Неизбежное столкновение

– Мама... – повторил Бронсон, сидя напротив Леонида. – Мне нужно вернуться. Нужно спасти её. – Маму Мэрид? – переспросил Леонид уже знакомое имя, дабы оно стало ему как-то родней, ближе. – Мэрид. Бронсон поднялся. – Меня привела сюда вода. И по воде я планирую вернуться. Нужно спасти маму, отца, да и самого себя. И всех, кого я смогу. Если это возможно. Господи, только бы это было возможно! Леонид вздохнул и спросил: – А что будет, если вы вернётесь не на «Титаник»? Скажем, во времена пиратства, где попадёте к пиратам в плен. – Нет. – Или во времена войн, когда сражения будут идти на воде. Или вас занесёт в ледяные воды Антарктики. Или вы... – Послушайте, Леонид! Вас точно так же может отнести к погибающим динозаврам, или в жерло вулкана, или к далёким предкам, которые вооружатся копьём и камнями, чтобы убить вас. Но вы ведь не думаете об этом? Вы ведь хотите попасть в... Припять, правильно?.. к вашим родителям и вашей женщине? – Девушке. Да, хочу! – Леонид задумался: – Извините меня, если я сказал что-то не то. Бронсон ответил улыбкой на извинение и сказал: – Меня тоже мучает пессимизм. Но мы должны вернуться. У нас нет другого выхода. Леонид взглянул на часы. Бронсон тоже обратил на них внимание. – Знаете, – сказал Леонид, – я всегда снимаю эти часы перед сном, и снимал этой ночью, а когда проснулся, они снова были на мне. – Я уже ничему не удивляюсь! Но я не понимаю, как это возможно. – Часы достались мне от деда. Они шли не останавливаясь и всегда правильно показывали время. А теперь остановились. Смотрите, – Леонид вытянул руку, а Бронсон заинтересованно потянул шею, – когда я очнулся, был час двадцать три и сорок семь секунд. Не знаю, почему именно это время, но оно явно что-то означает. – Что же? – Я предполагаю, часы лежали на прикроватной тумбочке и шли как шли. А на руке оказались в момент моего пробуждения. И в это же самое время остановились. И вот вскоре я услышал ваш крик о помощи. Подождите!!! Леонид закричал так, что Бронсон насмерть перепугался. Ему на миг почудилось, будто в хижину врываются сотни горящих динозавров, а за ними гонятся древние племена, и средневековые лучники летят вслед за ними, как ведьмы на мётлах. Он не знал, что его сможет до смерти напугать голос человека, к тому же, доброжелателя, друга. Леонид второй раз извинился, теперь за то, что напугал Бронсона, и поспешил объяснить: – Прошёл примерно час с момента моего пробуждения до того, как я спас вас. Теперь я уверен, что этот «час» – это пятьдесят семь минут. – Почему? – Потому что «Титаник» затонул в два двадцать ночи. Через пятьдесят семь минут после времени, которое показывают мои часы. А если время идёт... если здесь уже светло, то... в моём времени – 26 апреля 1986 года, в вашем – 15 апреля 1912. Не успел Бронсон побледнеть, как Леонид сообщил ему ещё об одном факте. О записке в столе. — А что было в записке? — Да вот, посмотрите, — Леонид потянулся к ящику стола. — «Кто здесь? Кто положил карту?» Вот листик, на котором и было… Что за?.. Чертовщина продолжалась. Мало того, что в ящике не оказалось той, первой записки, так появилась другая. Что же это выходило? Пока Леонида не было в хижине и он спасал Бронсона или пока они оба выходили и нашли мёртвого паразауролофа, кто-то успел зайти, поменять записки и выйти незамеченным. Значит, пленников чёртовой хижины было не двое, а как минимум трое! Леонид и Бронсон задавались вопросами, опасен ли другой человек, опасны ли другие люди. Если не опасны, почему не дали знать о себе иным способом? Почему, если кто-то заходил в хижину, то не счёл нужным остаться и встретиться с другими людьми лично? – Что, если записка появилась сама по