Liberté, Égalité, Fraternité

— Боитесь, Уильям? Уильям ловит себя на мысли, что глаза у Пьера потускнели. Что смотрит он не в те голубые моря, полные штиля, а в высохшее озеро, где жизнь не копошится и на дне. — Ничуть. — Не врите. Хотя бы мне, — «хотя бы» - громко сказано. Пьер говорит тихо. — Ничуть. Монархия - единственный верный строй, на коий коалиция пытается вас направить. И мне это хорошо известно. Пьер улыбается снисходительно. Он это слышал десятки, может сотни раз: от людей, от политиков, от редакторов газет, от городов, в конце концов. (От Тулона, к слову, тоже. Пьеру это все кажется несмешной шуткой.) — Единственный? — Разумеется. Право династии на престол — Божественно. — А люди - Божьи создания? Париж - неверующий: здесь верят только в разум, здесь Собор Богоматери разграбляют, здесь давят за упоминание Божьего слова. Париж - неверующий. А вот Пьер, в самом деле, очень даже. Он хочет верить, потому что иногда это - единственное, способное держать на плаву. — Разве люди не заслуживают возможности прокормить себя по праву труда? — Трудящиеся достаточно имеют достаточное количество еды. И тогда Пьер смеётся. Тихо-тихо, снова снисходительно — откуда только эта красивая уверенность, что он смеет делать так? — Уильям, вы же врете себе! Вы видели жизнь за пределами двора? Видели, Уильям? — Пьер срывается на крик, — Почему они не могут прокормить семью, работая на знать, не покладая рук? Почему они обдираются налогами, пока высший свет не желает отложить роскошь? И это единственный правильный строй? — Неужели устроенное парижанами во Франции - лучше? Пристально глядящий, тяжело дышащий — Уильяму Пьер напоминал загнанную, подстреленную лису, отчаянно отгрызающую, защищающую собственных лисят. — На что ещё вы готовы пойти ради республиканского порядка? Тысячи людей казнены. — Я казню еще тысячу, если потребуется, — заметно тише. Слова пропитаны звенящим холодом. — Даже Версаль? И тогда Пьер выдыхает. Отвратительная привычка, сторона, которую хотелось задушить — семья. Сложное слово. Мальчишка отобрал у него негласный статус столицы, жил припеваючи, не желая знать о проблемах людей — а еще он приходился ему братом, беспокоился о стране, дергал его за рукав и все пытался достучаться до Короля. — Да, — вот только, у него уже была возможность. А Пьер тогда спрятал его, отдал в южную часть страны. — Разве это свобода?