Порцеляновая лошадка

Цири почти бежала от радости — мешала, разве что, сгущающаяся толпа торгового центра. Сныряя меж незнакомцев, она не могла сдержать широкой улыбки, то и дело поглядывая на сокровенную коробочку в руках: оплетённая блестящей воздушной лентой, скромная и волшебная. Она почти обнимала её, предвидя реакцию папы. На этот раритет ушли все её с трудом накопленные сбережения, и она еле отхватила самый последний экземпляр — продавщица не выдержала упрямости девочки, отыскав его на подпылившемся складе. «Я думал, таких больше не делают…», удивлённо уставился несколько дней назад сквозь витрину её отец, чуть ослабляя свой шарф, когда они резко остановились. Цири заметила, как распахнулись его глаза, а хмурое лицо тронула редкая, робкая улыбка. Она перевела взгляд на сказочно украшенную витрину в огоньках, и не удержалась от восхищённого вздоха: маленькую живую ёлку и некоторое пространство рядом с ней украшали удивительной красоты порцеляновые фигурки. Их расписанные золотом, серебром и цветными акцентами глянцевые бока отражали мерцание гирлянд, и от этого вида невозможно было оторвать взгляд. Витрина была заставлена имитацией старинных свеч, а на потёртых флажках витиеватые буквы гласили: этой фирме исполнялось ровно 200 лет. Геральт и Цири подняли головы одновременно, и уткнулись в выдержанную под старину вывеску, где рассказывалось о лимитированной рождественской коллекции игрушек: воссоздании тех, что были выпущены много десятков лет назад. «Вон та лошадка», указал Геральт в еловые ветви и коротко рассказал о том, как они украшали ёлку в его детстве. До того, как всё, имевшее хоть какую-то ценность, пришлось продать, чтобы оплатить лечение Весемира и не оказаться при этом бездомными. В том числе — старинную, расписную порцеляновую лошадь, у которой были «почти незаметный брак, что делало её ещё необычнее», «семейный след в виде тонкой трещинки — а как иначе, Цири? Нас было трое мальчишек, конечно же однажды мы её уронили» и «инициалы Весемира в виде узоров на пузе, которые он вывел в детстве витражными красками отца, а тот даже не заметил». Геральт, грустно усмехнувшись, поделился шёпотом, как считал ту игрушку волшебным оберегом их семьи, и сильно горевал, распрощавшись с ней. «Иронично ли», добавил он, «что наша кривая семейка действительно развалилась после этого?» Цири видела, как взгляд отца мазнул по цене, и заметила, как натянуто он улыбнулся ей на предложение купить такую игрушку. Они торопились купить ей новую куртку, и Цири вдруг стало ужасно стыдно за то, что она умудрилась порвать старую. Ей хотелось, чтобы отец улыбался чаще. Она знала, что он не вернётся купить игрушку попозже, как пообещал, и заметила, как украдкой он оглянулся на витрину по дороге обратно. Сейчас Цири почти бежала, и предвидела миг, когда отец откроет свой подарок. Она фантазировала, как он неверяще улыбнётся, когда достанет игрушечную лошадку с переливчатыми боками и золотыми поводьями, как удивится, что Цири хватило денег ещё и на пару маленьких витражных звёзд и как она не скажет, что они шли в комплекте. Как они будут вместе искать лучшее место для… Лоб её врезался в чей-то локоть, и, прежде чем спина столкнулась с полом, Цири с замершим сердцем услышала стук вылетевшей из рук коробки о лакированный пол и ужасающий, душераздирающий, приглушённый картоном звон. Время остановилось. Незнакомец же моментально развернулся, громко ахнул и успел удержать Цири, не позволяя ей упасть от инерции столкновения. Её окутал нежный, пряный, немного горьковатый шлейф чужого парфюма: пахло марципаном. — О боже! — воскликнул мужской голос над её ухом, который в любой другой ситуации Цири описала бы как мягкий, приятный и подстать сказочному аромату, от которого в данную секунду, увы, её готово было вырвать. — Простите, пожалуйста, простите, я ненарочно! Вы в порядке?! Цири ничего не слышала. В уши её словно напихали ваты, время перестало существовать, желудок сжало. Она упала на колени, невзирая на движение толпы, и дрожащими руками потянулась к примятой от удара коробке. Глаза уже заполнились слезами, размывая мир вокруг, мешая распутать бант. — Боже… — незнакомец не ушёл, несмотря на то, что явно куда-то торопился, а сочувственно присел рядом, прямо в очевидно дорогом светлом пальто. Скинул стильный кожаный портфель с плеча, с громким шебуршанием отставил красочные пакеты, что нёс на локте. Цири медленно, словно в ожидании чуда, подняла крышку, и лицо её исказилось неудержимым горем: целой от «старинной» фарфоровой лошадки осталась лишь этикетка. Цири стало так обидно и горько, что она, не сдерживаясь, громко вхлипнула, и тяжёлые капли упали прямо на алый наполнитель из тонкой бумаги. Она прикрыла глаза локтем, но полный досады плач только нарастал, распираяя её изнутри. — Девочка… — неловко потянулся к ней мужчина, но не дотронулся. Он чувствовал себя ужасно виноватым, и совершенно не знал, что делать. — Милая… пожалуйста, не плачь, я могу купить тебе новую… Могу? Цири покачала головой: ком в горле не позволял ей ответить, и вместо слов вырвался лишь отчаянный громкий всхлип. — Эт-то-о был-л-а последняя, — провыла Цири, и громко всхлипнула вновь. — Я п-папе хотел-а… Рыдания рвались из неё бесконечным потоком, прерывая почти каждое слово. Ей было бесконечно жалко себя, лошадку, праздник — и отца, который теперь не только останется без подарка, но ещё и не будет понимать, куда исчезли сбережения дочери. От всеполгощающей жалости и досады слёзы лишь усиливались, а лицо искривлялось всё сильнее. Брови незнакомца изломились в сожалении, он чертыхнулся и, закусив губу, оглянулся на поток равнодушной толпы вокруг, словно пытался что-то придумать. — А другую… — Нет! — взвревела Цири, зло смотря на мужчину сквозь пелену слёз. Тот опешил, неловко кинул взгляд на экран телефона, нервно постучал пальцем по корпусу, и выдохнув, прикрыл коробку крышкой, чтобы содержимое не давило на девочку ещё сильнее. Протянул ей руку, собирая второй свои вещи и поднимаясь. — Отведи меня, пожалуйста, в магазин, где ты её купила. — А? Цири удивлённо заморгала, растирая слёзы и сопли по лицу, и незнакомец вдруг вытащил из кармана маленькую, совсем неэлегантную пачку носовых платков в цветастом целлофане, протягивая ей. — Отведешь? — чужой голос был доброжелательным и мягким, но достаточно настойчивым, чтобы Цири не смогла перечить. Она растерянно кивнула, принимая упаковку, вытащила один платок, громко высморкалась, утирая им же глаза под тактичное молчание, и, поднявшись с гремящей осколками коробкой, повела незнакомого мужчину в обратном направлении.

