Под лисьей шкурой

В комнате, где обосновался его старший брат было до ужаса холодно и пусто. Казалось, что даже теплый пар вырывался из лёгких, старательно исчезал в полумраке помещения и мешался с ледяным воздухом здесь. В обители Мадары было педантично чисто: постельное белье, сложенное аккуратной стопкой, покоилось в полках комода, вся макулатура и канцелярия, которые его особо ничем не заинтересовали, были сложены в одном из углов рабочего стола. Даже постель была застелена идеально, без единой складки, словно призывая поверить в то, что здесь никто и не живет. Точнее, когда-то жил, но сейчас позабыл о собственном угле и не спешил возвращаться. Но всё же одна деталь выдавала долгое отсутствие хозяина данных апартаментов — слой пыли, без намека на отпечаток широкой ладони брата. А подобное он допустить не мог ни при каких условиях. Его излишней любви к чистоте и перфекционизму могли позавидовать даже многие женщины. Возможно, то было одной из причин почему его брат оставался до сих пор холост. Задавливал избранницу собственными тараканами в голове и требованиями по быту, потому те сбегали и не оглядывались. Но факт оставался фактом. В помещении не было ничего, что могло бы указывать на проживание Якудзы здесь. Изуна без стеснения цеплялся взглядом за малейшую деталь, вскрывал всевозможные ящики, выворачивал их наизнанку, сбрасывал аккуратно расставленную литературу с книжных полок и жаждал найти хоть какую-то зацепку. Куда запропастился его брат? Как подобное возможно? Всего за одну ночь исчезли любые намёки на его присутствие. Словно тот никогда и не существовал здесь. Где искать этих двоих оставалось лишь гадать. Исчезновение брата безусловно волновало его, куда больше, чем пропажа ярковолосого медика. Но та явно могла знать — ему хотелось в это верить — немного больше. И, если вспомнить об изначальной «работе» Харуно в стенах убежища, то становится действительно значительно проще. Та по-прежнему старалась сохранять порядки в коридорах, где проживало более бедное население, заботится о них и лечить, если была необходимость. Так что предположение о местонахождении девушки возникло само собой. В голове даже возникла короткая мысль о том, что тот внезапно преисполнился перед Небесным пантеоном и решил посвятить свою жизнь служению простого люда, но подобный бред был мгновенно выброшен и растоптан весомыми аргументами. Он скорее поверил в плоскую землю и инопланетный разум, нежели во что-то подобное. Им с Мадарой свои грехи не замолить даже если те откажутся от людских благ и будут до конца своих дней оббивать пороги всех известных и не очень храмов. Погруженный в собственные мысли, он и не заметил, как покинул знакомые ему стены и уже брел по мрачным коридорам вынужденного убежища. Сырость, что разрасталась в этом месте с каждым днем и ползла по стенам, душила его своим вязким и практически гнилым запахом, заставляя периодически задерживать дыхание и кашлять, молясь, чтобы пустой желудок не вывернуло кислой желчью наружу. Казалось, что та проникала своими отвратительными спорами в него, оседала и начинала новый цикл жизни в забитых лёгких, не желая покидать новое пристанище. Вслед за разрастающимся дурманом следовала и чёрная плесень. Та охотно ползла по стенам, проникала в ближайшие апартаменты и напоминала о неминуемом исходе для всех, кто способен смотреть на мир без розовых стекол. Мир гнил заживо, бесповоротно разрушался и стремительно пустел, обещая забрать с собой каждого. И нервущаяся липкость, что погребала под собой каждый сантиметр мнимого убежища, была сравнима едва ли не с приходом Всадника. Но люди слепы. Те уповали на небесное благословение, верили, что выживут в новых реалиях, пока другие будут гибнуть в пучине приготовленных для всего человечества страданий. У всякой жизни есть цикл, будь то человеческая или планетарная. И смерть навсегда останется её неизменным завершением и началом. Пока в голове возрождался хаос, перебивающий любую здравую мысль, Изуна слышал нескончаемое за закрытыми дверьми. Выжившие богачи нисколько не переживали за собственные шкуры, продолжали жить также, как и «на свободе», и даже больше. Шум за знакомой дверью и вовсе вводил в состояние схожее с истерикой. Смерть одного из местных чинов никого и нисколько не волновала. Предпочли забыть, закрыть глаза и жить дальше, видимо не понимая, что убийца где-то рядом и поочерёдно заглядывается на каждую дверь. От подобных размышлений кровь закипала в венах, а самого Изуну мутило. Затуманенный рассудок требовал двигаться дальше, не обращать внимание на очередное доказательство людского безразличия, и он послушно шел вперёд. Закрывал глаза подобно им, предпочитая более не выделяться из толпы и не примерять на себя чужую кожу. Да пусть хоть весь мир сгинет — катись оно всё к чертям. Поступь больше не была размеренной. Он шёл вперёд широкими и быстрыми шагами, едва не переходил на бег, но вовремя себя одергивал и притормаживал, не забывая убрать сжатые до побеления ладони в карманы широких штанов. Внутри продолжал разгораться пожар, но теперь по иным причинам. Если людском безразличие настолько велико, то, кто знает, сможет ли оказать ему помощь Сакура? Знает ли она что-то об исчезновении его старшего брата? А если и знает, то посмеет ли не скрыть от него правду, пичкая успокаивающей ложью? Верить в худшее не приходилось, так как он понимал и знал — Мадара не пропадёт. Ни при каких условиях. Это ведь его старший брат. Тот самый человек, которого точно обойдут самые страшные фантазии в его голове. Никогда подобному не бывать. Только если что… Учиха резко дёрнул головой, останавливаясь посреди коридора и глядя прямиком себе под ноги. По ощущениям, земля разверзлась десятками трещин и утягивала его в свои смертельные объятия. Но реальность была куда проще — влажный пол под закрытой обувью продолжал существовать, а он не рухнул, будучи шокированным собственными мыслями. Вверх по спине пробежали мурашки, поднимая волоски на загривке. Отчего-то ему стало страшно. Такой ли его единственный выживший брат всемогущий? Способен ли он ускользнуть от смерти, когда та щелкает пожелтевшими от времени клыками и выдыхает свой смрад из пасти? И возможен ли такой исход, если кому-то была не угодно смерть убитого им же чиновника? Мог ли кто-то таким образом ему отомстить? — Бред, — вновь дёрнул головой Изуна, делая несколько шагов вперёд и ощущая на себе посторонние взгляды. Сам того не замечая, он дошёл до своей отправной точки в этом ужасном месте. То, где всё началось. И вот, перед глазами вновь испуганно-заинтересованные глаза Сакуры, чуть приоткрытые от удивления губы. Она вновь переспрашивает его данные, заставляя беситься от осознания того, что та видит схожесть с его дальним родственником, затем несколько раз старается сбросить показания градусника и что-то сказать. И на душе стало немного легче от согревающих воспоминаний