себе? – спросил Бронсон. – Как ваши часы, которые вы снимали, а они снова оказались на руке. Как вы сами. Как я. – Гм, а мне это не пришло сразу в голову. Я не знаю... Здесь может происходить что угодно. Даже если записка появилась сама по себе, я не верю, что она была написана сама по себе. Вот: почерк какого-то человека. Я не знаю, кого. Леонид прочитал текст вслух и перевёл для Бронсона, потому что вторая записка, как и первая, была написана на русском языке. Судя почерку, тем же самым человеком. Неизвестный адресант теперь не переживал, кто здесь и кто положил карту. Он спросил: «Парень в джинсах и женщина в чёрном платье, вы подобрали мой телефон. Пожалуйста, верните телефон, мне он очень нужен! Найдите меня, передайте телефон мне или положите её в ящик стола. Я – парень в белых брюках и красной футболке. Меня зовут Андрей Гудзеев. Пожалуйста!!! Если вы что-то знаете об этом месте, где мы, как отсюда выбраться и как попасть в Москву, постарайтесь сообщить. Если я что-то узнаю, то сообщу вам. Спасибо». – Ещё один пленник... – протянул Леонид. – В Москву?! – у Бронсона глаза полезли на лоб. – О бог... – Да. Я не знаю, каким образом сюда попадают люди из разных городов и стран. – И из разных времён. У Леонида побежали по спине мурашки. Он задумался: – О ком этот Андрей Гудзеев пишет? Парень в джинсах – это, наверное, я. Но вы, Бронсон, не похожи на женщину в чёрном платье. Ирландец натянул улыбку: – Верно, не похож. Да и телефона мы никакого не находили. Ха-ха-ха. И карты тоже. Позвольте, как можно вообще поднять телефон? Ах-ах, это так странно, что даже смешно, это же невозможно! Леонид показал движение, которым от нечего делать смог бы поднять телефон, и пояснил: – Телефонную будку, конечно, не поднимешь, но домашний телефон не то что бы слишком тяжёлый. – Может, этот парень из далёкого будущего, где его телефон размером со спичечный коробок, – предположил Бронсон. – Да чего уж на свете не бывает... Но в моём времени нет телефонов размером со спичечный коробок. Хотел бы я, чтобы всё это оказалось розыгрышем. Посоветовавшись с другом, Леонид решил написать ответную записку: «Здравствуйте, Андрей. Меня зовут Леонид Перегудов. Я, наверное, тот самый парень в джинсах, со мной ирландец по имени Бронсон О`Брайен, но с нами нет никакой женщины. Мы не видели никакого телефона, поэтому не можем вам его отдать. Если найдём, обязательно отдадим. Мы не знаем, где находимся. Мы из разных городов и стран. Мы не обманываем и не разыгрываем вас и могли бы объяснить всё, если бы увидели вас. Я из Припяти, для меня сейчас началось 26 апреля 1986 года. Я проснулся в хижине, в которую не знаю как попал, и спас Бронсона, когда он тонул в озере. Бронсон попал в озеро, упав с борта «Титаника» до того, как лайнер затонул. В это сложно поверить, но это правда». Далее Леонид положил записку в ящик стола, а когда, спустя судорожные пять минут, вновь открыл его, записки внутри уже не оказалось. Видимо, она дошла до адресата. Леонид поскорее захлопнул ящик, боясь, что следом за запиской телепортируется, а значит, ампутируется его рука, но ничего страшного не произошло. Ошарашенный Бронсон, который ел хлеб, смахнув крошки над губами, начал молиться... А потом он неожиданно сказал: – У меня была сестра, Патриция. Бронсон рассказал Леониду историю своей жизни. Будучи наблюдательным и понимая некую болезненную составляющую веры матери, он смог рассказать многое и о ней. С улыбкой и слезами он говорил также о Патриции. Он пожелал, чтобы все люди жили долго и счастливо и не болели, потому что все хорошие люди заслуживают этого, да и плохие нередко заслуживают времени, дабы исправить свои ошибки и тоже обрести здоровье и