Бесконечный кошмар Жона

      — Хех. Никогда бы не подумала, что ты будешь первым парнем, которого я пригласила в свою комнату, — хихикнула Аврора с озорной ухмылкой. Она сидела на своей кровати, закинув ноги на край. Она обвела комнату взглядом и остановилась на нем. На её лице появилась хрупкая улыбка. — Ты сейчас убьешь меня? — тихо спросила она, не отводя взгляд от его лица.              — Нет, — прошептал Жон, прислонившись к столу у окна. — Я бы никогда...              — Тогда почему ты усыпил мою сестру? — с едва уловимой паникой в голосе прошептала она. Задушенный всхлип вырвался из нее, когда она вытирала слезы рукавом. — Почему ты здесь! — обиженно прошипела она. Слезы грозились вырваться наружу в любой момент.              — Потому что никто не заслуживает того, чтобы умирать в одиночестве, — тихо прошептал Жон. Он не сводил с нее глаз. На его лице была столь непривычная хрупкая улыбка что казалось даже дуновение ветра унесёт её одним порывом.              «Стены», которые Аврора вынуждена была поддерживать с тех пор, как очнулась в Ремнанте, рухнули. На глазах у нее выступили слезы. Она спрятала голову в руках и заплакала от души.              Тихо вздохнув, Жон подошел к ней. Он осторожно сел рядом с ней и обнял за плечи. Аврора вцепилась в него так, словно он был её единственным спасательным кругом.              — Я ненавижу тебя, — между всхлипами прошептала она ему в бок. — Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу…              — Все в порядке, — нежно прошептал Жон, проводя рукой по её спине, пока она плакала и хрипло кричала ему в бок. — Я тоже себя ненавижу.              — Не надо мне поддакивать, — прорычала Аврора, отстраняясь и поднимая на него взгляд. Её глаза были красными от слез, а от зрачков тянулись золотистые трещинки. Дорожки слез окрасили её щеки. А из её носа потекли сопли.              — Хах, я и вправду себя ненавижу… — мягко заверил Жон. Не обращая внимания на её праведный гнев. Все невидимые стандарты, по которым Аврора постоянно мерила себя, исчезли. Она открыла миру, кто она есть на самом деле. Испуганная девочка, пытающаяся найти свое место в жестоком и неумолимом мире. Со всех сторон её тянули обстоятельства, которые она не могла контролировать. Ярнам, вера, нехватка еды, охота, сестра, он. Любовь к сестре, возможно, и питала её, но именно отчаяние, страх остаться в одиночестве дали ей толчок к тому, чтобы погнаться за охотником по залитым кровью улицам.              — А... почему? За что? — прошептала Аврора, вытирая сопли рукавом. При этом она не сводила с него глаз. Она нахмурила брови, а рот сложила в тонкую линию.              — О... Неужели это такой сюрприз? — хихикнул Жон. Это был пустой смех. Наполненный до краев ненавистью к себе. — Я очень не люблю свою работу. Я не прилагаю никаких усилий, чтобы скрыть это.              — Но... Но! — Аврора пыталась, повторялась как заезженная пластинка, размахивая руками. Пытаясь передать все жестами. — Но ты же сильный, — удалось ей в конце концов прошептать.              — Быть сильным для других и быть сильным для самого себя — две разные вещи, — Жон мягко улыбнулся. — Вайолет нуждалась в ком-то, на кого можно опереться, и я стал именно таким. Пирра, Нора, Рен — им нужен был кто-то, кому они могли бы доверять. Кто-то, кто, как они знали, прикроет их спину. Так что именно таким человеком я и стал. Но... знаешь... только между нами двумя... Я уже и не помню, когда в последний раз был силен в своих собственных глазах. Герман, мой наставник, говорил, что открывать свое сердце миру — значит проявить слабость. Но я никогда не был так силен, когда мне есть за кого бороться.              — Почему... — икнула Аврора, торопливо вытирая слезы, и пристально смотря при этом на него. — Почему ты не уходишь! Я не хочу видеть тебя! Уходи!!! Пожалуйста! Почему ты не можешь оставить меня в покое?!              Осторожно встав с кровати, Жон опустился на колени и нежно взял её руки в свои. — Потому что все, что я слышу, — это крик юной девушки: «Я не хочу быть одна».              Плотина треснула, и Аврора резко бросилась к нему. Обхватив руками его шею, она снова разрыдалась. Она тряслась, пока слезы не кончились. — Шшш. Страх — это нормально, — прошептал он, мягко отвечая на объятия. — Вопреки всему... Мне поистине жаль. До этого не должно было дойти. Я просто хотел, чтобы ты была в безопасности. Была счастлива.              Душераздирающий вопль эхом разнесся по комнате. Аврора крепче прижалась к нему. В ужасе боясь отпустить его.              — Я не хочу умирать, — выпалила она между всхлипами. И снова начала плакать. Она плакала до тех пор, пока слезы не иссякли. Пока только всхлипы не стали эхом отражаться от четырех стен.              — Мне жаль, — тихо прошептал Жон. Он провел ладонью по её волосам. — Мне жаль, что все так получилось, — прошептал он, обида и чувство вины просачивались в его голос. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому, но, хех, я думаю, человек делает предложение, а небеса решают.              — Не говори плохо о Божествах, — пробормотала ему в шею Аврора.              — Я думаю, у Божеств есть дела поважнее, чем обращать на меня внимание, — Жон тихонько рассмеялся. — И, между нами двумя, я... я бы не назвал себя атеистом, но и не назвал бы себя набожным.              — Но... но Божества реальны. Они дали нам кровь, чтобы залечить наши раны, вылечить наших больных. Они заботятся о нас. Почему ты не веришь? — спросила Аврора, разрывая объятия и глядя на него мокрыми и красными глазами. Неверие на мгновение погасило её слезы.              — Я не отрицаю существование Божеств, — мягко ответил Жон, аккуратно убирая прядь волос с её лица. — Я... я уже чувствовал внимание Божества к себе, раз или два во время моих охот. Просто я чужак, у которого не было времени узнать о них обычным способом, — он солгал — то, чего обещал себе не делать. Хотя он никогда не стал бы думать хуже о тех, кто посвятил себя «высшему» существу. Жон знал, что никогда не сможет этого сделать. Что-то ответило на его молитвы, но у него и так было слишком много забот. Проще было знать, что такие существа, как боги и другие божественные существа, существуют, чем пялиться на Солнце, пока не ослепнешь. Он был в полном ужасе от того, что сможет узнать.              «Герман заключил сделку с Богом или кем-то из Богоподобных, так?» Жон просто знал это. Отчаянные записки Германа, существование Куклы как в Сне, так и в мире бодрствования, невозможный Сон со всеми его чудесами и ужасами. Он не знал, что загадал его старый наставник, но это воплотилось в той или иной форме. Но когда он подходил к своему наставнику и умолял его во Сне, плакал, преследуемый кошмарами, горе грозило задушить его. Но ему хватило всего один раз увидеть спящего Германа чтобы понять, что лучшего предупреждения о поспешных сделках с Божествами уже не будет. Он ему искренне сочувствовал, но также искренне не понимал на что он пошел и ради чего.              — Чего ты желаешь? — спросил Жон, остановив Аврору прежде, чем она успела до последнего вздоха рассказывать ему о Божествах.              — Что? — спросила Аврора, слегка отстраняясь. Несомненно, заметив печаль в его тоне.              — Что ты хочешь сделать? У тебя есть какие-нибудь мечты? Если бы ты хотела сделать последнюю вещь, что бы это было? — мягко спросил он. Он почувствовал, что его сердце разрывается от того, как быстро Аврора уловила его мысль. Пустая улыбка расплылась по её губам, после чего она начала смеяться. Она истерически смеялась, а по её щекам текли слезы грусти.              — Ты... можешь… ты можешь проводить меня к алтарю? — смущенно спросила Аврора, когда взяла себя в руки. Слегка суетясь. — Я... я знаю, что Большой Кафедральный Собор не для этого. Но... папа точно будет присматривать за мной там. И... и я хочу, чтобы он и мама были рядом, чтобы принять меня.              — Конечно, — хрипло прошептал Жон. Он чувствовал, как чувство вины снова разбухает внутри него. Аврора успокоилась, смирилась со своей неизбежной смертью. — Раз так, то может пойдём?              Встав, Аврора быстро поднялась с кровати. Вслед за ним она вышла за дверь, бросив долгий взгляд на свою комнату, перед тем как закрыть за собой дверь. Её рука поднялась, чтобы вытереть ещё больше слез.              Спускаясь по тесной лестнице, он терпеливо следил за тем, как Аврора в последний раз проходит по своему дому. Она провела пальцами по семейному портрету. После чего она завела старую музыкальную шкатулку. Вскоре тихий звон клавиш фортепиано эхом разнёсся по дому. Танцуя беззвучный танец, она бесцельно бродила из комнаты в комнату. Загоняя все в свой разум, в свою душу. Она останавливалась только тогда, когда ей казалось, что она готова упасть в обморок. Её и без того бледная кожа приобрела костяной белый цвет. По виду она ничем не отличалась от трупа.              — Ты не против прогуляться? — мягко спросил Жон, подхватив её, прежде чем она успела упасть и пораниться. Аврора задрожала, прижавшись к нему, чувствуя себя такой костлявой, такой легкой в его руках.              — Я... Да. Пожалуйста. Я... Я должна сделать это сама, — прошептала она, её голос слегка дрогнул, когда в её глазах снова образовались слезы. Дав ей время, необходимое, чтобы снова собраться, Жон терпеливо ждал. Не желая торопить её.              — Я готова... теперь со мной все хорошо, — вздохнула Аврора, отталкиваясь от него. Она в последний раз взглянула на семейную картину. Слезы заструились по её глазам, пока она не заставила себя отвести взгляд. Она решительными шагами направилась к входу.              — Вот. Я хочу, чтобы ты передал его моей сестре, — прошептала Аврора и протянула ему ключ от дома. — Он должен быть у нее.              — Непременно, — ответил Жон, закрывая за ней дверь и запирая её на ключ. На его ладони выступили красные прожилки, когда он наложил на дом защитное проклятие. Убедившись, что никто не ворвется внутрь. Он сомневался, что кто-то попытается это сделать, пока луна ещё не взошла. И это был Ярнам, так что он не собирался рисковать.              Вместе они начали медленно идти к Собору. Аврора показала ему короткий путь, который он не замечал раньше. Аврора быстро и почти молча повела их к грандиозному мосту, где он убил своего первого зверя много ночей назад. По пути они встретили лишь несколько враждебно настроенных пьяниц и голодных ворон, которые прятались в переулках. Вход в Кафедральный Собор все еще был закрыт, но Жон уже не был тем человеком, каким был раньше.              Нагнувшись, он жестом предложил Авроре запрыгнуть к нему на спину. Аврора сердито покосилась на него, но не стала жаловаться. Когда её руки крепко обхватили его, Жон распахнул плащ и достал из него незамысловатый крюк. Это была не самая красивая вещь, но для работы она сгодится. Настроившись на бросок, он вихрем перекинул крюк через ограду. Благодаря нехитрым манипуляциям с его стороны крюк оказался под оградой. Взяв крюк, Жон соорудил небольшой «лифт», прежде чем подтянуться.              И вскоре они оказались над запертыми воротами и внутри Соборного округа. Аврора чуть не упала на колени, когда соскользнула с его спины. Отчаянно прижимаясь к нему, она тяжело дышала. Отчаянно борясь за каждый вдох. Но её пылающий взгляд не отрывался от величественной часовой башни, отражаясь лишь в улыбке, исполняющей желания и бредящей по её губам.              Оттолкнувшись от него и сделав шаг вперед. Аврора едва не рухнула вперед. Казалось, у нее хватило сил только на то, чтобы посмотреть на часовую башню. По её щекам струились кровавые капли.              Не раздумывая, Жон поднял её на руки. Он нахмурил брови, когда ему показалось, что она совсем ничего не весит. Его верный клинок весил больше, чем она. Подняв её на руки, он направился к величественному Собору. Подойдя ближе, он почувствовал, как кровь застыла в его жилах, когда церковный гигант опустился на одно колено и поклонился, когда они проходили мимо.              — Я солгала, — прошептала Аврора, проведя холодной рукой по его щеке, когда они вышли на площадь. — Я не ненавижу тебя. Я не хотела обидеть тебя. Я знаю, как ты смотришь на меня и мою сестру. Спасибо тебе за проявленную заботу там, где другие закрыли бы глаза.              — Я знаю. Знаю… — тихо прошептал Жон. Звон колокола эхом разнесся по округе. Когда они поднимались по большой лестнице, он произносил все известные ему исцеляющие заклинания. Каждый великан и церковный священник останавливался, чтобы преклонить колени, когда они проходили мимо.              — Я тоже солгала про отца, — прошептала Аврора; её мягкий голос был наполнен чувством вины. — Мне было бы легче попрощаться, если бы он оказался жестоким. Но он не был таким, и от этого мне ещё больнее. И до сих пор больно.              — Я знаю, — мягко ответил Жон. Наклонившись, он нежно поцеловал её в лоб, прежде чем шагнуть в Собор. — Я также знаю, что, если твой отец был похож на меня, он уже простил тебя.              — Почему мне так трудно тебя ненавидеть, — зашипела Аврора, её голос не доходил до шепота. Её глаза помутнели, из них вырвались золотистые нити, спускающиеся к груди. Амулет Викария сиял сквозь её платье. Заливая её золотым светом. Свет вспыхнул, погрузившись в нее, когда колокол зазвонил во второй раз.              Когда они зашли в величественный собор, на них повеяло невидимым теплом. Поднимаясь по лестнице, Жон вынужден был моргнуть. По бокам выстроились пюпитры из золотого света. Они были до краев заполнены окутанными золотом формами. Аврора вздохнула, её рука беспомощно упала в сторону, когда она попыталась дотянуться до висящих в воздухе золотых нитей. У прохода появилась высокая женщина в золотом и белом одеянии. Мерцающая вуаль прикрывала её лицо, а золотая вышивка украшала одеяние.              Пока Жон нес её к алтарю, в его душе все кипело. Он сделал вдох, а затем направил всю свою Духовность в глаза. В его сердце тем временем зародилась ярость, которую разъедала печать, наложенная на его эмоции.              Прекрасная иллюзия из золота исчезла, оставив только женщину. Теперь она была одета в траурную вуаль, а перед ней возвышались восемь пар скелетных рук. Одна держала металлический фонарь, который горел бледным пламенем. Вторая держала простую косу. Ещё одна держала горелку для благовоний. А в ещё одной руке покоились ножницы, состоящие из бледно-белых костей. Вуаль исчезла, явив миру нетронутый череп. Он видел пару пустых глазниц, которые смотрели на него из-за вуали. Череп казалось застыл в издевательском смехе.              Скелетная рука поднялась и указала на них.              — Моя.              Это был едва ли шепот, но все огни внутри собора погасли. Его правый глаз взорвался в глазнице. Его Духовность почти разлетелась на куски. Собор накренился, загрохотал, как большие волны, разбивающиеся о три колонны.              — Нет, пока нет, — пробормотал Жон, слова вырвались наружу в виде беспорядочной кашицы. Он посмотрел на дитя, лежащее у него на руках, чья аура резко возросла. Глаза Авроры затуманились, но на губах заиграла благодарная улыбка. Её взгляд застыл, становясь все слабее с каждым вздохом.              — Спасибо тебе. Спасибо за доброту. Спасибо, что был рядом. И прости, но могу я попросить у тебя о последней просьбе? Не мог бы ты отдать мою ленту Арианне? Она принадлежала моей маме, и я хочу, чтобы она была у нее, — прошептала Аврора, едва приходя в сознание. Какая-то неведомая ясность ожила в её глазах, когда его теплая кровь забрызгала её лицо.              — Конечно, — прошептал в ответ Жон. Слабо обнимая её, он поднял свободную руку, чтобы вытереть слезу, скатившуюся по её щеке. Его рука ненадолго коснулась золотого амулета на её шее. Но даже столь легкое касание мгновенно сломало амулет. Словно живые, из амулета выстрелили золотые цепи. Обхватив его левую руку, цепи вонзились в кожу. Какие-то цепи вонзались глубже, пронзая мышцы и плоть, пока не обвивались вокруг кости. Золотой амулет вгрызся в ладонь, обжигая её жаром, от которого он едва не выронил Аврору.              Сквозь дымку, наполненную болью, тяжесть в руке исчезла. Рухнув на одно колено, Жон заставил себя посмотреть вверх. Там он увидел Аврору, которая смотрела на него с мягкой улыбкой. Она шла рука об руку со скелетной фигурой. Слезы текли по её лицу, когда она прошептала ему: «Позаботься о Вайолет, пожалуйста».              — Не плачь, дитя. Не существует такой дороги, на которой ты бы не встретила меня, — в этих словах слышался скорбный шепот. Но в них была сила, которая воспламенила его Духовность. Гнойные трещины побежали по одной из колонн. Его правая рука стукнулась о каменный пол. От нее исходил тошнотворный запах гниения, мышцы и кости разлагались от гнили и личинок.              — Папа! — пронзительный крик эхом прокатился по величественному собору. Обернувшись, Жон увидел Вайолет, покрытую кровью. Только деревянная рукоять, остаток её пилы-клевера, куски крови и корчащегося мозгового вещества все еще были на ней. Протянув левую руку, он рухнул вперед. Мир потемнел ещё до того, как его голова упала на землю.              /-/              Вайолет очнулась от безмятежного сна с неподъемным камнем на сердце. Камень погрузился ещё глубже, когда она поняла, что проснулась одна в мастерской. Ну, наставник её мастера и Кукла были там. Но она искала не их. Лезвие предательства глубоко ужалило её, посылая сердитые слезы по щекам.              Она поняла, что что-то было не так, когда отец отнес её в мастерскую. Это не было чем-то очевидным, но она научилась понимать его. И его глаза кричали ей, что сейчас произойдет что-то, что ей не понравится.              