На раз, два...

День сдачи проекта настал как-то слишком внезапно, хотя на его подготовку ушли недели. Я с самого утра пыталась держать себя в руках, но спокойствие покинуло меня ещё за завтраком. Мама, как всегда безупречно собранная, сухо напомнила мне, насколько важен этот проект. — Надеюсь, ты не провалишься, — сказала она, аккуратно отпивая чай из фарфоровой чашки. — Ты понимаешь, что это семестровая оценка, а значит, она будет иметь значение и для итоговой. Постарайся не разочаровать. Слова, конечно, были произнесены с почти дружелюбной интонацией, но я знала, что в них скрыто куда больше. И этот груз ожиданий поселился у меня на плечах с самого утра. Теперь, сидя в классе и наблюдая за тем, как одна пара за другой выходит к доске, я чувствовала, как паника подбирается всё ближе. Я перебирала в голове заученные наизусть фразы, повторяя их снова и снова, как мантру: "Цель проекта заключается в исследовании..." — но каждый раз мой голос в мыслях начинал дрожать. Моё волнение выдавали жесты. Правая нога отбивала нервный ритм, будто сама по себе, а пальцы рук почти истёрли ткань бордовой водолазки, которую я машинально дёргала, чтобы хоть как-то успокоиться. В классе царила привычная смесь напряжения и скуки. Одни ученики слушали презентации, другие — откровенно скучали, уткнувшись в телефоны. Где-то в углу шуршали листы, кто-то глухо кашлянул. Я старалась сосредоточиться на голосах выступающих, но мой взгляд то и дело утыкался в учительский стол, за которым сидела Лариса Петровна. Она что-то быстро записывала, а я отчётливо понимала: от её оценки сейчас зависит не только моя семестровая, но и покой в моём доме. Рядом со мной сидел Егор, на вид абсолютно спокойный. Он лениво листал свои заметки, не проявляя ни капли тревоги. Казалось, что для него это просто ещё один день. Я искоса взглянула на него и тут же отвела глаза, злясь на его невозмутимость. — Да спокойно ты, всё пройдёт хорошо, не зря же мы столько старались, — вдруг сказал он, заметив моё состояние. — А? — я так глубоко ушла в свои мысли, что даже не сразу поняла, что он обращается ко мне. — Смахиваешь на психбольную, что сбежала из психушки, — заметил Егор с привычной усмешкой, в уголках его губ мелькнули ямочки, которые я, будь ситуация другой, скорее всего, даже не заметила бы. Но сейчас, на нервах, я фиксировалась на каждой мелочи. Мой мозг беспорядочно метался от одной мысли к другой, создавая настоящий хаос. В другой день я бы наверняка нашлась с ответом, что-нибудь колкое, чтобы поставить его на место. Но не сегодня. Сегодня я молчала, губы сжаты до белизны, а в уголках уже виднелась тонкая линия крови — я их бессознательно прикусывала слишком сильно. Руки дёргали ткань водолазки до боли в пальцах, а нога отбивала такой безумный ритм, что, казалось, он скоро поднимет всех вокруг с мест. Перед глазами всё чаще вспыхивали образы маминых слов, её холодного тона за завтраком, от которого у меня пропал аппетит. В её голосе сквозил намёк на угрозу: провалить этот проект было просто недопустимо. Нет, она этого не допустит. Она же Елизавета Воронова, идеальная девочка. Она не совершает ошибок. Она не имеет права на ошибки. Но эта секундная уверенность рассыпалась в прах, когда я услышала, как Лариса Петровна прервала очередную пару у доски и указала на ошибки в их презентации. — Ваши выводы совершенно поверхностны, и визуализация оставляет желать лучшего. Это не уровень 10 класса, — прозвучал её строгий голос. Я сжалась, словно эти слова предназначались мне. В голове вспыхнула картина: я стою перед классом, а Лариса Петровна срывает в клочья наш проект. И потом — разочарование в маминых глазах, холодная пауза за семейным ужином, её едкое «Я так и знала». — Эй, Воронова, хватит себе накручивать, — голос Егора снова выдернул меня из этого кошмара. Я подняла взгляд, встретив его насмешливый, но каким-то образом спокойный взгляд. — Мы подготовились нормально. У нас всё в порядке. Расслабься, а то ещё доведёшь себя до гипервентиляции. Я хотела ответить, но тут Лариса Петровна назвала наши имена. — Лебедев, Воронова, ваша очередь. Нет-нет-нет, я не готова. Совершенно не готова. Нужно ещё раз проверить текст, хотя бы выводы. А что, если я забуду слова? А если перепутаю последовательность? А если… Мои мысли прервал Егор, который уже встал и уверенно направился к доске, как будто у нас не было ни единой причины для беспокойства. Я, сжав зубы, тут же сорвалась с места и поспешила за ним, стараясь не дать мыслям окончательно утянуть меня на