долголетие. Леонид с ним согласился. А потом О`Брайен замычал, то есть запел, как умел без музыкального образования, но с душой, «Nation Once Again». Леонид не заметил, как сам втянулся в мир непобедимого, волевого ирландского народа. В своём дневнике он впоследствии написал, что тогда впервые задумался о радостях и горестях кого-то, кто не вставал под «Пионерскую зорьку» и не смотрел «Время», не носил в детстве красный галстук, не цитировал ни Ленина, ни Сталина, не строил ни коммунизм, ни социализм, кого-то, кто не был похож ни на его родителей, ни на Лику, тем не менее, ставшего ему товарищем. В мычании, показавшимся вначале смешным, Леонид расслышал ритмичные, нарастающие звуки волынки. Ему открылась свежесть изумрудных полей, за которыми раскинулись малые и большие ирландские города с их неунывающими рыжеволосыми людьми. Бронсон перестал петь – и на обоих мужчин свалилась тоска. – Мы на одном хлебе не проживём, – сказал Леонид. – Что же будет, когда мы совсем проголодаемся? – В подтверждении голода у него заурчал живот. – Разделаем тушку динозавра. Леонид чуть не поперхнулся слюной: – Я серьёзно! – И я серьёзно. Нет, конечно, можно было бы соорудить какой-нибудь лук или что-то вроде того или найти топор и погнаться за дичью, но я не знаю, есть ли в этом фантастическом лесу какая-то дичь. И, честно говоря, мне в любом случае жаль убивать лесных зверей. Раньше я был охотником, но сейчас... – А я не умею вообще охотиться. Ладно, ладно, идея с динозавром звучит не так уж худо. Допустим, мы найдём чем его разделать. Но надо будет найти огонь. Ни плиты, ни спичек! – Да, спички нужны. – Не знаю, где мы находимся. Во всяком случае природа как природа. Есть кислород. В озере, я уверен, не прячутся первобытные хищные рыбы. Было бы хуже, окажись мы в какой-нибудь инопланетной пустыне, а спички, или плиту, или что-то ещё нам бы пришлось вымаливать у инопланетных скряг. Так себе перспектива! Мужчины решили питаться пока хлебом. Хлеба хватает надолго. В особо сложных случаях на нём можно прожить месяцы. Тут Леонид открыл рот и начал было: – Особенно во время Ленинградской бло... – Что «бло...»? – спросил Бронсон. Слово о Ленинграде его не удивило. Он ещё не знал о Ленине, но без труда понял, что Ленинград был названием города. – Ничего, – сказал Леонид. На глазах его выступили слёзы. Он лёг, подложив руки за голову. Деревянный потолок хижины давил ему на глаза. Боковое зрение ловило расплывчатое рыжее пятно, которое не знало о многих событиях нового для себя века. – Этот век будет очень сложным. Бронсон кивнул. Поморщился, переменил позу, снова кивнул. Потом лёг так же, как Леонид, и произнёс: – Революции и войны... – Он обречённо вздохнул, наполнив тяжестью души свою временную кровать. – Не говорите, Леонид, я не хочу знать точных дат и событий. Я знаю, что человечество устраивает революции и войны и не остановится перед новым искушением пролить кровь ради территорий, наживы и гордыни! Каждый воин кричит, что с ним Бог, а мы с мамой перевидали столько рогатых за спинами тех, кто уверен в поддержке Бога. Я знаю... знаю, о чём вы молчите, сколько дат и имён, незнакомых мне, роится в вашей голове, но я не хочу, чтобы вы их озвучивали. Правда, не хочу. Желаю вам долгих лет жизни, Леонид! Но когда вы переступите черту двадцать первого века, вы увидите, что и в нём люди принялись проливать кровь, «Предаст же брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети и на родителей, и умертвят их». Сомневаюсь, что двадцать второй век, который дай бог увидят ваши внуки и правнуки, будет спокойным. При всём этом я знаю: жизнь определённо стоит того, чтобы её жить. Леонид был поражён ходом мысли Бронсона. Логика