Прикусив дрожащую губу, она бросилась обратно в мастерскую. Она прихватила несколько метательных ножей, камешки, флаконы с кровью, а затем кусок мела и свой дневник. Зарядив пистолет, она почувствовала, что её гложет чувство вины. Она знала, что сейчас подводит своего отца. Но чувство вины было смыто жгучим предательством. Схватив свое верное оружие, она с содроганием выдохнула, после чего надела шляпу. Зная, что пути назад нет.              Ступая по лестнице, она с каждым шагом все больше взваливала на плечи новый груз. Осознание того, что она собиралась сделать, оседало внутри. Это было не то же самое, что тайком отправиться на поиски матери, потому что она не верила словам отца. Сейчас она собиралась действовать за его спиной, делая то, чего обещала не делать.              Позволив своим глазам пройтись по надгробиям, Вайолет повернулась к Кукле. В надежде, что та даст ей какие-то подсказки.              — Мне очень жаль, малышка, — Кукла извиняюще поклонилась. — Однако добрый охотник попросил меня не помогать тебе. И хотя я забочусь о вас обоих, как твой отец, он временно лишил тебя способности просыпаться в мире бодрствования.              Слова ранили и чувство предательства только усилилось. Вытерев слезы, она развернулась на месте и бросилась обратно в мастерскую. Захлопнув за собой двери, она сердито засопела.              И остановилась на месте, когда её голубые глаза наткнулись на неприметный ключ. «Ключ Гилберта». Она икнула, быстро вытирая слезы, пока её разум работал во всю мощь. Глядя вниз на пергамент, она знала слова, но не могла понять написанное на жаргоне. Но слова «владение», «дело» и «собственность» выделялись среди прочих.              Бросив взгляд на дверь, она схватила ключ с нервной энергией в избытке. — Это должно работать вот так... верно? — спросила она ни у кого конкретно. Зная, насколько странным и мистическим был этот Сон. Она вставила ключ в большие закрытые двери мастерской. Ключ вошел в замочную скважину как влитой. Повернув его, она не встретила ожидаемого сопротивления, вместо этого раздался лишь тихий «щелчок». Сунув ключ в карман, Вайолет нервно выдохнула. Положив руки на большие деревянные двери, она толкнула их.              Спотыкаясь, она прошла вперед, когда двери распахнулись без всякой борьбы. Унылое серое небо Ярнама приветствовало её. Полная луна залила её светом. Оглянувшись, она увидела, что дверь дома Гилберта сейчас была открыта. Больших деревянных дверей из Мастерской нигде не было. Закрыв и заперев за собой дверь, Вайолет вздохнула. Холодок прошелся по позвоночнику, когда вдалеке завыли звери. Инстинктивно она потянулась к руке, которой не было рядом.              Прикусив губу, она изо всех сил старалась вытеснить страх из головы. Оглядевшись по сторонам, она в конце концов решила пойти направо. Спустившись по маленькой лестнице, она вышла на пешеходную дорожку. Перейдя на цыпочках мост, она увидела патруль из мужчин, которые вели себя скорее как звери. Факелы и вилы были высоко подняты, пока они обшаривали улицу.              Реагируя больше на инстинкт, чем на что-либо ещё, Вайолет крутанулась, поднимая пилу-клевер, когда из-за ящиков неожиданно выскочил человек. Зубья впились в его живот, забрызгав её кровью, пока она неотрывно следила за своим оружием. От его удара она спаслась лишь благодаря удаче.              — Это опасное оружие, Лесси, — прорычал мужчина, его левая рука опустилась, чтобы проверить рану. Он был под кайфом от крови или чего-то ещё, чтобы беспокоиться о том, что его кишки вываливаются наружу. — Ты же не Лесси, зверь.              «Просто пойди и убей какого-нибудь зверя. Это для твоего же блага. Рано или поздно ты это переживешь. Не думай об этом слишком много», — голос Германа эхом отдавался в её голове. Не помогая ей ни в малейшей степени.              «Сейчас», — строго крикнул отец в её сознании. Мышечная память сработала на ура. Уклонившись в сторону, Вайолет со всей силы подняла свое верное оружие. Зубцы вгрызались в нежную плоть, а не отскакивали назад, как это происходило на деревянных манекенах. После нажатия на курок, пружины ожили. Тесак все глубже погружался в мужчину. Вскоре она издала тихий крик, мышцы горели в знак протеста.              Её надежное оружие не предало её. Вырвав большие куски плоти, она отскочила назад. На бегу вытащив пистолет, она прицелилась и выстрелила ему в голову. Кровь, кости и корчащееся мозговое вещество покрыли стену позади. Он был мертв. Мертвее, чем мертв. Но это не помешало ей издалека ткнуть его своей пилой-клевером. Страх приказывал ей следить за тем, чтобы он больше не очнулся.              Выдохнув, когда он не пошевелился, она быстро прибавила шагу. Спустившись по лестнице на каменный балкон, она почувствовала, как в груди заколотилось сердце. Повернув за угол, она встретила непреодолимую стену из факелов и вил. Патруль, который проходил раньше, заполнил лестницу. Дюжина горящих глаз уставилась на нее.              — Думал, мы не заметим, как ты тут шастаешь, тварь? — сплюнул главарь. Высокий и долговязый, с бородой, которая больше походила на куст, чем на волосы. Он был одет в рваный костюм с торчащими вдоль рук волосами. Его рот превратился в гнилую ухмылку.              — Она кричала? — спросил он, сделав шаг вперед и возвышаясь над ней. Звериная жестокость блестела в его глазах, когда он смотрел на нее сверху вниз. — Кожа маленькой девочки, которую ты носишь. Кричала ли она, когда ты сдирал её с нее? Умоляла ли она, чтобы ты пощадил её? Неважно. Мы, гордые и достойные ярнамские жители, тысячекратно отплатим тебе за то, что ты с ней сделал!              Подняв свой факел, обезумевшие от крови мужчины за её спиной прокричали призыв.              «Запомни, Вайолет. Самое главное для хорошего охотника — это не сила, скорость, мастерство, инструменты или снаряжение. Не пойми меня неправильно, все они играют свою роль. Но наличие Молотова в нагрудном кармане не имеет значения, если ты забудешь им воспользоваться. То, что отличает хорошего охотника от плохого, — это то, как он использует то, что у него есть под рукой. Пирра может быть искуснее меня, но у меня есть хитрости в рукавах, которые не могут преодолеть ни мастерство, ни техника. Руби может быть быстрее меня, когда использует свое проявление, но почему я должен позволять ей играть на своих сильных сторонах, когда у меня есть инструменты, которые изменят ситуацию? Видишь рядом Окно? Разбей им головы. Лестница? Столкни их вниз и убей оставшихся в живых. Дверь? Неплохое оружие в нужных обстоятельствах, — голос мастера мягко подсказывал ей, что делать. Подавляя панику, которую она чувствовала.              Не успел главарь ничего предпринять, как она запустила трансформацию пилы-клевера и запустила тупую часть металла ему в промежность. Вайолет подняла тупую часть, чтобы та врезалась в его нос, когда он рухнул вперед. С последним ударом в промежность он рухнул назад.              Он врезался в следующего человека и повалил его вместе с собой. Это вызвало симфонию панических криков. Каменные стены окрасились кровью — люди врезались головами в стены. Те, кому повезло, попадали головой на металлические шипы ограды и умирали на месте. А те, кому не повезло, запутались конечностями в металлической ограде и скорчились при падении. Или запутывались в конечности тел, разрывая суставы. Факелы вонзались в лица при падении, воспламеняя засаленные куртки и пальто. Вилы ломались, вонзаясь в падающих людей деревянными копьями или протыкая их тремя длинными зубьями.              Вайолет стояла как зачарованная. Не в силах оторвать взгляд от искалеченных тел, которые одно за другим начали загораться. Она оторвалась от своих мыслей только после того, как услышала, что дальше по улице идет ещё один патруль. В тот же миг паника охватила её, и она помчалась вниз по лестнице. Сохраняя ауру, она приземлилась пяткой в изуродованное лицо главаря. Тем самым она свернула ему шею и расколола череп о неровную дорогу.              Прыгнув дальше, она мягко приземлилась на грудь другого мужчины. Его ребра хрустнули в такт. Оттолкнувшись от него, Вайолет встала на ноги. Позади себя она слышала крики и возгласы нового патруля. Она прибавила шагу, когда увидела большого зверя, привязанного к столбу, охваченного огнем. Моргнув, она увидела себя на месте зверя. Дым пробирался в её горло, а огонь лизал её кожу.              Одно только воображение этого заставило её ускорить шаг. Она внутренне радовалась, что отец так много внимания в её тренировках уделял выносливости. Ведь иначе она никогда не смогла бы бегать так быстро и так долго.              Оглядевшись по сторонам, она увидела возможный выход. Заставив себя набрать скорость, она увидела группу пьяных в стельку мужчин, которые погнались за ней. Факелы и вилы были высоко подняты.              Повернув налево, она помчалась по большому мосту. Чувствуя, как её охватывает паника, она увидела из-за угла другой мост. Кровь застыла в жилах, когда она поняла, что находится не на том мосту.              Надежда вспыхнула в её груди, когда она увидела знакомый крюк, лежащий на каменной мостовой. Схватив крюк, она взмолилась любому божеству, которое бы её послушало, и бросила. Сердце заныло, когда она ещё до того, как крюк покинул её руку, поняла, что это провал. Крюк отскочил назад и приземлился перед её ногами.              Её сердце сжалось, она запрокинула голову на плечи. Путь назад был перекрыт. Группа обезумевших от крови охотников преграждала путь назад. Медленно пробираясь к ней, они смеялись, кричали и ухмылялись, словно не знали, сжечь её или повесить.              — Пожалуйста... Папа. Кто-нибудь. Помогите мне! — отчаянно взмолилась Вайолет, хватаясь за крюк и со всей силы забрасывая его вверх. Ветер на долю секунды склонился в её пользу. Подбросив крюк вверх ровно настолько, чтобы он вгрызся в металл.              Не раздумывая, Вайолет схватилась за веревку и полезла так, будто от этого зависела её жизнь. За спиной она услышала суматоху.              — Чудовище удирает!              — Крыса, заражённая чумой! Она пытается удрать.              — Разорви меня гром! Не дайте лжеликому сбежать!              Казалось, мир замедлился, когда Вайолет почувствовала приближение своей смерти. Голубое свечение охватило её зрение, пока она поднималась. Все исчезло, остались только она, веревка и длина. Её разум и тело работали в идеальной синхронизации. Её легкие не горели, она не чувствовала ничего в руках. Вместо этого она ощущала лишь спокойную отрешенность и напряженную сосредоточенность.              Проползя под каменными перилами, она ободрала колено о каменную мостовую, ничуть не заботясь о том, чтобы подтянуть веревку. Она подтянула её как раз перед тем, как безумный человек попытался прыгнуть за ней, вырвавшись из стаи и пытаясь спринтерским бегом и прыжками догнать её. Все, что он получил за свои попытки, — это сломанную ногу. При приземлении она затрещала, как ветка, и он врезался лицом в каменный мост.              Он не успел подняться.              Но и у нее не было времени перевести дух или почувствовать, как веревка горит в её руках. Через забор были переброшены факелы. Один из них пролетел прямо мимо её уха, и треск огня заставил мир снова замедлиться, когда она бросилась прочь.              Решив не задаваться вопросом о своей внезапной способности, а лучше обсудить это с отцом, она отступила от каменной ограды. Она дико озиралась по сторонам, не понимая, где находится. В конце концов её взгляд упал на огромную часовую башню. Она не знала, где её отец, но он никогда бы не оставил её сестру одну. Особенно когда она умирала. Её задевало, что сестра не хочет, чтобы она была рядом с ней. Она вечно отгораживалась от возможности попрощаться с ней.              Она не знала, где её отец, но досконально знала, насколько он добр. И она знала, что её сестра всегда мечтала пойти к алтарю. Этого было не так много. Но этого было достаточно. Вайолет приняла решение довериться своей интуиции и сделала глубокий вдох, после чего перешла на бег.              