и успокоения, что те приносили. Словно он вновь вернулся в то не такое уж и далёкое время, когда единственными целями для него были месть Яширо и игры в дразнилки с Сакурой. Безизменно мигающая тёплым светом лампа встретила его куда более приветливо, нежели здешние обитатели. Они по-прежнему помнили его лицо, знали кем тот является по своей натуре и принадлежности и отводили глаза куда угодно, стоило им только пересечься взглядом. Людей значительно поубавилось, а те, что ещё продолжали существовать, не иначе, напоминали ожившие трупы. С серой кожей, грязные и мокрые, истощенные они голодными глазами разглядывали выглядящим более здоровым мужчину и тихо ненавидели его. И если раньше здесь ещё было чем дышать, то теперь он едва ли не задыхался. Ставший знакомым запах смерти кружил голову круче паленой высокоградусной выпивки. Приторный аромат исходил от каждого человека в коридоре, и Изуна только брезгливо поморщился, желая поскорее убраться отсюда подальше. Быстрым, окидывающим по поверхности взглядом он не заметил розоволосой макушки, потому поспешил исполнить желаемое. Вернуться в темноту коридоров было приятнее, чем наблюдать за умирающим населением. И ведь такое имеет место быть, пока верхушка, и он в их числе, спокойно дышит, ест и спит. Сакуры среди выживших не было. Та не сидела в своей медицинской палатке, привычно принимая больных или не очень, не бегала по рядам страдальцев. Следов Мадары также не было замечено. Хотя, вспоминая о его любви к чистоте, можно было и не надеяться хоть на какой-то намек на присутствие родственника. Тот не вошёл бы в подобное место и под дулом пистолета. Чуть раньше, когда люди ещё походили на людей, возможно. Но не сейчас, когда по их телам разрастались странного рода язвы, а глаза глядели так... В глубине их зрачков было что-то, что пугало его до чертиков. И он, пожалуй, желал воздержаться от выяснения подобных обстоятельств. Ноги вновь вели его туда, где незамедлительно начнут маячить воспоминания. Не смотря на царящие сырость и холод, он ощущал тепло, словно его закутали в пушистый плед и старательно растирали продрогшие конечности. Почему-то именно подобные ассоциации у него возникали, стоило лишь вспомнить начало своего пути в убежище и одну девицу. Та грела не только его тело своей заботой, но и душу. Изуне искренне хотелось верить, что подобная реакция и ностальгия уместны, и он не единственный, кто испытывал подобное. В помещении, оборудованном под душевые, было значительно теплее, хоть воду и старались экономить. На бедняках. Или тем, кому не посчастливилось оказаться с ними запертыми. На удивление, здесь не так сильно несло той же сыростью, что и в других коридорах. Возможно, всему виной за мгновение заполонивший его лёгкие аромат спелой вишни. Он был слабым, практически ненавязчивым, но его вполне хватало, чтобы понять — нашёл. Ещё и в таком интересном месте. Шум воды, внезапно оборвавший зудящую тишину, окончательно подтвердил его догадку. Сакура расслаблялась под упругими струями, нежилась в чуть тёплой воде, видимо, желая сбросить с себя накопившуюся усталость и остатки чужих цепких глаз, что даже в такой критичной ситуации продолжали смольными взглядами изучать женский силуэт и представлять себе самые извращенные позы, в которых непременно представала медик на главных ролях. Как делало сейчас и его подсознание, заставляя откровенно ненавидеть себя за подобное проявление слабости, но никак не исправить. Тихой поступью он прошёл вперёд, взглядом находя обнаженную девушку и закусывая внутреннюю сторону щеки. Харуно стояла к нему спиной и не видела те десятки оттенков стыда от собственных действий и мыслей, что появлялись на мужском лице. По слегка угловатым плечам и излишне худому телу стекала длинными струями вода, смешанная с ароматным шампунем, затекала под бедра и исчезали в сливном отверстии под босыми ступнями. А у него замирало сердце от непонимания. Безусловно, организм на подобное реагировал более чем понятно, и тот мог бы прямо сейчас взять своё, едва ли спрашивая разрешения, но что-то в груди удерживало его и не позволяло поступать так, подобно животному. Образ Сакуры, прежней Сакуры, той, что он запомнил и запечатал в себе на долгое время, был наполнен нежностью. Словно она была соткана из неё. И разрушать его собственной похотью было сродни безумию, хоть внутри и пылал огонь, требующий выхода. Борьба с собой в очередной раз утомляла. Пока Изуна боялся разрушить их хрупкое перемирие, он и не заметил, как причина его моральных терзаний обернулась и замерла, часто хлопая ресницами. — Изуна? — позвала она его, поворачивая вентиль и наспех прикрываясь выхваченным полотенцем. — Прости, — только смог выдавить из себя Учиха, желая отступить назад на пару шагов и позволить ей одеться. Весь её вид буквально кричал об удивлении от его появления, и ему впервые стало настолько некомфортно в её обществе. Он и ранее выбирал быть вдали от людей. Предпочитал жить так, искренне считая, что его сила в одиночестве. Но те иллюзии, в которые он был погружен, пока находился на грани жизни и смерти, доказали ему обратное. Изуна, так явно всегда отрицающий нужду в ком-либо, чувствовал себя неуютно, видя, как девушка, что захватила большую часть его мыслей и поселилась в гниющем сердце, смотрит так… Ему и впрямь не стоило находиться здесь. — Постой, — Сакура сделала шаг вперёд, пресекая его попытку к отступлению, чем заставила удивиться уже самого мужчину. — Не уходи, пожалуйста. Учиха сглотнул, не зная куда деть собственный взгляд. Чувствовал себя едва ли не мальчиком, едва вошедшим в пубертатный период, когда старательно заставлял глаза подняться и смотреть только на чуть встревоженное лицо откровенно интересующей девушки. Но тёмный взгляд из раза в раз опускался ниже дозволенного, отмечая, как та действительно на скорую руку прикрыла всё, что не стоило видеть посторонним. Светлое полотенце, ставшее влажным, прилипало к изгибам тела, соблазнительно огибая их и повторяя каждый сантиметр. А опустившаяся с волос по плечам капля, что медленно и почти в дразнящей манере затекла в ямочку меж груди, стала последним и самым жестоким испытанием для его выдержки. — Я лучше позже тебя найду, — попытался тот вновь ретироваться, отворачиваясь от девушки лицом и предпринимая очередную попытку покинуть душевую. Будь они в иной ситуации, относись Изуна сейчас чуть проще к ней самой, как и раньше, он бы явно не стал раздумывать или пытаться отступить. Навалился бы на неё всем тело, вжал в жалкую и хрупкую перегородку и… — Изуна, — выдохнула Сакура, протягивая руки вперёд и цепляясь за чужие в попытке удержать. Полотенце, что до этого держалось на честном слове, предательски и оглушающе упало на пол, мешаясь с остатками влаги и шампуня. У него окончательно отказали тормоза. Всё произошло настолько стремительно, что Сакура едва успела сообразить и выдохнуть, как оказалась