Agneau

Бан Чан + Феликс

Бан Чан крутился на учительском стуле, пока никто не видел. Всего один поворот, но даже это короткое мгновение, когда перед глазами проносились парты, шкаф, компьютер, возвращало в самое детство. Его внутренний ребенок от радости хихикал и хлопал в ладоши. И хотелось еще, еще, но Чан себя сдерживал. На уроках он рассказывал об истории Франции, объяснял грамматику, ставил произношение. Украдкой смотрел на Феликса и не замечал направленных на себя взглядов Джису. Ликс пахал как конь, подталкиваемый беспокойством перед экзаменами. Подойти бы, обнять его хрупкое тело, спрятать от каждой мелочи, потому что казалось, что даже ветер способен его сломать. И сказать, что все будет хорошо. Со звонком дети испаряются, словно их и не было никогда. Еще одна длинная перемена. Чан думает взять из столовой кофе, но его опережают. Феликс без стука залетает в класс, ставит на стол стакан и садится на первую парту, болтая ногами. — Ликс, я же просил в школе ко мне просто так не подходить, — замечание, но добрым голосом. — Да я столько дней не подходил! — Феликс фыркнул, скрещивая руки на груди. — Я же скучаю! Чан приложил указательный палец к губам, призывая быть потише. — Как только сестра вернулась с мамой из больницы, — парень понизил голос, — мы видимся так редко, что я скоро выть начну. Только прихожу позаниматься вечером, а ты даже на ночь не разрешаешь оставаться! Чан уперся щекой в ладонь и наблюдал за недовольным барашком. Его любимое пушистое чудо. — Ты сердишься? — Да. Очень сильно, и от этого чувствую себя несчастным. Чан встал из-за стола, подошел вплотную, любуясь блеклыми веснушками. Загреб Феликса в свои объятия. Он ощущал, как Ликс трется об его рубашку, слушает биение сердца, а сам положил подбородок на мягкие светлые волосы и закрыл глаза. Внутри такой прилив нежности, что задохнуться можно. — Так лучше? Феликс молчал. Не плакал, просто разговаривать совсем не хотелось. — Никогда не отпускай, — он спрашивает так тихо, что Чан еле разбирает сказанное. Вместо ответа Феликса лишь сильнее обнимают. Чан стоял бы так вечность, но вдруг по спине проводят холодными пальцами, пуская по коже мурашки и заставляя вопросительно вскинуть бровь. Ликс смеется, убирает из-под пиджака руки, меняет себя и Чана местами, толкает последнего на парту и садиться сверху, стараясь быть как можно ближе. Тело моментально реагирует. — Ликс-и… Но ему не дают сказать. Губы Феликса сладкие, со вкусом яблока. Ответы приходят сами, когда на языке оказывается леденец. Лик тут же немного отстраняется, чтобы конфету не вернули обратно. Радуется так, словно самая большая шалость прошла успешно. Дурак, если по-взрослому. Самый лучший, если на банчановском. — А ну-ка давай проверим твое сочинение, — Чану бы отвлечься хоть на что-нибудь. Феликс слезает с бедер, достает немного помятый лист. Чан сосредоточенно пробегается глазами. Начало правильное, все по шаблону. Ответы на вопросы есть, шикарно. К основной части не придраться. А вот с концовкой, как всегда. — Ликс, — Чан поднимает взгляд на парня. — В конце — Bisous. Ты и так расписываешься до такой степени, что тебе могут снять за несоблюдение объема. Все отлично, только делай конец покороче. Феликс кивает. В следующий раз он точно не забудет. Или, по крайней мере, очень постарается не забыть. — Скоро урок, — с грустью произносит Феликс, бросая взгляд на настенные часы. — Мгм, — Чан делает глоток остывшего кофе. — Давай, вечером увидимся. Стой, — глаза упираются в щель между стеной и дверью, — ты замок не закрыл? Феликс отмахивается, закидывая рюкзак на одно плечо. — Да ладно, все равно все в столовой были. Чан пожимает плечами. Да, Ликс, наверное, прав. Но в любом случае надо быть осторожнее. — В следующий раз не забывай. — Ладно, — он посылает воздушный поцелуй и быстро скрывается в коридоре.

