Срывая маски

       Люмьер помнил, что Гедеон ждет его еще только через час, однако планы сильно изменились, поэтому он готов прийти пораньше. Правильнее было бы предупредить, однако это не для него. Если получается устроить сюрприз, он это делает. Если есть шанс, застать врасплох, он это точно сделает.        Открыла ему Сильвия, что знает его с детства, знает их дружбу, поэтому она согласилась не сообщать заранее Гедеону о гостях. Он лишь спокойно поднимается наверх, стучит, слышит приглушенное дверью разрешение войти и отворяет ее.        Чего он не ожидал, так Гедеона, сидящего на кровати с книгой. Гедеона, который в свободной, домашней одежде, с волосами, заколотыми в растрепанный пучок, в очках, что сползли вниз и вот-вот упадут.        Тот поднимает взгляд, в глазах сначала отображает страх, неловкость, а после маска возвращает на лицо, закрывая любые эмоции, что секунду назад плескались вовсю. — Люмьер, ты слишком рано, — отстраненно произносит тот. — И явно не зря, — наверное, не будь он влюблен, не обратил бы особого внимание на это, однако он знает о своих чувствах, даже если не открывает пока. Даже если Гедеон и любит в ответ, пока тот не готов об этом говорить, а он торопить не будет, он подождет, пока не поймет, что Хитклиф в состоянии ответить, а не паниковать, закрываясь масками. — Я не ждал тебя. — Ты ждал, но позже, — поправляет он. — Да. Позже. Почему ты так рано? — Люмьер понимал недовольство, ведь никогда за все время общения Гедеон не показывался таким... домашним и милым. И явно не собирался, однако ему явно выпала честь и удача узреть это, так что он тихо усмехается. — Отменилась встреча, поэтому я смог приехать раньше, — может, ему теперь всегда заранее приезжать? Если он будет видеть такое, то он просто поселится в комнате Гедеона. Или будет через окно приходить, как делает это тот полукровка Готье. — Почему никто не предупредил? Ты должен был дождаться внизу, я бы спустился, — Люмьер рассмеялся. — И пропустить это? Ни за что. Я всегда там, где самое интересное. — Если тебе интересен несобранный человек, то я тебя разочарую, Люмьер, — он тяжело выдохнул, а после плюхнулся на кровать. — Не переодевайся, давай сразу займемся заданием, — он не хотел терять такой вид. Однажды Люмьер станет слишком очевидным, но пока это не так, пока он может продолжать наслаждаться. — Ладно, — тот закатил глаза, доставая учебник, так что они начали готовиться.

***

      Люмьер честно не знал, почему почти все задания выливаются в спор о Киллиане, однако это было так. Они не могли перестать спорить, существует он или нет, не могли перестать считать, стоит ли говорить об этом Готье. Он был уверен, что то стоит сделать как можно раньше, а Гедеон не хочет. Он считает, что стоит ждать. — Гедеон! Та ему надо решать, что он хочет с эти делать! Не тебе. Не на тебя упадет огромная ответственность перед народом. Мы не можем предугадать, захочет ли Готье править. Любые продуманные действия нужно строить, исходя из его решения. А мы его не знаем! — А я его знаю! Я живу с ним с самого детства, Люмьер! Давай ты хоть раз прислушаешься ко мне! Знаешь, бывает полезно слушать старших. — А еще полезно послушать тех, кто сильнее! — и он знал, что не стоило этого говорить, однако слова уже сорвались с губ. Гедеон уже это услышал, так что темная материя начала плескаться. — Хочешь силу? Ты ее получишь, — тихий, отстраненный голос, означающий, что Гедеон уже на грани.        И Люмьер не хотел. Он знает, что их силы равны. Но он привык поддаваться, дабы не стоять на пути, дабы пустить Гедеона вперед, однако сейчас так не пойдет, сейчас он не станет так поступать, так что им предстоит настоящий бой. Хотя и не на смерть. Этого ни один из них не допустил бы.        Материя летала туда-сюда, лампы, книги и прочие вещи летели на пол, волосы от ветра приподнимались, окно резко открылось. Они стояли на расстоянии, но жалили друг друга сильнее, чем если бы использовали физическую силу. Они не могли не сражаться. — Гедеон! Прекрати! — и он бы никогда не отступил, если бы не видел, что Гедеон борется на износ, чего он не может позволить. — Нет! Мне надоело, что ты пытаешься указывать, что мне делать с моим братом, — и Люмьер отпускает магию. Он отпускает материю, переставая прикрываться.        Это делать не просто опасно, когда находишься рядом с разъяренным Гедеоном, это приравнивается к смерти или серьезной ране, однако лучше так, чем тот убьет себя. — Люмьер! Сражайся. — Нет, мы это прекратим, — и он вынудил того отпустить контроль, вынудил прекратить атаковать, вынудил упасть на колени, расслабляясь и тяжело дыша.        Люмьер подходит ближе, присаживается на корточки, поднимая голову Гедеона за подбородок и замечая слезы, который раньше ни разу не видел. — Гедеон, — его голос смягчается, — посмотри на меня, что случилось? — Вы мне все надоели! Не знаю я, чью сторону принять правильнее, — гнев, боль пробиваются сквозь его маску или даже маски... — Я должен быть вместе с отцом. Но есть ты. И ты тоже не несешь чепуху. И он. Я не знаю! Вы задолбали меня. Не хочу я принимать решения. Не хочу я выбирать позицию. Не хочу решать, с кем из вас идти под руку, — вываливает он, а Люмьер просто раскрывает руки для объятий, позволяя забраться в них. Он мягко снимает очки, чтобы те не мешались, а потом расплетает волосы, продолжая проводить по ним рукой. — Не решай, Гедеон. Ты сам решил стать взрослее. Отец не требует от тебя стороны. Я не требую от тебя решений. Учись. Просто учись и все. Не думай о Киллиане, не думай о Готье так. Не надо. Дай себе волю. — Я устал, Люми... — сердце пропустило удар от этого сокращения. — И позволь себе не думать, — он поднимает того на руки, перенося на кровать. — Не прячься со мной, не скрывайся за масками, опусти их, позволь себе быть собой хотя бы сейчас. — Я не могу... — и он берет лицо того в ладони. — Можешь, это не так страшно, я рядом. Ты знаешь меня сотни лет, я не выдам тебя, это останется нашим секретом, Гедеон, — и маска трескается.

Маска лопается, опадает, показывая настоящего Гедеона. И только Люмьер достоин того, чтобы увидеть это. Только Люмьер может сейчас и впредь видеть слабость любимого. И только он обладает исключительным правом наблюдать, как тот надевает очки, расслабляется, занимаясь любимым делом и не думая.

Только он.

Может, это и не признание, но это самое приближенное, что он мог бы получить от Гедеона. И ему этого предостаточно.