дно. Когда мы встали у доски, я наконец-то отцепилась от рукава своей водолазки, оставив ткань в покое. Подняв взгляд, я встретилась с тридцатью парами глаз, которые внимательно уставились на нас. Мгновенно по спине пробежал холодок, а на лбу выступил липкий пот. Смешно. Дочка мэра города, вечная активистка, которая постоянно участвует в школьных мероприятиях, выступает перед толпами людей и всегда оказывается первой везде, где только можно, боится какой-то там презентации перед одноклассниками. Я бы сама рассмеялась, если бы кто-то сказал мне это. Но после той бессонной ночи, после того кошмара… Сейчас было не до смеха. Всю ночь перед этим днём я провела на грани истощения, выматывая себя бесконечными мыслями о возможной катастрофе. Каждый мой сон превращался в кошмар: тридцать глаз, окружающих меня со всех сторон, словно прожекторы, выискивающие каждый мой промах. Пальцы, указывающие на меня, словно обвиняющие в провале. И этот смех… Я, наверное, никогда его не забуду. Такой смех невозможно забыть. Он был устрашающим, полным презрения и брезгливости, будто я — какая-то ненужная жвачка, прилипшая к чьей-то подошве. В этом смехе звучало всё, что я так боялась услышать от мамы или одноклассников. После такого сна мне было совсем не смешно. — Ну, начнём? — услышала я голос Егора. Он слегка повернулся ко мне, взглянув так, будто ничего страшного не происходило. Я кивнула, но слова застряли где-то в горле. Егор начал говорить первым, и его уверенный голос, будто созданный для того, чтобы разрушать тревоги, наполнил аудиторию. Казалось, он совершенно не замечал всех этих глаз, устремлённых на нас, и говорил так, будто стоял не у школьной доски, а на привычной сцене. Я слушала его начало, сжимая в руках помятый листок, как спасательный круг. Но он вдруг повернулся ко мне, своим взглядом словно давая понять: твоя очередь. Моё сердце отчаянно заколотилось, когда я шагнула чуть ближе. — Наша работа посвящена… — начала я, но голос предательски дрогнул. Слова звучали автоматически, почти механически, но паника никуда не исчезла. Напротив, она подступала всё ближе. У меня возникало ощущение, будто её тяжесть сдавливает горло, мешая нормально говорить. Всё, что я знала, перемешалось в голове, словно калейдоскоп из разбитых фрагментов. Но в этот момент я услышала тихий шёпот Егора. — Экологические изменения... продолжай, ты помнишь, — проговорил он едва слышно, чтобы никто, кроме меня, не заметил, как он подсказывает. Его голос был удивительно спокойным, почти нежным, и это почему-то помогало мне собраться. Я сглотнула, силой подавляя страх, который на мгновение сковал грудь. И, хоть голос всё ещё подрагивал, я повторила его слова, будто они оживили мою память. Перед глазами внезапно замаячило лицо матери. Она стояла не в классе, а где-то в моём сознании — строгая, холодная, с тем презрительным взглядом, которого я всегда боялась. Губы её словно шептали: "Ты не справишься. Ты разочаруешь нас." Я почувствовала, как паника возвращается, но тут произошло нечто неожиданное. Лёгкое касание. Егор своим мизинцем слегка задел мой, словно невесомо придержал. Я бросила взгляд вниз, растерянно заметив этот жест. Он был таким простым и одновременно таким значимым. Это отвлекло меня от ужаса, заполнившего голову. Я подняла взгляд на Егора. Его лицо было спокойным, даже чуть воодушевлённым, словно он был уверен, что я справлюсь. И я справилась. Пусть голос был всё ещё слегка дрожащим, пусть мои ладони вспотели, а в голове царил сумбур, я закончила свою часть. Последние слова вылетели уверенно, а на губах появилась лёгкая, почти счастливая улыбка. Всё. Я закончила. И мир не рухнул. Егор закончил свою часть так же уверенно, как и начал. Его голос звучал ровно, каждое слово ложилось чётко и по делу, а в финале он даже позволил себе лёгкую паузу, будто давая классу время осознать сказанное. Он взглянул на меня, как будто проверяя, всё ли в порядке, и чуть кивнул, словно говорил: Мы справились. Учительница, казалось, впервые за весь год сделала что-то нехарактерное. Она улыбнулась. Нет, не просто вежливо или из чувства долга, а искренне, по-настоящему счастливо. Более того, она даже похлопала, чем повергла в шок не только меня, но и весь класс. Все разом притихли. Учительница, строгая и всегда непоколебимая в своей сдержанности, внезапно показала эмоцию, которая обычно была таким же редким явлением, как комета Галлея. Я застыла, пока она начала говорить: — Это лучший проект, который я видела за последнее время. Очень