***

— Я хотел поговорить, — Минхо садится, ставя на стол микс из сухофруктов и орехов. — Да, что? — голодный Чан, занятый приготовлением ризотто, хлопочет над плитой. — В планах поехать во Францию к моей родне. Ты со мной? Рука с шафраном дергается, но лишнее не высыпается. — Сейчас? — Да. Брат написал, что отец умер. Чан мешает рис, чтобы специя распределилась равномерно. — Я не могу. — Подумай. Сможешь там остаться потом, — Минхо раскалывает во рту соленый арахис на две части. — Откроешь свой ресторан, будешь работать со специалистами, знающими свое дело. — Уговариваешь? — Нет, — он закидывает на язык разноцветные цукаты. — Просто предлагаю. Грустно видеть, как ты тут гниешь. Хотя Феликс, вроде, для тебя как лекарство. — Зато я не собираюсь воровать. Минхо усмехаясь, откидывается на спинку стула. — Осуждаешь? Молчание. — Да, — он отвечает сам себе. — Меня поймали? Нет. Знают, как я выгляжу? Нет. Есть ли деньги у нас? Да. — У тебя. — Не отказывайся, пока дают. Плюс, это возвращение долга. Чан накрыл рис крышкой, которая тут же запотела. Засек время. Вспомнил их первую встречу с Минхо. Он тогда даже не знал имени этого парня. Просто увидел зимой, сидящего в сквере и гладящего бездомного кота. Не понял, почему в такой холод не надеть куртку или пальто. — Не холодно? — Чан подошел тихо, заставив парня вздрогнуть и резко обернуться, а кота моментально убежать. — Холодно. И? — ему отвечали на кривом корейском. Дерзкий. — Может Вам купить горячий чай? — Во-первых, можно на ты? Мы одного возраста, по виду. Во-вторых, я всегда беру, когда предлагают, — он встал. Неожиданно опустил голову, рассматривая носки ботинок. — Прости. И спасибо. Оказалось, что парня зовут Минхо. Он приехал из Франции на учебу, но не потянул нагрузку из-за недостаточных знаний по корейскому. Из университета выгнали, подработку найти так и не получилось. Парень продал почти все свои вещи, однако этих копеек хватило лишь на то, чтобы оплатить следующий месяц квартиры. А потом его выселили. Минхо хотел справиться со всем сам. Денег у родителей, которые и сами жили не в шоколаде, просить было стыдно, рассказывать им про отчисление тоже. Поэтому парень, когда оставалось уже три процента, написал, что уезжает учиться по обмену и интернета, возможно, не будет. Чан предложил пожить у него. Накормил, обогрел, помог перепоступить. Минхо, чувствуя себя обязанным, быстро нашел работу. Но только так и продолжал жить у Чана. Благодарность перерастала во что-то другое, что в миллион раз важнее. Это «другое» заставляло останавливаться у спящего Чана, когда встаешь ночью за водой. Минхо надеялся, что от «другого» помогут сигареты, но они не спасали. Только привили вредную привычку. — Ладно, — Минхо, которому уже двадцать четыре, а не девятнадцать, покрутил в пальцах миндаль, а потом отправил вслед за остальными орехами. — Подумай, — он встал, со скрипом отодвинув стул. — Только у тебя не очень много времени. В дверь постучались. — Я открою, — Минхо прошел ко входу. — О, Феликс! Рад тебя видеть, как всегда. Пистолет все еще пока не требуется? Ликс в шутку толкнул мужчину в плечо, снял обувь и побежал босыми ногами к Чану. Подошел со спины, встал на носочки, чтобы поцеловать в затылок. — Что готовишь? — Феликс нагнулся, вдыхая приятный аромат. — Пахнет бомбезно. Чан напряженно улыбнулся. Черт, нет, что за мысли. Он никуда не поедет. Если делать выбор, то он всегда будет в пользу Ликса. — Ризотто. Попробуешь? — Конечно, только совсем немного. Феликс кусается. Совсем чуточку, так, что даже следов не остается. Минхо устроился на диване, вчитываясь в первые страницы недавно купленного учебника. Пришла в голову идея выучить испанский. Чан готовил превосходно. Ликс ел понемногу, но ел. Потому что пункта «умереть» в ближайших планах пока не было. Потому что они еще не полежали в поле с Чаном. Потому что Ликс до сих пор не сыграл ему третье утешение Листа, хотя давно уже разобрал до конца. Ветки отцветшей неделю назад сакуры покачивались от легкого вечернего ветра. Феликс вдруг понял, что не забирался на нее с самого того момента, как квартира его мечты стала доступна для свободного входа. Да и в принципе, возможность упасть и сломать что-нибудь не особо привлекала. Хотя раньше парень о подобных вещах задумывался лишь вскользь. Феликс отнес маме две порции ризотто (одну для нее самой, одну для Оливии), сказал, что Чан предлагал посмотреть фильм на французском, получил разрешение остаться в квартире напротив на ночь и довольный поскакал обратно. — Наш сосед такой замечательный учитель, — мама потрепала дочку по голове, — совсем не жалеет времени на учеников. Феликс точно сдаст все тесты! Да и как повар хорош, и как человек. Не думала, что такие потрясающие люди вообще существуют. И Феликс тоже не думал. Он держал в ладонях лицо Чана и целовал, целовал, целовал. Под одеялом и так тепло, а от действий Чана совсем жарко. Он позволяет чужим рукам сжимать ягодицы, а сам откидывает голову назад, открывая ключицы, по которым тут же проводят языком. Ликс не может поверить, что это все происходит на самом деле. С губ слетает первый стон, когда пальцы Чана ощущаются слишком хорошо. Но если это сон, то тогда точно придется попросить у Минхо пистолет.