превратила его в предсказателя. И этот умный человек – бедняк?! Ему не пристало быть бедняком, к тому же, у него благородная фамилия. Леонид вдруг спросил: – Бронсон, а у вас было такое, что вы очень сильно хотели добиться чего-то, отправились учиться, работать, а у вас не получилось? – Хм, – задумался Бронсон, – скажу так: у меня сбывалось всё и всегда кроме того, что я не стал богатым. – Знаете, на «Титанике» была пассажирка по имени Молли Браун. – Я не слышал о ней. – Ещё услышите. Её будут называть Непотопляемой Молли Браун. Она ведь была бедной, а стала богатой, и не утратила душевного богатства. – Мне кажется, фамилия Браун предполагает добрые поступки. Леонид хотел, чтобы Бронсон не заметил, как он дёрнулся от кольнувшего сердце холода. Браун, Браун... Брауны могут быть разными: или это похожий на Энштейна док Эммет Браун из фильма «Назад в будущее», или Непотопляемая Молли Браун, а может быть тёзка первой женщины на Земле, или... ещё кто-нибудь. Имя и фамилия – это ещё не всё, но и их значений умалять нельзя. – Я желаю вам стать богатым, иметь много-много долларов, и не потерять душу, – добавил Леонид. – Хм. Благодарю вас. Леонид неловко, с толикой страха усмехнулся: – Поначалу я хотел задать вопрос, который мне теперь кажется глупым. – Говорите. – Если бы вас не приняли куда-то учиться или работать, вы бы не обозлились на весь мир и не стали никому причинять боль? – Леонид тут же сам ответил: – Нет, конечно же, нет. – Ну нет. Почему вы спросили об этом? Вы что же, знаете того, кто способен кого-то обидеть из-за своей неудачи? – Да... Глаза Леонида заблестели от жажды поведать Бронсону краткий курс истории двадцатого века. Прежде чем он обуздал себя, Бронсон тихо сказал, догадавшись о его желании: – Не надо, Леонид, не надо. Мы с родителями должны прожить жизнь, не зная о её событиях. Я не думаю, что вправе о них знать, потому что попытаюсь повлиять на них, предотвратить самое ужасное, но всё пойдёт не так, всё может случиться хуже, чем есть. Я изменю к худшему ваше время. – Я так не считаю. – Я так считаю. – Бронсон помолчал. – Но я премного благодарен вам за то, что вы рассказали мне о судьбе лайнера. Пожалуй, как раз это было необходимо. – Выходит, знать о будущем – не всегда плохо. Бр-р... Леонид вынул руки из-под головы и потёр ими глаза. Теперь его руки выполняли роль не подушки, а кепки-«хулиганки», которой он закрылся от проблем, и полотенца, которым он пытался стереть с лица трудности. – Устал. Устал. Хочу спать... – День, когда бы он ни был, выдался тяжёлым, – сказал, зевая, Бронсон. – Вы спите, Леонид, а я просто подремлю. Нам обоим нужен отдых. Нас ещё ждут приключения. – Это точно-а-а, – тоже зевнув, сказал Леонид по-русски и пропыхтел, как паровоз вдали: – «Me to-o». – После чего окунулся в сон. Леонид вспомнил о Лике, и во сне его сердце прыгало. Он проснулся с тем же сердцебиением. Проспал недолго: за окном ещё был день. Мышцы не ныли, из спины как будто ушли соли, которые скапливаются и причиняют боль, когда спишь неудобно или на новом месте. Надо же – первый за долгое время короткий, но здоровый сон! Только ситуация была кругом нездоровая. Бронсона рядом не было. Не обнаружив друга, Леонид выскочил из хижины и, ослеплённый светом лучей, ласкающих деревья, вгляделся в лес, который выглядел уже не столь однородным. Вот бы оказаться в родной Припяти, в своём лесу!.. Пока Леонид мог только мечтать об этом. Дул слабый ветер, листья на деревьях едва-едва шевелились, причём в разные стороны, и щеки ветер касался то левой, то правой, поэтому невозможно было определить, откуда веет ветер. Леонид сделал пару шагов назад, прикрыл скрипнувшую дверь. На звук скрипа зашевелился знакомый