***

— …Эсси, привет! Дорогая, у меня экстренная ситуация, и я предлагаю тебе новый план! Как тебе идея провести встречу в дороге? М? А! Так я поведу! — Лютик — именно так представился мужчина — бежал, тяжело выдыхая в трубку, и Цири, что держала его за руку, еле поспевала следом. Она держала часть его пакетов, о чём он вежливо попросил, чтобы сделать звонок, и честно не понимала, почему они так несутся, но спрашивать не стала. — Нет, я просто… х-ха… я просто б-бегу… нет-нет, не на пробежке! Там же мороз, ты что! Как-как? Я… Милая! Мне лично кажется, мы сможем наболтаться вдоволь!.. Разве мы хоть ра– О, Прис? Ох, девушки, я… Что?! Нет! Я тебя люблю и очень сильно, но я в УЖАСНОЙ ситуации, это НЕ может подождать! — Лютик обернулся на Цири, оббегая скамейку. — Я испортил Рождество незнакомому ребёнку! Я… фух… я не хочу быть НАСТОЛЬКО плохим!.. Всего несколько минут назад Цири наблюдала сквозь стекло всё той же витрины, как её новый знакомый эмоционально размахивает руками и закусывает ногти, стоя у роскошно украшенной кассы того самого магазина, где лишь полчаса назад она выпотрошила дочиста свою копилку. Она не слышала, что Лютик говорил и что требовал, но он явно наседал на бедную продавщицу в самой очаровательно-агрессивной форме, и чуть ли не перевешивался через кассу, чтобы заглянуть в экран монитора вместе с ней. Он был растерян и хмурился, но в конце концов активно закивал, хлопнув в ладоши и сложив их в жесте благодарности, и Цири была уверена, что поток слов после этого состоял из одних лишь комплиментов ошарашенной женщине. — …согласны? Хвала небу! Ура! Ура!!! — Лютик говорил громче положенного, и Цири не знала, это из-за бега, радости или он всегда такой. — С меня самые праздничные булочки и кофе с вашей любимой заправки! — он рассмеялся с ответа из трубки, долго выдыхая в неё. — Нет. Любое насилие — после, я обязан ребёнку чудо. Что?.. ну, там… Очень долго рассказывать! Полчаса… Ну, возможно, чуточку больше, дамы, — и я ваш! А потом Лютик попросил её адрес, не позволив ехать на автобусе после всего случившегося, довёз прямо до дома, чтобы заодно запомнить дорогу, вручил настоящий (и щедрый) аванс и попросил не унывать: буквально с рукой на сердце он пообещал всё исправить и вернуться как можно скорее, надеясь успеть до того, как вернётся её папа, оставив ей в залог свой портфель. Заранее продемонстрировав, что там нет ничего запрещённого и опасного, разумеется. Цири недоумевала, но ей ничего не оставалось, кроме как просто довериться. И смотреть, как отъезжает и разгоняется чужой автомобиль. До неё слишком запоздало дошло осознание, куда конкретно направился её новый знакомый. Точнее, новый незнакомый. Совершенно незнакомый, который помчался в другой город ради неё. Она знала Лютика всего около часа, и отец, который буквально выгравировал на её инстинктах самосохранения наставления о «чужаках и конфетах», с ума бы сошёл от такой неосторожности и безответсвенности со стороны дочери… но она ничего не могла поделать с тем, что симпатия к Лютику, восторг и очарование успели достичь самой глубины её сердца. Наверное, подумала она, как-то так и чувствовали себя околдованные гамельские дети, уходя за крысоловом.

