Столп Солнца

------------------------------------       *Неделю спустя*       С той встречи с Шинобу прошло немало дней, но изменения я почувствовал сразу. Посторонний вряд ли смог почувствовать разницу, вот только она была. Шинобу ходила мрачнее тучи, лишь изредка показывая свою притворную улыбку чтобы не заставлять окружающих волноваться. Она перестала обращать внимание на меня в принципе. Если быть точнее… делала вид, что я пустое место. Говорила редко, но по делу. Фразы максимально короткие и понятные, а лицо без каких либо эмоций. Но от меня она не могла что-либо скрыть, и Шинобу это явно понимала. Именно по этому она пыталась снизить наши встречи к минимуму. Она злилась, до сих пор… С того дня её гнев не уменьшился. Возможно, даже возрос…       Я перестал пытаться помириться с ней, она явно дала понять, что не хочет меня видеть. Это было крайне тяжело признать, особенно с моими принципами, но я понимал — мои попытки сделают лишь хуже. Лишь мои поступки могут помочь вернуть доверие. Наверняка… головы Кокушибо будет достаточно… Именно так я докажу, что Тенген не зря погиб, а Мицури подставилась…       Сам того не понимая, я притащил себя в палату Канроджи. Наверняка мысли о ней привели меня сюда. Может… я хотел извиниться перед ней? Или посмотреть на то, что натворил? Не знаю. Возможно я сам хотел узнать ответ на этот вопрос здесь.       Прежде чем бесцеремонно войти внутрь я постучался.       — Мицури, это Танджиро. Можно войти?       Но ответа не последовало. Выждав пару секунд я толкнул дверь вперёд. Она послушно поддалась. Внутри пахло свежим ароматом глицинии, наверняка, девочки постарались. Так и оказалось. Окинув беглым взглядом пациентку я заметил в её волосах пару цветков фиалкового растения. Наверное девочки недавно ушли отсюда, мне же от этого лучше. Не хочу чтобы кто-либо меня услышал…       — Канроджи… — тихонько позвал девушку я.       Она всё также молчала, лишь поднимая и опуская свою грудь. Волосы девушки были распущены, а её розовые и зелёные локоны переплетались между собой в забавные узоры. Никогда не думал, что сочетание таких цветов будет гармонично выглядеть. Но увиденное доказало обратное.       — Надеюсь, что ты меня хотя бы понимаешь… — вздохнул я, — Как ты себя чувствуешь?       Недолго думая я присел на её койку, убедившись, что не помешаю. На улице царила солнечная погода, а лучики нашего светила беззаботно проникали внутрь комнаты. Солнечные лучи падали на лицо столпа, нежно грея её кожу.       — Надеюсь, что скоро ты поправишься. Многие за тебя переживают.       В мыслях возник образ Аой и девчонок, а также Шинобу, и Обаная. Хоть последние и были полны злости, которая была направлена на меня, но они искренне переживали за Мицури. Это грело мне душу.       — Ты просила меня о том, чтобы я дал вам возможность самим выбирать свою судьбу. И я сделал это. Но знаешь… Лучше бы я тогда ослушался вас и поверил в себя. Возможно… тогда бы Узуй был жив…       После последних слов на душе словно кошки скреблись.       — И ты тоже… Была бы цела…       На этом моменте я прикусил губу. Мне было сложно сказать ей это в глаза, хоть и закрытые. Наверняка, Мицури не держит на меня зла, уж такой она человек. Сама будет из кожи вон лезть, чтобы приободрить остальных, даже если у самой на душе буря. В этом мы с ней похожи…       — Тенген бы, наверняка, меня отругал. Сказал бы, что я зря себя накручиваю и извожу. Может он и прав бы был, но это ничего не изменит. Я…       Моя рука машинально прикоснулась к клинку на спине. К моей спине был привязан меч Узуя, который нашли при мне. После боя его, вместе со мной, доставили в дом бабочки. По моей просьбе, пока мне не сделают новый клинок, я могу воспользоваться клинком Тенгена. Я спросил это у Оякаты-самы, через ворона. Но взамен на это, глава попросил меня прийти к нему в ближайшее удобное для меня время. Естественно я согласился, хоть и боялся, что речь пойдёт о Незуко. От одной мысли о том, что верхушка охотников знает о её потери контроля, бросает в дрожь. Но несмотря на это я доверяю главе. Он знает как лучше всего поступить…       — Мицури… Прости меня… за всё… — сказал я напоследок.       