куст у дороги к низине, и вскоре из-под низа показалась рыжая голова, а потом показался и весь Бронсон. – А! – улыбнулся он, подняв мозолистую ладонь. Так в мультиках гид приветствует туристов. – Добрый день, – он поднял вверх указательный палец. – Если это ещё не утро и уже не вечер. Вы немного отдохнули? – Я немного отдохнул, – сказал Леонид чуть сердито. – Вы простите, мне очень нужно было выйти. – Я понимаю, – ответил Леонид мягче. Не ксенофобия, но, может, её лёгкая форма, стресс, чёрт знает что заставляло его быть резким, хотя он понимал, что не имеет права на резкость. – Вы хотели попасть домой. – Хотел... Хотел проверить возможность своего возвращения. Но я бы не ушёл, не уплыл без вашего ведома. – Я бы не смог всё равно пойти в ваше время. Мои родители и моя девушка свихнутся, если я исчезну навсегда и буду жить в тысяча девятьсот двенадцатом году! – В своё время я бы отправился сам. Но я бы разбудил вас. Нельзя уходить не попрощавшись. К тому же, идти одному небезопасно. Там, – Бронсон вытянул руку в сторону низины, – действительно озеро! С ума сойти: вчера был Атлантический океан, а сегодня... сегодня – подумать только! Озеро! Матерь божья! Озеро! – Озеро было ещё вчера. – Да, ваша правда. Боже мой, боже мой! – произнёс Бронсон и повертелся вокруг своей оси. – А ещё я видел лодку!!! – Лодку?! – Да, да! Лодку! Бронсон двинулся снова к низине. Леонид пошёл следом за человеком, на удивление радостном для того, который знает о предстоящей трагедии на своём лайнере. – Что вас развеселило, Бро-о?.. Ай! Бронсон. – Осторожно, там кочка. – Да, я уже понял. Мне повезло не наткнуться на неё вчера. Так что вас развеселило? Лодка? – Нет, нет. Дело не только в лодке. Вы пойдите... Тут Бронсон буквально подскочил к Леониду, схватил за руку и потянул к низине. Леонид еле удержался, чтобы не упасть на песочном «водопаде». Бронсон ослабил хватку, почувствовав, что перегнул, но продолжил тянуть Леонида. – Сейчас, сейчас... – Мужчины подошли к озеру. – Смотрите. Водная гладь слепила, как в мартовские дни слепит тающий снег, но холодно не было. Где бы ни находилась ледяная Атлантика, вытолкнувшая невольного путешественника во времени, её место занимала голубая лёгкость. Дышащие свежестью волны рябили на солнце. Даже у берега, среди спутанных в коряге водорослей, плескалась кристально чистая вода. Всё вместе напоминало красивую, умиротворяющую, светлую картину душевного художника. – И озеро тёплое! – Бронсон посмотрел на свою руку, которую недавно окунал в воду. Он подбежал к озеру и окунул руку в воду вновь. Леонид вздрогнул, ожидая, что руку Бронсона разъест водой, как кислотой, или его всего сейчас телепортирует обратно, а он, Леонид, останется неизвестно где один. Но ничего страшного не произошло. – Вот попробуйте! Леонид сделал несколько неуверенных шагов, нагнулся и попробовал воду. Она была тёплой, очень приятной. Она напоминала лучший летний отдых. Два лучших летних отдыха: лето в «Орлёнке» и лето с бабушкой. Не хватало только компота из черешни, нарезанных помидоров с огурцами и... родных и близких. – Вода нагрелась за день, – сказал Леонид, как робот, подавляя чувства, от которых мог расплакаться. – Нагрелась-то нагрелась. Но как! Вы попробуйте воду ещё раз. Ну! Чувствуете? Вода не может нагреться так быстро. Это место меняется! Леонид резко поднял голову, сощурился и подтвердил: – Меняется. – Поэтому у нас есть шанс выбраться отсюда! У нас обоих. Если это место меняется, оно может «выплюнуть» нас обратно: вас – в ваш город, а меня – на «Титаник», к родителям. – Может быть. – Вы снова щуритесь. Вы щуритесь от солнца? – Нет. Я смотрю вдаль. Я думаю, что там? Леонид силился рассмотреть нечто