Позитивно-негативное

— Я задаю вопросы — ты отвечаешь, ясно? Мощная рука сдавила шею сильнее, и Никки испуганно забарахтался в чужой хватке. Мужчина напротив был куда сильнее и опаснее, чем его невольный заложник, к тому же, судя по зубам, тоже был вампиром. И парень не знал, какими ещё способностями этот странный незнакомец в плаще обладает — опыта у него явно было больше. — Понял-понял, — тут же хрипло согласился Блэк, очень понятливо кивая. Удивительно, но сразу же после этого у вора отлегло от сердца — этот тип ему угрожал в открытую и обладал весьма ясными намерениями, так что ситуация тут же стала как-то проще. Вообще, после месяца, по сути, рабства в особняке Кристиана прямые слова без полутонов и намёков казались куда приятнее. Уинстон Дрейкер по сравнению с Кристианом Веллингтоном был словно земля на фоне неба — только вот рядом с ним Никки чувствовал себя куда более комфортно, потому что тот поступал крайне очевидно: если угрожает, то надо подчиниться, а если молчит, значит, всё пока что в порядке. Кристиан же мог угрожать для того, чтобы ему противостояли, и молчать, чтобы ему подчинялись — и это было крайне сложно. Уинстон его хватал, мог сделать больно — морально или физически — в любую секунду мог его убить, но он не делал этого и даже как-то осторожничал местами. Это ощущалось странно, но парень понимал, для чего он нужен шерифу, в отличие от своего сира, который даже обратил-то его неясно зачем. Дрейкер вызывал только отрицательные эмоции, чем и подкупал. Веллингтон вызывал только положительные эмоции, и любая из них приводила Блэка в ужас и отчаяние. Всё то ужасное, что ему приходилось делать, он делал с восторгом и слепым обожанием. Встать на колени и пресмыкаться? Да, конечно! Станцевать обнажённым? О, это так здорово! Ублажить своего хозяина в постели? Каким угодно образом! Стойкая неприязнь к «ощущению любви» у вора сохранялась до сих пор, хотя он и старался избавиться от этого тягостного моторного рефлекса. Если человек прекрасен и притягателен, значит, его нужно избегать всеми возможными способами. Если человек вызывает лишь страх, значит, рядом с ним стоит оставаться как можно дольше, так как он хотя бы искренен в выражении своих чувств. Дрейкер не заставлял его часами стоять в одной позе, чтобы на него полюбоваться, не вынуждал валяться в ногах и рассыпаться в извинениях за любую мелкую оплошность, не использовал его эмоции, чтобы подтолкнуть его унижаться и умолять о сексе — это уже поднимало его в глазах Никки куда-то очень высоко. То, что он угрожал, мог оттаскать за шкирку или нарычать, физически ограничивал и, чисто в теории, вполне себе был способен покалечить, не означало, что он от этого становился хуже: Винс не пытался убедить его в том, что испытываемые парнем эмоции настоящие, и это уже было хорошо. Дрейкер говорил, что чувства к Кристиану — это узы, но Блэк называл это просто Стокгольмским синдромом, потому что иногда желать вернуться в эту золотую клетку явно ничем иным и не было. Возвращаться туда, где ты просыпаешься от бешеного восторга и бежишь к своему хозяину, чтобы без всяких вопросов ему отсосать, это Стокгольмский синдром. Возвращаться туда, где нужно было часами стоять на коленях, имитируя подставку для ног, это Стокгольмский синдром. Возвращаться туда, где за одну только похвалу можно было засиять от счастья и тут же бежать делать всё, что прикажут, это Стокгольмский синдром. Никки старался с ним бороться, хотя периодически ему нарочно хотелось нарваться, чтобы Винс просто выбил из него дурь физически. Проблема заключалась в том, что из-за стойкого ощущения Кристиана вечно где-то рядом, будто за углом, ужас от вероятности возвращения лишь сильнее заставлял липнуть к шерифу, потому что тот явно был в состоянии его защитить или остановить. То, что сам Дрейкер мог запросто его убить или сдать на казнь, волновало куда меньше. Мысль о том, что теперь, когда парень ощущал себя в безопасности (безопасности от старого хозяина, не более того), Винс может его бросить, ввергала в звериный ужас, а оттого ещё сильнее хотелось начать делать для него всё то же самое, что для Кристиана — просто чтобы это ощущение хоть какой-то защищённости не пропадало. То, что от этого ненависть и омерзение к самому себе лишь усиливались, не могло перебить животный страх. — Ты чё, нахрен, делаешь? — хрипло спросил Дрейкер. Он явно до сих пор не разозлился только потому, что сперва опешил. Блэк мог его понять: не каждый вечер ты просыпаешься с сидящим на твоих бёдрах Тореадором. — Я тебя хочу, — твёрдо ответил вор. — Ты ебанулся? — светски поинтересовался шериф, скидывая его с себя. То, что Ник был, мягко говоря, симпатичным, а если уж совсем начистоту — довольно красивым и сексуальным — не говорило ничего о том, что Винс его хотел. Иногда он думал об этом, да, но главным образом парень являлся для него проблемой, а не объектом