структурированный, хорошо проработанный и, что самое главное, представленный с уверенностью и профессионализмом. Я моргнула, осознавая, что её слова — это не сон. Вся моя жизнь была наполнена подобными моментами, но в них хвалебные речи всегда предназначались для кого-то другого. Слова "молодец" будто специально обходили меня стороной. Моя мама, например, никогда бы не сказала этого. Даже если я бы получила десять пятёрок подряд, она бы только указала, где могла бы ошибиться. Учительница напоминала её в чём-то: такая же строгая, сдержанная, будто из камня. Но вот разница — если заслужил, она могла тебя похвалить. И сейчас она не только хвалила нас, но и ставила в пример всему классу: — Вот так нужно подходить к работе. Элизавета, Егор, я ставлю вам пять с плюсом. Пять с плюсом. Последние слова прозвучали так громко, что я едва не заулыбалась во весь рот. Мы вернулись на свои места, и я впервые за долгое время почувствовала, как лёгкость наполняет меня. — Мы справились, — тихо пробормотала я, плюхнувшись на стул и даже позволив себе расслабиться. Егор с лёгкой усмешкой откинулся на спинку стула: — Разумеется. Ты думала, будет иначе? Я посмотрела на него, всё ещё не в силах сдержать свою улыбку. — Честно? — я приподняла бровь, глядя на него. — Да. Я думала, что забуду текст, начну заикаться или, не дай бог, упаду в обморок. Егор тихо хмыкнул, как будто мои слова его позабавили. — Ну, ты не упала. И не забыла. Даже улыбнулась в конце. — Он сделал паузу, чуть склонив голову. — Это было неожиданно. — Что? — Я нахмурилась, не понимая, о чём он. — Улыбка, — спокойно пояснил он, глядя на меня своими карими глазами, в которых на мгновение мелькнуло что-то, чего я не смогла сразу понять. — Ты редко улыбаешься. Ну, по-настоящему. — И с чего это ты так внимательно меня изучаешь? — я тут же прищурилась, стараясь скрыть смущение. Егор пожал плечами, всё ещё с этой своей загадочной усмешкой. — Просто наблюдение. Не переживай, это не значит, что я твой тайный поклонник. Я закатила глаза, пытаясь скрыть неловкость. — Ну, слава богу. Одной головной боли мне хватило. Егор тихо рассмеялся, откинувшись на спинку стула. — А вообще, спасибо тебе. Если бы не ты, я бы не справилась, — произнесла я тихо, чтобы никто не услышал. Почему-то мне не хотелось, чтобы кто-то знал, что без Егора я была бы в растерянности. Но поделиться этим с ним хотелось. Я действительно была ему благодарна. — Да ладно, — лишь отмахнулся он, как будто это было неважно. — Нет, правда, — я посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он понял, что не шучу. — Ты мне помог, и это было неожиданно. Честно говоря, в последний раз, когда мы с тобой встретились в библиотеке, мы немного повздорили, если это можно так назвать. А когда пришло время прощаться, я просто убежала, даже ничего не сказав. Это было не совсем красиво с моей стороны. Прошу прощения. Егор слегка поднял брови, а затем его лицо расплылось в усмешке. — Элизовета Воронова вдруг так много извиняется. Неужели скоро конец света? — его голос был ироничным, но в нём не было ни намека на осуждение, только лёгкое удивление и весёлое поддразнивание. Я не смогла сдержать улыбку, даже несмотря на то, что его слова были отчасти правдой. — Не переживай, это был последний раз, когда я извиняюсь, — ответила я с улыбкой. — Ну да, проект наконец-то окончен, теперь нам не нужно больше видеться, разговаривать, — произнёс Егор, как-то странно радостно, отворачиваясь от меня и сосредотачиваясь на доске. Я приподняла брови и без улыбки заметила: — Ты прям сияешь от радости, я смотрю. Что-то внутри меня напряглось. Я не могла понять, почему его слова вызвали такой отклик. Странное ощущение, будто между нами вдруг возникла пропасть. — Ты не представляешь, насколько, Воронова, — ответил он, не глядя на меня, и в его голосе была такая лёгкая насмешка, что я едва могла понять, что он на самом деле имеет в виду. — Ммм, ясно, — я сомкнула губы в тонкую линию, пытаясь скрыть, что внутри меня всё перевернулось. — Мне казалось, что мы с тобой чутка сдружились. — Мы? — Он повернулся ко мне, на его лице было настоящее удивление. — Воронова, я тебя поддержал просто, чтобы не провалить проект. Ведь потом вся вина точно лежала бы на мне. Не придумывай там чего-то. Мы с тобой никакие не друзья. Его слова ударили, как холодный дождь, поглощая тепло, которое я пыталась найти в нашей краткой союзной работе. Слова обожгли больнее самого жаркого огня и ещё долго тлели внутри, пока я осознавала сказанное. Ну да, о чём это