oh for the love of

1 + 0 Масамичи всегда был жаворонком и предпочитал начинать работу рано. Его ученики жаловались, что он слишком суров и слишком строг, почему вы заставляете нас вставать в самое адское время суток, учитель, ну какого чёрта, но Масамичи был убеждённым приверженцем пунктуальности. Необходимо придерживаться жёсткой дисциплины, потому что излишняя свобода моментально приводит к расхлябанности. Вот и всё. Он не скучный. И он точно не зануда. — Вы зануда, учитель, — говорит мальчик, непринуждённо развалившись на диване. Масамичи хочется вышвырнуть его из своего кабинета и натравить на него кукол. — На улице слышно пение первых птиц! На деревьях! Сейчас самый рассвет! Вы как будто считаете, что сон — это для слабохарактерных людей. — Сатору, — предостерегающе говорит Масамичи. Возможно, он нашёл новый способ издеваться над самим собой, взяв в ученики Сатору Годжо. Мальчишке всего пятнадцать, но в его глазах уже сейчас слишком много силы, а язык у него острый как бритва. — Учитель, — говорит другой мальчик, Гето. Его голосом можно успокаивать диких животных. — Сейчас шесть утра. Пожалуйста, простите меня за эти слова, но шесть утра — это, честно признаюсь, довольно рано. Какое ужасное совпадение, что оба других ученика, который Масамичи зачислил в магическую школу префектуры Токио, оказались пособниками. Ладно, пособник один. По второй пока не понятно, но ему уже начинает вспоминаться фраза про тихий омут. — Видите! — говорит Годжо. — Этот, как его, челкастый, он согласен со мной. Скажи ещё раз, как тебя зовут? — Сугуру, — отвечает Гето. У Масамичи лезет вверх бровь. — Сугуру, — повторяет Годжо, сияя как медный пятак, — прекрасно разбирается в том, что является нарушением прав и свобод человека. — Всего лишь раз попросил своих учеников встать пораньше, — оскорблённо говорит Масамичи и на секунду прикрывает глаза. Когда-нибудь я выйду на пенсию, мечтательно думает он. По крайней мере, девчонка, Сёко, вряд ли будет вызывать у него мигрень. Может быть, она станет единственной, на кого он сможет положиться в ближайшие годы; молчаливая, крепкая, как дуб, и спокойная, как вода. Годжо выглядит как человек, поведение которого сильно зависит от… от чего-то (хотя пока Масамичи не может сообразить, от чего именно), держать его в узде будет непросто. А вот что касается Гето, то Масамичи предполагал, что тот будет более сдержанным, серьёзным и думающим молодым человеком, но, вероятно, его мнение о характере Гето претерпит изменения при виде того, как легко тот переметнулся на сторону Годжо. По какой-то неведомой причине. Которую Масамичи понимает сразу, как только открывает глаза. Годжо не осознаёт этого. Масамичи не уверен, что осознаёт Сёко. Но Гето — застывший как статуя Гето — сидит, выпрямив спину и засунув руки в карманы, и смотрит на Годжо так, что Масамичи хочется выброситься из окна. Рот мальчишки сжат в тонкую линию, как будто ему требуется прилагать усилия для того, чтобы держать его закрытым. В умных, пытливых глазах максимальная концентрация и еле заметный животный блеск. Такое ощущение, что он хочет сожрать Годжо целиком. …Да блядь, обречённо думает Масамичи.

