Защищать тебя

— Посмотри на меня, Сережа, — Птица обхватывает своими когтистыми пальцами лицо маленького Разумовского и поворачивает к себе. — Не плачь. Дыши. Успокойся. Я больше не дам тебя в обиду, слышишь меня? Сережа всхлипывает и кивает. Птица, с несвойственной ему мягкостью, проводит пальцами по щекам Сережи, вытирая слезы. — Олег не знает… Я ему не рассказывал. Они вырвали мне клок волос, но я зачесал так, чтоб видно не было. И рисунки мои порвали. Все до единого. — Я же сказал: «Я больше не дам тебя в обиду». Поэтому не думай о плохом. Укрывайся, я расскажу тебе историю. А завтра, когда ты проснешься, больше никто не посмеет тебя тронуть, — Птица отворачивается и злобным взглядом смотрит на кровати, в которых спят обидчики Сережи. — Ты ведь не перегнешь палку, да? — Сережа осторожно касается перьев на руке Птицы, и тот вздрагивает, как от удара током. — Не могу тебе обещать. — Я понимаю, — Сережа кивает и натягивает одеяло до подбородка. — Ты обещал историю. — Да, слушай, — Птица расправляет крылья, образовывая купол над кроватью, и зажигает на пальцах крошечные огоньки. — Сегодня я расскажу тебе о том, как людям был дарован огонь.

***

— Я же все делаю правильно? — маленький Сережа осторожно выглядывает из-за угла, сжимая в руках недавно заточенные цветные карандаши. — Конечно, не волнуйся, — Птица стоит рядом, с гордостью смотря вниз на рыжую макушку. — Если не давать сдачи обидчикам — они подумают, что могут оставаться безнаказанными. Нужно сделать так, чтобы они поняли, каково это быть на месте слабых. — Чтобы им больше никогда не пришло в голову издеваться. — Правильно говоришь, — одобрительно кивает Птица. — Мне помочь тебе? Или справишься сам? — Я сам. Постой на стреме и предупреди, если появится кто-то из взрослых. Или Олег. Не хочу, чтобы он меня таким видел. — Нашел, кого стесняться. Но, дело твое. Если понадоблюсь, я буду здесь. Сережа наконец замечает тех, кого ждал в подворотне уже полчаса, и решительным шагом направляется им навстречу, сжимая карандаши за спиной. Из заднего кармана джинс торчит ручка канцелярского ножа.

***

Птица очень удивляется, когда замечает, что Марго, кажется, его видит. Он не понимает, как это возможно. Он существовал только в голове Сергея, и был не более, чем воображаемым другом, который почему-то обрел собственное сознание. Его нельзя было увидеть. Даже почувствовать нельзя. А вот у Марго получилось. Странная птичка. Она ему даже понравилась. А он, видимо, понравился ей, ведь ворона постоянно пыталась его подкармливать, хотя он и повторял ей, что в пище не нуждается — он же не настоящий; приносила ему Сережины украшения и красиво блестящие, но неудачно лежащие вещи. Птица гладил Марго по голове и клюву, задаваясь одним вопросом: «Почему она может его видеть, а Сережа больше нет?» Вместе с Марго он чувствовал себя более одиноким, чем без нее.

***

Теперь их трое: Птица, Тряпка и он — Сергей Разумовский. Он больше не контролирует собственное тело и собственный разум. В один день он может найти себя рыдающим в углу собственной камеры, в другой — плюющим в корчащегося на полу очередного озабоченного заключенного. Ему дают отдохнуть в редкие моменты встречи с Рубинштейном, чтобы создать видимость нормального и здравомыслящего человека. Все прекрасно знают, что никаким здравомыслием тут и не пахнет.