***

Звонок в дверь вынудил Цири подпрыгнуть, а Геральта — напрячься. Они не ждали гостей, тем более — в такой поздний час. — Я открою, пап! — тут же засуетилась Цири, взволнованно вскакивая со стула и бросая недочищенный апельсин. Она попыталась опередить отца, что уже уверенным шагом направился к двери и «надел» на лицо угрожающее выражение. — Цири, сиди спокойно и жди, — Геральт ловко обогнал дочь и придержал её рукой. — Пап, это наверняка ко мне, пожалуйста, пусти! — Цири! — нахмурился Геральт, загораживая её спиной, и осторожно приоткрыл дверь. — Я задержался! — тут же раздалось из-за неё. — Прости, прости пожалуйста, я совершенно не учёл бешеный трафик и пробки! Праздники ведь! Не подумал, представляешь? Хотя, ничего удивительного… Но я надеюсь, что успел. Твой папа дома? Я нашёл её! Ну, точнее… Там вообще смешная история, точнее, она не смешная, скорее — ироничная. Или удивительная. Настоящее приключение, потому что либо меня одурачили, либо просто повезло, но в том городе её не оказалось… Ф-фух… Если… если бы ты предложила мне чашечку чая, я бы, на самом деле, не отказался, если честно, и с удовольствием за ней бы всё тебе рассказал! Но — спойлер! — я всё же нашёл её и привёз, Цири, это точно… — Лютик? — изумлённо шепнул отмерший Геральт, распахивая дверь, чтобы убедиться, и Цири уставилась на его спину. За дверью стало тихо. — Геральт?.. — раздалось неувернно после долгой паузы, и оба мужчины замолчали вновь. — Я… я наверное ошибся… — Лютик! — завопила Цири, пытаясь пролезть между отцом и дверным проёмом. — Лютик, это я, ты не ошибся! Это мой папа! Она протиснулась наполовину и наконец увидела своего нового знакомого. Въерошенного, с тающими хлопьями снега в волосах, в примятом пальто, очень красивого и румяного. Совершенно потерянно выглядывающего из-под настоящей стопки подарочных коробок, как в сказочных фильмах, из-за чего, наверное, и не увидел сразу, кто именно открыл ему дверь. — «Папа»?.. — переводил он взгляд с девочки на Геральта. Тот молчал, уставившись на Лютика так, словно на живого херувима. По лицу Лютика было видно, как много вопросов одолевают его разум, но он лишь изумлённо молчал, смотря на них. — Ну, что ж, я тогда… я оставлю это вам. Цири, твой пода… — он осёкся, — твоя вещь сверху, осторож… — Папа, ты знаешь Лютика? Вы знакомы?! — заулыбалась Цири, выглядя невероятно взволнованной. Она радостно вцепилась ему в руку. — Это мой подарок! Для тебя! Оба мужчины перевели на неё растерянные взгляды. — Ты даришь мне Лютика? — неуверенно спросил Геральт. Лютик робко улыбнулся и склонил голову. Свет фонаря выделял его фигуру в сумраке, словно он был грустным волшебником. — Нет, — рассмеялась Цири, растерянно глядя на папу. — он… он привёз тебе мой подарок… Геральт недоумевал. Он перевёл взгляд с Цири на Лютика и обратно. Напряжение нарастало, и Цири начала тревожиться. Её отец очевидно хотел что-то сказать, но совершенно не мог подобрать слов. — Цири, — раздался мягкий голос Лютика, спасающего ситуацию. Он аккуратно перехватил коробки, что, несмотря на неудобство, всё ещё держал в руках. — Могу ли я забрать свой портфель? Цири ойкнула и быстро исчезла из поля зрения, не дав Геральту сообразить. Мужчины неловко переглянулись. Никто не знал, что сказать. — Так значит… дочь? — не выдержал Лютик, аккуратно опуская коробки на широкую нижнюю ступеньку, приворошенную тонким слоем снега. Геральт смотрел на него, не отрываясь, словно видел впервые. Ему казалось, что и сердце его забилось впервые. — Дочь, — прошелестел он, но Лютик услышал. — Сколько ей? Десять? Определённо, больше шести, — и Лютик вдруг неловко прикрыл рот рукой. Он не собирался острить, и вряд ли хотел эксцентричности, но вышло, всё-таки, довольно театрально. В конце концов, не был бы он собой, подумал Геральт. — Прости, лишнего сболтнул… — Девять, — спешно сказал Геральт, чуть не вытягивая от волнения шею вперёд, к Лютику, не обращая внимания на чужие действия. — Девять? — Лютик вскинул брови. — Девять… — повторил он отстранённо, и Геральт успел проклясть своё волнение уже несколько раз за то, что горло его сдавило, что он не мог выдавить ничего больше, не мог уточнить, что Цири — не его родная дочь, что Лютик — не сболтнул лишнего, и что Геральт… что Геральт скучал. Снегопад усиливался, медленно превращаясь в метель. — Она хотела тебе сделать сюрприз, — отвёл Лютик глаза, неправильно истолковав поведение Геральта и решив не наседать с вопросами. И не наседать вообще. — Я всё испортил. Нечаянно, конечно, но серьёзно. Но я всё исправил. Надеюсь. Как-то так забавно совпало, представляешь… Он нервно хохотнул, и Геральт только открыл рот, чтобы наконец что-то сказать, что-то больше односложного предложения, и даже почти шагнул вперёд, как из-под его локтей шустро вылезла Цири. В руках она держала знакомый — болезненно знакомый — Геральту наглухо застёгнутый кожаный портфель. — Обмен! — спешно обрадовался Лютик, облегчённо, напустив на лицо широкую улыбку, хотя глаза, всего несколько мгновений назад искрящиеся, выдавали его. — На это всё?! — Цири уставилась на пестрые коробки словно только сейчас осознавания реальность происходящего, и перевела полный удивления