-----

2 + 0 Нанами просто хочет почитать. Жить в Малайзии — звучит классно. В Куантане, например. Когда-нибудь он построит дом на уединённом пляже и будет сидеть в шезлонге с книгой в руке. Будет слушать, как громко хлопают крыльями чайки, как высоко в облаках кричат птицы. Как шумно разбиваются о берег волны неподалёку. Там будет светить солнце, такое тёплое, что у него на коже выступят капельки пота. Там будет спокойствие. Там будет тишина. Сейчас никакой тишины и в помине нет. Нанами хочется кого-нибудь покромсать. — Сугуру, — зовёт Годжо. — Давай купим мороженое! — Вот это? — говорит Гето. — Как дорого. — Вообще-то, я очень, очень много и хорошо работал, — наклоняет голову к плечу Годжо. — Сугуру ведь не откажет мне в жизненно необходимых энергоресурсах, да? Нанами чувствует себя немного не в своей тарелке, наблюдая за тем, как эти двое взаимодействуют. Они находятся на оживлённой улице в Роппонги. Мимо них проходят толпы людей, не смолкает шум чужих шагов и голосов. А они стоят прямо перед уличным продавцом еды, от закопчённых грилей клубами поднимается дым, и эти двое… разговаривают друг с другом так, что Нанами кажется, что даже просто смотреть на них — это что-то греховное. — …Сколько? — спрашивает Гето. — Хочу три. — Когда-нибудь твои артерии не выдержат и лопнут. — Такого не бывает, — не соглашается Годжо, а после этого звонко соединяет ладони вместе. — Ну пожалуйста! Ты же знаешь, что я не постесняюсь упасть на колени и начать умолять, а этого не хочет никто, потому что тогда мы оба окажемся в неловком положении. — Да, не надо этого делать, — говорит Гето, но в уголках его глаз собираются морщинки. Нанами чувствует надвигающуюся головную боль. Они здесь втроём, а это значит, что рядом нет никого, кто мог бы вытащить его из этого ада. Он бы сам проложил себе выход отсюда, если бы ранее не пообещал Хайбаре, что подождёт его вместе с этими двумя. Обещания и исходящие от них опасности, вздыхает он про себя. В итоге они покупают мороженое — три очень сладких и очень вредных рожка — и отходят от прилавка. Годжо бежит чуть ли не вприпрыжку по тротуару, но в какой-то момент резко останавливается. …А это значит, что мороженое капает. Прямо ему на пальцы. Нанами видит это. Фиксирует этот факт в голове и судорожно надеется, что никто больше не заметит, но… — Сатору, — говорит Гето, — у тебя на пальце мороженое. — Правда? — удивляется Годжо. — Давай мне сюда. У Нанами есть примерно две секунды, чтобы подготовить себя к тому, что последует дальше, после чего Гето за запястье поднимает руку Годжо повыше и кладёт его палец себе в рот. Словно скованный льдом, Годжо не издаёт ни звука и не шевелится. В голове Нанами проносится мысль о том, насколько отвратительным должно быть ощущение, когда твои пальцы оказываются в чьём-то горячем, влажном рту. Но прежде чем у него появляется возможность мысленно задаться вопросом о смысле своего существования и скорбно подумать почему я вообще это вижу, он замечает выражение лица Годжо. Нанами неверяще моргает. И в его мозгу происходит короткое замыкание. Чего? Лицо Годжо приобрело несвойственный ему розоватый оттенок. Через чёрные стёкла его очков Нанами видит широко распахнутые глаза. У Годжо приоткрыт рот. Ой. О боже, на Нанами снисходит озарение, это же… А потом Гето делает своим языком что-то непристойное. В этом нет сомнений, потому что — почти не заметно, но очевидно для любого, кто внимательно наблюдает, — тело Годжо немного дёргается. Выжгите мне глаза, тоскливо думает Нанами.