я. Никакие мы не друзья. Мы никогда ими не были. Мы вернулись к тому моменту, откуда всё начиналось. Два одноклассника, которые недолюбливали друг друга, и никакие пару встреч, когда мы сплочённо работали, этого не изменили. — Возвращайся на своё место, проект ведь мы окончили, больше не должны сидеть вместе, — произнесла я, теряя всю теплоту в голосе. Егор даже не пошевелился. Всё его внимание было приковано к доске. Было странно за этим наблюдать. Парень, который обычно скучал на уроках и совершенно не проявлял интереса к тому, что происходило вокруг, теперь сидел как зачарованный. Он ни разу не отвёл взгляда от доски и от того, что происходило на ней. Я тоже бросила взгляд вперёд, чтобы понять, что же так привлекло его внимание. У доски стояли наши одноклассницы, Карина и Женя. Они что-то смутно рассказывали, с вечными запинками, поглядывая на свои руки, где явно были шпаргалки. Но Егор смотрел на них так, как будто они вещали о смысле жизни, о чём-то настолько важном, что без этого он не мог бы существовать. Точнее, он смотрел только на одну из девчонок. Его взгляд был прикован к ней, как будто её слова были ключом ко всему. Я почувствовала, как внутри меня закипает раздражение. Он сидел, не двигаясь, будто был абсолютно поглощён тем, что происходило у доски, и я, не выдержав, резко произнесла: — Егор, ну когда уже ты вернёшься на своё место? Проект окончен, хватит уже сидеть тут, как привязанный! Его взгляд мельком скользнул по мне, и он лишь буркнул что-то невнятное в ответ, а потом встал с места, явно не желая больше тратить время на этот разговор. С удивлением я заметила, как он, не взглянув в мою сторону, направился к своему столу, а возле меня, как и было предсказуемо, в тот же момент села Милана. Она не успела устроиться поудобнее, как тут же начала говорить без умолку, не обращая внимания на тишину, которая сразу же повисла в классе. Подняв голос, она начала рассказывать, как я молодец, как ей радостно, что я получила пятёрку и как вообще всё прошло прекрасно. Каждый её комментарий был так громко произнесён, что учительница сразу же направила на неё взгляд, напоминающий о дисциплине. — Милана, тише! — строго сказала она. — Мы здесь не на концерте, если не возражаете. Подруга, несмотря на замечание, продолжала без усталости болтать, как будто её не волновали ни учительница, ни окружающие. Её слова срывались с губ, не давая ни секунды передышки. Милана всегда умела привлекать внимание, и её болтовня не имела преграды. Все её слова носили характер беззаботной уверенности, будто она была центром этого мира, и мир, безусловно, должен был её слушать. Но я совершенно не слушала Милану. Её слова пролетали мимо меня, не оставляя следа в голове. Мой взгляд, всё моё внимание, было полностью поглощено только одним — Егором. Он, сидя на своём месте, даже не пытался скрыть свою откровенную заинтересованность, пялясь на Карину с таким выражением лица, будто она говорила о чём-то совершенно невероятном. Это было странно. Всё, что когда-то было для меня важным, будто исчезло. Я всегда следила за правилами. Сосредоточенность на учебе была моим золотым правилом, обещанием, которое я дала матери и всегда соблюдала. Но теперь я не могла игнорировать тот факт, что моё внимание ускользало от всего привычного, о чём я когда-то так твердо думала. Егор был чем-то новым, чем-то, с чем я никогда не сталкивалась раньше. Мой взгляд скользил за ним, следил за каждым его движением, за каждым его взглядом, и я не могла остановиться. Я бы хотела отключиться от этого, сосредоточиться на том, что говорила Милана, но это было невозможно. Это было не просто непривычно — это было что-то, что не позволило мне уйти от этого магнитного поля. Наверное, это объяснялось тем, что я, привыкшая к абсолютному вниманию и власти над окружающими, вдруг столкнулась с тем, кто не смотрел на меня с восхищением. Он был тем, кто не пытался угодить, а наоборот, мог показать явную неприязнь. Это было... привлекательно. Хотеть того, что невозможно получить, что было вне моей зоны комфорта. Ведь до этого всегда все старались быть рядом, угождать. Все, даже те, кто меня ненавидел. А вот Егор... Он не смущался смотреть на меня с холодным взглядом, без всякого интереса. И почему-то именно это меня и манило.