взгляд на мужчину. — Ну, я же должен был как-то возместить моральный ущерб, верно? — улыбка Лютика на миг стала такой искренней, светлой и ласковой, что у Цири перехватило дыхание. — Вот это да… — восторженно выдохнула она. Внезапно, вместе с осознанием волшебного момента пришло и поразительно ужасное понимание, что Лютика больше ничего не держит. — Ты сразу уедешь? В детском голосе отчётливо звучала грусть. Лютик стушевался сильнее, не решаясь посмотреть на Геральта. — Я… да. — Тебя ждёт девушка? Лютик промолчал. Он казался растерянным. Геральт бы упрекнул Цири за наглость и несдержанность, но, поймав косой взгляд Лютика, что быстро отвёл глаза, ещё больше растерялся сам. — Цири, — немного нервно заговорил он, так и не ответив на вопрос, и не решаясь забрать портфель, — драгоценная моя новая подруга — мы ведь подруги, то есть, я имел в виду, друзья теперь, надеюсь?.. — я предлагаю тебе… я предлагаю попросить папу если не уйти, то хотя бы отвернуться или закрыть глаза, чтобы ты могла проверить игру-а-а… м… то, что я принёс. Пока я здесь. И ты здесь. Пока я не уехал. Его лучезарная улыбка, умело прятавшая неуверенность, и широкие жесты, сопровождавшие бархатный, чуть дрожащий от волнения голос вынуждали сердце Геральта болезненно сжиматься. Всё было таким родным, и Лютик… был невероятно красив. Не изменился, лишь скулы стали чуть острее, а волосы — длиннее. Ни морщинки. Всё те же глаза. От нахлынувших воспоминаний, тоски и годами притупляемых чувств он вдруг судорожно выдохнул. Цири обернулась к отцу, протягивая чужой портфель, чтобы тот подержал его, и не успела повторить слова Лютика — Геральт тактично развернулся к ним спиной сам, не желая рушить чужую добрую связь и доверие, слыша шебуршание, воодушевлённое перешёптывание и несдержанный вдох Цири, полный восторга. Он не хотел уходить в дом. Он хотел бы… заморозить этот миг и остаться в нём навсегда. Пальцы неосознанно провели по знакомой текстуре, по элегантному тиснению, крепким швам… Геральт помнил, будто выбирал вчера: удобный, прочный, утончённый. Сколько лет прошло? Он чувствовал признаки носки, многолетней носки. И, очевидно, очень качественного ухода и заботы… Геральту казалось, что он сейчас задохнётся — так сильно сдавило его грудь. — Папа, — прозвучало сбоку довольное, — можешь поворачиваться. Он медленно развернулся обратно, натыкаясь на две пары лучистых глаз. Он помнил, как в самом начале их общения Лютик считывал по глазам разных людей такую смесь эмоций, что Геральт лишь скептично фыркал, называя того безнадёжным фантазёром. А потом вдруг, дивясь с себя, разглядел в голубых радужках все чувства на свете, весь мир, даже больше — и утонул в них. С тех пор, когда он сам стал видеть и понимать чужие эмоции по одним лишь глазам, его сердце всегда укалывало болезненное воспоминание о Лютике, не желавшего покидать его разум. Сейчас же он видел восторг и любовь — в одних, детских, противоречие радости и печали — в других. Ему показалось, что в глазах Лютика прячется… надежда?.. Лютик протянул руки к портфелю — Геральт не осознавал, как крепко сжимал его. Ему понадобилась пара секунд, когда он резко, внезапно убрал руки за спину, пряча за ней портфель, словно ребёнок. Лютик уставился на него в замешательстве, выражая немой вопрос: «ты серьёзно?» — Геральт, — он подвигал пальцами замершей руки, жестом прося отдать ему вещь, и угрожающе (насколько это было возможно в его случае) склонил голову, смотря исподлобья. — Отдай мой портфель. Геральт смотрел на него, распахнув глаза, и чувствовал, как увеличивается его сердцечный ритм. — Ты попросил чужого ребёнка впустить незнакомца внутрь, чтобы попить чай, если дома нет его родителя. Лютик несколько ошалел и приподнял брови. Он почувствовал, как и без того румяные от мороза щёки тронул жар пристыженности. — Ну… я… — Папа! — ахнула Цири. — Да я бы никогда… Ну, папочка, это же Лютик! — Тем не менее, ты его не знаешь. Нельзя приглашать в дом чужаков. Особенно, если ты одна. Всё это время Геральт продолжал смотреть на Лютика во все глаза, замечая ещё большую растерянность и непонимание во всём его растрёпанном виде. — Простите, — Лютик приподнял ладони, — я действительно не подумал об этом с такой точки зрения. Цири, твой отец прав. На моём месте мог быть кто-то… с очень недобрыми намерениями. Цири насупилась. — Тебе повезло, — скосил на дочку взгляд Геральт, — что это оказался Лютик. С которым я, в отличии от тебя, знаком… Геральт ужасно волновался. Он вновь посмотрел на Лютика, и тот резко втянул воздух. — …поэтому хочу пригласить его на чай. Лютик не знал, что на это сказать. Во рту вдруг пересохло, а разум охватила нарастающая злость. — Геральт. — Хочу послушать историю. — Ты хочешь что?! — Историю. Как ты не учёл трафик и как тебя одурачили… — Отдай, Геральт. — …либо как тебе повезло… — Геральт, просто отдай мой портфель! — Ты не уедешь без залога! — в отчаянии воскликнул Геральт, и Лютик, сжав губы, раздражённо распрямился, максимально контрастируя с собой лишь миг назад. Нахмурился. — Да как ты смеешь вообще! Ты! — руки его сжались в кулаки, и казалось, ещё чуть-чуть — и он топнет ногой от возмущения. — Увидел меня впервые за столько