Идолопоклонство

      С появлением в его жизни Арсения Дима жалел, что его руки не столь умелы и ловки, чтоб создавать рукотворные объекты. Если бы он только мог, то вырезал бы статую Арсения из мрамора, вылепил бы из глины его профиль, из дерева выточил бы себе идол. Воздвиг бы храм во имя его, приносил бы ему жертвы и возносил бы молитвы...       Дима потер глаза рукой. Пока дождешься этого любителя мокнуть из душа и заснуть можно. А в дреме он всегда думает о странном. Но так ли странно, что он практически обожествляет Арсения? Да, думает, Дима, странно. И как-то не здоро́во. Вот если б Дима был римским императором, то план был бы отличным. Например, Адриан обожествил своего возлюбленного Антиноя, правда, только после его внезапной смерти. Видимо, при жизни не так сильно и ценил его, размышлял Дима. Если бы он был императором, он возвел бы Арсения в ранг высшего божества римского пантеона. Сначала он, а потом остальные божки. Возможно, его свергли бы за такое. Но тогда бы Дима сжёг Рим. Как безумец Нерон? Ну, зато он хотя бы не трахает своих сестер и вообще всё, что движется. Просто сошел с ума из-за одного голубоглазого красавца. А если бы Дима принадлежал к еще более древним временам, то именно он изобрел бы идолопоклонство. Он уверовал бы что бог (солнца и жизни) снизошёл к нему в облике прекрасного юноши, и следовал бы любому его указанию, и приклонял бы пред ним колени, и целовал бы его ступни. Такие аккуратные и бледные. Так, остановил себя Дима, а акт любви с богом не есть ли его осквернение? С одной стороны, акт любви звучит вовсе не скверно, а наоборот, как ритуал воздаяния. Но с другой, куда простому смертному до слияния с самим богом...       Дима услышал шлепки босых ног по полу и взглянул в сторону двери. Арсений, голый, влажный, со стекающими с волос на шею и грудь каплями воды, стоял в дверном проеме. Вечернее солнце угасающими лучами окрасило Арсения в золотистый и розовато-красный.       Встань, встань в проеме двери,       Как медное изваяние,       Как бронзовое проклятье,       Встань, встань в проеме двери…       Мелодия Наутилусов закрутилось в Диминой голове.       И идол, и песня, не человек, а неземное создание...       Арс обожал, когда Дима любовался им, словно он произведение искусства, божественное откровение... Но стоять голым и мокрым было прохладно, и слишком хотелось уже расцеловать это сосредоточенное задумчивое лицо, чтобы в глазах зажегся огонь, чтобы Дима отпустил контроль над собой и дал волю своей размеренной и осторожной страсти. Поэтому Арс быстро дошел до кровати и уселся на Димины бедра. Дал ему еще немного времени полюбоваться собой, положил ладони на живот и провел ими вверх, огладил плечи и склонился к нему, крепко прижавшись губами к губам. Дима выдохнул в его губы и прошёлся ладонями по бедрам Арсения, остановившись на его заднице и сжав её. Такой Арсений, близкий, мокрый, горячий, был вовсе не похож на божество, вблизи на его лице виднелись морщинки, легкая щетина, а изо рта пахло мятной химической свежестью. И глаза хоть и были невероятно красивыми, но под ними залегли тени от недосыпа и усталости. Но все же богам богово, а Димке Арсения, человеческого, из плоти и крови. Которого можно обнимать, целовать и трахать, и кара небесная не покарает Диму за это.