крепко прижата спиной к скрипнувшей от давления чертовой перегородке. Изуна не видел более смысла сдерживаться — просьба девушки звучала практически приглашением присоединиться. И сам факт того, что она не сопротивлялась в этот момент, а длинные пальцы легли на его плечи, слегка сжимая и царапая ногтями сквозь одежду, только подстегивал сгорающее нутро. — Скажи мне остановиться, — прохрипел он, наклоняясь вперёд и касаясь губами пылающей кожи на шее. Последняя, контрольная попытка. Но Сакура молчит. Сначала аккуратно, почти чувственно, затем более грубо сминая и покусывая, Учиха целовал её, перемещаясь вверх и особенно долго задерживаясь на линии под подбородком. Одобрительные вздохи девушки подсказывали, что всё происходящее было единственным правильным решением. — И не подумаю, — только выдохнула Сакура, протягивая руки вперёд и зарываясь пальцами теперь уже в волосы мужчины. Слегка сжимая их у корней и чуть оттягивая, Харуно позволяла тому делать всё, что вздумается. Как в тот самый момент, когда они оба сгорали от сжигающих изнутри собственных желаний на диване в апартаментах его старшего брата, а позже она вылетела оттуда пулей, сыпля различные оскорбления в его адрес. И оставалось надеяться, что подобное не повторится вновь. Учиха слегка отстранился, заглядывая в поволочённые дымкой зелёные глаза и выглядывая в них что-то. Почему она действует на него настолько опьяняюще? Почему его губы горят и без поцелуев? Что это за девушка такая, что заставляет кровь в венах сворачиваться, а голову искать ответы на собственные ставшие неудобными вопросы? Сакура глядела на него с тем же интересом, сквозь мутную дымку глухой похоти и желала поддаться этому безумию без остатка. Впалые щеки покрывал румянец, что был различим даже в полумраке, а губы безостановочно прикусывались и алели от подобных пыток. Их хотелось незамедлительно накрыть собственными, смять, но так, чтобы эта секундная боль доставляла удовольствие и ничего кроме. И Изуна поспешил воплотить желание в жизнь, впиваясь жарким поцелуем и покусывая поочерёдно нижнюю и верхнюю губы, чуть оттягивая их, но не отрываясь от Харуно. Ладони скользнули по чуть костлявым бедрам, осторожно сжали стремительно краснеющую кожу, а сам мужчина вплотную прижался к податливому телу в своих объятиях. Тихий стон, вырвавшийся сквозь поцелуй, действовал подобно спусковому крючку и исчезал в ставших почти отчаянными касаниями губ друг к другу. Хотелось больше, хотелось интимнее. И Сакура была готова дать ему то, что он так желал. Сама спустила ладони вниз, провела ноготками по широкой груди и забралась под футболку, нестерпимо поглаживая ледяную кожу Якудзы и скользя по животу и рёбрам вверх. Верхняя часть одежды задралась одним медленным, тягучим и испытывающим движением, и Учиха хотел было сам себя освободить от ненужной детали, но Харуно не позволяла. Прижималась к его груди своей обнажённой, касалась пальцами оголенных лопаток и целовала так, что дышать с каждым мгновением становилось всё сложнее. Разговоры были не уместны в такой ситуации. И Изуна, пребывая в шатком состоянии, мысленно просил прощения у старшего брата и надеялся, что тот поймёт его неспешность. Рывком он разворачивает девушку к себе спиной, всё также вжимая её собственным телом в стенку. Та раздосадовано проскулила что-то себе под нос, не желая расставаться с полюбившимися губами, но у Изуны были иные планы на её счёт. Отчего-то разрастающаяся похоть выворачивалась в настоящую грубость и едва ли не агрессию. Он был уверен, что с ней так можно. И она вовсе не будет против, если он отымеет её, как неугомонную сучку, заткнув ей рот своей рукой и заставив неестественно выгнуться в спине. Зарывшись носом во влажные и пахнущие шампунем розовые локоны, Изуна недвусмысленно провел шершавой ладонью по рёбрам девушки. Одна из них двинулась вверх, обхватывая аккуратную грудь и сжимая ту до болезненных ощущений, чтобы после сразу же ослабить хватку и практически ласково огладить большим пальцем. Поцелуи на шее из виноватых мгновенно перерастали в грубые и жёсткие, кусая ту за кожу и оставляя на ней синеющие отметины, как клеймо к чужой принадлежности. Не хватало только зарычать ей в ухо, как в дешёвой порнушке, и утвердительно сказать, что она принадлежит ему. Вторая ладонь в дразнящей манере спустилась по животу ниже, накрывая собственной холодной кожей чужую горячую. Сакура, теряющаяся от противоречивых ощущений, растворяющаяся в неправильных ласках, кусала губы и мычала себе под нос, чем только больше забавляла Изуну и заставляла продолжать играть с ней в «горячо-холодно». Указательный палец, что был ближе всего к женскому лону, слегка надавил, вызывая точно удивлённый вздох девушки. — Что-то не так? — поинтересовался мужчина, оставляя поцелуй на нагом плече и внимательно глядя на краснеющий профиль. Со стороны он, наверное, походил на хищника, играющего со свой новой жертвой. Только эту он не собирался убивать. Измучать, заставить испытать ураган эмоций, а после отпустить и посмотреть чем всё закончится. Сакура вильнула бёдрами, призывая продолжать затянувшуюся игру и прекратить болтать. Изуна лишь молча согласился с ней, опуская пальцы рук ниже и с нажимом проводя между влажными складками женского нутра. Девушка беззастенчиво текла от его действий, сипло постанывала и наблюдала за чужими руками, что по-хозяйски блуждали по её телу. Это вводило её в подобие экстаза, заставляя ощущать стороннюю власть над собой, которой хотелось безоговорочно подчиняться, а ему нравилось та самоотдача, которая лилась из неё. Харуно без зазрения совести раздвинула ноги, позволяя ему доставлять себе удовольствие без каких-то проблем, и Учиха мгновенно воспользовался врученным ему шансом. Вошёл сразу двумя пальцами, до упора, так, что девушке действительно пришлось прикрыть рукой рот. Ей нравилось, безумно нравилось, как он медленно раздвигает пальцы в стороны, растягивая её изнутри, чтобы потом, прижимаясь ладонью клитору, водить ими вперёд-назад, практически вытаскивая наружу, а затем с хлюпающим звуком резко возвращать назад. Он чувствовал её удовольствие благодаря дрожи в теле, глухим стонам и задирающейся пятой точке, что неумолимо прижималась к нему и дразнила. Но ему хотелось оттянуть этот момент, дольше помучаться самому и извести её, чтобы после того, как оба не выдержит, трахнуть её так, что искры из глаз будут лишь жалкой шуткой. — Не так… — прошептала она, опуская ладонь на его собственную и чуть сжимая, чтобы после потянуть вверх и заставить закончить терзания её груди. Крепкой хваткой, с её же помощью, рука Учихи легла на тонкую шею девушки, надавливая на неё и всё же выгибая девушку в неестественную позу. То ли та читала его мысли, то ли была такой же законченной идиоткой, но Сакура сама попросила его придушить её, и нарастающие с каждым его движением влажные звуки из-под ладони и хриплые постанывания