***

— Почему ты снова здесь? — Разумовский сидит у стены и немигающим взглядом смотрит на Птицу, который, стоя в дальнем углу комнаты, ковыряет когтями стену с самым безучастным видом. — Почему ты снова здесь, я тебя спрашиваю?! — голос Разумовского срывается на крик, он сжимает руками голову, пытаясь отогнать наваждение. — Ты же мертв. Тебя убили. Тебя больше нет. Это все неправда… — Побочки от таблеток у тебя, Сереж, — наконец отвечает Птица, продолжая ковырять стену. — Не пей всякую фигню, я тебе еще в Венеции это говорил. Олег, конечно, это из любви делает, но ты намекни ему, что в аду ты такую таблеточную любовь видал. Может он и прислушается. А если не прислушается, то потом сам себя винить будет, видя, до чего тебя довел. Доверься мне, хорошо? Все, что я всегда хотел — это защищать тебя. — Если я тебя послушаю, то он точно мне не поверит. Я просто хочу все это забыть… — Не смей отгораживать Сергея от меня, Тряпка! — рявкает Птица. — Ты больше не нужен. Он должен прожить эту жизнь сам. Со всей болью, со всеми страхами и тревожными мыслями. Хватит. Его. Прятать. — Я прячу его от тебя! — Тряпка, за секунду сумевший заменить Сергея, вскакивает на ноги и сжимает руки, ногтями впиваясь в ладони. — От этого мира! Он не заслуживает этих страданий, и ты это знаешь! Да, я слаб! Я слабак, ничтожество, я мусор. Но я тоже хочу его защитить! Даже если придется заблокировать его память… — Это лучше не сделает, идиот, — Птица сплевывает себе под ноги и впивается взглядом в Тряпку. — Никто из нас двоих не был прав. Потому что правы мы оба. Пора это признать. Мы не сможем его защитить. Это должен сделать он сам. Он должен принять свои слабости и страхи. А потом принять свою жажду крови. И тогда, только тогда он наконец станет самим собой. Он давно не тот маленький мальчик, что меня создал. А я уже давно не его лучший друг. — Говоришь так, будто не ты тот сумасшедший псих, что чуть не убил Олега. — Я. И не я одновременно. Сложно объяснить такому нежному цветочку как это работает. — Ну так постарайся. С чего-то же я должен тебе поверить. — Меня убил Кутх. Это верно. На какую-то часть. Проблема в том, что я — часть Сергея. Он создал меня. И только он может заставить меня исчезнуть. Я — его самая темная часть, его пороки, его извращенное понимание истины и справедливости. Я — его суть. Никто не может уничтожить суть человека, как бы ни старался. Ее можно ненадолго подавить. Ее можно полностью принять. Но уничтожить — никогда. — Ты просто… воплотился заново. Переродился? — Можно и так сказать. Но на самом деле я не перерождался, я никуда и не уходил. Назовем это временным заключением в карцер. Но даже из карцера рано или поздно выпускают. — Почему ты такой?.. — Адекватный? Брось. Я стену ковыряю, только чтобы твою голову об нее не размазать. Пытаюсь себя немного контролировать. Это сложно. Главное, чтоб Олег сюда сейчас не зашел. Когти чешутся ему горло разодрать. Бесполезный кусок мяса, — Птица наконец выковыривает часть стены, размером с пару пальцев, и та с громким стуком падает на пол. Тряпка в ужасе смотрит на это, осознавая, в какой ярости находится его собеседник. — Не надо… я… я все понял. — Если понял, постарайся донести до Олега все, что я тебе тут сказал. Таблетки делают различия между нами более заметными. Они помогли меня выпустить. Они помогают тебе блокировать сознание Сережи. Ему станет хуже. И он окончательно раздробится на тебя и меня. И не факт, что сам останется личностью. Я всего лишь хочу, чтобы он меня принял. Чтобы он меня понял… И тебя заодно. Не хочется все свое существование ощущать себя неполноценным, частью чего-то, что больше никогда не будет целым. — Да, ты прав, — нерешительно соглашается Тряпка. — Но у тебя правда никогда не было желания начать все с чистого листа? — Нет. Я готов переписать с чистого листа мир вокруг. Но себя? Нас? Ни за что. Мы не должны подстраиваться под окружение. Либо оно принимает нас. Либо… — Птица проводит когтем по горлу. — Ты еще вернешься, чтобы проследить за всем? — Я уйду последним, Тряпка. Больше мы с тобой не увидимся. Не в таком виде. Твоя слабость — любовь и привязанность. И Сереже придется научиться с этим жить. Жить с осознанием того, что все, что он любит, он разрушает своими руками. Было бы хорошо, не умей он любить вовсе.

***

Брызги крови застывают на руках и дорогой одежде. Нож выпадает из ослабевших пальцев, и еле заметная счастливая улыбка трогает губы Разумовского. — Я и правда этого хотел. — Ну не я же, — Птица стоит немного позади, наблюдает, но не приближается. — Я всегда думал, всегда пытался оправдать, что моя жажда крови исходит от тебя, — Сергей опускается на колени и смотрит на свое отражение в темно-красной луже. — Но на самом деле я знал, что это не так. — Ты создал меня таким, — пожимает плечами Птица. — Во мне нет ничего того, чего бы не было в тебе изначально. — Я создал тебя, чтобы ты защищал меня. — Но в итоге сейчас прекрасно справляешься сам. Я рад. — Прости, — тихо шепчет Разумовский, надеясь, что его слова затеряются в звуках с улицы, но Птица, как всегда, все слышит. — За что? Сергей опускает пальцы в кровавую лужу и медлит с ответом, начиная вырисовывать на полу непонятные знаки. — За то, что ты больше мне не нужен. — Теперь точно навсегда? — кажется, что в голосе Птицы слышится грусть, но Разумовский старается не обращать на это внимание. — Да. Дальше я справлюсь сам. — Мне жаль, — внезапно произносит Птица. — Чего? — удивляется Разумовский, прекращая рисовать. — Что я не смог осуществить твои мечты. В итоге я оказался полностью бесполезен. — Иди сюда, — Сергей машет испачканной в крови рукой, не вставая и не поворачиваясь лицом к Птице. Он не сможет заставить себя посмотреть на него. Только не сейчас. Птица медленно подходит к Сергею и присаживается за спиной, обнимая когтистыми руками расправляет свои большие крылья, укрывая их двоих от мира, как делал это когда-то в детстве. — Я всегда буду здесь, — шепчет в ухо Сергею Птица, осторожно касаясь острыми когтями области сердца. — Все мои мысли, чувства и память — все это продолжит жить в тебе. Оно всегда было там. — Я знаю, — Сергей перехватывает руку и переплетает их пальцы, ощущая каждое перо. — Возвращайся домой. Сергей закрывает глаза. Птица прижимается к нему и растворяется, как только первые лучи солнца касаются его крыльев. Тепло проникает в каждую клетку тела. Темный огонь, что столько лет жил отдельно, вернулся туда, откуда появился. Утерянные обрывки памяти наконец встали на свои места. И теперь Сергей с уверенностью может сказать, что больше всего на свете всегда боялся настоящего себя.