***

Я стояла на крыльце школы, ежась от пронизывающего холодного ветра и кутаясь в белоснежное пальто. Оно выглядело идеально, как с обложки журнала, и мама, конечно, была в восторге от его безупречной чистоты и утонченности. Я же чувствовала себя в нем немного неуютно — серое бы подошло куда лучше. Белое слишком выделялось, слишком бросалось в глаза, словно кричало о себе на фоне общей серости окружающего мира. В руках я держала книги из библиотеки. Их углы слегка впивались в кожу, но я почти не замечала этого, крепче прижимая их к груди. Книги были моим спасением — они должны были помочь подготовиться к завтрашней контрольной по биологии. На улице царило уныние. Конец ноября будто впитал всю серость и скуку поздней осени. Солнце спряталось за тяжелыми, низкими облаками, которые нависали над землей, как свинцовая крышка. Холод пробирался под пальто, сквозь рукава и воротник, будто нарочно выискивал все слабые места в моей одежде. Я огляделась. Лужи вдоль дороги покрылись тонкой коркой льда, а голые ветви деревьев, казалось, замерли в ожидании зимы. Но снега все не было. Только серый асфальт, промозглый воздух и бесконечное ожидание. Я посмотрела на телефон. Натали застряла в пробке, и теперь мне оставалось лишь стоять здесь, замерзая, словно ледяная статуя. Время тянулось мучительно долго, а я все пыталась отвлечь себя мыслями. Но ветер, резкий и колкий, снова и снова возвращал меня в эту реальность, где я стояла одна, окруженная холодом, серостью и пустотой поздней осени. Двор давно опустел. Все давно разошлись — шумные голоса и смех растворились в холодном воздухе, оставив после себя только тишину. Даже ветер больше не играл в голых ветвях деревьев, словно замер от усталости. Я осталась одна, прислонившись к ледяным перилам крыльца. Металл был настолько холодным, что будто проникал сквозь пальто и доставал до самой кожи. Я смотрела в пустоту перед собой, пока в голове не начали всплывать воспоминания. Егор. Карина. Я снова и снова прокручивала момент, как он смотрел на нее. Его взгляд был таким теплым, искренним, полным восхищения — этим особенным светом, которого я никогда не видела, когда он смотрел на меня. Эта мысль защемила где-то внутри, как иголка, внезапно вонзившаяся в сердце. Я сжала губы, пытаясь прогнать эти образы, и уставилась в одну точку, словно это могло очистить мои мысли. Мой взгляд остановился на стене напротив. Она стояла, ровная и пустая, такая чистая, что это даже раздражало. Раньше она была покрыта граффити — надписями, рисунками, случайными каракулями. И хотя я всегда считала это детским и бессмысленным вандализмом, сейчас мне стало грустно от их отсутствия. Эти рисунки не были красивыми или умными, но в них было что-то живое. Каждый мазок краски, каждая кривая буква словно кричала о свободе, о протесте. Они бросали вызов: смотри на нас, пойми нас, почувствуй хоть что-то. Они были дикими и дерзкими, но в них была жизнь. А теперь передо мной была просто стена. Гладкая, холодная, мертвая. Как весь этот день, как небо без солнца, как ледяной ветер, пробирающийся под пальто. Эта пустота, эта стерильность угнетала, напоминая о том, что все в этом мире может исчезнуть, даже самые маленькие вспышки дерзости и цвета. Мотор тихо заурчал за моей спиной — это приехала Натали. Я оглянулась, заметив знакомую машину, которая медленно подъехала к крыльцу. Ледяной воздух заставил меня поторопиться. Я крепче прижала книги к груди и сбежала вниз по ступенькам, почти бегом направляясь к машине. Металл дверной ручки обжег ладонь своей стужей, но внутри салона было тепло и тихо, как в коконе. Устроившись на сиденье, я тут же вытащила папку с домашним заданием по английскому. Буквы на странице слегка расплывались перед глазами — то ли из-за разницы температур, то ли из-за усталости, которая накатала волной. Я стала шепотом повторять слова: "Accomplishment… Perseverance… Intricate…" Однако вскоре меня отвлек голос Натали. Она говорила спокойно, почти безразлично, как будто новость была незначительной: — Репетиторство на сегодня отменено. Я замерла, перестав шептать, и медленно подняла взгляд на зеркало заднего вида, в котором отражались ее внимательные глаза. — Почему? — я нахмурилась, чувствуя, как раздражение медленно закрадывается внутрь. Почему мне никто не сказал? Почему я опять узнаю это в последний момент? Натали немного помолчала, будто подбирая слова. Потом бросила короткий взгляд в зеркало: — Сегодня ужин с гостями. Я молча откинулась на спинку сиденья, чувствуя, как внутри меня закипает тихое недовольство. Гости. Конечно, для них все остальное отменяется. Я снова посмотрела на свои записи, но слова казались пустыми и бессмысленными. Машина тронулась, и я уставилась в окно, наблюдая, как деревья и серые здания