Притча во языцех

"В борьбе с человеческой личностью общество пускает в ход три оружия: закон, общественное мнение и совесть; закон и общественное мнение можно перехитрить, но совесть — предатель в собственном стане. Она сражается в человеческой душе на стороне общества и заставляет личность приносить себя в жертву на алтарь противника." ©"Бремя страстей человеческих", Уильям Сомерсет Моэм На следующее же утро Вильям Черкинс уехал, попрощавшись только с Иджекилом и объяснив причину своего спешного отъезда болезнью двоюродной тëтушки, которая должна была оставить ему наследство. — Почему же ты раньше не ехал, если говоришь, что она больна как неделю? —недоверчиво спросил тот, хорошо зная характер друга и не принимая за истину ни единого его слова. — Да она всегда больна, а сейчас вдруг больше стала. Мистер Вильям никогда не считался с мнением других, поэтому безбашенные поступки такого рода случались с ним постоянно. Чтó ему было оставаться гостем на полгода или больше? Что ему стоило бросить начатую работу ради предложения выпить с компанией своих никчемных дружков? Ровным счётом ничего, и Иджекил вспомнил об этом и успокоился: перед кем, а перед другом думать о приличиях — пустое дело. Другое должно было занять его мысли в скором времени после воцарившегося в Вулвиче безлюдья - вновь пришли просьбы отца родить наследника во сохранение рода. Вначале, когда Роджер Альфиос прознал только о неудавшейся первой брачной ночи из-за болезни сына, его настаивания были не такие бескомпромиссные, и их легко можно было отложить на неопределённый срок — теперь же они приходили постоянно, и Иджекил подозревал, что у отца они стали идеей фикс. Он хотел отложить разговор с женой об этом как можно дальше, задвинуть на дальнюю полочку в кладовой, перестать думать об этом и чтобы ему перестали это навязывать. Каждый раз, видя Дженнет, он вспоминал об отце, долге наследника, супруга и главы рода: и все раздражения от безысходности перекладывалось на неë. Раньше он спокойно сносил еë общество, даже был счастлив в нëм, вспоминая об их прошлом родстве, в последнее время оно стало невыносимым. Хотелось снова скрыться в своëм мире без неë, перестать думать о существовании Дженнет как жены, перестать представлять кого-то другого на еë месте. Не испытывать злость от того, что она — не этот кто-то другой. И всё же этот час настал. Не было путей отступления, другого выхода, лазейки в разговоре. Она прямо, в лоб сказала ему о письме и выразила беспокойство насчёт этой мысли; заметив, что муж не очень смутился или удивился, она спросила его: — Ты тоже думал об этом? — Нет, я получал письма от отца. Девушка внимательно смотрела на него, пытаясь углядеть какие-то чувства, вылезающие наружу сквозь непроницаемую оболочку, но не увидела ничего, кроме холода. Странно было на душе еë. Она не усмотрела ничего непонятного в его поведении: Иджекил всегда был умнее еë, понимал больше, был проницательнее, поэтому он точно уже знает. Это-то не давало ей покоя, ведь чувствовать себя леди лëгкого поведения — хотя какая она уже леди — было отвратительнее перед мужем. И по глупости своей, чересчур болтливому языку, она упомянула недавнее письмо дяди, чем вызвала заслуженный упрëк от него. Она его жалела. Он провёл одну-единственную ночь с проституткой, которая звалась его женой, и она осталась самым ужасным воспоминанием. Видеть бывшую сестру под собой, с мученически сведëнными бровями и слезами от боли, было невыносимо. Ненамеренно делая ей только хуже, он старался довести дело до конца как можно быстрее; он больше не мог так терзать себя. Результатом их страданий стала скорая беременность, принëсшая женщине зарождающееся материнское счастье, а ему — новый груз на душе. ... Все самые важные даты Винчестер праздновал у Нерольсов. Это стало традицией, и никакие Альфиосы не могли ей перечить; их самих приглашали с такой настойчивостью, что отказаться представлялось возможным только под предлогом смерти. Сочельник не стал исключением. Слуга госпожи Нерольс примчался сквозь буран и снег ради вручения "дорогой миссис Дженнет Альфиос личного предложения посетить их банкет. Если, конечно, здоровье ей позволит". Здоровье ей уже позволяло, доктор Херрманн, посещавший еë раз в неделю, говорил о третьем месяце; в отличие от первых ужасных сроков наконец-то были поводы порадоваться малышу под сердцем. Живот рос, она начала выглядеть беременной, чувствовать себя таковой. Тщеславие матери подсказывало ей, как все будут восхищены еë положением: как можно быть менее восхищëнной, чем она? В их обществе это ценилось как нечто высокое, связанное с главным долгом