лет — и сразу приказываешь, манипулируешь, да ещё и так, будто тебе пять! «Я хочу, Лютик, чтобы ты сделал то, что я хочу, потому что я хочу»? Что дальше, Геральт?! Метель усиливалась с каждой секундой, и казалось, что облепляющие пальто и волосы Лютика снежные хлопья всецело внемлют его настроению. — Останься, — лишь повторил Геральт смиренно. — Пожалуйста… — Да ты… Как был эгоистичным дерьмом — так и остался! — Лютик зло вскинул руки, и вдруг услышал громкий, поражённый вдох. Они, с тревогой вспомнив, что не были одни, обернулись на Цири одновременно с Геральтом. Она смотрела на мужчин огромными зелёными глазами, полными непонимания, и прикрывала рот ладонью. Лютик, ничего не сказав, резко развернулся, драматично взвив этим движение полы своего пальто, и сел в машину. Геральт, отвернувшись от дочери, проводил его полным тяжёлой, невысказанной тоски взглядом, и при звуке закрывшейся дверцы лишь прикрыл глаза. Портфель всё ещё был в его руках, но он, зная Лютика — ту горделивую и принципиальную часть Лютика, которая вряд ли изменилась за эти годы, — успел отбросить блеснувшую надежду. — Папочка?.. Цири, справедливо подумал Геральт, была растеряна больше всех них. Стену вьюги пронзили желтые полосы от зажёгшихся фар. Глаза Цири внезапно наполнились слезами. — Пошли в дом, Цири, — тихо сказал Геральт, отводя взгляд от дочери и утыкаясь в подарки, оставленные на ступеньках. — Он не вернётся? — Нет. Цири вцепилась ему в ладонь. Неуверенно, с надеждой. — Но вдруг он вернётся! — Цири, — голос Геральта хрипнул, и он уже не оправдывал себя плохой погодой. — Нет. — Но Лютик забыл… — Лютик не вернётся. В дом, Цири. Слово его звучало точкой. Спорить не было смысла. Цири всхлипнула, опуская голову и разворачиваясь. Геральт, кинув последний, короткий взгляд на чужой автомобиль, пока ещё видный сквозь уплотняющуюся стену снега, с тяжёлым сердцем подхватил перевязанные лентами коробки — просто из нежелания оставлять их мокнуть. И потому, что там было что-то важное для Цири. Ничего более. Он чувствовал, как плечи потянула тяжесть вернувшейся вины, сожаления и тоски. Безнадёжности. И, наверное, совсем немного — обиды. Звук заводящегося мотора был оборван входной дверью.

***

Цири внимательно оглядывала отца. Выглядел он, вставший над закипающим чайником, непривычно: потерянно, блекло, грустно. Молчание, которое не было чем-то редким для него, сейчас казалось поразительно неправильным и угнетающим. Цири казалось, что отец видит нечто сквозь столешницу, в которую сейчас упёрся, и если бы она его позвала, он бы не услышал, даже если бы она кричала — настолько он был в столешнице. Однако, оповещая о готовности нужной температуры воды, чайник пискнул, и Геральт немедля повернул голову на звук. Странно, неестественно динамично и медленно, будто робот, он стал разливать кипяток по кружкам, всё тем же отсранённым взглядом смотря сквозь них. На мгновение Цири даже испугалась, что отец прольёт всё мимо и обожжётся. Геральт не обжёгся, и Цири на стыдную секунду даже пожалела об этом: ей было не по себе от такого отца, она не знала, как с ним общаться, и кипяток… наверное, он бы его отрезвил. Пахло неправильно: корицей, шоколадом и апельсинами. Редкий для этого дома праздничный аромат должен был бодрить и радовать, но сейчас Цири бы зажала нос рукой от странного чувства. Ей хотелось сказать, как Лютик не прав, и что её отец — самый благородный и добрый из всех людей в этом мире. Опровергнуть все злые слова, которые она услышала от показавшегося ей хорошим человека. Но Цири боялась нарушить эту тяжёлую, странную, давящую тишину. Её нарушало лишь позвякивание чайной ложки о край керамики и тикание старых механических часов. А потом эту тишину разбила резкость дверного звонка. Геральт от неожиданности вздрогнул так, что короткая дрожь передалась его кружке, и вскочил со стула, на который только успел опуститься, будто его ошпарило. В этот раз Цири лишь удивлённо поднялась вслед, но бежать впереди отца не стала — лишь аккуратно дошла до косяка и недоверчиво выглянула за отцовскую спину. Геральт редко спрашивал, кто к нему пожаловал. Он считал, что глазок куда безопаснее, и первым делом пользовался именно им — лишь затем, по мере надобности, задавал вопрос вслух. Чаще всего — угрожающе. В этот раз дверь он распахнул, едва успев глянуть, кто за ней стоит. На пороге, скрестив руки, стоял промокший от снега насквозь Лютик. — У меня заглох мотор, — не дал он открыть рта Геральту, чтобы сказать глупое «ты вернулся». Взгляда Лютик не поднимал, так и смотрел куда-то сквозь чужие колени. На лбу, ближе к линии роста волос, был красноречивый красный отпечаток, будто Лютик определённое время полежал, уронив голову на руль. — И сел телефон, — добавил он. Геральт смотрел на него тем же взглядом, коим встретил совсем недавно: искренне удивлённым, с зарождающейся вдруг надеждой, и — жизнью. — Я подвезу тебя, — выпалил он тут же, подаваясь вперёд. Следа от его горечи будто и не осталось — лишь отчаянная надежда на еще один шанс. Лютик поджал губы: удовольствия от своего положения он получал явно мало. — Это слишком опасно, Геральт, — покачал он головой. В его спину, словно в подтверждение