медленно плывут мимо. На улице становилось темнее, фонари только начинали загораться, их свет лениво отражался в лужах. Листья, что еще цеплялись за голые ветки, дрожали под порывами ветра, будто сопротивляясь неизбежному. Этот день казался таким же бессмысленным и пустым, как эта стена в школьном дворе. Ужин с гостями. Снова. Я знала, что это значит: улыбки, натянутое «как дела», игра в идеальную дочь. Меня передернуло от одной только мысли. Мы тащились по бесконечным пробкам, и время, казалось, застыло. Машина двигалась рывками, то на несколько метров вперед, то снова останавливаясь. Красный свет фар впереди растягивался в длинную сверкающую цепочку, словно пытаясь напомнить о том, что выхода отсюда не будет еще долго. Я смотрела в окно, но за ним всё было однообразным. Серые тротуары, мокрые от недавнего дождя, пустые остановки, где редкие прохожие прятались от ветра, и витрины магазинов с тусклыми огнями. На улицах царила та же холодная тоска, что и в моих мыслях. В салоне стояла гнетущая тишина. Даже радио, обычно игравшее на заднем плане, сейчас молчало. Лишь негромкий шум двигателя и редкие вздохи Натали нарушали это безмолвие. — Сегодня какой-то ужас, — пробормотала Натали, слегка качнув головой в сторону очередного ряда неподвижных машин. — Ага, — я ответила рассеянно, не поднимая глаз от своей папки. Я пыталась повторять слова из задания: "Ambitious… Reluctant… Vulnerable…" Но буквы расплывались перед глазами, и я всё чаще улавливала себя на том, что просто смотрю на страницу, не запоминая ничего. Мы ползли через очередной светофор. Я перевела взгляд на окно, где в отражении виднелось мое лицо — усталое, с тусклыми глазами, с чуть нахмуренными бровями. Вдохнув поглубже, я посмотрела на людей за стеклом. Кто-то торопливо перебегал дорогу, держа в руках зонтик, который ветер отчаянно выворачивал наизнанку. Женщина на остановке закуталась в длинный шарф и смотрела куда-то вдаль, будто мечтала оказаться совсем не здесь. Время тянулось мучительно медленно. Каждый светофор становился новым испытанием на терпение. Я откинулась на спинку сиденья, чувствуя, как тепло салона начинает меня укачивать. — Надеюсь, они хотя бы кого-то важного ждут, раз ради этого отменили мой урок, — пробормотала я негромко, больше себе, чем Натали. Натали бросила короткий взгляд на меня через зеркало заднего вида, но ничего не ответила. Лишь пожала плечами, а затем снова уставилась на дорогу. Мы продолжали двигаться — медленно, неуверенно, как будто сам город решил нас не выпускать. Фары встречных машин освещали салон короткими вспышками, отчего мои глаза уставали еще сильнее. За окном всё оставалось прежним: мокрый асфальт, мигающие вывески, тени прохожих. Всё это стало частью одной и той же безликой картины, которая никак не менялась. Наконец, мы добрались до дома. Машина мягко остановилась у ворот, и я, не дожидаясь, пока Натали выключит двигатель, поспешила открыть дверь. Холодный воздух сразу же хлынул внутрь, пробирая до костей. На улице начинало моросить. Капли дождя, мелкие и колючие, падали на лицо, а их холод будто обжигал кожу. Я плотнее закуталась в пальто и ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться внутри. Асфальт под ногами был мокрым, а редкие листья, прилипшие к нему, шуршали под каблуками. Я взбежала по ступенькам, торопливо открыла дверь и тут же шагнула внутрь, захлопывая её за собой. Тепло дома окутало меня сразу, как мягкое, спасительное одеяло. Пальто, влажное от мороси, немного липло к рукам, но это было уже неважно. И тут я услышала их — голоса гостей. Они звучали громко и оживленно, наполняя дом жизнерадостным гулом. Чей-то смех прорезал общий шум, легкий и искренний, будто его хозяин только что услышал что-то невероятно забавное. Я замерла на мгновение, прислушиваясь. Гости явно уже устроились в гостиной, и, судя по всему, разговор шёл в самом разгаре. Этот шум был таким контрастным после тишины дороги, что казался почти чужим. Не разуваясь, я осторожно прошла в коридор и выглянула. Мама стояла в центре комнаты, увлечённо беседуя с кем-то, кто сидел на диване. Папа, как обычно, смеялся громче всех, видимо, рассказывая что-то из своих любимых историй. Их радость не выглядела наигранной, и это почему-то вызвало у меня странное чувство — смесь досады и лёгкой зависти. Я сбросила пальто и повесила его на крючок, чувствуя, как на пол падают холодные капли. Сделав глубокий вдох, я двинулась в сторону гостиной, хотя каждой клеточкой тела мне хотелось остаться здесь, в тени, подальше