***

Чану приходится будить Ликса дольше, чем он планировал. Сначала легкими касаниями, поцелуями, потом настойчивее и настойчивее, прибегая к щекотке и другим подобным методам. Но Феликс, совершенно не заинтересованный в вылезании из уютной кровати, только мычал и переворачивался с боку на бок. — Ликс, давай, тебе в школу надо, — ласково говорил Чан, накручивая на палец светлую прядь. — Мгм. — Встаем, встаем. Феликс состроил недовольное лицо. — Очень надо? Мы не можем пропустить? — Нет. Что поделать, когда есть слово «надо». Ликс идет умываться, натянув на ноги одолженные тапки с зайцами, плещет в лицо прохладной водой, чтобы прогнать сон. На кухне желает доброго утра Минхо, пьет поставленный перед ним чай. Зеленый с жасмином. У Чана, похоже, специально запасы для него. — Ты меня хоть проводишь? — До двери? — Чан улыбается, застегивая брюки. — Провожу, конечно. Феликс вскакивает, быстро надевает обувь, тянет Чана за собой. Утаскивает на лестничную площадку, хлопает дверью, прижимает к стене. — Опоздаешь, — шепчет Чан, прикрывая глаза. — Французский первым. Простишь? — выдыхает в чужие губы Феликс. — Не-а, — ухмыляется Чан, отвечая на поцелуй. Ликс опять хочет большего, стараясь проникнуть руками под одежду, но запястья быстро перехватывают, и теперь уже сам парень оказывается прижатым к стене. — Не сейчас, барашек. — спокойно отвечают на его действия. Феликс не настаивает, поэтому просто тянется за очередным поцелуем. Запястья держат сильные руки над головой, но это ничуть не мешает. Так даже интересней. — Дядя Чан! — раздается из-за спины звонкий детский голос. Мужчина моментально разворачивается и отходит от Ликса на приличное расстояние. — Оливия, привет! — он неловко улыбается, мельком разглядывая Феликса. Тот вроде выглядит нормально, со вчерашнего дня лишь одно красное пятно на шее. Можно и не заметить. — Вы что, — девочка закрыла рот рукой, — целовались? — тихо-тихо спросила она, раскрывая шире глаза. — Нееет, ты чего, — Феликс подошел к сестре, обнимая. — Мы просто разговаривали. Тебе показалось. — Но я точно видела! — Оливия чуть не уронила пустую коробку, которую держала все это время в одной руке. — Феликс, ты девочка? — серьезно спросила она, хмуря брови. — Конечно нет, с чего ты это решила? — Мальчики с мальчиками не целуются. Бан Чан не может быть девочкой, значит это ты. — Но… — Эй, — Чан прервал их, указывая на коробку, — ты же за конфетами хотела зайти. — Ага, — тут же обрадовалась девочка, — у меня закончились. — Пойдем, я тебе дам новых. А про Феликса будет наш небольшой секрет, ладно? — Не говорить, что вы обнимались? — Не говори. Никому. Сможешь? — Чан крикнул Минхо, чтобы тот вынес мешок с конфетами. — Ты будешь как настоящий агент. — Агент? — не поняла Оливия. — Шпион. А шпионы тайны не выдают. Девочка кивнула, получила обещанные конфеты и побежала домой. — Ликс, — грустно вздохнул Чан. — Нам надо быть аккуратнее. Парень ничего не ответил. Только натянуто улыбнулся и пошел вслед за сестрой. Но стоило ему перешагнуть порог, как с кухни раздался голос Оливии. — Мааам! А ты знала, что Феликс девочка? Ликс почувствовал, что сердце пропустило удар. Он побежал на кухню, где мама опять жарила какую-то бурду. — Что за бред, ты с чего так решила? — на девочку не особо обращали внимания. — Нет, правда-правда! Чан… — Оливия! — почти беззвучно прервал ее Феликс, прожигая взглядом. — Да что? — тут же расстроилась девочка. Она ненавидела, когда ее ругали. — Будь хорошим шпионом. — Что это у вас за игры такие? — влезла мама в их диалог, но Оливия тут же громко ее прервала. — Я отличный шпион! Я же не рассказала, что вы с Чаном целовались! Наверное, весь мир в этот момент замер. Феликс забыл, как дышать. Ноги подкосились, и в виске запульсировала боль от удара об стену. — Ты ужасный шпион, Оливия, — произнес Ликс охрипшим голосом. Феликс не успел встать, не успел закричать, схватить маму за подол. Он упустил все. Белый шум в ушах разрезали лишь два щелчка от проворота замка. Мама заперла дверь с внешней стороны.