женщины и матери, поэтому не было причин стыдиться ополневшего тела и облегающего живот саободного платья. Дженнет с радостью приняла приглашение. После долгого затворничества от недомогания, болезненных порывов, растерянных истерик выйти в свет было, если не глотком воздуха, то точно тем, что разбавляло жизнь. Женщина рассеянно улыбалась, собираясь на вечер, и мысленно представляла, как приводит с собой очаровательную малышку со светленькими волосами в залу. "Ещё немного, и это станет реальностью", — предвкушала мать. Сомнений в том, что родится обязательно девочка по имени Афанасия, у неë не было. — Госпожа, вы точно поедете? — встревоженно спрашивал конюх, потирая затылок и глядя в окно. — Метель разыгралась не на шутку, боюсь, лошади не выдержат. Снега по колено выпало. — Нет-нет, мне обязательно надо поехать, — она сокрушëнно всплеснула руками, — как же так, огорчить милых Нерольсов? — Да, не повезло Вулвичу: далеко он, — несмотря на грусть хозяйки, он радовался за любимых лошадей и сохранëнный покой. Дженнет поведала горничной о своей печали, однако получила неожиданное заверение: — Да что вы, отклонять приглашение на банкет из-за какого-то снега?! Да где это видано! Чтобы нашу драгоценную мадам это остановило! Нет, наш конюх непроходимо глуп, раз посмел вам отказать. Я тотчас же отправлю ему приказ отвезти вас туда, и чтоб даже не пикнул! — Лиззи, благодарю, но может, не стоит? Лиззи? — та уже убежала, оставив еë самой укладывать завитые кудри. Лиззи сделала то, что задумала, и благополучно отправила по белым дорогам в слепую темноту с режущим лицо снегом. Миссис Альфиос решила, что та должна лучше знать, поэтому отдалась на волю судьбе. Прибытие еë в залу Нерольсов, изящную пристройку к основному зданию, использующееся исключительно для светских мероприятий, вызвало много эмоций, но вовсе не из-за того, чего она предполагала. — Милая, что вы здесь делаете? Дженнет не поняла и переспросила миссис Ленд-Лоун, которая, казалось, тоже ничего не понимала. — Так как же, Изабелла не присылала вам приглашения специально, потому что знала о... о вашем... положении. Вы всё-таки решили приехать в такую даль, в такую пургу? Девушка почувствовала себя обманутой. Она начала перебирать в памяти все подробности вскрытия письма, чтения его, слугу на коне, и всё больше сомневалась, что на самом деле это был сон. — Так как же... Как же не было приглашения, если мне лично его прислали? Оно было от госпожи Нерольс, я точно помню. Неужели я ошиблась? Боже мой, как стыдно... — Зачем вам стыдиться? Это сказала не Лиоффлида; из-за ширмы, отделяющей зал от прихожей, вышла незнакомая леди. — Это я отослала вам слугу. Она улыбнулась рядом белоснежных зубов, и всё еë молодое, здоровое лицо засияло плутовством. Хитрая искра в карих, почти чëрных глазах в обрамлении пышных ресниц и кудри многочисленных тëмных волос как никому шли ей. О ней бы Дженнет составила безусловно хорошее впечатление. Еë всегда привлекали яркие люди, к которым она себя не относила и отчего те становились более желанными - она бы не преминула зависти с незнакомкой близкую дружбу, если б та предложила. Но одно сильное обстоятельство мешало первому знакомству. Нет, второму. — Меня зовут Миранда Нерольс, я единственная дочь хозяев этого поместья. Всё-таки представленной вам будет лучше, вы так не считаете? Она засмеялась, и в этом смехе было столько скрытого презрения, что не заметить его было невозможно. Та же гордая осанка, поднятая голова, сложенные руки — призрак прошлого, которое Дженнет старалась забыть, всплыл из ниоткуда. Расплата догнала еë. — Раз вы всë-таки пришли на рождественский банкет, мы не можем вас не принять, — Миранда повела еë в сторонв зала, — матушка может не обрадоваться вашему приходу, однако я тоже имею кое-какие права на приглашение гостей. Вы сегодня — мой самый дорогой гость, миссис Альфиос. Вы даже не представляете, как я желала с вами лично познакомиться. — Да, взаимно... я тоже очень рада... — лепетала она, будто снова очутившись в теле маленькой девочки, провинившейся в каком-то проступке. И неважно, что сделал его мальчик с другой стороны изгороди, — она же дочь императора, она должна научиться брать на себя ответственность. — Здесь у нас находится стол с закусками, — показывала как ни в чем не бывало невольная свидетельница еë позора, — возможно, вам есть их не стоит, но вы же добрались как-то сквозь холод, значит, какие-то закуски здоровье ваше хрупкое подорвать не могут... Так, на чëм я остановилась. Здесь у нас сидят люди из сливок общества вместе с моими родителями, но к ним я идти бы не советовала: там