слов, ударил резкий поток ветра, цепляя лицо Геральта острым морозом и занося снег в дом. Тот поднял глаза: еле видная машина, оставленная на другой стороне дороги, была изрядно заснежена, деревья и украшенные фонари, которые ещё можно было разглядеть, опасно раскачивались под ледяные завывания. Погодные условия совершенно не располагали к вождению. Но всё же… — Но тебя ждут, — мягко, на грани вопроса сказал Геральт. Каким бы эгоистом его ни считали, а сердце у него всё-таки было. И понимание. И если бы все его стены стали невидимыми, мир бы знал: он искренне желал Лютику счастья, и расстраивать его было бы последним, чего ему хотелось. Тем более — в праздник. Лютик еле слышно вздохнул, и тихо, на грани слышимости, ответил: — Не ждут. — Но Цири сказала, твоя девушка… — Геральт, никто меня не ждёт. У меня нет девушки. Геральт моргнул, приподняв брови. Он не собирался ничего уточнять и задавать лишних вопросов, но Лютик, видимо, подумал иначе, и нервно добавил: — Парня тоже нет. Родители заграницей. Честно признаться, надеялся Геральт на очень многое, но искренне верил, что Лютик не мог быть один. Где видано вообще, чтобы… Лютик чихнул, и Геральт опомнился: не раздумывая, взял его за локоть и затащил внутрь, захлопывая дверь. Тот, хоть и был очевидно замёрзшим, энтузиазма Геральта не разделял и выглядел, несмотря на маску гордости, крайне растерянным. Будто сам не знал, чего ждёт дальше. От нахлынувшего тепла Лютик вздрогнул, и, не успев отвернуться, чихнул ещё два раза. — Будь здоров, — механически произнёс Геральт и неловко прочистил горло. — Я ставлю чайник! — послышалось со стороны кухни на грани истеричной радости, и суетливый топот сменился шипением потока воды. — Геральт, — Лютик впервые поднял взгляд, и Геральт с уколом в сердце увидел там растерянность, граничащую с испугом, — не надо! Я не за чаем пришёл! — Ты замёрз, — резонно заметил Геральт, склонив голову к плечу. — Это неважно! Я просто… — Чем мы можем помочь тебе? Лютик отвёл взгляд. От его неуверенности и растрёпанного вида Геральту так щемило растаявщее и размякшее за годы родительства сердце, что, он боялся, оно не выдержит. — Честно говоря, — тихо признался Лютик, — я не знаю. Он смотрел прямиком на домашний телефон — такой, какие видел в последний раз где-то в прошлом, у бабушки. — Такси? — подсказал Геральт, хотя внутри всё вопило от нежелания такого исхода. Он проклял свою честность и порядочность. — Я пытался вызвать, пока телефон работал. Машин нет, связь из-за метели обрывается. Да и им, всё же, тоже опасно ехать… — Лютик, — Геральт решился, и мягко положил ладонь на чужое плечо. — Я не собираюсь настаивать и давить на тебя, но раз так сложились обстоятельства — будь нам гостем? Лютик молчал, лишь глянул на чужую руку. С пряди у лба капнула вода, покатилась по носу. Геральт нахмурился, и огромный поток мыслей захлестнул его. — Ты не обязан сидеть с нами. И праздновать тоже. Просто… отогреться в душе и переждать непогоду. Выспаться. Я предоставлю тебе свою комнату… либо гостевую, но она захламлена, а в гостиной мы будем тебе мешать, лучше будет в моей, прости, — бормотал Геральт, а Лютик всё сильнее терялся от недоумения и чужого потока слов, не успевая подобрать свои. — В общем, ты сможешь пробыть там столько, сколько потребуется. Мы не потревожим тебя. Я погряз в вине, Лютик, и потерял счёт тому, за что не могу себя простить. Но если в этом списке окажется ещё и твое воспаление лёгких… — Ещё чего удумал! Мне одного раза хватило, — и Лютик нервно хохотнул. Геральт вздрогнул от этого звука и потока воздуха от смешка, но воспоминания о болезни Лютика обожгли его старой болью и стыдом. Он отнял свою руку. Вероятно, сейчас его можно было считать, как открытую книгу, и Лютик опомнился, ловя ладонь Геральта. — Геральт, это не должно было прозвучать, как обвинение, прости. Та история давно ушла в прошлое, я вспоминаю её с юмором. Ну, с кем не бывало подобного? Геральт молчал. — Эй, — потряс его за руку Лютик, предприняв попытку улыбнуться, но через смесь несошедшей хмурости и растерянности получилось очень криво. — Мне правда жаль, что наша встреча получилась именно такой, — сказал Геральт куда-то в сторону. — Я скажу честно, Лютик: многое бы отдал, лишь бы всё изменить. И сказать, что… — Геральт, — перебил Лютик, заставляя посмотреть на себя, и вдруг накрыл ладонь Геральта второй рукой, поднял на него глаза. От родной лазури у Геральта вновь всё замерло, а слова застряли в горле. — Пожалуйста. Прости меня. Я не должен был так реагировать. Я так сильно растерялся, что… ну… знаешь, эмоции, с ними порой очень тяжело сладить. Я же думать-то так и не научился, прежде чем делать… Но я бы… Он замялся, и Геральт тоже накрыл их ладони второй рукой, видя, что Лютик не против. — …тоже хотел поговорить с тобой. Жаждал встречи. Боялся, правда, постоянно отговорки находил… И при этом представлял тысячи миллионов вариантов! Геральт вдруг впервые за вечер улыбнулся, и даже издал смешок. — Я тоже, — шепнул он. — И всё получилось совершенно не по сценарию? — робко улыбнулся Лютик, и в этот раз вышло очаровательно. — Абсолютно. — Ох, Геральт! — Лютик вдруг подался вперёд, сгребая Геральта в