***

Чан завязывал галстук, рассматривая свое отражение. Может то, что происходит между ним и Феликсом является чем-то ненормальным? Учителя не должны просыпаться по утрам рядом с учениками. Вроде как. Входная дверь начала бешено трястись. Минхо удивленно вскинул брови, отставил чашку с кофе и зашел в прихожую. Посмотрел в глазок. — Сюда подойди на минутку, — обратился он к Чану. Тот, поправив пиджак, тоже оказался у двери. — Это мама Ликса, — убитым голосом произнес он. — Я открою. Дверь с силой ударилось об стену, и в комнату влетела женщина с перекошенным лицом. Ее губы дрожали, а глаза смотрели с такой ненавистью, что становилось страшно. — ТЫ! МРАЗЬ! — она кричала, срывая голос. — ИЗВРАЩЕНЕЦ! — Успокойтесь, — Чан хотел взять женщину за плечи, но та резко дернулась назад, — что случилось? — ЧТО СЛУЧИЛОСЬ! ТЫ, ТВАРЬ, ЕЩЕ СПРАШИВАЕШЬ МЕНЯ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? МОЖЕТ ЭТО ТЫ МНЕ РАССКАЖЕШЬ? ДОМОГАЛСЯ ДО ФЕЛИКСА? Она знает. Обо всем. Оливия? Ликс? Это неважно. Чан безмолвно принимает пощечину, от которой по щеке остается красный жгучий след. Женщина бьет его ладонями, кулаками, достает из холодильника яйца и разбивает сразу всю пачку об его голову. Кричит бессвязные слова, выплевывая одно оскорбление за другим. Чан не двигается, Минхо стоит в стороне, тоже молча. Хлопок дверью и пара секунд тишины. С подбородка на когда-то чистую рубашку падают капли желтка. В волосах смесь из скорлупы и молока. — Больная, — коротко рвет тишину Минхо. Идет за тряпкой и набирает в ведро воду. — Может, она права, — тихо говорит Чан. Переводит взгляд на часы. Надо успеть собраться за семь минут. Чан смывает с себя белок, но не оскорбления. Он мылит голову, царапая кожу скорлупой и втирая с силой пену, стараясь промыть мозги. Не получается. Мысли болью отдают в висках. Черт, Ликс! Что, если его избили ремнем? Перед глазами появилось хрупкое бледное тело. Оно извивается, вырывая из себя жуткие крики. Мягкую кожу с каждым мгновением разрезает все больше и больше кровавых полос. Чан выскочил из душа, не обращая внимания на остатки недосмытой пены, схватил полотенце, надел халат и, оставив за спиной ничего не понимающего Минхо и выбежал на лестницу. Позвонил в звонок. Никто не открыл. Чан в ужасе бросился к телефону, открывая чат с Феликсом.

«Ликс, ты в порядке?»

Чан ждет всего полторы минуты, но они ощущаются как вечность. «Да. К тебе мама приходила? Прости» «В школе встретимся» И смайлик, посылающий воздушный поцелуй. Бан Чан даже почти не опаздывает. Влетает в класс, ищет глазами пушистую голову. Находит, может, наконец, спокойно вздохнуть. Феликс без повреждений. По крайней мере на видных участках тела. После урока Феликс остается. Одним ледяным взглядом провожает Джису, закрывает за ней дверь. Бросается к Чану, пряча нос в ключице. Под ребрами бешеный стук, но бергамот его понемногу усмиряет. Чан гладит по голове, целует в макушку. Даже не ругается, что парень опять не провернул замок. — Я тебя люблю, Чан. Оно само. Феликс не хотел это говорить, цепляя губами кожу, но слова сами вылетели, оставляя на языке приятное послевкусие. Слегка горькое из-за ситуации, в которой они родились. Чан проводит рукой по спине. Не разрешает расстегнуть еще одну пуговицу, быстро чмокая в кончик носа. — Ликс, стучатся. А Феликс до этого не слышал. Он покорно отошел, поднял с пола рюкзак, надел лямки. Дверь распахнулась, и за ней появилась директриса с тонкой розовой оправой на носу. — Кристофер Бан Чан, — ее голос не сулил ничего хорошего, — пройдите ко мне в кабинет. Она, скривившись, скользнула взглядом по вежливо поклонившемуся Феликсу и скрылась в коридоре.