Но внезапно для себя я услышал позади себя голос. Довольно знакомый и грубый голос.       — Будешь молить о прощении, когда Канроджи придёт в себя. А сейчас отойди от неё, выродок… — гневно прошипел Обанай.       Он стоял в дверном проёме, держа руку на рукояти меча. Он что… видит во мне угрозу?       — Игуро?       Он продолжил сверлить меня взглядом, словно я мог сорваться в любую секунду. Неужели ко мне нет и капли доверия?       — Ты его плохо расслышал?! Подонок! — за спиной Обаная прозвучал раздражённый голос.       Через секунду в дверном проёме оказался хозяин голоса. Это был Санеми. Его лицо было неестественно озлобленным, даже для него.       — Простите… Я сейчас уйду.       Отведя от них взгляд я поднялся на ноги, а после направился к выходу.       — Думаешь, что просто так отделаешься?! — лицо Шинадзугавы вновь покрылось вздутыми венами.       Когда я уже прошёл между ними и собирался покинуть комнату, то почувствовал крепкую хватку за воротник. Санеми, резким движением, повернул меня к себе. После чего, держа меня руками за одежду, прижал спиной к стене. Я не сопротивлялся, конфронтация лишь усугубит конфликт…       — Шинадзугава остынь. Тут и дураку понятно, что он не станет вестись на твои провокации… А избивать человека, который даже не защищается, тебе точно будет противно, — Игуро был, как всегда, холоден.       — Тс! — коротко выявил недовольство столп.       Хватка столпа ветра чутка ослабла, но не исчезла полностью. Судя по запаху, Санеми ненавидел меня пуще прежнего. Видимо бой в квартале и стал причиной этого. Наверняка, если бы не устав, он бы попытался меня убить на месте.       — Шинобу сказала, что ты признался в своей вине… — молвил Обанай, — Не хочешь рассказать об этом лично главе, который повёлся на твою доброту?       Я аккуратно взялся за руки Санеми и с трудом расцепил его хватку. Мёртвая хватка Шинадзугавы меня поражала, но мне удалось вырваться. Столп начал кряхтеть от злости.       — Ояката-сама пригласил меня на приём. Я не собираюсь ничего утаивать… — моё лицо не изменилось, оно оставалось спокойным.       — Постой… Я ещё не разобрался с тобой… — кулаки Санеми сжимались изо всех сил, — Ты… ГРЯЗНЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ!       П-Предатель? Я… Не ожидал такого… Но что послужило причиной этому? Моя слабость? Разве это предательство?       — Предатель? — на моё удивление, на моём лице проскользнула тень шока.       Санеми быстро понял, что именно зацепило меня, после чего быстро ухватился за это.       — Именно! Ты считай собственноручно прикончил Узуя. Сам подписал ему смертный приговор… РАЗВЕ Я НЕ ПРАВ, ИГУРО?!       Я повернулся к змеиному столпу, пытаясь разобраться в ситуации. Обанай внимательно рассматривал меня, после чего молвил:       — Что… неужели твоя физиономия способна хоть на какую-то эмоцию? Не притворяйся, я видел что ты сделал…       — Погоди… А что ты видел?       Одна догадка промелькнула у меня в голове, если она окажется правдивой, то это многое объяснит…       Как только я задал свой вопрос, в моё лицо тут же врезался кулак Шинадзугавы. Я невольно прикоснулся к своей щеке, а после посмотрел на палец. На нём было пятно крови. Ну вот… Не успел вылечиться и сразу в полымя.       — ТЕБЕ УТОЧНИТЬ НУЖНО?! НЕ ДЕРЖИ НАС ЗА ДУРАКОВ!       — Шинадзугава, прекращай, — Игуро перевёл на меня взгляд, — Что ж, я напомню. Ты воспользовался моментом, и отдал Узуя и Канроджи на смерть. Позволил Узую умереть, а Канроджи оказаться при смерти. И ради чего? Ради попытки убить демона?! Тебе вообще плевать на жизни товарищей?!       Эт-то… Эт-то… Теперь всё становиться на свои места. Гнев Шинобу и её вопрос о моей вине… Её презрение по отношению ко мне. Ярость Санеми и отвращение Обаная. Теперь всё стало ясным. Вот ведь я дурак, это же очевидно! Конечно они не знают о всей ситуации. Узуй мертв, Канроджи до сих пор не очнулась. Никто не знает о нашем плане… Но, они мне не поверят. Наверняка подумают, что я просто избегаю ответственности.       — Я… — я попытался было заговорить, но голос меня подвёл.       — Чего замолчал? Не можешь смириться с правдой? Так я скажу тебе ещё раз. ТЫ ПРЕДАТЕЛЬ!       Шинадзугава снова шагнул ко мне, его глаза горели ненавистью, как будто вся его ярость была сосредоточена на мне одном. Он был полностью поглощён своей жаждой справедливости, веря, что мои действия привели к трагедии. Его руки сжимались в кулаки, и в его взгляде не было ни капли сомнения.       — Ты ведь знал, что Узуй погибнет, — продолжил он с ненавистью, — Ты, чёртов предатель, сделал это ради собственного выживания! Ради чего ты рискнул их жизнями? Узуй мог бы жить! — его голос срывался на крик.       Я чувствовал, как от этих слов что-то внутри меня рушится. Предательство. Это слово застряло в голове, не давая мне дышать. Предатель… Нет, это не правда, я не мог предать их. Но в тот момент слова не имели смысла. Я знал, что мои объяснения не изменят ничего для него. Я видел, как его ярость росла с каждым мгновением, и знал, что любые попытки оправдаться лишь усугубят его гнев.       Шинадзугава был готов ударить снова. Его рука взметнулась, но я не двигался. Внутренний голос шептал мне о том, что сопротивление бессмысленно. Он не услышит меня. Никто не услышит. Все они видят во мне лишь ублюдка. Может… так и есть?       — Говори! — его голос был полон презрения, — Ты не заслуживаешь даже стоять здесь! УБЛЮДОК!       Его кулак остановился в нескольких сантиметрах от моего лица. Но я не шелохнулся. Не потому что смирился с тем, что он говорил, а потому что знал, что любое движение лишь добавит масла в огонь.       — Скажи что-нибудь! — голос Санеми сорвался на хриплый крик.       Молчание затянулось, и в комнате ощущалась напряжённая тишина. Игуро холодно смотрел на происходящее, его глаза казались ледяными и отстранёнными, но я знал, что его презрение ко мне было столь же велико, как и у Санеми.       — Он не скажет ничего, — вдруг тихо произнёс Обанай, — Он осознаёт, что натворил. Камадо понимает, что слова бессмысленны.       Моё сердце болезненно сжалось. Слово «предатель» эхом раздавалось в моей голове, как болезненный удар. Я хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. А был ли смысл? Санеми не отводил глаз, его руки дрожали от напряжения, но он, похоже, не собирался бить снова.       — Если ты даже не можешь ответить за свои поступки, — прорычал он сквозь зубы, — то не стоишь и капли доверия. Твоя доброта — лишь прикрытие.       Столпы, не обращая на меня внимания, прошли мимо, направляясь к выходу. Их шаги звучали глухо, как удары по земле — тяжёлые, решительные. Я смотрел прямо перед собой, зная, что не могу просто молчать. Что-то внутри меня толкало на откровение, даже если это лишь разозлит их ещё больше.       — Знаете… — мой голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но я знал, что они услышали.       