Тьма в его глазах

      Сквозь обманчиво мягкую улыбку Не Хуайсан видел, как в глазах Цзинь Гуанъяо плескалась тьма. Она манила к себе, притягивала ядовитыми обещаниями покоя и грозилась оплести душу цепкими лозами, если сразу не выжечь, не вырвать с корнем, не вытравить. Он, возможно, хотел бы поддаться, со всем отчаянием погрузиться в эту бездну, скрыться от невзгод и печалей, но так и не смог. Не тогда, когда со смертью брата на ее поверхности яркими пятнами все чаще и чаще расцветали желтые розы.       С каждым его прикосновением нежные бутоны становились крепче, черпали силу в долгих объятиях, которые должны были исцелить истерзанное сердце, но на деле — только прижигали кровоточащие раны раскаленным железом. Если бы только Хуайсан не знал, если бы только не смог рассмотреть, если бы только заставил себя поверить… может, тогда в этой бездне мрака и торжества его горюющая душа сумела бы отыскать приют.       Против воли он начал рисовать их, когда на задворках сознания слышал размеренный голос со слабо уловимыми нотками притворной нежности. Немного крепче сжимал кисть, когда отвечал невпопад, пытаясь казаться привычным глупым собой: бессильным перед ударами судьбы Незнайкой из Цинхэ, который не сумеет дать ответ ни на один из заданных вопросов. Хуайсан замер лишь тогда, когда тонкие пальцы осторожно коснулись волос, очертили линию подбородка и остановились на плече. — Твои рисунки в последнее время жутко мрачные, а-Сан.       Хуайсан промолчал и, совсем немного помедлив, вернулся к начатому. Он прекрасно знал, что Цзинь Гуанъяо, так некстати решивший остаться в Нечистой Юдоли дольше обычного, продолжит наблюдать за каждым движением. Поначалу изящные бутоны распускались на бумаге плавно и мерно, но с каждым новым мазком тени сгущались. Вот — удушающая колючая лоза стебля, затем — беспорядочно разбросанные листья, а после — рваные сухие росчерки, раньше времени прерывающие скрытое, никем более не замеченное торжество. — Хуайсан? — удивительно теплые пальцы обхватили запястье, заставив вновь замереть. Хуайсан наконец поднял голову, чтобы улыбнуться, нервно и фальшиво, как улыбался всегда, если не приходилось так же наигранно печалиться. — Жаль, что ты так думаешь, — только и сумел сказать он, но, похоже, ответа на самом деле никто и не ждал.       Цзинь Гуанъяо проследил, как дрожащая рука вернула кисть на подставку, и склонился немного ниже, чтобы привычно укрыть в объятиях и снова попытаться затянуть в обещающий утешение мрак. Хуайсан покорно закрыл глаза: каким бы ни было сладким это обещание, он ни за что не позволит себе по-настоящему утонуть. Нужно лишь немного подождать, и тогда Цзинь Гуанъяо сам захлебнется собственной тьмой.