***

Феликс хотел зайти к Чану на большой перемене, но класс оказался закрыт. Пришлось идти в столовую, по дороге подхватывая под локоть Хенджина, теперь почти постоянно тусующегося с Сынмином. — У меня бабушка в обморок стала падать часто, — взволнованно рассказывал Хенджин. — Это пугает. Сынмин незаметно сжал его руку, подбадривая. — Может ей сходить к врачу? — предложил самый очевидный вариант Феликс. — Она ходила. Не помогает. — Все будет хорошо, — он совсем не был в этом уверен. Вот бы и правда было так. Но у Ликса плохое предчувствие. — Я надеюсь, — тихо отозвался Хенджин. В столовой парни взяли подносы с едой и устроились за шатающимся столиком. Феликс не отрывал взгляда от хмурого Чана. Потом он приблизился, передал исправленный тест. Его руки немного дрожали, а губы были плотно сомкнуты. Чан взял салат и ушел к учительскому столу. Феликс развернул листы, выуживая пальцами записку. «Приходи вечером, надо кое-что сказать. Если не выпустят — напиши, встретимся на улице.» Ликс тут же достает телефон. «Что случилось?» Наблюдает, как Чан читает сообщение. Не оборачивается, чтобы встретиться взглядом, сразу набирает ответ.

«Потом»

«Нет, сейчас» Прочитано. Чан сначала молчит, думая, стоит ли говорить. Все же сдается.

«Меня уволили»

«Почему?»

«Вчера нас в классе кто-то снял. Есть видеодоказательство наших отношений.

Французский будет вести ваша прошлая учительница, она поправилась»

Феликс смотрит в экран, не зная, как реагировать. Это же он виноват, что не защелкнул замок. Чан относит тарелку к грязной посуде и уходит. Ликс его не провожает, глаза заняты поиском лишь одного человека. Длинные черные волосы, юбка. Феликс находит ее в коридоре, выбегает из столовой, не замечая, как друзья следуют за ним. — Зачем? — он встает перед ней, тяжело дыша. Боль и в боку, и в груди. Обида, злость. Джису не улыбается, отшатываясь немного назад. Она прекрасно понимает вопрос. Она и не пыталась скрываться. — Потому что это ненормально. Вы оба больные, — она смотрит с каплей жалости в глазах. — Такого не должно быть вообще, а, тем более в школе. Феликс краснеет. Ему хочется закричать, разбить кулаки об стену, выпрыгнуть из окна с Джису в обнимку, пускай и с первого этажа. — Зачем ты лезешь? — Я хочу исправить все. И его, Ликс, и тебя. Потому что геи — это психически больные люди. Хенджин вздрагивает. Он смотрит на девушку, а та не смеется. Значит, не шутит. По спине бежит холод, и парень резко отходит, когда Сынмин оказывается рядом. Феликс наблюдает за уходящей Джису, царапая ладони ногтями и сдерживая желание разодрать себе горло и голосовые связки. Бесит. Все вокруг раздражает, но на эмоции совсем не осталось сил. Ликс никогда не чувствовал себя настолько уставшим. Хотелось просто забраться под одеяло, прижаться к теплой спине и никогда оттуда не выходить.