Мир замедлился, когда она пробежала мимо дремлющего гиганта. Спринтерски взбежав по лестнице, она позволила своей интуиции вести её. Она решила следовать своим инстинктам. Те, в свою очередь, кричали, что она затеяла глупость, но они кричали на нее уже последние минуты. И она уже была слишком далеко, чтобы повернуть назад.              Ступив на большую площадь, она почувствовала, как мир ещё раз замедлился, когда деревянная трость метнулась к её виску. Подражая тому, как она видела танец своего отца и его партнерши, она закружилась вокруг трости. Её лодыжка затрещала, когда скорость мира вернулась к нормальной. Протиснувшись сквозь него, она стиснула зубы и побежала. Она использовала свою способность, когда гигант поднял тесак, превосходящий её по размерам. Вместо того чтобы попытаться что-то сделать, она использовала свой маленький размер в свою пользу. Проскользнув между его ног, она продолжила беспрепятственно подниматься по лестнице.              Пока она мчалась вверх по лестнице, её грудь горела. Зрение уже давно затуманилось, и она боролась за каждый вздох. Увернувшись от очередной деревянной палки, мчащейся к её голове, она споткнулась.              Паника охватила её, когда она ударилась запястьем о неровные каменные ступени. Но она не чувствовала боли. Сердце стучало в ушах, мир медленно вращался и приобретал легкий оттенок голубого. Оттолкнувшись, она не почувствовала боли, когда кость вылезла из кожи. Она лишь отклонилась в сторону, когда острый конец палки вонзился в то место, где она была. Он едва не проткнул её.              Она подняла свою верную пилу-клевер, металл вонзился в колено бледного мужчины. Разрывая мышцы и окрашивая светло-голубой мир знакомыми красными брызгами. Отступив назад, она чуть не поскользнулась: кровь превратила лестницу в скользкую смертельную ловушку. Мир замер, когда она заставила себя поднять оружие перед собой.              Она поняла, что совершила ошибку ещё до того, как деревянная палка ударила по её не слишком надежной защите. В руке раздался треск, но ей было все равно. И она не почувствовала этого. Вместо этого она завороженно смотрела на погнутый металл. Пружины и шестеренки резко выпирали, соединение между шарниром и пильным полотном тоже погнулось.              Она не замечала, как острые каменные ступени впиваются ей в спину, и не чувствовала, как её защищает аура. На помощь ей пришла её душа, часть себя, о которой она забыла. Её согревал теплый свет, который сиял внутри нее. Она видела, что её отец и его команда способны на это. Однако она совсем забыла об этом в своей нарастающей истерике.              Шока от того, что её аура ожила, было достаточно, чтобы вскружить ей голову. Из нее вырвался детский крик гнева. Её драгоценное оружие, первое, что подарил ей отец, разваливалось на части, когда она замахнулась без мысли и причины. В светло-голубой мир проник красный оттенок, когда её сознание стало более жестким. Бледный мужчина перед ней был сильнее её. Но она была быстрее и намного злее.              Она вскарабкалась на его плащ, как обезьяна, и его попытки сбросить её ни в какое сравнение не шли с теми американскими горками скорости и свирепости, которые были вчера у её отца. По сравнению с тем временем, когда она цеплялась за жизнь, бледнокожий мужчина двигался как в замедленной съемке.              Она размозжила древком его череп, и от него осталась только деревянная палка, когда она приготовилась к новому удару. Даже не останавливаясь, чтобы подумать, она обрушила его со всей силой. Пытаясь подражать Норе. К сожалению, у нее не было нечеловеческой силы рыжей, зато мотивация была на высоте. Палка трескалась о стенки его черепа снова, снова и снова. Пока черно-серое мозговое вещество не разлетелось во все стороны.              Вновь поднявшись на лестницу, Вайолет попыталась удержаться, чтобы не поскользнуться. Звон колокола вывел её из фиолетовой дымки. Он вернул её к реальности. Пот струился по её спине, кровь была повсюду. А запястья были странными и распухшими. Кость, торчащая наружу, вызывала лишь жуткое любопытство и желание потыкать в нее.              Попытавшись снова погрузиться в голубой мир, она чуть не потеряла сознание на месте. Она успела ухватиться за перила, до того, как ноги её подвели. Сделав взволнованный вдох, она подняла голову. Заставив себя встать, она начала подниматься по лестнице. Её ноги и легкие горели. Но она шла вперед, заставляя себя двигаться все быстрее и быстрее. И не успела она оглянуться, как уже мчалась вверх по лестнице.              Грандиозная часовая башня возвышалась над ней до невозможности. Затмевая надежду, которая теплилась у нее в груди. Она не видела ни крови, ни трупов, которые всегда следовали за её отцом. Это заставляло семя сомнения в её сердце расцветать и разрастаться.              Колокол прозвенел снова, призывая её быстрее подниматься вверх. Тело протестовало против этого, но в конце концов она оказалась перед огромными дверями собора.              — ¤¤«#UI()JKV()»()!¤&/«#&/() „#)!!!/#(&/¤“¤&/#»%¤!«?#¤/»(¤&/(«#¤/#.              Скорбный шепот, не содержащий ничего, кроме белиберды, эхом отразился от стен собора. Он выбил воздух из её легких, огонь из её сердца и борьбу из её духа. Чувствуя, как тяжелеют веки, она чуть не заснула на месте. Было так легко просто заснуть. Не волноваться. Обрести покой. Просто спать вечно.              «Ну что ты, дитя. Твои приключения только начались».              «Ребенок всегда будет ребенком. Ребенком до самого конца. А я-то думала, что ты другая».              «Ты моя девочка. Почему бы мне не спеть тебе колыбельную после того, как ты закончишь чистить зубы».              Вайолет резко открыла глаза, а сердце тем временем бешено заколотилось в груди. Страх охватил все её естество.              — Что... Что это было? — хрипло выдохнула она. Речь ощущалась как пытка. В её горле как будто было тысяча лезвий. Она чувствовала вкус крови на языке. И что-то теплое щекотало её ногу.              «Ты была права, сестра. Охотник — добрый человек. Добрее всех, кого я видела в Ярнаме. Присмотри за ним, пожалуйста, — в страхе и замешательстве она огляделась по сторонам. Вайолет быстро моргнула. Она могла поклясться, что видела, как её сестра криво улыбается из многочисленных окон великого Собора. Одетая в мантию белого цвета с золотыми акцентами.              Шагнув вперед, она вошла в собор. Она чувствовала себя так, словно попала в другой мир. Многоглазые стражи находили в ней что-то особенное, их взгляды не отрывались от нее. С каждым шагом вверх по маленькой лестнице она чувствовала себя все более подавленной. Она всем своем естеством чувствовала, что совершает великий грех. Она была грязной, нечистой, перепачканной кровью и с палкой, которую использовали для убийства. Ей здесь было не место. Неважно, сколько её отец твердил о праведном деле церкви. Иногда казалось, что он проповедует для себя, а не для них.              Благоговение, которое она испытала, когда наконец увидела сам грандиозный собор, она не могла выразить словами. Он казался необъятным. Почти как если бы высокая крыша была сделана для того, чтобы бросить вызов самому понятию Божественных Небес. Казалось, что собор — это начало, вызов и вход одновременно.              «Куда ведет башня?» Она помнила, как спрашивала об этом, увлеченная лекцией отца о магии крови. Воспоминание вернулось к ней с кристальной ясностью. «Ну, моя дорогая, куда же ещё, как не вверх».              «Неужели церковь построила собор в качестве входа в свою башню?», — задалась вопросом Вайолет. Они хотели построить башню до небес? Туда, где, по словам отца, правит Божество?              Её вопрос затих, когда в соборе раздался тихий стук. Мгновенно её взгляд метнулся к единственной фигуре в большом зале. Корчащаяся масса плоти извивалась на полу. Розовая кровь вытекала наружу, становясь черной, не успев упасть на пол. Знакомая спина, знакомый запах. Ощущение безопасности.              — Папа! — закричала она, заставляя свое израненное и уставшее тело сорваться в спринт. Сердце заколотилось в ушах. Отец услышал её и обернулся. Первым что она заметила это отсутствие правого глаза, только розоватая кровь вытекала из пустой глазницы. На его быстро гниющем лице копошились личинки и мухи. Рука потянулась к ней, рот открылся, обнажив гниющие зубы и выпустив рой мух.              Рухнув вперед, он ударился о землю и взорвался, превратившись в серебристое облако из миллиона скользких огоньков и тысячи голодных мух.              Серебристое облако пронеслись над ней и обрушились на нее. Споткнувшись, она бросилась вперед и упала в пару ждущих рук. Посмотрев вверх, она позволила себе вздохнуть от облегчения. Кукла улыбалась ей. Не осуждающе. В её глазах светились только гордость и любовь.              — Теперь ты в безопасности, дитя. Какое великолепное представление ты устроила. Этот Сон разделяем Мы, и Мы гордимся тем, что можем назвать тебя одной из Нас. Ты заслужила право стать дочерью Нашего Доброго Охотника, — нежно прошептала Кукла. Она осторожно прикоснулась к её лицу, убирая с глаз слипшиеся пряди волос.              — Папа… где папа… С ним все в порядке? — удалось вымолвить Вайолет. Она заставляла себя не уснуть даже тогда, когда ей хотелось лишь рухнуть в нежные объятия Куклы.              — Он в мастерской, — прошептала Кукла, отпустив её, пока Вайолет заставляла себя подняться. Заставив свое избитое и потрепанное тело подняться по лестнице, проходя мимо открытых дверей, она увидела отца у верстака. Он поставил три стеклянных флакона в ритуальный круг, а затем по щелчку пальцев слил их в один. Не раздумывая, отец схватил флакон и выпил кровяную смесь. После этого он достал ещё три стеклянных флакона и повторил ритуал. Тяжелый вздох облегчения вырвался у него, когда он выпил последний флакон. Он рухнул на верстак, облегченно выдохнув.              Вскоре на нее уставились прекрасные голубые глаза с черными линиями, проходящими по ним. Не успела она опомниться, как оказалась в объятиях. Только она уселась в кресло, как отец взял её руку в свою. Их окутало мягкое зеленое сияние. От этого золотой кулон, обвивающий его левую руку, начал сиять. Лечебный свет переливался золотыми искорками. Исцеление принесло с собой теплое чувство сотни объятий.              — Где... где Аврора, — прошептала Вайолет. На этот раз, когда она заговорила, не было ощущения, что кто-то впился лезвием в её горло. Вместо этого был тяжелый комок, который отказывался уходить. Чувство вины за то, что она сделала, грызло её, как и пустая дыра в груди, которая только увеличивалась, когда её мысли тянулись к сестре.              — Она в лучшем месте, — мягко ответил её отец. Рука, которую она видела всего несколько секунд назад гниющей, поднялась и нежно смахнула шальную слезу. — Она с твоим отцом и дядей. Смотрит на тебя сверху.              — Мнх, — протянула Вайолет, обняв отца.              — Её больше нет здесь. Она больше не с нами…              Отец обнял её в ответ, его большие руки и теплая грудь заставили её забыть обо всем. Слезы потекли ручьем, пока она рыдала. Уткнувшись лицом в его широкую грудь. Выпуская наружу все, что держала внутри. Боль от предательства, обида, пустота, страх, выплеснувшиеся наружу, когда отец заключил её в свои крепкие и теплые объятия. В ответ на её чувства он подарил ей океан теплой любви.              — Почему, почему ты заставил меня уснуть! — выдавила она из себя между всхлипами. Её кулачки безобидно бились о его грудь.              — Потому что твоя сестра умоляла меня об этом, — мягко ответил её отец. — Твоя сестра была самоотверженной, но она также была очень эгоистичной девушкой. Она никогда не хотела, чтобы ты видела её раненой или слабой. Она не могла заставить себя разрушить твое представление о ней.              