особенное в лесу за озером, но ничего не увидел. Динозавры не появлялись. Летающие тарелки не спускались. Загадочный Андрей со своим телефоном ни по ту, ни по эту сторону не мелькал. Своим безмолвным, нелюдимым величием местность напоминала сибирскую тайгу, но не мёрзлую, а очень-очень тёплую, и деревья в ней были не хвойные, а широколиственные, практически не отличимые друг от друга. – Что вы там видите? – спросил Бронсон. – Ничего. Мы находимся... – Леонид сказал по-русски: –... нигде. Бронсон, не понимая русского, сказал на английском: – Нигде. – «Nowhere». Стало ясно, что отныне пленники загадочного места будут величать его именно так. Бронсон сказал на ирландском: – Áit ar bith. – И добавил: – Níl mé ag iarraidh dearmad a dhéanamh ar mo theanga dhúchais. – Что означало: «Я не хочу забывать родной язык». – Нiде́, – сказал Леонид, ни на грамм не понимая ирландского, но понимая другие вещи. Мужчины помолчали. Каждый, наблюдая за Нигде, хотел, чтобы этот мир «выплюнул» их обратно, в их время. Они думали, был ли здесь кто-нибудь до них кроме этого самого Андрея, удалось ли кому-либо покинуть Нигде. Всегда, если есть вход, должен быть и выход. Выхода не бывает только из гроба, а, впрочем, некоторые мрачные инструкции описывают, как спастись даже в том случае, когда тебя похоронили заживо. Вдруг Бронсон вздрогнул. Леонид, засмотревшийся на воду и на лодку, уловил его движение. – Что? – спросил он. – Пойдёмте, Леонид! – необычайно радостный ирландец смаковал своими догадками. Леонид понимал, что до неподдельной радости ещё далеко. Пока что имела печальное место биохимия. Адреналин, эндорфин и серотонин мешались в единое целое, к одному добавлялась капля другого, ко второму добавлялась капля третьего, и так по кругу, и так вперемешку. Стресс, опасность и волосок, соломинка, удержавшие ирландца от смерти, стали причиной той радости. Бронсон потянул Леонида обратно к хижине и, не доведя до неё, свернул налево. – Куда мы опять бежим? Скажите, – попросил Леонид. Бронсон посмотрел на Леонида вполоборота и улыбнулся. Тот забеспокоился, как бы его руку не оторвало. – За мной! – Куда мы бежим? Куда мы прибе... жа-ли? – по складам закончил Перегудов. О`Брайен привёл его туда, где ранее лежал динозавр. Именно лежал, в прошедшем времени. Невероятно, но на том самом месте, где раньше был паразауролоф, теперь были обожжённая травяная дорога и свалка ветвей, сбитых мучившимся в агонии древним животным, а самого паразауролофа не было! – Боже правый! – сказал потрясённый Леонид, воспитанный атеистами. – Куда он делся? – Он исчез! – воскликнул Бронсон. – Может быть, мы прибежали просто не к тому месту? – К тому! Знаете, куда исчезла зверушка? – Ничего себе «зверушка». Нет. Так и вы не знаете. – Да-а, – как бы играя с другом, не выдавая сразу же очевидную вещь, произнёс Бронсон. – Редкий силач, – он картинно, как в цирке, показал бицепсы, – поднял бы одну его голову, а уж всё-о-о тело, – он протянул «a-aal body» и расставил руки, изображая размеры животного, – вряд ли сможет перенести хоть кто-нибудь. Да-а-а... И куда же подевался динозавр? – Тут уже Бронсон изображал не силача, а фокусника. – Фьють-фьють! – Бронсон крутился вокруг своей оси, картинно звал паразауролофа, а как только увидел блеск осознания в глазах друга, воскликнул: – Его нет. А знаете почему? Потому что древнюю скотину перенесло в его время! Леонид подскочил на месте. – Точно! – воскликнул он. – Это значит... Значит, и мы сможем... – Да. Да, да! – Но чтобы попасть в своё время, динозавру пришлось умереть. А в его времени погибли все виды динозавров. Голос Бронсона дрогнул, но в конце его речь прозвучала уверенно: – Я надеюсь, что мы не умрём. Давайте