***

— Я еду с тобой, — Чан бросает в угол сумку, смотрит на кивнувшего Минхо, покупающего билеты, идет в ванную и, закатав до локтя рукава, набирает в ладони воды, чтобы умыться. Воды немного, но все равно дышать невозможно. Ладони — дно, внутри — озеро. Кристофер Бан Чан топит сам себя, утягивая в бездну за руку еще одну молодую душу. Которая только прочувствовала жизнь. Чан ощущает себя эгоистом. Он мог оттолкнуть, мог сказать «нет», мог не дать возможность прижиматься ночью. Но он этого не сделал. Наоборот, целовал в ответ, спускался ниже, позволял рукам слишком много. Поддавался собственным желаниям, не встречая сопротивления. Такое простительно только подросткам. Не смотреть в будущее, жить моментами. А Чан уже давно не ребенок, хотя пытается всячески избежать этого факта. Он для Ликса мимолетная влюбленность. Самый обычный результат игры гормонов. Надо было просто познакомить его с каким-нибудь ровесником, и итог не изменился бы. Просто на месте Чана кто-то другой. Но эти мысли протыкали сердце острыми лезвиями. Чан дал себе пощечину, со стыдом осознавая, что не хочет, чтобы у Ликса был другой. Не хочет верить в то, что парень забудет его, стоит только сесть в самолет. Может не в ту же секунду, но через месяц точно не вспомнит даже черты лица. Нет, Чан должен уехать. Он должен оставить Феликса в покое, его мама права. Директриса школы тоже права, все вокруг правы, кроме самого Чана. Ладно, он примет единственное верное решение в этой ситуации. Отрежет нить, которой привязал к себе Ликса. Потому что жизнь — озеро, а Чан камень. Феликс залезает вечером через окно, карабкаясь по веткам сакуры, чтобы мама не заметила. Свешивает ноги с подоконника и молча ждет, а у Чана язык не поворачивается. Челюсть онемела, глаза слезятся. — Ты хотел поговорить, — в итоге первым начал Феликс, — и я знаю, что не только про увольнение. Ты сегодня убитый. Убитый. Да, Чану кажется, что он умирает. — Ликс-и… — говорить тяжело. Ликс, замечая это, вмиг оказывается рядом, обвивает руками и отказывается отпускать. — Я уезжаю. Их история, наверное, должна была закончиться не так. Чан тихо верит, что есть другая вселенная, о которой рассказывал Ликс. Где можно лежать в полях, чихать от пыльцы цветов, щекочущих нос, тянуться пальцами к небу, собирая на кончиках бабочек. И быть вместе бесконечно. — Навсегда? — Да. Феликс сжимает рубашку, утыкаясь носом в теплую грудь. Здесь пахнет любимым бергамотом и становиться так хорошо и плохо одновременно, что Ликс больше не может сдерживаться. Он плачет, вытирая слезы об рубашку, проводит пальцами по таким же мокрым щекам, как у него самого, целует мягкие губы. — Так будет правильнее. Феликс не видит здесь ничего правильного. Он еле стоит на ногах, хватаясь за Чана и ища в нем опору. Мир рушится и собирается, когда в его волосах оказывается сильная рука. Чан целует в макушку, в лоб, в губы, словно сам не хочет отпускать. — Когда? — Через день. — Я приду к тебе завтра. Чан поднимает голову к потолку. Моргает несколько раз. Легкие, кажется, сдавливают железным обручем. Он не может дышать. Чан задыхается. — Не приходи. И не провожай. Просто… — Ты тогда не сможешь уехать, — шепотом продолжает за него Ликс. Опять все понимает заранее. Чан пытается запомнить каждое мгновение, каждое прикосновение, каждое слово. Феликс сидит рядом, разрешая целовать свои худые колени. На фоне его любимый фильм, который парень совсем не смотрит, даже голову не поворачивает. Все равно все расплывается из-за слез. Все, даже Чан. И от этого кажется, что он уже исчезает. Ночью Феликс уходит. Говорит плачущей матери, что был у Хенджина, и, не отвечая на дельнейшие расспросы, закрывается в комнате. Ложится прямо в одежде на кровать, берет подушку, кричит в нее, глотая слезы. Из горла вырывается все, что накопилось: злость, нежность, обида, уважение, радость. Феликс теряет последние силы, выжимая их из себя собственноручно. Зато становиться легче. Зато сразу клонит в сон.