неожиданные, крепкие объятия. — Старый ты говнюк! Геральт в ответ сжал Лютика изо всех сил, словно сомневался в его реалистичности. — Я очень хотел сказать тебе: прости меня, Лютик, — зашептал он в холодную, мокрую макушку, — прости, пожалуйста. Мне так жаль… за всё. Лютик помнил, как тяжело давалось Геральту проявление эмоций, как пропадали его слова и подводило тело от переживаний, и потому от голого отчаяния, что были слышны в этом шёпоте, его сердце сжалось, а давние раны дали знать о своём исцелении. — Ты меня тоже прости, Геральт, — с сожалением признал Лютик в ответ. — Я тоже постарался на сла… Внезапно он снова чихнул, и, не успев вдохнуть как следует, второй раз, и третий. Геральт часто вспоминал, желая потешить себя, как смешно Лютик чихает: часто и вереницей, словно кот. Сейчас же ему стало не до смеха: он резко отстранил Лютика от себя, только теперь осознавая, какими мокрыми и ледяными были его пальто, руки, волосы и щёки, и, вытряхивая его из верхней одежды, не подразумевающим никаких возражений голосом строго приказал: — В горячий душ. Сейчас же. Лютик, для общего вида, несколько опешил, но грудь его распирало уже подзабытое, растущее счастье. Проходя мимо кухни, где суетилась его новая знакомая, он остановился, и шикнул на Геральта, когда тот подтолкнул его в спину. — Цири? Та обернулась, не сдержала застенчивой улыбки. — Я делаю тебе какао, — Цири смущённо опустила глаза, и Геральт мог поклясться, что не узнавал свою дочь. — О! — Лютик прихлопнул в ладоши. — Как я жаждал этого напитка, ты не поверишь! Цири хихикнула и повернулась к столу, поправила лежащую на праздничной салфетке вилку. Лютик помолчал с несколько секунд, наблюдая за девочкой, а потом вздохнул и произнёс: — Цири, я хочу принести свои извинения за ту неприятную картину, свидетелем которой ты стала. Те грубые слова, что я сказал твоему папе… Скажем так, я погорячился. Не то, что бы я не… — он осёкся и прочистил горло, чуть не сболтнув лишнего. — Мне следовало быть сдержанней, и высказываться на эмоциях хотя бы не при тебе. Твой папа… на самом деле, он очень хороший. Цири смотрела на него беззлобно, но серьёзно, словно взвешивая слова и анализируя человека перед собой. — И за всё остальное тоже. Прости, пожалуйста. Порой я забываю, что мне самому больше тринадцати. И тогда Цири чуть было не расплылась в улыбке, но быстро собралась. — Ты уедешь к той девушке, которой звонил? Она твоя жена, да? — Что? — не понял Лютик. — Цири, — строго сказал Геральт, — это бестактно. — Та девушка... ты звонил ей утром, когда мы бежали, — Цири не обратила внимания на его замечание. Ей казалось, что узнать ответ — это смертельно важно. — Ох! — Лютик хлопнул себя по лбу и рассмеялся. — Нет, милая, она моя подруга. К сожалению, у неё самой уже есть же… — он опомнился и скосил глаза на Геральта, пытаясь понять границы дозволенного, однако лицо того было издевательски нечитаемым, и Лютик решил не рисковать. —Мы с ней просто как брат и сестра, — подытожил он. — У неё были планы на эту ночь. Без меня. На удивление, лицо Цири озарилось, и она чуть не подпрыгнула на месте от радости. — Лютик, останься у нас! Пожалуйста! — подбежала она и воодушевлённо схватила его ладонь, но тут же ойкнула и отпутила её: — Какая холодная! Пап, его надо согреть, он может заболеть! — Не заболеет, — закатил глаза Геральт и подтолкнул умиляющегося Лютика снова к лестнице на второй этаж, где и находилась ванная комната. — Я ему запрещаю. Цири, не сдерживаясь, восторжено подскочила вслед за ними, ухватившись за перила и жадно провожая обе спины во все глаза. Слушала, как смешно Лютик восторгается их наряженной праздничной елью и грядущим меню: «ты так и не научился готовить птицу?!» и «северный мой волк, я скучал по твоему престраннейшему, но вкуснейшему рагу из оленины! Не смейся, Геральт, оно мне снилось в сладких снах!» — Геральт! — громким шёпотом воскликнул Лютик, но Цири услышала и ничего не могла поделать с желанием подслушать. — Цири сказала, что у неё нет мамы, я сожалею, если что, но, эм... она ничего не сказала про твою жену. У тебя нет жены? — Нет, Лютик, у меня жены. Иди высморкайся уже! Цири хихикала и после того, как голоса приглушились дверью наверху, всё же отошла подальше. Ей нетерпелось услышать, как же так вышло, что Лютик знаком с Геральтом, и что же за истории их связывают так крепко. Ей хотелось рассказать о себе всё, показать все свои рисунки, книги, медали за атлетику, коллекцию бумажных корон и как она стреляет из деревянного лука. А ещё — скорее открыть подарки Лютика, что так и манили своей пёстростью. В коридоре знакомо пахло марципаном — тонкий, тихий, смешанный с уличным холодом шлейф. И внезапно тот пряный аромат, наполнивший их скромное жилище, всего мгновения назад казавшийся тошнотворным, стал сказочным, а в животе защекотало предвкушение. Цири подскочила к их украшенной в северных традициях ели, нетерпеливо поправляя ещё влажные коробки под ней, а так же парочку соломенных игрушек на ветвях, вспоминая, как Лютик спешно шептал ей историю в "трёх словах", заглушая шорохом бумаг, о своей поездке в магазин соседнего города: как там не оказалось обещанного товара, как он с тяжелым