Санеми и Обанай резко замерли, словно подгоняемые невидимым ветром. Их плечи напряглись, а в комнате вдруг стало невыносимо тихо. Я не видел их лиц, но знал — они смотрят на меня, ожидая продолжения.       — Такие люди, как вы… мне нравятся. Несмотря на ваш характер и гнев, вы готовы броситься в пекло, чтобы спасти других. В этом мы с вами схожи.       Я услышал, как Санеми резко втянул воздух, его шаги заскрипели по полу, приближаясь ко мне. Запах его ярости был ощутим, как резкий удар в лицо — гнев, праведное негодование, и что-то ещё, неуловимое. Он остановился в нескольких шагах, его голос дрожал от ярости.       — Ах ты… ГРЯЗНЫЙ ЛИЦЕМЕР! — его кулаки сжались так сильно, что костяшки хрустнули, — МЫ ПОХОЖИ?! ДА ЧТО ТЫ НЕСЁШЬ?!       Он сделал шаг вперёд, и я приготовился к новому удару, но тут вмешался Обанай. Его голос, холодный, как змея, прорезал тишину.       — Шинадзугава, постой, — он перевёл взгляд на меня, в его глазах мелькнула тень интереса, — Что ты имеешь в виду?       Я выдохнул, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело.       — Я видел твоё стремление спасти Канроджи в том бою, Обанай. Ты бросился на её защиту, несмотря на превосходящую мощь противника… А после ты бросился ко мне на помощь, несмотря на личную ненависть…       — Я сделал это для того, чтобы убить Кокушибо, — коротко бросил Игуро, его голос прозвучал ещё более отстранённо.       — Тогда почему ты спас меня? — я повернулся к нему, встречаясь взглядом с его холодными глазами.       Глаза Игуро едва заметно дёрнулись, как будто на миг выдали его внутреннюю борьбу, но он быстро взял себя в руки. Это было почти невозможно заметить, но я видел.       — Ты мог напасть на Кокушибо и попытаться прикончить демона в неудобный для него момент. Но вместо этого ты защитил меня от смертельной атаки.       Обанай слегка наклонил голову, не отрывая от меня взгляда, его голос стал мягче, почти задумчивым.       — Это было необходимо. Без тебя у нас не было бы шансов победить.       Я посмотрел на Санеми, который стоял рядом. Тот, несмотря на свою неприязнь, с интересом наблюдал за диалогом.       — Шинадзугава… — обратился я к нему.       — Чего тебе?       — Скажи мне. Если бы я попросил тебя убить Кокушибо, когда он был бы готов прикончить меня, ты бы согласился?       Его глаза расширились от неожиданности, руки слегка задрожали. Я знал, что он не ожидал такого вопроса. Для него мои действия были предательством, но я хотел, чтобы он увидел другую сторону.       — Чт-то ты… несёшь? — его голос прервался, он выглядел сбитым с толку, — С чего это вдруг ты решил, что бы погиб?       Я покачал головой.       — Всё просто. Я бы специально подставился, чтобы дать вам возможность прикончить сильнейшего слугу Музана. Конечно, вряд ли до этого дойдёт, но мне интересен вой ответ. Ты бы смог согласиться на это?       Санеми замер, его взгляд стал более жёстким, но в нём было что-то ещё, что-то неуверенное. Он не находил слов, лишь открывал и закрывал рот.       — Я… — он выдавил из себя, с трудом переваривая мои слова, — Я бы прикончил демона лично, а потом выбил из тебя всю дурь, идиот!       — Вот как… — я опустил взгляд в пол, — Тогда почему я не поступил также?       — Ты о чём? — голос Обаная был спокойным, но в нём чувствовалась настороженность.       — Прости, Обанай, но сначала я должен переговорить с Оякатой-самой. Мне нужно самому разобраться в себе…       С этими словами я повернулся и направился к выходу, чувствуя их взгляды, устремлённые мне в спину. Санеми, видимо, хотел ещё что-то сказать, но его оклики были заглушены шагами.       Последнее, что я услышал, были слова Игуро, произнесённые так тихо, что они почти слились с шумом моих шагов:       — Что за хрень произошла в том бою?