***

Чан где-то в душе надеялся, что Феликс придет. Он машинально клал вещи в чемодан, не особо заботясь об аккуратности. То и дело оборачивался, потому что мерещилось, что кто-то стучится. — Сам зайди, если так хочешь еще раз увидеться, — сказал Минхо, заставляя вздрогнуть. — Нет, — четко сказал Чан. Они попрощались вчера. Сегодня возвращаться к этому нет смысла. Чан стоял в аэропорту, нервно сжимая ручку чемодана. У стойки регистрации, держа в руке паспорт и посадочный. Не верил, что Феликс не придет. Не напишет, не позвонит. Минхо терпеливо ждал, поглядывая периодически то на свои часы, то на стаканчик с кофе. — Идем, — тихо сказал он, когда прошло полчаса. Чан не ответил, вглядываясь в лица заходящих через стеклянные двери. Там были женские, мужские, детские, вытянутые, круглые, но не было знакомого. С бледной кожей и острыми чертами. Его барашек не пришел. — Идем, — как в трансе повторил Чан и двинулся за мужчиной. Он врезался почти в каждого прохожего, автоматом извинялся, шел дальше. Перед глазами ничего, как и внутри. Вдруг раздался звонок. Чан резко остановился, тут же достал из кармана телефон, трясущимися руками принял вызов. Голос предательски дрогнул. — Да? Молчание. Чан не видел, не слышал, но понимал, что Феликс плачет. Бесшумно, моргая много-много раз, чтобы видеть ноты. Через трубку раздалось шуршание. — Мне надо показать тебе кое-что важное, — сдавленно произнес парень, вдыхая побольше воздуха, чтобы успокоиться. — Я же тебя так и не сводил на мои поля. Феликс сидел перед старинным фортепиано, смотря на клавиши из слоновой кости. Прикрыл глаза, поставил руки в правильное положение. Первая негромкая нота мягко разрушила тишину. Пальцы бегали по клавиатуре, заставляя звуки переплетаться друг с другом. Феликс играл уверенно, вкладывая в музыку всего себя. Он создавал стрекоз, окрашивал крылья бабочек в те цвета, которые желал. Выращивал ромашки, тут же срывал их, увеличивая букет. Бегал босыми ногами по траве, ловя руками лучи солнца, и улыбался, перекатывая за щекой землянику. Здесь хорошо. Нет никаких проблем, только легкий ветер обдувает лицо и приносит с собой аромат цитрусов. До мягких облаков не дотянуться, потому что они высоко-высоко. Здесь смеешься, пачкаешь нос одуванчиками и убегаешь куда-то далеко, крепко держа чужую руку. Феликс отдавал через звуки всю свою любовь, которую хранил под ребрами. Он рисовал мир, свою самую ценную фантазию, и дарил все без остатка только одному человеку. Потому что без него после очередного заката наступит вечная ночь. Пальцы остановились. Ликс распахнул глаза, хватая ртом воздух и не понимая первые мгновения, где он находится. Все казалось теперь таким реальным, но бессмысленным. Он бы с радостью променял эту реальность на тот, теперь уже не его мир. Феликс схватил телефон, но на другом конце тишина. Только слышно сбившееся дыхание. — Ференц Лист, — парень закусил нижнюю губу, чтобы не разрыдаться, — утешение номер три. — Спасибо, — Чан почти шептал. — Я побывал на твоих полях. Там и правда так красиво, как ты рассказывал, — грустно усмехнулся он. — Но я не успел попробовать кислицу. — Возвращайся, когда захочешь, — Феликс улыбался. Всхлипывал, но улыбался. Они оба молчали, не зная, что еще добавить. Все слова казались лишними. — Ликс, мне пора, — Чан тяжело сглотнул. — Сдай экзамены хорошо и никогда не бросай пианино. Надеюсь, мы еще встретимся, — глаза жгутся. — Bisous, — говорит Феликс охрипшим голосом. Тут же смеется, вытирая ресницы. — Ты учил в конце всегда говорить bisous. И первым отключается. Чан слышит долгие гудки, и каждый отдает ударом сердца. Он тоже тихо смеется, хотя хочется плакать. Кажется, он путается в своих же эмоциях. — Чан, уже реально пора, — несильно стучит по плечу Минхо. — Да, все, прости. Чан в последний раз оборачивается на стеклянные двери входа. Машет в пустоту, словно Феликс это увидит. — Встретимся в полях. И уходит, сжимая в руке невидимый букет ромашек.

***

Феликс попросил Хенджина нарисовать Чана. Потом спрятал бумажку в столе и смотрел, только когда совсем становилось плохо. Музыку он не бросил, но Листа больше не играл. Не мог. Так прошло лето. В подготовке к экзаменам, в откровенных разговорах с Хенджином. Они вновь стали снова так же близки, как и раньше. Мама по началу боялась отпускать Феликса гулять с любыми друзьями мужского пола, но потом, решив для себя, что проблема была именно в Бан Чане, успокоилась. Оливия взрослела, забывая и о красивом соседе с конфетами, и о том, как ей дали роль шпиона. Она поступила следующей весной в школу, и стала прилежно учиться. Феликс с Джису не разговаривал. Он не считал ее виноватой в потери Чана, но все равно осуждал ее поступок. Хенджин с Сынмином становились все ближе, и от этого на лицах обоих все чаще расцветали улыбки. Ликс им завидовал белой завистью. А потом наступили экзамены. Феликс сдал французский лучше всех остальных предметов. И такого результата удалось добиться не только с помощью прошедших уроков с Чаном, но и благодаря старой учительнице, которая держала весь класс уже с последних дней мая. Ликс через месяц после своей последней встречи с Чаном все же написал Минхо, оставившему свой номер. Записывал в свободное время голосовые сообщения на французском, просил исправить ошибки в речи. Взял с Минхо обещание, что тот не расскажет об их переписке, хотя по ночам приходилось сдерживать самого себя, чтобы не плюнуть на их с Чаном договор. Обещание не звонить и не писать просто так, жить своей жизнью и радоваться каждому новому вздоху. Феликс поступил в университет, который хотел. Не без проблем, но все же. Переезд. Нашел подработку, загнал себя с головой в учебу, и воспоминания о весне последнего учебного года понемногу блекли. Ликс потерял рисунок Хенджина, однажды в непонятном порыве стер все фотографии с Чаном. Их было совсем немного, на пальцах пересчитать. И теперь от когда-то до безумия любимых черт лица остались лишь теплые чувства, появлявшиеся каждой весной. Так пролетел год, затем второй, третий. Феликс не заглядывал на поля, не вставлял в волосы цветы, не залезал на сакуры, повзрослел, справился со своей болезнью. Даже начал заниматься спортом и радовался проявлявшимся кубикам пресса. Он не задумывался всерьез о поездке во Францию до тех пор, пока не предложили поехать по обмену. Он написал Минхо, с которым почти год не общался. Не надеялся на ответ, ведь за это время могло слишком многое поменяться. Но тот все-таки увидел сообщение. И с этого момента Феликс не мог усидеть на месте. Он собрал вещи, сложил в сумку документы и купил билет. Ждал для вылета как на иголках.