девушки говорили о том, что теперь все действительно так, как и должно быть. Она млеет в его жёстких объятиях, извивается под значительно ускорившиеся движения пальцев и сжимается изнутри так, что он понял — время остановится, но лишь ненадолго. Мокрая из-за желания девушки ладонь поднялась вверх, в очередной раз заставляя её недовольно скулить и ежится, а он только усмехнулся ей в ухо, подразнивая её горячем дыханием и слабым укусом за мочку. — Почему? — почти болезненно спросила та, забывая о том, что сама же предпочла не болтать. Сакура обиженно надула губы, вглядываясь в лицо мужчины, насколько ей позволяло положение и одним только взглядом умоляла продолжать. — Потерпи, — успокоил её Учиха, стаскивая с себя штаны вместе с бельём и вновь прижимаясь к ней всем телом. Харуно, едва не содрогнувшаяся в оргазме от простых, на его взгляд, прикосновений, ощущалась подобно долгожданному призу. Она была чувствительной, яркой и страстной, но он попросту не позволял этому проявится, желая взять всё в свои руки и сделать так, как ему хотелось в собственных фантазиях. Чувствуя его возбуждение, Сакура выгнулась ещё больше, нетерпеливо прижимаясь бедрами к паху и желая продолжения. Теперь игралась она — мучительно терлась о него, задевая влажным лоном головки, по которой уже стекала вязкая смазка, пачкалась ею и, найдя необходимый угол, упиралась влагалищем, надеясь поскорее заполнить себя изнутри. Колени девушки подрагивали, буквально крича о том, как сильно она хотела его, а Изуна дёрнулся вперёд, специально промахиваясь и скользя между ног девушки горячей плотью. Харуно громко выдохнула, прикрывая глаза и наслаждаясь очередной пыткой, пока он двигал бедрами и задевал головкой набухший от перевозбуждения клитор, сам едва сдерживаясь. — Прошу тебя, — просипела Сакура, виляя бедрами и подстраиваясь под его движения так, чтобы давление было сильнее. В этот момент она напоминала ему обезумевшую кошку в моменты течки, которая сама подставлялась и желала поскорее закончить свои мучения. И более торговаться с самим собой и отсрочивать необходимое он не мог. Освободив руки, Изуна положил одну на её бедро, болезненно сжимая его и помогая найти нужный угол, а второй обхватил пульсирующую влажную головку и приставил к женскому лону, чтобы без промедления войти в неё резко и до упора. Харуно взвизгнула, пытаясь отстраниться, но крепкие ладони, обхватившие её на талии и шее, не позволяли даже дёрнуться. Та хрипела проклятия себе под нос, всхлипывала от боли, но он попросту их не слушал. Только замер, позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям, чтобы после, как он и желал, вдавить её телом в стенку и медленно и плавно двигаться в ней, слушая новую порцию хриплых стонов. Страха что их услышат или обнаружат более не было. Только чистая похоть, заставляющая движения становится более резкими, быстрыми, а стоны глухими, протяжными. Изуна чувствовал, как растворялось тело под ним, как млело от каждого прикосновения, и желал разделить этот момент на двоих, поддаваясь собственным чувствам и ощущениям. Хрипло выдыхая Сакуре в район макушки, ему не хватало воздуха. Тот раскалился вокруг настолько, что выжигал лёгкие при каждом тяжёлом вдохе и выдохе, ощущался точно отравляющим дымом от пепелища и заседал внутри одной бьющейся о задворки помутнённого сознания мыслью: — Моя… — прошептал он, отпуская тонкую шею и спуская ладонь на грудь, чтобы прижать к себе и больше не отпускать. Сакура охотно вжималась в него, широко расставляла ноги для удобства и закрывала глаза, откидываясь на крепкое плечо мужчины. Он видел, как та распалялась с каждым толчком, как кусала губы до красноты и задерживала дыхание, когда движения становились особенно активными. Попеременно то медленно, но резко, то быстро, но плавно, Учиха двигал бёдрами, сжимая тело партнёрши, целовал её в висок, щеку и слушал, как та шепчет его имя, хрипит свои просьбы не останавливаться и стонет так, что закладывает уши. И это стало едва ли не самым любимым её проявлением. Пребывающая в блаженстве Сакура, что расслабленно облокачивалась на него всем телом и едва стояла, цеплялась ногтями на его руки на ней и умоляла, умоляла, умоляла. — Сакура… — Изуна… — промычала девушка, выгибаясь и обхватывая его член плотным кольцом мышц. Судорожно сжимаясь, глухо, но протяжно выдыхая, Харуно окончательно потеряла голову, теряясь в эйфорических ощущениях навалившегося оргазма. Следом за ней, ещё несколько раз прерывисто вильнув тазом, кончил и сам Изуна, впиваясь пальцами в молочную кожу и оставляя новые отметины на её теле. Расслабленность, окутавшая всё его тело, была до ужаса приятной и неизменно правильной. Словно им давно было пора сделать это, чтобы закрепить их шаткий мир и стать ближе. Облегченный вздох, что раздался впереди него, послужил тому подтверждением. Сакура, он был уверен, тоже думала о подобном и была в какой-то степени счастлива. Хоть алые щеки и взмокшее лицо определённо перетягивали на себя внимание, её глаза говорили сами за себя. — Я искал тебя, но не за этим, — пояснил тот, мажущим движением касаясь места за ухом и оставляя на нем влажный, почти наивный поцелуй. Не в его стиле. Эта девушка заставляла чувствовать себя едва ли не на своём месте и действовать так, как никогда бы не поступил. Прежняя эгоистичная и циничная натура рассыпалась рядом с ней, обнажая нежное нутро, которое стоило бы и дальше скрывать. И когда он стал таким жалким? Отстраниться от девушки было сложно, но Изуна всегда предпочитал преодолевать возникающие препятствия, даже если те были ему неугодны. Отрезвевший взгляд вновь прошёлся по худому силуэту Сакуры, отмечая насколько красива её влажная после произошедшего молочная кожа в полумраке и как в целом её нежный облик, что сохранялся в темноволосой голове, контрастировал с новым, но уже изведанным. И ему зрительно нравилась эта новая ипостась девушки, появлялось желание разгадать её как можно скорее, испробовать на вкус и понять его, только сознание холодило, а сердце пропускало удар. И всё из-за одной незначительной детали, стоило девушке лишь повернуться к нему. Изуна, хоть и отрицал свою приверженность к делам семьи, но историей интересовался в какой-то степени и мог похвастаться достаточно интересными знаниями. Он был посвящён в начало преступной деятельности на территории Японии, знаком с историей возникновения торговых взаимоотношений клана Учиха с местными чинушами, знал подробности зарождение вражеских семей, хоть те и были под семью замками, и имел доступ к старинным писаниям его с братом предков. И всё это благодаря то ли удачи, то ли судьбе. У Якудза, как известно, всегда существовала иерархия, но именно в их клане та имела куда большее значение, нежели в других. И пока весь остальной мир также блюдил за прописными правилами в собственных кодексах, преступные организации, возникшие на территории Страны