попробуем. – Вернуться? – Ну не умереть же. Вернуться. – Надеюсь, вы меня больше не потянете так сильно. – Нет. Простите, нет, не потяну, – Бронсон покачал головой и зашагал снова в низине. – Это какая-то эстафета! – воскликнул Леонид. – Туда-сюда, туда-сюда. – При других обстоятельствах ситуация была бы комичной. О`Брайен хотел подойти к лодке. Самому ему было бы трудно приподнять лодку, оттащить её к озеру, спустить на воду – не на ил, а в нескольких футах от берега. Помощь Леонида пришлась бы кстати. Когда, если не сейчас? Солнце висело высоко, всё было видно, всё было кристально чистым. – А что я буду делать без вас?.. – спросил Леонид. Бронсон улыбнулся: – Искать свой дом, своё время. Я думаю, что ваше время подхватит вас очень быстро, если только оно подхватит вначале меня. – И всё-таки здесь странная погода. Когда я проснулся, было тепло. Вас я спас из ледяной воды. А сейчас как будто даже жарко. Леонид разинул рот. Он остановился, а его душа ушла в пятке, и впервые за всё время по спине затанцевали мурашки. Вслед за своим новым другом остановился Бронсон. – Что такое? – обернулся Бронсон и, проследив за взглядом Леонида, посмотрел туда же. – Что здесь в самом деле за погода?! Какая здесь природа? Вы только посмотрите – с той стороны как будто осень. – Так и есть! Жёлтые деревья! С ума сойти – жёлтые листья! И красные, – Бронсон окинул взглядом несколько верхушек аномально осенних деревьев. – Вот это да! Жёлтые и красные! – Хотите их исследовать? – Нет, – испугался Бронсон и быстрым шагом двинулся всё к тому же озеру. От солнца Леонида затошнило, и он подумал, что ему сейчас понадобится отойти в куст. Ну а если скрутит живот, дело обернётся хуже и куст тоже понадобится. Но он стерпел тошноту и боль, отвлёкшись на мысль, что озеро можно было бы по аналогии с Васюткиным, как в рассказе, назвать Лёнькиным озером, или Леонидовым озером, или Bronson's lake, или Перегудово-О`Брайеновым озером, которое никто никогда ещё не исследовал, но о котором можно было бы написать множеством статей. Что здесь было? Всё то же самое, что и на Земле: солнце, небо, чернозём, трава, деревья. Здесь действовало земное притяжение. Дул – правда, хаотично, какой-никакой ветер: он переносил как гарь от места гибели динозавра, так и лесную и озёрную свежесть, может быть, чуть с меньшей скоростью, чем в привычном мире. Огонь взаимодействовал с природой так же, как в настоящем лесу. Хотя... Нет, в настоящем лесу огонь бы спалил всё на свете! Кругом лес – горели бы сотни гектаров! А тут пепелище случилось только на месте гибели динозавра, как будто динозавр имел оболочку – своё тело и какой-то радиус вокруг него, «ауру», которая сдерживала огонь, не давала тому, что случилось шестьдесят пять миллионов лет назад, сполна ворваться в Нигде. Это место, кроме того, что баловалось с погодой и природой, ещё и защищало себя. И если с ними двумя ничего не случилось – в смысле, что их не бросило в руки разъярённому живому динозавру или индеец не кинул в них томагавком, – вполне вероятно, Нигде защищало, а не губило попадающих в него людей. Ах, как бы хотелось сейчас поделиться своими размышлениями и догадками с Ликой, но Лики здесь не было. Она была... где-то там, в нормальном мире, в своём времени. – Вы плачете? – спросил Бронсон. – А?.. Нет. Давайте с чего-то начнём. Давайте действовать. Перед тем как помочь, Леонид успел вспомнить географию и по солнцу определил, где находится. Представив ручку на тетрадном листе (память вырвала момент с иллюстрациями песен в тетради Димки Соколова), Леонид мысленно начертил схему с кружочком-солнцем и треугольником-крышей на квадрате-хижине. Солнце оказалось в правом верхнем углу. Справа