сквозняк. Может, вы хотите поиграть в покер вместе со старыми девами и женатыми мужчинами? — Я никогда не играла в покер... — Какая жалость! — Миранда слишком драматично приложила веер ко рту. — Обычно люди быстро учатся, но ваш груз может подрывать не только одни способности, но и другие... Только не думайте, прошу вас, что я имела целью вас обидеть — я только забочусь о вас. Обычно женщины стесняются приходить, когда заметен плод их греха, однако я тоже отвергаю общепринятые устои. Мы дошли до вашего места, — она окинула мельком взглядом деревянное кресло-качалку, без надежды вырваться усадила на неë Дженнет и дала ей платок, — пожалуйста, прикройтесь, иначе получите простуду. Прощайте, как жаль, что вы не сможете учавствовать в танцах! И ускользнула лëгкой походкой в сторону молодых девушек, смеющихся и краснеющих о чëм-то своëм. Молодая женщина была не в состоянии вымолвить и слова; вся речь дочери миссис Нерольс, о которой она слышала столь лестных отзывов, была пропитана непрозрачными намëками насквозь, как ядом. Причины такой кошмарной неприязни она объяснить себе не могла: неужели та сцена так уронила еë во мнении, что она заслужила такого? "Так действительно выглядит наказание за мою неверность? — пытаясь не разрыдаться, спрашивала она. — Провидение обрекло меня на такие муки? Мне правда нужно смириться?" Да, ей нужно смириться. Терпение — вот единственный способ искупить тяжëлую вину. Лишь страдание облегчает нашу жизнь, возвышая к Богу и помогая стать истинно счастливым. Она сидела в своëм углу никем не замечаемая, но каждым осуждаемая. Начались танцы, заиграла музыка, и девушки с юношами закружили по залу, и когда-то она была такой же, а когда-то она радостно танцевала среди дебютанок... с принцессой... "А Принцесса терпела бы? — проскочила внезапная мысль, как молния, однако и угасла так же быстро. — Она сильнее, решительнее, смелее меня. И она никогда не поступит неправильно, вот в чём разница между нами". Только к середине бала, когда все темы для разговоров были исчерпаны, а отсутствие новостей не давало выхода всему воображению и энергии некоторых дам, взоры неожиданно обратились на неë. Все оказались несказанно удивлены еë приходом, по очереди подходили к ней и спрашивали, смущаясь, как она поживает и нет ли проблем с самочувствием. — Дорогая моя, почему же ты пришла, если я специально не посылала тебе приглашения? Нельзя же напрягать себя так, — сокрушалась миссис Нерольс, и Дженнет стало теплее на душе: искреннее обращение с ней было уже родным и привычным. Их дружеские переговоры прервались появлением дочери. — Мама, это я пригласила миссис Дженнет на банкет, — Изабелла поменялась в лице, нацепила маску неприступности, которая отпугнула от неë сперва девушку в первую встречу. — Миранда, зачем ты это сделала? Разве ты не знала, что наша миссис Альфиос находится в известном положении? — Маменька, совсем-совсем не знала! — она покачала головой. — Если бы знала, то ни за что бы не спешила свести знакомство с вашей подругой. Однако я полагалась и на еë благоразумие тоже: раз она не знакома со здешними правилами приличия, разве это можно ставить мне в вину?... — Миранда! Громкий голос, вырвавшийся из глубин грудной клетки, мгновенно заставил замолчать всех присутствующих. Они недоумëнно смотрели на распаляющуюся мать и насмешливо-невинную дочь, в преддверии будущей бури, но их ожидания не оправдались. Ограничилось лишь грозным взглядом и развернувшейся в противоположную сторону хозяйкой бала; разговоры пошли снова, все стали забывать о неразгаданной тайне крика миссис Нерольс — до единого обратили внимание на центральную фигуру конфликта. Это миссис Дженнет? — Да, это она, точно она. Что же она здесь делает? — Не знаю, у неë даже кавалера нет. - Так еë муж в отъезде, он приедет к новому году. — Я понимаю конечно, молодость, но должна же она была полагаться на рассудок и дождаться мужа прежде чем появляться на людях. Без супруга в еë состоянии будут напрашиваться подозрения, что у них в семье не ладно. — Это совершенно не ваше дело! — Но нельзя отрицать, что я прав. Толки и шëпот, столь откровенные в своëм обсуждении известного предмета, оглушали бедную женщину. Куда бы она ни кинула глаза, всюду встречала ответный взгляд, и как бы ни старалась отвлечься на другие мысли, назойливые голоса доходили до нее везде. Дженнет вскочила так быстро, что потемнело зрение и ноги потеряли опору, однако же она выстояла на одной своей выдержке, которая постепенно покидала еë. Бежать, нужно куда-то бежать. Скрыться от проблем, не терпеть публичное унижение, чтобы не опозориться ещё больше. Просто исчезнуть.