Восходящего Солнца, стремились к некой индивидуальности в таких щекотливых вопросах. Рангов и чинов среди них, как таковых не было. Вместо этого изобретательные предки придумали куда более интересную систему иерархии в образовавшихся кланах. Татуировки. У каждого нательного рисунка было своё значение, известное лишь в узких кругах. К примеру, его собственная. Озлобленный тигр, идущий среди лесных массивов и скал, окутанный сизыми облаками. Подобные орнаменты не набивают кому попало, и уж тем более, если человек принадлежит одной из ведущих семей в стране. Татуировки с тиграми разрешалось иметь только приближенным к главе клана, его родственникам или же самым верным соратникам. И хоть Изуна до самого конца и отрицал своё значение и место в семействе, от судьбы далеко не уйдёшь. Даже если ты бежишь на безумной скорости, а та ползёт за тобой семимильными шагами. Потому при столь болезненном сеансе он всё же учёл наставления предков и решился на что-то значимое. Конечно, у шкодливого мужчины была мысль побесить старшего брата и воссоздать лик богини любви* на собственной спине, но после подобного клейма ему не отмыться до конца жизни. А прослыть местным покровителем проституток или работорговцем желания не было. Что же ещё касательно иерархии, так изображения драконов неизменно мог носить только босс, напоминая это величественное существо всем своим видом и поведением. Словно мудрый и справедливый защитник, драконы украшали тела его отца, а теперь и спину брата. Почему он вспомнил о подобном в такой ситуации? Почему мысли о дрожащей под ним всего минуту назад девушке улетучились, впуская себе на замену разбор тату у Якудза? У Сакуры она была. Аккуратная, с тонкими очертаниями, без толстых линий и ярких красок, что были неизменным штрихом подобного искусства у японской мафии. Простой, казалось бы, нательный рисунок под грудью, между рёбер, в окружении изящных цветов. Но смысл этой татуировки был ясным, и даже подобная маскировка под обычную её не спасала. Под вздымающейся от тяжёлого дыхания грудью располагалось женская голова с невидящим взором. По лицу расходились трещины, из которых сочилась кровь, а из-под подбородка торчало лезвие катаны. Намакуби.* Изображение отрубленной головы, что носят лишь те, кто беззаветно служит клану или своему хозяину. Мозаика в его голове начала быстро складываться. Её появление, постоянный присмотр и нахождение рядом, забота и помощь без просьб. Страх в глазах, когда что-то шло не так, как она желала. И абсолютное спокойствие, которое та источала, находясь рядом с ним после убийства. Не состыковки, которые он ранее замечал, но никак не мог объяснить. И даже чертово отравление. Второй раз за день ему показалось, что земля ушла из-под ног. Развернулась адской жаркой пучиной, вцепилась в ступни обжигающими лапами и когтями, точно из лавы, и тянула на своё дно, обещая того сгорать заживо до тех пор, пока истощенный рассудок окончательно не покинет его. Сакура. Его милая Сакура. Местами такая же дерзкая, как и он сам. Его нежная Сакура никогда не была его. — Мадары нет на месте. Может ты знаешь, куда он пропал? — болезненным шёпотом спросил Изуна, подходя к девушке ближе и аккуратно касаясь костяшками пальцев её щеки. Была ли она неосторожна сейчас, потому и позволила случайно увидеть столь явное клеймо? Скорее да. Не могла ведь она специально показаться, желая быть раскрытой. Это слишком глупо, даже для того, кто только вошёл в их преступный и суровый мир. — О ком ты? — непонимающе уточнила Харуно, прикрывая глаза и млея от его прикосновений. Что же это? Сбой системы? Почему сначала он, его самый близкий человек, не помнит о существовании их погибшей сестрёнки, а теперь и Сакура не понимает кто такой Мадара и почему его ищут? Эта реальность, в которой его едва ли не выставляли психом, начинала раздражать. Он понимал, что что-то здесь не так. Подозревал и даже строил теории, в которых они все здесь узники неизвестного злодея, а все вокруг точно напоминает один известный зарубежный фильм про жизнь в симуляции. И эта мысль висела над ним мрачным крестом, без возможности поделиться и не прослыть очередным сошедшим с ума Учихой. И если всё так, то куда пропадают участники всего этого хаоса? Возвращаются туда, куда он почему-то вернуться не в силах? Острая боль пронзила его голову, заставив пошатнуться и схватиться за ухо. Что-то тёплое и жидкое растекалось под его ладонью, навевая отвращение и страх. — У тебя кровь! — испуганно бросила Сакура, дергаясь вперёд и делая отнять руку мужчины от головы. Бесит. Настолько, что невыпущенный страх мгновенно переворачивается и обращается чистой агрессией. Настолько яростной, что сознание отключается и не позволяет отвечать за свои дальнейшие действия. Ему казалось, что тот был по-настоящему зол в тот момент, когда узнал о крысе в клане и смерти дорогого наставника. Но нет. Сейчас, когда сама судьба ударила его раскаленными прутьями вдоль позвоночника, ещё и не один раз, Изуна понял — вот что значит настоящая, истинная натура его крови. Учиха никогда не были добрыми. Они врали себе и окружающим, строили хрупкие иллюзии вокруг собственного «я», искренне надеясь, что созданные ими замки простоят ещё очень долго. Но в тот миг, когда ставшие практически воздушными надежды рушились тысячей осколков прямо им под ноги, те понимали свою суть. — Сука! — рыкнул Изуна, мгновенно опуская руку ниже и впиваясь пальцами в тонкую шею девушки. Сакура захрипела, испуганно глядя перед собой и не понимая что произошло. — И-Изу… — попыталась позвать его по имени медик, как он тут же пресёк попытку. Потянул её за горло на себя, чтобы сразу же с размаха впечатать телом в перегородку, в которую несколько минут назад вжимал в страстном порыве. Шум от удара был такой силы, что на мгновение у него даже заложило уши, а вернувшее себе на короткий миг контроль сознание удивилось прочности материала и самой девушки. Это должно было быть очень больно. И Харуно морщилась, жмурилась, не понимая причин его такого поведения. — Скажи мне, Сакура, ты меня совсем за идиота держишь?! — голос мужчины больше не дрожал. Его переполняла злость, в нотках скрежетала ледяная сталь, а сам Учиха сжимал шею предательницы и надеялся услышать долгожданный хруст. Звук, ознаменовавший её победу и его проигрыш. Даже если тот действительно убьёт её сейчас, то легче не станет. Ведь это он не может более нормально существовать, зная, что она далеко. Зная, что всё это было ложью. Его разрушенной иллюзией, на которую он был готов поставить всё. — Ч-что ты… Т-творишь? — прохрипела Харуно, вцепляясь ногтями в широкое запястье и желая расцепить мертвую хватку на глотке. Девушку трясло, глаза бегали от ужаса и непонимания, пока руки действовали сами по себе и, надо сказать, достаточно умело. Сакура, являясь безоговорочным слугой кого-то, кто стоял в тени её хрупкой спины, давила на правильные