на воображаемом листе был запад, то есть хижина находилась на севере, а низина шла к югу, и если представить земной шар, то путники спускались вниз, в сторону экватора. Леонид, хотя не забыл о земном притяжении, представил так, как будто притяжения нет, и двое маленьких человечков, один школьник, другой взрослый, дабы не упасть, идут на липучках, похожих на туалетные квачи: такие показывают в мультфильмах. – Что за чертовщина! – воскликнул Леонид и показал на солнце. – Смотрите, смотрите, солнце опять слева. Никто не видел ни теней, ни движения солнца, а оно в самом деле перекатилось обратно влево. – Снова утро! – сказал Бронсон. – Не может быть. Нет. Леонид посмотрел на часы, но они перестали говорить что-либо о времени, кроме того, что всё так же показывали загадочные час двадцать три и сорок семь секунд. А между тем было утро. Несмотря на всю странность и опасность Нигде, здесь по-утреннему пахло свежестью травы и воды, ветерок был ласков и благосклонен. Со всего вокруг можно было бы писать пришвинские рассказы, не будь цивилизация слишком далеко – всего-то навсего в другом измерении. Нельзя было даже сказать, что в Нигде было другое время. Нигде было, скорее, вне времени. – Что это такое, в самом деле? – недоумевал Бронсон. – Снова... утро? – Сколько сейчас часов, по-вашему? – Клянусь, об этом не знает ни Бог, ни чёрт! – А всё-таки? У меня ощущение, что сейчас часов восемь или девять. Как будто начался первый урок. Бронсон застыл в размышлении, а потом встряхнул голову – «Бр-р!» – и сказал: – Ладно, помогите мне. – Да, хорошо. – Леонид коснулся лодки. Лодка как лодка, самая обычная, типичного бледно-жёлтого цвета. Он провёл по ней, разведя и вновь сомкнув пальцы. – Дадите знать о себе парню из будущего? — Если выживу, — раздельно произнёс ирландец. Тогда Леонид дважды назвал свой адрес. Бронсон запомнил. – Спасибо! Давайте! – Эва! – синхронно сказали мужчины. – Взяли! Ещё р-раз... Эва! Фу-у-ух. Взяли. – Ахах, есть! – засмеялся ирландец. – Я вас запарил. – Было ради чего. С лодкой даже интересно. Вот в пионерлагере... – Где-где? – Это такое место, где дети отдыхают, дружат, развлекаются, учатся... – Леонид на миг застыл, понимая, что желал бы рассказать о других лагерях, совсем не пионерских, о тех, которые не должны были ни за что строить, но их построили... сорок тысяч! Как мало информации дал он пришельцу из прошлого! – Понял. – ... мы имели дело с лодками. Отплывали. Гребли вёслами. Многие хотели нырять с лодок, но нам не разрешили этого. По технике безопасности не положено. Ещё мы делали бумажные кораблики и спускали их на воду. Было чудесно. Советский парень и ирландец напоследок обнялись. Обоим объятие показалось столкновением галактик, сплетением стран и времён. А почему нет? Разве не так всё было?.. Бронсон широко улыбнулся, его зубы заблестели на чудном, вернувшемся к утру, солнце. То же самое солнце осветляло тёмно-русые волосы Леонида, грело щёку, пыталось оставить загар и вообще не отличалось от солнца, которое светило в пионерском лагере и в деревне у бабушки, которое каждый день здоровалось и ненадолго прощалось с Припятью. Дело оставалось за малым – отвязать лодку от колышка, будто заготовленному Нигде специально для драгоценных посетителей, а не пленников. – Надо раззуться, – сказал Леонид. – Сейчас будете по колено в воде. – Да ладно! – сказал Бронсон. – Мне ещё предстоит нешуточная борьба с водой. Он придержал лодку, а Леонид тем временем наклонился к колышку, но... отвязать лодку и попытаться отправить Бронсона в его время у него не получилось. Со стороны красно-жёлтых деревьев раздался женский крик. Друзьям хватило мига, дабы разгадать в крике шок, испуг и непонимание.