сердцем рассчитывал хотя бы частично окупиться другими подарками, пока ещё было время, и в последний момент заметил именно такую лошадку на витрине закрывающейся барахолки. Цири улыбалась сказочности сегодняшнего вечера, и на миг ей стало тоскливо от вида маленького, неприметного по сравнению с роскошью коробок Лютика мешочка с её именем, выведенным отцовским почерком. Но чувство это быстро сменилось теплотой на сердце. Цири обернулась на звук шагов ровно тогда, когда над перилами показалась седая голова Геральта: он мечтательно улыбался, чуть ли не светился. — Давай пока разожжём камин, — сказал он сходу, ловко перескакивая последние ступени и, поравнявшись с Цири, поцеловал её в макушку. — Как раз спальня прогреется, и будем уверены, что Лютик точно не замёрзнет. Цири была поражена: отец казался совершенно другим человеком. Таким спокойным и счастливым она видела его... возможно, лишь раз или два. Цири подумала: что, если Лютик и правда волшебник? Он не мог быть плохим человеком. Может, он дух праздника? Или эльф? Одно она знала точно: твёрдое решение, что вцепится в Лютика и не отпустит из этого дома. Никогда. Светлое, прекрасное настроение было слишком заразно, и, пока Геральт складывал поленья домиком, Цири спросила: — Может, перенесём ужин сюда? У ёлки и камина, как в фильмах! Геральт улыбался. — Давай, Цири, — мягко согласился он, не отрываясь от разжигания огня, и Цири, воскликнув что-то нечленораздельное, побежала самостоятельно накрывать маленький столик в их гостиной и перенося на него блюда из кухни. Их было немного, поэтому всё компактно разместилось: миски с рагу и овощами, сочиво, плошка с орехами в меду, тарелочка маковых хлебцев и кувшин клюквенного морса. На каминную полку Геральт поставил печенье и запечёные яблоки, поправил свечи, веточки в сушеных ягодах и деревянные декорации. Редко они с Цири наедались на ночь, в канун праздника, и чаще всего оставляли главные, тяжёлые блюда до самого торжества — как того и требовали старые традиции. Однако сейчас, когда в доме был гость, строгость традиций было меньшим, что их волновало. Цири не могла сказать, что в их маленькой семье и маленьком доме было неуютно, но сейчас всё привычное выглядело так непривычно, словно всё уютное стало уютнее в десять, а то и двадцать раз. – Папа, — взяла она за пальцы Геральта, когда тот откинулся на кресло в ожидании, не смея больше терпеть, — пожалуйста, открой мой подарок! Сейчас. Геральт был так разомлён и разнежен, что не нашёл смысла перечить и спорить. На коленях оказалась самая красивая, приглянувшаяся ему больше всех коробка, и он напрягся. Молча кинув взгляд на дочь, чьи глаза теперь в бликах не только гирлянд, но и живого огня казались кукольно огромными, он ухватился за бант атласной ленты. ...Лютик в голос хохотал с изображения длинногривого коня на шампуне Геральта под струями тёплой воды и дивился, что это не средство для животных — с Геральта бы сталось. Однако надпись, гласящая, что шампунь предназначен для всей семьи, несколько поумерила его пыл: невольно вспомнились слова Цири, сидевшей в его машине, что они с отцом стараются экономить на всём. На бортике ванной — отдельной душевой здесь не было — сидели резиновые утки, и от блестящего пузырька пены для ванны с изображением принцессы, стоявшего рядом, в груди Лютика потеплело: вероятно, на дочери Геральт запрещал себе экономить строго. Однако, когда он развернул пузырёк с гелем для тела и уставился в солидную волчью морду, Лютик не сдержался и прыснул с новой силой. Пожалуй, ревности и той первичной обиде не место в его существе, когда семейка Геральта настолько чудесная. Несолидно в его случае так реагировать. Мелькнула шальная мысль, как Геральт отреагирует сейчас сам, когда Лютик, распаренный и тёплый, выйдет к нему в его же одежде, что Геральт заботливо положил на явно вручную сколоченную полку, и пахнущий, как сам Геральт. Лютик вздрогнул и ухмыльнулся сам себе, покачал головой: ну дурак влюблённый, как есть, а так отчаянно кичился свободой эти годы. Внезапно, с осознанием этого, его накрыло необъятное чувство правильности, отпуская тяжесть былых лет: казалось, что он наконец на своём месте, будто не было разлуки. Будто он вернулся в свою семью. От ощущений тело накрыла тёплая истома, и Лютик оперся о плиточную стену. — Вот так и начало всего нового, — усмехнулся он себе под нос, вспоминая свою бабку с тем самым старым телефоном, которая придавала каждому празднику своё значение. Правда, «новое начало» старушка приписывала каждому торжеству подряд, и Лютик так и не понял, была то зрелая мудрость или старческая деменция, но оспаривать никогда не смел. От воспоминаний о семейных застояльях детства в животе вдруг заурчало, и он спешно опомнился, что его ждут и пора бы уже выходить. От кожи исходил пар. Наскоро вытираясь, Лютик невольно бросил взгляд в запотевшее зеркало с наклейками животных, и поэтично задумался о символизме «нового начала». И даже не подозревал, что прямо сейчас Геральт, в чьих дрожащих руках бликовала старинная порцеляновая лошадка с почти незаметными браком, трещинкой и искусно выведенными инициалами Весемира, повторяющими узор, поражённо думал о том же.