вожделения. — Ты ебанулся, если думаешь, что я не заметил, как ты иногда на меня пялишься, — хмыкнул Блэк. — Могу отсосать, если хочешь, мне это тоже нравится. Мужчина продрал глаза и выгнул бровь, глядя, как у вора вдруг сверкают глаза и на губах появляется невинная улыбка — Тореадорское очарование Дрейкер считал сразу же, а потому лишь высокомерно фыркнул: он был слишком стар, чтобы поддаваться на такие дисциплины всяким юнцам. Винс выглядел таким незаинтересованным, что Никки почувствовал поднимающуюся панику: его сейчас бросят. Или продадут. Или убьют. Или сделают ещё что похуже. Он мгновенно вцепился в чужое плечо, рассчитывая, быть может, соблазнить шерифа каким-нибудь особенно ловким движением или танцем, но тот лишь раздражённо схватил его за запястье. — Будешь меня лапать — руку тебе оторву, — припечатал Дрейкер, а запястье красноречиво заныло. В ярких голубых глазах вдруг отразилось такое отчаяние, что мужчина даже удивился: от чего. Уж вряд ли Нико был настолько сильно в нём заинтересован, но что-то с ним было явно не так. Парень бегал глазами, что-то лепетал о своей гибкости и всеми силами флиртовал, но Уинстону было уже достаточно много лет, чтобы не вписываться в эти игры. За ними явно стояло что-то большее, чем просто желание трахнуться. — Видел когда-то мои выступления? Я могу станцевать, — тут же переключился Блэк, едва не мурлыча. И в этот момент до шерифа дошло. Никто в здравом уме не будет предлагать ему «станцевать» для него, особенно после прямого отшивания. И ужас балеруна был направлен не на то, что его отвергли как партнёра, а что его отвергли как вещь. Всего за пару месяцев, если не меньше, ублюдок Веллингтон довёл своего птенца до того, что тот страшно боялся потерять свою ценность в глазах текущего авторитета. Никки не проявлял к нему такого интереса всё то время, что они проводили вместе — подобные странные приколы в поведении начались у него совсем недавно, и выглядели они как страшенные эмоциональные качели: то он как обычно залихватски шутил и храбрился, то вдруг становился тактильным и начинал прижиматься, то испуганно отпрыгивал от любого резкого движения, мог вдруг начать прибираться, а то вдруг становился истеричным или восторженным (иногда даже одновременно, как бы странно это ни выглядело). Парню нужно было подтверждение собственной безопасности, и он за всего несколько дней с Кристианом привык к тому, что выражается оно исключительно в том, что его используют различным образом. Блэк, видимо не получая этого ощущения довольно долгое время, явно решил, что стоит сменить своё поведение на более «покорное». — Успокойся, — рыкнул Дрейкер, когда тот едва не полез ему в нижнее бельё самостоятельно. — Держи себя в руках. Тревога в голубых глазах стала сильнее, хотя Нико и отстал. Вместо этого он начал судорожно одеваться и схватился за веник, мгновенно переключаясь и щебеча что-то про то, как «драный тигр засрал своё логово». Мужчину же такая попытка замаскировать раболепное подчинение лишь сильнее разозлила. Парень в сильнейшем раздрае пытался сообразить, что же он делает не так и каким же ещё образом обеспечить себе безопасность. Винс как-то совсем не соблазнялся, на уборку падок не был и всё сильнее злился с каждой его попыткой как-то выразить… благодарность, что ли? Нет, точно не её. Просто униженное желание и дальше оставаться в подобии защищённости. В момент, когда Блэк пытался изо всех сил выразить заинтересованность в стоящих на полках книгах, его вдруг резко прижали за шею к стене. Танцор испуганно захрипел, тут же хватаясь за чужое запястье и рассыпаясь в оскорблениях. Он опять строил из себя смельчака, но Дрейкер отчётливо видел в этих широко распахнутых глазах лишь кошмар. — Заткнись, — коротко бросил он, отчего Никки тут же завалил ебало безо всяких вопросов. — Заткнись и перестань строить из себя красивую куклу. Ты меньше всего, блять, на неё похож, — шериф раздражённо фыркнул. — Я не собираюсь ни трахать тебя, ни использовать — уж точно не сейчас, когда ты делаешь из этого валюту. Парень попытался было что-то сказать, однако Винс лишь сильнее сдавил его шею, отчего тот затрепыхался в его руках как птица. — Или по мне, блять, плохо видно, что я не собираюсь отдавать тебя обратно твоему сиру? — он злобно нахмурился. — Проще тебя самого убить из жалости. Я ясно объясняю? Блэк тут же понятливо закивал, пытаясь отцепить его от себя. — Ясно-ясно. — Тогда соберись уже и хватит делать из себя жертву. Ты не жертва больше. Мужчина наклонился к нему ближе, сверля взглядом. Никки же пару секунд будто думал, а потом неожиданно пнул его под колено. — Кого хочу, того и строю из себя. Не твоё пёсье дело, — захрипел он. В его взгляде наконец-то появилась искра жизни и той смелости, с которой он дерзил Дрейкеру в первый раз. Правда теперь это вряд ли уберегло бы его от пиздюлей, которые шериф собирался ему выписать за такую наглость.