точки, что в любой другой ситуации привело бы к неминуемому концу её истязаний. Его пальцы должны были расцепиться в тот же миг, как её собственные коснулись запястий, но бушующий адреналин в крови добавлял Якудзе сил и позволял игнорировать болезненные ощущения, что возникли под девичьим давлением. — Понравилось играть со мной? — усмехнулся он, наклоняясь вперёд и заглядывая в глаза напротив. Хотелось видеть в них хоть что-то: страх, раскаяние, надежду. Но в остекленевших изумрудах было настолько пусто и холодно, что его внутренности сжались в ужасе. Сгорающая подобно фениксу надежда билась в конвульсиях, отбивала стенки груди и опадала горьким пеплом разочарования в самом желудке. Изуна верил, что та, возможно, прониклась к нему какими-то чувствами и передумала. Хотел надеяться на это, но всё рухнуло также стремительно, как и её отпустившие ладони вдоль тела. — На кого ты работаешь? Какой приказ исполняешь?! — Убьёшь меня? — только задала вопрос она, как Учиха тут же почувствовал волну отвращения. К ней, такой ледяной и ставшей в мгновение бесцветной. К самому себе, очередной раз поддавшемуся омерзительным чувствам. Хотел ли он её убить? И да, и нет. Горечь предательства разрушала изнутри, била по эгоистичной натуре и не давала покоя. Но ставшая слишком явной и крепкой симпатия подсказывала — безоружен сейчас только он. — Дрянь, — выплюнул Изуна, отталкивая ту от себя и отходя на несколько коротких шагов назад. Его плечи вздымались от потяжелевшего дыхания, а глаза по-прежнему бегали по бледному лицу напротив и старались уловить хоть малейшую эмоцию. Но всё тщетно. Он смог найти в себе силы, чтобы проигнорировать очередную вспышку пульсирующей боли в висках и ушах, накинуть сорванную в желании ранее футболку и поправить штаны. На этом он и закончился. Сакура была подобна статуе. Молча, практически отстраненно натянула на себя чистую одежду, вовсе не заботясь о том, что та в тот же миг намокла, а затем, не задерживая ни взгляда, ни себя самой, обошла его и прошла мимо. И это безразличие было подобно тому кошмару, в который его выбросили в выдуманном в голове мире. Словно он вновь остался один на один с самим собой, в звенящей тишине и ледяном ужасе. Его снова обходили стороной, как прокаженного. И это разбивало всё ещё бьющееся сердце. Предательство. Абсолютная пустота. Сладкая ложь и горькая правда. Неужели в его жизни нет места для чего-то светлого? Неужели он заслужил подобное и это очередной урок, что болезненно бьёт по щекам и шипит в самое ухо свои гнилые речи. Открывать свою душу было ошибкой. Надеяться на что-то было ошибкой. Ты и был ошибкой. Учиха вернул себе контроль достаточно быстро. Несколько раз выдохнул и вдохнул, сбрасывая болезненное наваждение с тела, что опутывало и душило, и дернулся вперёд, в короткий миг сокращая ставшее явное между ними расстояние и хватая ту за локоть. Ему было уже плевать на кого она работает и какую волю исполняет. Ему было плевать, что, скорее всего, она была причастна к его отравлению, хоть несколько мгновений назад и отдавалась ему беззаботно, умоляя трахать и не останавливаться. Волновало лишь одно. — Где мой брат? — плевать на неё, самое важное убедиться в том, что Мадара жив и в порядке. Ведь вновь разрастающаяся паника не сулила ничего хорошего. Какое-то дрянное предчувствие сидело в задворках разума, царапало нежную плоть и вносило раздор в его голову. — Вышел из игры, — честно призналась Сакура. Было ли то последней доброй волей девушки, или попыткой добить узнать не было возможности. Но одно он понял точно — происходящее здесь не более, чем чья-то иллюзия. Его догадки подтвердили, и это позволяло хоть на секунду выдохнуть. Раздавшийся неподалёку шум заставил замереть обоих. В стенах убежища, где всегда было по-могильному тихо, подобное вызывало кучу вопросов. Галдящие, до безобразия громкие голоса доносились настолько чётко, что можно было разобрать даже отдельные слова и сложить в своеобразные предложения. И то, что они оба смогли расшифровать, не понравилось никому. Сакура вздрогнула первой, высвобождая руку из захвата, и зрительно искала пути к отступлению. Ну, или же то, чем могла защититься от разгневанных граждан. А Изуна лишь хмыкнул, очередной раз понимая, что оказался прав. Как только ситуация в мире достигла своего пика — люди взбунтовались. Не желая больше быть узниками системы, те предприняли попытку к разрушению устоявшейся иерархии и несправедливости. — Почему одним всё самое лучшее, а другим лишь объедки и помои? — кричал мужской голос. — Разве о таком равенстве галдели все эти чины с экранов телевизоров, когда выпрашивали наши голоса на выборах? Разве мы не находимся в преддверии апокалипсиса? — Он уже начался, — фыркнул Учиха, убирая ладони в карманы широких штанов и заглядывая в лица каждого из толпы, что постепенно стекалась в душевую. Как и всегда, он проникался собственным внешним спокойствием, пряча за его толстыми стенами бушующий страх. Если выжившее население настроено агрессивно, то смерть он свою встретит в этом странном мире, так и не узнав где его старший брат и что означает загадочное «вышел из игры». Быть может, девушка вовсе не имела ничего такого в виду, просто метафорично говоря о плачевном исходе Мадары. И он и правда сошёл с ума. Как и те самые люди, что образовались перед ним удушливой в своём гневе воронкой. За его спину нырнула ярковолосая, видимо, надеясь таким образом отсрочить собственную участь или же надеясь, что тот защитит её «по старой дружбе». Сакура стояла молча, не высовывалась и лишь наблюдала, чем окончательно переворачивала с ног на голову устоявшийся образ в его голове. Новая она ему вовсе не нравилась, хоть та и проникала в его жизнь последние дни без стеснения, капля за каплей. — Что будем делать? — тихо поинтересовалась она, понимая, что в свалившейся на них ситуации мало вариантов ответов. — Бежать нам некуда, — пожал плечами Учиха, замечая неподалёку от душевых кабинок металлический шкафчик, что служил, скорее всего, в качестве хранения для уборочного инвентаря. — Звучит, наверное, глупо, но вдруг у тебя есть ключи от шкафчика? Там может быть что-то, что поможет нам. — Хочешь отбиться от разъяренной толпы швабрами и хлоркой? — усмехнулась Харуно, но ключи предусмотрительно достала из кармана. — Всё лучше, чем ничего. К тому же, других вариантов у нас и нет, — напомнил ей Изуна, чтобы после сделать несколько шагов вперёд. — Я попробую поговорить с ними, а ты действуй. — Как скажешь, — кивнула Харуно, отступая назад и исчезая в полумраке помещения. — В чем проблема? — прохладно поинтересовался он, застывая в нескольких метрах от, видимо, главаря сего движения и не меняя позы. — Вы, проклятые богатеи! В вас проблема! — взревел тот, топая ногой и поднимая одну руку вверх, как бы призывая толпу поддержать его. — Из-за вас гибнут люди каждый день! Умирают в ужасных условиях! Мы голодаем, из-за