-----

3 + 0 У Утахиме нет проблем с тем, чтобы принимать чужую помощь. Она считает, что отказ признавать свою бесполезность — это один из самых больших недостатков, который только может быть у человека. В этом нет никаких плюсов, разве что потом можно будет насладиться чувством собственного достоинства. Это тупо. Это абсурдно. Она способна поступиться немного своей гордостью и принять помощь, когда знает, что она ей нужна. Однако она никогда не примет помощь от Сатору Годжо. — Какой кошмар. Утахиме такая слабачка, что даже не понимает этого. — Это не так, отвали! — кричит Утахиме. — Да ладно, — говорит Годжо со своей мерзкой ухмылочкой. Он отрывает голову последнего из проклятий и небрежно бросает её на землю. Голова грустно катится прямо в лужу крови. — Неужели тебе не хочется сказать мне спасибо? — Нет! Ты не можешь так просто приходить и взрывать объекты культурного наследия! — Если тебе так хочется умереть, то ладно. Могу не приходить. — Перестань, Годжо, веди себя хорошо, — говорит Мэй Мэй, направляясь к ним неторопливым шагом. На её лице, обрамлённом двумя симметричными, разделёнными по пробору прядями волос, покоится невероятно миролюбивая и благодушная улыбка. Утахиме не понимает, как у людей может не закипать кровь при одном только виде Годжо, особенно когда тот вытворяет такое. — Я веду себя безупречно, — с невинным видом отвечает Годжо. — Мы с Сугуру пришли вам на помощь, разве само это не является воплощением доброты? — Этот храм стоял здесь сотни лет, — говорит Утахиме. — Мы собирались заманить проклятия в другое место! — Придётся выплатить большую денежную компенсацию, — соглашается Мэй Мэй. — Хорошо, — фыркает Годжо. — Ладно, пусть так. — Хотя мы искренне ценим ваше отношение, — говорит Мэй Мэй. — Вот-вот. Утахиме следует уяснить, что благодарность к людям — это добродетель. — С какой стати? Ты мелкий… — взрывается Утахиме. Она не в состоянии даже закончить фразу. Расслабься, говорит она себе. Спокойно. Спокойно. Ты выше этого. Господи, ей даже становится интересно, нет ли у Сёко какой-нибудь инструкции по взаимодействию с этим идиотом, потому что терпение самой Утахиме на исходе. — А где Сугуру? — слава богу, Годжо отвлекается и меняет тему. — Сугуру? Сугуру! Вот и он. Эй, Сугуру… Его голос резко обрывается. Утахиме поднимает на него глаза, пока в груди непроизвольно нарастает чувство тревоги. Что-то явно застало Годжо врасплох. Он не может выдавить из себя ни слова, не может даже пальцем пошевелить. Утахиме прослеживает за его взглядом, и… Оказывается, что там стоит Гето. Наверное, это первый раз, когда она видит его с распущенными волосами. Торчащие в разные стороны неровные пряди непривычно спадают на плечи. И по какой-то неведомой причине на нём нет рубашки. Утахиме прищуривается. Рубашка всё-таки есть, просто она болтается на одной руке, и даже с такого расстояния видно, что она в клочья: распорота по диагонали от плеча до нижнего края. Тогда она приглядывается повнимательнее и, разумеется, видит его — тёмно-красный от запёкшейся крови порез (совсем не глубокий, больше смахивающий на царапину), который тянется от ключицы до талии. Утахиме задирает бровь. Положа руку на сердце, Гето выглядит очень даже неплохо: загорелая кожа, рельефные мышцы и всё такое. Не то что Годжо. — Ой, простите, — виновато улыбается им Гето. — Одному из проклятий удалось каким-то образом разрезать мою резинку для волос и рубашку, так что… — он невразумительно показывает на себя рукой. — Да ладно тебе, никаких проблем, — голос Годжо звучит чуть выше, чем обычно. Утахиме смотрит на Годжо. Потом на Мэй Мэй, которая изо всех сил пытается не засмеяться. И снова на Годжо. Он реально выглядит так, как будто ему нужно воды. Щёки предательски полыхают слабым, но очевидным румянцем, а ещё заметно, какие отчаянные усилия он прилагает, когда сглатывает. Утахиме с одной попытки может угадать, что это означает. Да, понимает она, испытывая внезапный укол сочувствия, но здесь кроется что-то ещё. Его глаза подёрнуты поволокой. Кроткие и ласковые, до странного нежные. А такими тёплыми они бывают только тогда, когда человек влю… — Моим глазам больно смотреть даже на то, как он сохнет, — бормочет Утахиме. — Ну перестань, — успокаивающе говорит Мэй Мэй.

