что больше не поддавалась гипнозу, чем очень расстраивала Вениамина Самуиловича — сгрузила Игорю четыре судочка с непонятным содержимым и посмотрела на Олега. — Мы с Димой попробовали тот твой рецепт из утки, вышло и впрямь замечательно, Угорек поделится, — Игорь тут же закивал. Юлия посмотрела на пустое кресло. — Я присяду? Она чинно подождала, пока Сережа переберется к Олегу, который радостно похлопал себя по коленям, устроилась и посмотрела Вениамину Самуиловичу прямо в глаза. — А то моим подписчикам страшно интересно, как проходит лечение трех самых опасных преступников десятилетия. Остаток групповой терапии прошел как в тумане. Птица в отсутствии санитаров попытался покусать Игоря, Олег в какой-то момент пустил скупую слезу, Юлия без конца строчила что-то в свой блокнот. В одиннадцать ноль ноль Вениамин Самуилович кое-как выпроводил их всех из своего кабинета, без сил рухнул в кресло и нажал кнопку интеркома: — Зайдите ко мне, пожалуйста. Непутевый секретарь явился только через пять минут. — Чаю? — уточнил он, осклабившись. — С молочком, м? Вениамин Самуилович едва дышал и бездумно смотрел на него поверх очков. В голове крутилась какая-то мысль. Вениамин Самуилович что есть сил вцепился в нее, чтобы совсем не сойти с ума. — Кого-то вы мне напоминаете, — наконец сказал он, — какого-то актера, что ли? Никак не могу вспомнить. — Дольфа Лундгрена, — подсказал секретарь, перекидывая зубочистку из одного угла рта в другой, — мне все об этом говорят. Так что, Вениамин Самуилыч, чайку? конец