того, что спим на полу в сырых коридорах, постоянно болеем, а лекарств не хватает катастрофически! — Да! — согласился кто-то. — Если вас не будет, то все ваши блага по праву будут принадлежать нам! Восторжествуй же справедливость! — И это вы считаете справедливостью? — беззлобно усмехнулся Изуна. — Чем же вы лучше тех, кто пребывает на голову выше вас самих? Такие же жестокие к чужому горю, — тихо фыркнув и вытащив ладони из карманов, Учиха скрестил те на груди и внимательно осмотрел каждого в первых рядах. — Я понимаю ваш страх, ваги чувства. Но этим вы ничего не добьетесь. Или вы хотите перебить друг друга, уповая на то, что останутся в живых только самые сильные? — Посмотрите какая наглость! — сплюнул себе под ноги от возмущения один из мужчин, что ранее делил с ним общий угол. — Вот он во всей красе, глава Якудза. Стоит совсем один и не боится угрожать, понимая, что обречён! Так пусть твоя кровь ознаменует начало перемен! Изуна оторопел от сказанного. Глава клана? Его кровь как символ перемен? Что они несут? — Эй, старый идиот, о чем ты вообще там мелишь? — уточнил он, искренне надеясь, что ему послышалось или крыша окончательно усвистала от него, махнув на прощание белым платочком. — Я не… — Да! Из-за вас, проклятых Якудза, дышать даже тяжело! От вас так и пасет чужой кровью! — Выблядки! — Ублюдки! — Мрази! — Давайте убьём его, и тогда даже эти твари не посмеют сопротивляться нашему правосудию! — Убить главу! — Убить Якудзу! Голова разрывалась от нескончаемого гомона. Люди, и без того взбешенные, кричали на него со всех сторон, желали ему самой страшной и поганой смерти, а Учиха лишь шокировано таращился на каждого из них и мысленно молил Сакуру быстрее вернуться. Либо же чертовка под шумок сбежала. И такой вариант был вероятнее всего. Он остался один на один со всем этим развернувшимся хаосом, из которого ему, судя по всему, не выбраться. — Изуна, лови! — оклик вернул его в реальность, где на него надвигались люди с перекошенными лицами. А откуда-то сбоку летела гребенная, мать его, швабра. Якудза действительно вынужден отбиваться от недругов инвентарем местной уборщицы. Как здорово. Поймав кусок дерева в полёте и выставив тот перед собой, резким движением взмахнул и прочертил невидимую грань для граждан. Те, что стояли впереди, на секунду испуганно отскочили, чтобы после, уповая на собственную глупость, не повторить попытку приблизиться. Шваброй можно ударить больно, но не смертельно. А если того требует цель, то и боль не почувствуется. Пока Изуна медленно отступал, поочерёдно раздавая подступающим смачные удары по корпусу и ногам, Сакура исчезла. Сбежала, мелькнув розовой макушкой с отросшими светлыми корнями у дверей, и бросила его здесь. — Блядство! — в сердцах выругался Учиха. Его постепенно окружали, вжимали в человеческое кольцо и едва ли не смеялись от удовольствия. Загнали Якудзу в угол, как раненное животное. Очередной удар прошёлся по крупному мужчине, чьё лицо он не мог вспомнить, хоть и пытался. Того едва ли пошатнуло от подобного. Он возвышался над всеми присутствующими, был одной горой мышц и жира и просто отлично подходил описание человека-шкафа. Маленькие глазки на мерзком лице, покрытом сетью шрамов, глядели на него с маниакальным блеском, как Изуну прошибло холодным потом. Он вспомнил. Сакура старательно отталкивала мужлана в грудь своими тонкими ручками, пыталась поправить одежду и что-то крикнуть или же укусить мудака, но получалось слабо. Оно и понятно почему. Хоть сам Изуна и был на больше, чем на голову выше девушки, но даже для него этот бугай был до одури огромным. С таким потягаться будет туго много кому, что уж говорить о тощей девке, что ничего тяжелее шприца в руках не держала. И, может быть, будь это незнакомая девчонка, Учиха прошёл бы мимо, закрыв глаза на происходящее. Только вот на полу, под его громоздким телом, растелилась ни какая-то девица, что он и в глаза не видел, а Харуно. Та самая Сакура, что стабильно приходила к нему на помощь и старательно залечивала его синяки и раны. Так что развернуться и уйти он уже попросту не мог. — Ого, постойте минутку! Я сгоняю за пивом и чипсами, а потом продолжайте, — с вечной усмешкой довольно громко проговорил Изуна, распахивая всё это время приоткрытую дверь и опираясь на её косяк. Мужлан тут же дёрнулся и повернул голову в его направлении, но жертву свою не отпустил, а ровно наоборот, сдавил сильнее, на что сама Сакура незамедлительно откликнулась: она не сдержанно всхлипнула и после перевела взгляд полный слез в сторону, как она предположила, спасения. И каково было её удивление, когда в дверях она увидела никого иного, как Изуну. С влажными, отросшими за время этих страшных событий во всем мире волосами, в новой одежде, которую она с таким трудом ему доставала и проносила каждый раз, ещё и с этим чёртовым полотенцем на плече, он спокойно стоял, излучая всем своим видом расслабленность и одновременно игривость. Для пущей уверенности даже руки в карманы убрал, предполагая, что, если бы он действительно был героем бульварного романа, то определённо выглядел бы круто в глазах читательниц и комично для читателей. — Клоунов здесь ещё не хватало. Вали куда хотел, пацан, — рыкнул заключённый. — Простите, я что, помешал вам? — почти что с грустью уточнил Учиха. — Тебе не по шарам? Заняты мы, как понял?! — его голос дрожал от нетерпения и сам он не скрывал ту злобу, что исказила его и без того омерзительное лицо. Изуну это только рассмешило, что в следствии вывело мужлана окончательно. — Смешно тебе, мелкий?! — взревел он, поднимаясь и, наконец-то, отпуская несчастную из плена. Та незамедлительно воспользовалась возможностью и поспешила переползти в дальний — или не совсем — угол. — Очень. Всегда интересно наблюдать за обмудками, что показывают свою силу на слабых женщинах и детях, — провоцировал его Изуна. Геройствовать ему отнюдь не хотелось, но почему-то он был уверен, что особо и не придётся. Как показывала практика, подобные экспонаты хоть и наделены небывалыми физическими возможностями, только пользоваться ими не умеют. Обычно им хватает их устрашающего вида для пресечения любых выяснений отношений, так что опыта в махании кулаками у них мало. Но это лишь теория, которую нужно подтвердить или опровергнуть. Только вот Учиху уже не остановить, его язык, почувствовав свободу, не мог перестать изрекать колкости и пафосные шутки, словно сам его хозяин бессмертный. — Ты кого обмудком назвал, слышь?! — фыркнул тот, быстро, но по своим меркам, приближаясь к парню и нависая над ним с высоты своего роста. Теперь Изуна мог досконально оценить масштаб бедствия, которое он сам же на себя и навлек: на фоне заключённого он был сродни спички, так ещё и миниатюрной, но с очень и очень длинным языком. Дело дрянь. — Тебя, обмудок, — не теряя уверенности в лице и голосе, сказал он, хоть внутри него и появилось что-то схожее