от всего этого шума. Зайдя в зал, я остановилась на пороге, чувствуя, как сердце пропустило удар. Шум голосов и смех, наполнявший комнату мгновение назад, вдруг стих, будто кто-то выключил звук. Все взгляды разом обратились ко мне, а я осталась стоять, не зная, что сказать или как себя повести. И тогда я его увидела. Брюнет в светлой рубашке и брюках сидел возле моего отца. На первый взгляд, он выглядел как кто-то совершенно чужой. Но его глаза… Эти глаза, всегда острые и пронзительные, как два колючих льдинки, скрывающие за собой что-то недоступное, сразу дали мне понять, кто это. Артур. Я моргнула, будто сомневаясь в реальности происходящего. Сначала мне даже показалось, что это ошибка, что это не он. Но чем дольше я смотрела, тем больше понимала: я не ошиблась. Он выглядел иначе — совершенно не так, как я привыкла его видеть. Волосы, всегда растрёпанные, сегодня были аккуратно уложены. Вместо привычной кожаной куртки и джинсов — строгая рубашка, сидящая на нём так идеально, будто была сшита на заказ. Его лицо оставалось спокойным, но в уголке губ мелькнула едва заметная улыбка, как будто он знал, что моё замешательство связано именно с ним. Я стояла, не зная, что сказать, не в силах отвести от него взгляд. Он тоже смотрел на меня, но в его глазах мелькнуло что-то, что я не могла понять — будто он был немного удивлён, но тщательно это скрывал. — А вот и она, — наконец сказал мой отец, прерывая эту тишину. Его голос звучал дружелюбно, но я почти не слышала его. Я так и стояла на пороге, с широко распахнутыми глазами, пытаясь осознать, как и зачем Артур оказался здесь. — Наша заблудшая дочь, — сказала мама, и хотя её улыбка была доброжелательной, я уловила в её глазах недовольство. Это выражение было знакомым, как и её манера скрывать раздражение за шуткой. Она всегда так поступала, когда её что-то не устраивало, и за опоздание я знала, что мне предстоит пройти через её круги ада. Я научилась это чувствовать за годы. — Как всегда, наверное, в школе засиделась, — добавил отец, вставая рядом со мной с такой теплой, искренней улыбкой, что мне стало легче на душе. Он приобнял меня, и мне сразу стало теплее, словно я оказалась в надежных руках, от которых не хотелось уходить. Отец был намного выше меня, широкий в плечах, с мощной фигурой, такой величественный и сильный, что на его фоне я казалась как-то маленькой и хрупкой. Но мне это нравилось. В его присутствии я всегда чувствовала себя защищённой, как маленькая принцесса, которую он мог легко накрыть своей спиной, чтобы защитить от всего мира. Я знал, что он мог всё — и это давало мне уверенность. Жаль только, что он почти всегда был занят работой и отсутствовал, когда мне так не хватало его поддержки. Я часто оставалась одна, сталкиваясь с трудностями, которые могла бы пережить гораздо легче, если бы он был рядом. Но, несмотря на это, каждый раз, когда он появлялся, мир становился немного легче, и я чувствовала себя защищённой, хоть и ненадолго. — Да, нужно было в библиотеку заглянуть, а потом пробка, извините, — сказала я, стараясь оправдаться, хотя уже знала, что не найдется оправданий в глазах матери. Но она лишь слегка кивнула, продолжая улыбаться, хотя эта улыбка уже не была такой тёплой. — Ну ничего, мы без тебя не начинали ужинать, так болтали, — произнёс отец с веселым, немного успокаивающим тоном, и я почувствовала, как груз с плеч немного спал. Его слова всегда имели этот эффект, который возвращал мне уверенность. — Ну что, дамы и господа, — сказал отец, с улыбкой размахнув рукой, — прошу за стол. Но сперва дамы. Он галантно пропустил меня вперёд, и я, немного смущённо, шагнула в сторону большой обеденной комнаты. Всё вокруг было так знакомо и уютно, как всегда, но присутствие гостей в доме придавало всему этому особую атмосферу. Взгляды людей, их ожидания, разговоры, легкие фразы, перебрасываемые между собой, создавали ощущение, что я попала в некий другой мир — мир, в котором я была лишней. Мы прошли в просторную столовую, где всё было уже готово для ужина: на столе стояли блюда, из которых пахло свежей едой, а мягкий свет ламп создавал тёплую атмосферу. Все сели, занимая свои места, и я заметила, как по привычке мой взгляд оказался на Артуре. Он сидел рядом с моим отцом, его осанка была спокойной и уверенной. Он всё так же оставался загадкой, только теперь, с уложенными волосами и в рубашке, выглядел почти незнакомо. Его взгляд был прикован ко мне, и я на мгновение ощутила, как холодок пробежал по спине. Я не могла понять, что