-----

4 + 0 Сёко дружит с Гето и Годжо уже больше года. Так что у неё нет никаких сомнений в том, что они друг друга хотят. У неё не ушло много времени на то, чтобы это понять. Будучи от природы наблюдательной и проницательной, уже через неделю после их знакомства она поняла, что их тянет друг к другу, а вскоре после этого пришла к выводу, что они были бы не прочь переспать. Если начистоту, то её это никаким боком не касалось. Поэтому она в это не лезла. Они же сообразительные мальчики, думала она. Они сами со всем разберутся. Ни хрена не разобрались. Прошло уже больше года. У Сёко есть одна особенность: ей нравится оставаться на своей волне. Она не будет вмешиваться ни в чью жизнь до тех пор, пока не вмешиваются в её собственную. Она никогда и никому не будет указывать, что делать, и ожидает такого же отношения к себе. Временами всё это социальное взаимодействие вызывает столько проблем. Для него требуется слишком много работы и слишком много усилий. А вот если вы просто расслабитесь, зажжёте сигаретку и будете на своей волне, то абсолютно ничего не сможет выбить вас из колеи. Но они до сих пор ни в чём не разобрались, господи ты боже мой. Не то чтобы она особо парится по этому поводу. Просто её в прямом смысле слова поражает то, что два самых выдающихся человека, которых она знает, могут так тормозить. Они уже целую кучу времени ходят вокруг да около, как будто земля разверзнется, если наступить куда-то не туда. Она тупо не догоняет. Это же просто секс. Поэтому Сёко хочет их подтолкнуть. И ждёт для этого подходящего момента. Они сидят на деревянном крыльце школьного чайного домика. Перед ними раскинулся сад. Пышная зелень, густая трава, пение птиц высоко на деревьях, в тени которых резвится солнечный свет. На бедро Сёко садится комар. Она его ликвидирует. — Бедный комарик, — говорит Гето. — Только не говори мне, что ты не сделал бы то же самое. Она сидит на расстоянии вытянутой руки от Гето, между ними просто идеальное место для того, чтобы туда сел Годжо, но Годжо не садится; он стоит, засунув руки в карманы, и беспокойно раскачивается на пятках. В таком состоянии он пребывает последние полчаса. Что именно его беспокоит, Сёко не знает. Но острое чутьё наводит её на мысль. — Сатору, не хочешь присесть? — спрашивает Гето. — Нет. — Что-то случилось? — напирает Гето. — Это из-за последней миссии? Знаешь, в том, что ты ещё не довёл ту технику до совершенства, нет ничего страшного. — Не из-за этого, — говорит Годжо. А потом добавляет: — Можно сесть к тебе на колени? Охуеть, восхищённо думает Сёко. — Чего? — Можно, — в голосе Годжо слышится нерешительность, которую Сёко бы и не заметила, если бы специально не прислушивалась, — сесть к тебе на колени? — Ой, — с тупым видом говорит Гето. — Но здесь… — и начинает чуть ли не лихорадочно тыкать пальцем в пустое место между ними. — А. Ну хорошо. Вот изворотливая маленькая дрянь, думает Сёко, с трудом сдерживая ухмылку. Вместо того, чтобы выглядеть раздосадованным, Годжо кажется откровенно разочарованным. Опущенный подбородок, поникшая голова, а это значит, что… — Ладно, — сдаётся Гето. — Ладно. Давай. На лице Годжо расцветает широкая и счастливая улыбка, после того как он набрасывается на Гето и устраивается у него на коленях, прижавшись спиной к его груди. Бля, прикидывает Сёко, как будто меня тут вообще нет. Она предпочитает думать, что для них это не является проблемой, потому что дружат они с ней давно, да и должны уже были привыкнуть к её неизменному присутствию. Сёко считает, что это не так уж и плохо. А ещё она считает, что они оба не понимают, насколько всё очевидно со стороны. Годжо, не затыкаясь, рассказывает что-то про кукол учителя Яги, потом про какой-то галлон виски… Сёко даже не пытается вникать. На что она действительно обращает внимание, так это на то, как он двигается на коленях у Гето. Годжо активно размахивает руками, у него очень живая мимика и энергичный голос. Следовательно, он довольно много вертится. Его задница уже в опасной близости к паху Гето. Сам Гето сидит, скрестив ноги и упёршись руками в деревянные ступеньки, с напряжённым лицом. Между ними сейчас только форма. Сёко очень внимательно наблюдает и только по этой причине замечает момент, когда Гето заводится. Разумеется, она туда не смотрит. Она бы не стала. Но она видит, как у Гето в панике сужаются глаза, а его тело застывает. — Сатору, — сдавленно говорит он, и да, паника в голосе определённо присутствует. — Ты не мог бы, эм… Слезть? Годжо хлопает ресницами. — Слезть? — эхом повторяет он. — А почему? — Нога затекла, — отвечает Гето. Лжец. — А. Годжо поднимается, и Гето в ту же секунду сдвигается к краю ступеньки и ставит локти на колени, занимая непринуждённую позу. Смотрит на Годжо с извиняющейся, слегка натянутой улыбкой. Тот в ответ только хмурится. — Тебе нужно поработать над мышцами бёдер, Сугуру, — бормочет он, а потом отворачивается и пинает камешек в сторону кустов. — Прости-прости, — говорит Гето. — Закончишь свою историю? Сёко уже открывает рот — готовая сказать Годжо, что он тоже мечтает затащить тебя в постель, идиот, чтобы положить конец этому затянувшемуся спектаклю, потому что, ну серьёзно, неужели сексуальное влечение — это вещь, которую настолько сложно осознать, — как кто-то резко толкает её в ногу. Она смотрит на Гето чуть ли не со злостью… которая полностью сменяется удивлением. Глядя на неё в ответ, Гето прижимает палец к губам. Улыбка на его лице беспомощная, виноватая, почти умоляющая; но то, что останавливает Сёко, — это страх, который она обнаруживает в его глазах. Он напуган, понимает она. Он напуган, а это не то, что будет испытывать тот, кто ищет обычный перепихон. Это не то, чего можно ожидать от людей, которым нечего терять. И на волне этого осознания Сёко понимает всё: все эти взгляды, все эти прикосновения, все эти улыбки и смех. Гето всегда смотрит на Годжо с молчаливой привязанностью в глазах. Гето всегда смотрит на него как на ослепительно яркую, хрупкую вещь; как на золото и хрусталь; как на биение собственного сердца; как на что-то, предназначенное только для него и ни для кого больше. Сёко ничего больше не говорит. Ну что ж, думает она. Это просто потрясающе смешно.