Вайолет закричала. Обхватив руками грудь отца, она кричала до тех пор, пока у нее не осталось воздуха. Кричала до тех пор, пока не почувствовала кровь на языке. Кричала до тех пор, пока от её боли не осталась лишь полая оболочка. И даже тогда она кричала. В глубине души надеясь, что сестра каким-то образом услышит её крик.              — Шшш, все в порядке. Прости меня. Все будет хорошо. У нас все получится, — мягко пообещал отец. Он с любовью провел рукой по её волосам. Не обращая внимания на кровь и грязь, которые там застряли. — И мне жаль, что я поставил последние желания твоей сестры выше твоего благополучия.              — Не говори так… — фыркнула Вайолет. Лезвия в её горле исчезли, когда мягкий зеленый свет с золотыми проблесками снова окутал его руки. — Ты не должен выбирать между моим счастьем и её.              — Спасибо. Ты добрая девочка, — отец нежно прошептал ей на ухо. Заставляя бабочек заплясать в её животе. — А еще ты очень своенравная. Я не буду спрашивать, почему и как. Но я разочарован.              Бабочки и тепло внутри нее исчезли, оставив горький холод, когда Вайолет отстранилась. Она с тревогой посмотрела на лицо отца, и её сердце упало ещё ниже, когда он лишь мрачно кивнул ей. Разочарование в его глазах ранило гораздо сильнее, чем все, что могли сделать с ней безумцы в Ярнаме.              — Ты слишком мягок, парень, — окликнул его сзади Герман. Мутные глаза упали на нее, отчего по спине пробежала дрожь.              — Она получит наказание, если ты об этом. Но не сегодня и не этой ночью, — ответил её отец, тяжело вздыхая и проводя рукой по волосам. — Она только что потеряла сестру, и я тоже не... в здравом уме.              — Что случилось? — спросила Вайолет, её рот зашевелился раньше, чем её разум успел за ним угнаться.              — Скажем так, я увидел кое-кого, и она приняла это за оскорбление, — ответил её отец, снова проведя рукой по её волосам. — Не думай об этом слишком много.              — Ты играешь с огнем, парень, — заявил Герман, не отрывая взгляда от её отца. — Если ты будешь продолжать в том же духе, то вдруг поймешь, что вечность — это не так уж и долго.              — О, поверь мне, я уже об этом знаю, — её отец рассмеялся странным смехом. Он встал и повернулся к своему мастеру. — Но у всех нас слегка не все в порядке с головой. Если бы я не знал, то подумал бы, что это обязательное условие для того, чтобы быть в нашей маленькой семье, — её отец фыркнул, нагибаясь и вырывая у нее палку. Единственное, что осталось от её оружия.              — Я думал, она прослужит дольше, — поморщился он, проведя пальцами по острым щепкам. — Хочешь, чтобы я починил её, принцесса?              — Нет… Я хочу вон то, — заявила Вайолет, указывая на одно из оружий, висящих над камином.              — Правда, его? — мягко уточнил её отец. — Он выше тебя.              — Я вырасту, — ответила Вайолет, не отрывая от него взгляда. Её взгляд всегда тянулся к этому оружию, когда отец оставлял её одну.              — Он весит больше, чем ты.              — Я стану сильнее.              Отец посмотрел на нее и кивнул сам себе. Похоже, он был доволен тем, что нашел в её глазах. Потянувшись вверх, он поднял большое оружие и опустил его вниз. Острие глубоко вонзилось в деревянный пол. Языки огня заплясали по большому каменному настилу, когда он вытащил меч. Зловещий звук эхом прокатился по мастерской. Но ничто не могло сравниться с резким криком, который она слышала всякий раз, когда её отец вытаскивал меч.              Увидев, как её отец покрутил длинный меч так, словно он ничего не весил, Вайолет почувствовала, как её сердце забилось. «Я хочу быть такой же», — кричало ей сердце. Ощущение вины охватило её, дыра в груди грозила снова поглотить её. Тряхнув головой, она отбросила эту мысль. Она знала, что сестра хотела, чтобы она была в безопасности, и если Авроре было позволено быть эгоисткой. Тогда и ей тоже можно было быть эгоисткой.              — Это великое наследие, с которым придется жить, — произнес с опаской Герман. Его мутные глаза стали острыми, как бритва. — Не относись к нему легкомысленно, — он посмотрел на нее. Туманные облака в его глазах рассеялись. Давая ей возможность впервые заглянуть за «завесу».              — Как и эта штука в твоей руке, парень, — невозмутимо продолжал Герман. Он хлопнул отца по левой руке. Вайолет в ужасе вскрикнула. Пульсирующие, наполненные злобой красные линии тянулись по всей его руке. Золотой кулон, казалось, слился с его рукой. Несколько золотых цепочек, имитирующих вены, пульсировали в такт с его бьющимся сердцем. В центре его ладони покоился кулон. Он был наполовину утоплен в ладонь, и кожа полностью слилась с золотом.              — Это было не то, что я выбрал, — категорично заявил её отец. Ледяная дрожь пробежала по её позвоночнику от пустоты в его голосе.              — Иногда у нас нет выбора, — тоскливо усмехнулся Герман. В его глазах появился потерянный взгляд.              — О, поверь мне. Я прекрасно об этом знаю, — сплюнул её отец. Его лицо в этот момент казалось было высечено из камня, и единственное, что выдавало его внутреннее смятение, — это неустойчиво подергивающаяся бровь. Подойдя к верстаку, он достал ещё один флакон с особой кровью и хлопнул по нему. От удара её пронзила дрожь. Вместо того чтобы выпить кровь, он достал старый металлический шест и взялся за переливание. Игла пробила кожу над его левой рукой. Откинувшись назад, он вздохнул с облегчением. Кровь, проходя через трубку, исчезала в нем.              Глядя между отцом и Германом, Вайолет съежилась. Ей не нравилось, что они выглядели готовыми вгрызться друг в друга.              — Это была моя вина? — не удержалась она от вопроса. Оба мужчины мгновенно повернулись к ней. — Это я виновата в том, что сестра умерла? Это я виновата, что отец умер? Что его что-то ранило? — ответ Вайолет не услышала ни от отца, ни от Германа. Усталость от ночных событий усыпила её, и она погрузилась в мягкий сон.