он думает, но то, что он смотрит, не могло быть случайностью. Я села рядом с ним, чувствуя, как его присутствие напрягало атмосферу. Он не сказал ни слова, но я могла ощутить его внимание, словно что-то невидимое тянуло меня к нему. Всё вокруг продолжало звучать, гости начинали свои разговоры, но я ощущала, как все разговоры отдаляются, как будто мы с Артуром оказались в каком-то другом пространстве. — Привет, — раздался его голос неожиданно близко. Он слегка наклонился ко мне, и его тёплое дыхание коснулось моего уха. Я краем глаза заметила его лёгкую улыбку. Она была едва заметной, но в ней чувствовалась какая-то особая искренность. Я чуть улыбнулась в ответ. — Привет, — произнесла я, чувствуя, как щеки чуть нагрелись. На секунду задумавшись, я решила добавить: — Хорошо выглядишь. — Думаешь? — Артур чуть повернулся ко мне, его взгляд стал чуть насмешливым. — Как по мне, слишком пафосно как-то. — На троечку сойдёт, — сказала я, стараясь сохранить ровный тон. Но увидев, как уголок его губ превратился в усмешку, я не удержалась и тоже улыбнулась. У нас было странное общение. Оно никогда не укладывалось в рамки обычного. Но именно эти моменты, когда я могла позволить себе глупую шутку или сказать что-то с каплей сарказма, и он не обижался, а, наоборот, улыбался в ответ, заставляли меня чувствовать себя немного легче. И я улыбалась тоже — будто это был наш собственный негласный ритуал. — Не нравится, что ли? — спросил он, чуть наклоняя голову. — Твой обычный образ тебе идёт больше, — ответила я, не задумываясь. — Правда? — Его брови чуть приподнялись. — А я думал, такие, как ты, любят хороших парней, которые одеваются во всё классическое и элегантное. Я фыркнула, слегка пожав плечами. — Может, такие, как я, вообще не любят пафоса, а? Он усмехнулся ещё шире, и я почувствовала, как разговор становится лёгким и каким-то привычно нашим. — Значит, я зря старался? — с притворным сожалением протянул Артур, откинувшись на спинку стула. Его взгляд всё ещё был направлен на меня, и я чувствовала, что в его словах скрывается очередная насмешка. — Зря, — подыграла я, слегка пожав плечами. — Хотя, может, ты просто решил произвести впечатление на кого-то другого? Его усмешка стала ещё шире, а глаза блеснули с лёгкой издёвкой. — На кого? На твоего отца? Я невольно засмеялась, прикрыв рот рукой, чтобы не привлекать внимания остальных за столом. Артур, похоже, решил, что его шутка была успешной, потому что на его лице появилась довольная улыбка. — Ну да, мой отец явно в восторге, — подмигнула я ему. — А ты? — вдруг спросил он, резко сменив тон на чуть более серьёзный, хотя всё ещё с улыбкой. Я замерла на мгновение, почувствовав, как его вопрос сбивает меня с толку. Он смотрел прямо на меня, ожидая ответа. — Ну… я… — начала я, но тут вмешался мой отец, громко объявив: — Ну что ж, дамы и господа, давайте поднимем бокалы за встречу! Этот момент спас меня. Все дружно согласились, и звон бокалов заполнил комнату. Я воспользовалась моментом, чтобы скрыть своё смущение, взяв бокал сока и сделав маленький глоток. Артур, кажется, заметил мою попытку избежать ответа, но ничего не сказал. Его взгляд ещё какое-то время оставался на мне, прежде чем он отвёл глаза и вернулся к разговору с кем-то из гостей. А я сидела, слушая общий гул разговоров, но чувствовала, как мысли всё время возвращаются к его словам, к тому, как он смотрел на меня, и к тому, как странно я себя чувствовала рядом с ним. Я краем глаза заметила маму. Она сидела напротив, с идеально ровной осанкой, держа в руках бокал, и, как всегда, выглядела безупречно. Но её взгляд был направлен на нас — точнее, то на меня, то на Артура. Мгновение я пыталась понять, что именно она видит и что думает. Её выражение было спокойным, почти нейтральным, но её глаза говорили больше, чем она когда-либо скажет словами. Я почувствовала, как она изучает нас, как будто пытается что-то сложить в своей голове, обдумывая каждую деталь. И вдруг мне показалось — или это действительно было? — она едва заметно кивнула, словно что-то одобряла. Этот жест застал меня врасплох. Одобряла ли она? Что именно? Моё общение с Артуром? Или то, что я хотя бы не отмалчиваюсь за столом? Мысли забегали в голове, но я не смогла разобраться, что именно она хотела сказать своим взглядом. Я опустила глаза на тарелку, чувствуя, как внутри растёт лёгкое беспокойство. Мама редко делала что-то просто так. Если она смотрела на нас с таким выражением, то наверняка это значило больше, чем я могла сейчас понять.