***

Четыре утра. Феликс выключает будильник, недовольно бурча. Потом резко вспоминает, что сегодня за день, хватает халат, старые тапки с зайцами и чуть ли не бежит в ванную. Быстро принимает душ, бреется, вызывает такси. Ключицы пахнут приятным древесным одеколоном. За стеклом проносятся темные дома. Ликс надевает наушники и выбирает песню, проводя пальцами по экрану, в котором отражаются светофоры и фонари. Красивая ночь, хоть и прохладная. В аэропорту достаточно людно. Феликс проходит все контроли, находит свой выход, решает зайти за чаем. Ему все так же нравится зеленый. А еще говорят, что люди меняются. Мысли невольно начинают крутиться в направлении Чана. Как он теперь выглядит? Он все так же пользуется парфюмом с бергамотом? У него есть парень или девушка? А может это уже муж или жена? Феликс тихо смеется, вспоминая свои клятвы. «Буду любить вечно», «состаримся вместе». А теперь он не помнит на сто процентов, как тот выглядит, хотя почти четыре года назад знал о каждой его родинке. «Чан» не визуализируется как человек. Это почти с самого начала был набор из чувств, желаний, вкусов и запахов. В самолете душно. Ликс просит раза три принести стюардессу воды, хотя даже уже на второй было как-то неудобно. После посадки он дожидается багажа, выходит, натыкается взглядом на Минхо. Сдавливает в крепких объятиях, катит чемодан за собой и рассказывает о последних новостях.

***

— Жан, вам так сложно сделать заготовки вовремя? — Чан устало потирает виски. Свой ресторан — это круто. Но еще и тяжело, а нервные клетки не восстанавливаются. Терпение разбивается вместе с посудой, и приходится держать себя в руках, чтобы не кричать. Но если уже поставил цель, то, будь добр, не ной и работай ради ее достижения. — Эй! — раздался голос Минхо. — Сюрприз есть для тебя. — Не сейчас, — в ответ громко говорит Чан, проверяя чеки с заказами. — Нет, сейчас. Выходи на улицу. Нашел время, конечно, молодец. Чан поджимает губы, думает, что такое можно будет сделать с Минхо, если он оторвал его от работы из-за пустяка. Не придумывает ничего нормального, кроме как ограничить на два дня доступ к бесплатному кофе. — Ну, что тебе? — он проводит рукой по волосам, убирая со лба волосы, и замирает, увидев того, с кем ожидал встречи меньше всего. Чан забывает как дышать. Он изменился, но не сильно. Уже не кажется таким хрупким, но все равно хочется обнять и оберегать от всего внешнего мира. Хранить, как самое дорогое сокровище. А волосы все такие же пушистые и светлые. И улыбка прежняя. Самая красивая, которую только можно найти. Чан делает первый неуверенный шаг. «- Я Феликс. Ликс.» Он не верит. «Феликс был чудом. В нем было что-то от солнца, что-то от звезд, что-то от земли.» Воспоминания мощным потоком обрушиваются на голову. «Белые волосы щекотали щеки. Совсем не верилось, что сейчас весна, потому что Ликс пах летом. Или лето пахло Феликсом» Последний шаг. «Губы Феликса сладкие, со вкусом яблока.» Чан протягивает руку, чтобы запутаться пальцами в облаке. Говорит тихо-тихо, словно боится спугнуть. — Сделать тебе чай с жасмином, agneau?