с ужасом. Тренировки престарелого отца, а после брата и спарринги с его подчинённых он помнил отлично. И даже опрокидывал тех на лопатки, хоть те и были вдвое крупнее его самого. Только вот на практике такие упыри ему встречались редко, и сейчас он испытывал некоторую неуверенность. Будет очень забавно, если сейчас Учиха храбрится, а по итогу окажется в отключке, как только его противник сорвется с цепи. — Повтори, — прошипел он прямо а лицо Изуны, а тот будто и не заметил. Стоял себе на месте и даже руки из рук не убирал. Всё же пафос, который он зачем-то нагнал на себя сейчас, был превыше всего. — Со слухом проблемы, обмудок? — в тон ему шикнул Изуна, всё же высвобождая ладони из карманов свободных штанин. Чем больше он оттягивает момент столкновения, тем будет хуже. И, наконец-то, нервы здоровяка сдали окончательно и бесповоротно. Он замахнулся, занося кулак точно в скулу Учихи, но тот был значительно ловчее и быстрее, потому не составило труда увернуться, выгибаясь в спине назад, а после нырнуть под грудную клетку заключённого и толкнуть того как следует. Чем больше шкаф, тем громче падает — примерно такой логики он придерживался, когда падал на колени и наносил несколько точных и быстрых ударов по морде противника. Тот что-то фыркал и брыкался, грозясь раз за разом сбросить с себя мужчину, но попытки мгновенно пресекались серией новых ударов. В драках не было ничего изящного, что так бы привлекало Изуну всегда. Гораздо больше ему нравилось орудовать оружием в укор другим. Например, ему особое удовольствие доставлял страх в глазах оппонентов, когда в его руках сверкал заточенный нож или же слышался щелчок затвора. Ранить нежную плоть противников он не спешил, предпочитая до максимума оттягивать этот момент необходимого «наказания», и чаще всего так и случалось — те признавались во всех грехах и с позором бежали. Кулачные бои же нисколько ему не импонировали, хоть и были непосредственной частью жизни любого члена Якудзы. Натянуть в пылу драки кому-нибудь на голову мусорное ведро или же разбить лицо в мясо было вовсе не в его стиле. Но приходилось, и он мирился, хоть и через силу. К сожалению, его взгляды мало кто разделял, потому ему буквально приходилось заставлять себя на подобные действия. И пока под градом ударов корчился мужлан, Изуна испытывал едва ли не смертную скуку. Что там происходило на фоне с Сакурой его уже мало волновало, та просто что-то и где-то возилась и ладно. Не интересовало его это ровно до тех пор, пока та не завыла в голос, сквозь слезы умоляя Учиху остановится. И правда. В очередной раз занося руку над лицом заключённого он и не заметил, как слишком глубоко ушёл в свои мысли и просто увлекся, превращая чужое лицо в уродливое месиво. Будь в тот момент у Изуны хоть малейшее понимание о том, за чью честь он разбивал морду бугаю, то определённо прошёл бы мимо, без капли сожаления и без оглядки. И сейчас, замечая, как на лице старого «друга» растягивалась в предвкушающую ухмылку, душа Учихи уходила в пятки. Его смерть будет не то, чтобы болезненной, но ещё и глупой и мучительной. — Мелкая сучка, — выругался он себе под нос, пытаясь отобрать свое единственное оружие и защиту, но великан был сильнее и тяжелее. Удерживать деревяшку одной лишь рукой для того него не составляло труда. И на его фоне юный Якудза буквально терялся. Он больше не напоминал ловкого и изворотливого хищника. Только напуганную мышь, которую кот загнал в ловушку и грозился раздавить в короткий миг. Но судьба всегда меняет своё направление ровно в тот момент, когда ты перестаёшь на неё надеяться. Оглушительный выстрел, что отразился тревожным эхом от стен, закончил свой путь в окровавленной точке во лбу великана. Он даже не успел понять что произошло. Просто рухнул замертво, собственным весом ломая ебаную швабру и вызывая незамедлительную реакцию у выживших. Истерия и паника. — Всем отойти! — предупредила Сакура, возникшая за их спинами и держащая на прицеле каждого, кто смел дёрнуться. — Я выстрелю, мать вашу! — Сумасшедшая! — крикнул кто, бросаясь на неё в неясной и глупой попытке вернуть власть над ситуацией. И также глупо сдох, получая очередную пулю прямиком между глаз. — Предупреждаю последний раз. Скоро прибудет охрана и тогда!.. — начала была Харуно, как её в мгновение перебили: — Все они мертвы, сучка. Ваши же их и перебили. Или ты забыла?! Это был фарс с её стороны. Она отвлекала внимание, позволяя Учихе ускользнуть в тень и раствориться в ней. Почему она помогает ему? Разве не сама Сакура пыталась отравить его? Изуна поспешил ретироваться с места событий, двигаясь и практически сливаясь со стеной. И все шло хорошо: Харуно отвлекала, он линял отсюда подальше, пока не такое уж и мирное население внимало каждому её слову. Но, как он и решил ранее, судьба всегда подкидывает новые сюжетные повороты. И этот момент не мог обойтись без подобного. — Стоять! — крикнул неизвестный ему мужчина, удерживая за локоть, разворачивая и толкая того в грудь с такой силой, что ноги подкосились и позволили ему рухнуть на пол. Ударившись об бетон, Изуна на несколько секунд потерялся в пространстве. Вокруг стоял прежний галдеж, силуэты смазались и растворились вместе с полумраком помещения, а после всё стихло, после очередного залпа выстрелов. Излишнее внимание к его персоне закончилось, словно бы и не начиналось. Только в груди было странное ощущение, что не давало сделать глубокий вдох и прийти в себя. Раздавшийся откуда-то сверху плач привлекал к себе внимание, но сил поднять голову и постараться разглядеть чьё размазанное, подобно художественному маслу на картине, лицо нависало над ним не было. Внезапно стало так тяжело и легко одновременно. Словно он наконец сбросил ненужный груз с плеч, почувствовал долгожданную свободу, а после накинул ещё более тяжёлый. В груди привычно защемил, и Изуна понял, что рыдала Сакура. Но почему? Он ведь просто упал, в чем же дело? Сейчас придёт в себя и поднимется. —…старый ублюдок, слышишь меня?! Отключай нас! Не дай ему умереть, ты! — кричала девушка, приобретая более чёткие черты. По её щекам градом стекали слезы, а руки лежали на его груди и давили на неё. — Отключай нас, я знаю, что ты всё видел! Понимания о том, что она говорила, а главное с кем не было. Только тупая боль в груди, что становилась с каждым мгновением всё сильнее и сильнее. И даже давление окровавленных пальцев Сакуры не могли вызвать подобного. Что-то шло не так, но голова заходилась очередным поворотом крутящейся карусели и не давала нормально мыслить. Умереть? Кто умирает? Он? — Изуна, только держись, ладно? — умоляла она, заглядывая в глаза. Кровь из-под пальцев разливалась багровым пятном на серой футболке, булькала с каждым его вздохом, и билась едва ли не струей. Умирал. Он умирал. Вот так глупо и жалко, так и не узнав всех тайн этого места и не найдя старшего брата. Судьба жестока. А к нему особенно.