Я пьян (я люблю тебя)

Сиын проводит пальцем по рюмке, прохладное стекло приятно касается теплой кожи. Текила. Он знает об этом все, что нужно. Агава, процесс ферментации; то, как алкоголь проходит через организм, ослабляя запреты и размывая представления о допустимом. Но сегодня наука Сиына не интересует. Его интересует эффект. Водка, – думает он, взглянув на полупустую бутылку, – так же проста, как и ее прозрачность. Она как чистый холст – подходит для коктейлей, но сама по себе скучная. Он окунает в жидкость палец, знакомое жжение напоминает, почему он обычно держится от нее подальше. Нет, сегодня вечером нужно что-то более интересное. Его взгляд останавливается на потрепанном томике «Дон Кихота», лежащем на подушке. Он читал его бесчисленное количество раз – история о помешанном рыцаре, который гоняется за ветряными мельницами, приносит ему странное утешение. Возможно, именно это он и делает сегодня вечером – ветряной мельницей в человеческом обличии гоняется за Ан Сухо. Сухо. Воспоминание об их первой встрече в старшей школе навсегда запечатлелось в мозгу. Сиын – вечная мишень для хулиганов, и Сухо – уверенный в себе, смешливый вихрь, который ворвался в его жизнь одним блестящим ударом и ослепительной улыбкой. Они стали друзьями, – маловероятным дуэтом, – связанными общей борьбой. Сухо, всегда присматривающий за Сиыном, и Сиын – тихий наблюдатель, очарованный легким обаянием Сухо. После ужасного несчастного случая, в результате которого Сухо впал в кому, их дружба только окрепла. Сиын приходил в больницу каждый день, его постоянное присутствие помогало Сухо вернуться. Это было идеей Сиына – вместе закончить учебу. Решение, обусловленное совместно прожитым опытом и преданностью. Их обоих приняли в колледж, а вечно импульсивный Сухо предложил им стать соседями по комнате. Сухо с его легкой улыбкой и заразительным смехом. Сухо, который мог превратить простой разговор в остроумную беседу, одновременно развлекая Сиына и странно волнуя. Сухо, который, несмотря на бесконечные ночные занятия, подпитываемые пиццей и кофеином, совершенно не обращает внимания на то, как неизменно нервно замирает сердце Сиына, когда они соприкасаются руками. В груди закипает разочарование – знакомое чувство, когда дело касается Сухо. Он делает глоток текилы, жжение во рту приятно отвлекает от непрошенных мыслей. Он знает, что это плохая идея. Алкоголь и невысказанные чувства редко хорошо сочетаются. Но у Сиына, несмотря на все академические знания, нет опыта в навигации по запутанному миру… ну, хотя бы отдаленно чего-то романтического. Он резко ставит рюмку на стол, громкий звук эхом разносится в тишине комнаты. Может быть, – просто может быть, – немного смелости поможет преодолеть пропасть между ним и Сухо. Развяжет язык, придаст немного мужества… или хотя бы иллюзию такового. Он ловит свое отражение в оконном стекле. Бледная кожа, темные круги под глазами, непослушная копна волос, которая, кажется, не поддается никаким попыткам ее усмирить. Он похож на персонажа из фантастических романов – на измученного ученого, жаждущего приключений. Вот только единственное приключение, которого он жаждет, является тем, о чем Сухо, похоже, даже не подозревает. На губах Сиына появляется кривая улыбка. Возможно, немного мудрости Дон Кихота не помешает. Он тянется за водкой, но рука зависает над бутылкой. Нет, сегодня речь не о том, чтобы напиться. Речь о том, чтобы найти в себе смелость остановиться в нужный момент. Потому что самое лучшее в выпивке, – понимает он, подгоняемый внезапным приливом смелости, – это не само чувство опьянения, а острая и сладкая ясность, которая приходит позже. Момент, когда он наконец может наклониться, прижаться носом к щетине на подбородке Сухо или коснуться губами теплой коже на шее. Его любимая часть выпивки – это когда он наконец прекращает пить. +++ Все начинается однажды вечером, когда они тусуются в гостиной и смотрят футбольный матч. Сухо практически приклеился к дивану, и в каждом тайме издает то восторженные крики, то разочарованные стоны. Сиын же растянулся на полу, окруженный морем бумаг. Медицинские журналы, вырезки с последними новостями, исследовательские заметки – все это упорядочено его голове, но на полу выглядит так, будто на него обрушился торнадо. Следовало бы заниматься в своей комнате, но он пообещал Сухо, что они вместе посмотрят игру. Даже если приходится терпеть неловкое напряжение, витающее в воздухе. И теперь он сожалеет об этом. – Сиын-а, я думал, мы посмотрим игру, – во время рекламы говорит Сухо и встает с дивана, чтобы размяться. Сиын поднимает голову в самый неподходящий момент и видит перед собой подтянутый пресс и исчезающую за поясом дорожку темных волос. Он практически давится собственной слюной, быстро отводит взгляд и пытается сосредоточиться на своих заметках. – А мы разве нет? – его голос звучит немного резче, чем планировалось. – Э-э, нет, – ворчит Сухо, словно собирается надуться. Он слегка пинает бумаги Сиына ногой. – Ты полностью игнорируешь игру в угоду своим докторским штучкам. Сиын вздыхает: – Футбол не совсем моя тема. – Эй, ну давай, – говорит Сухо, игриво шлепнув Сиына по руке. – На днях я целиком высидел лекцию по неврологии, на которую ты меня затащил. Вскрытие было… впечатляющим. Правда, должен признать, часть с гиппокампом довольно крутая. Сиын выдавливает из себя легкую улыбку. – Круто, – сообщает он сухим тоном. Он бувально слышит в этом слове отголоски скуки Сухо. – Просто говорю, – щебечет Сухо, как обычно энергично отправляясь на кухню. Сиын краем глаза наблюдает, как Сухо роется в шкафчиках. – Тебе нужно немного расслабиться. Сиын резко вскидывает голову, когда видит незнакомую бутылку. – Не похоже на тебя, – замечает внезапно заинтересовавшийся Сиын. Гладкая бутылка с черной этикеткой и янтарной жидкостью внутри. Определенно не их обычная дешевка. Сухо ухмыляется. – Босс подогнал. Casa Noble, хорошая штука, – он изображает дурацкий поклон и ужасный акцент, а потом откидывается на диване, открывает текилу и выгибает бровь. – Сиын-а, ты в деле? Сиын смотрит на бутылку, затем на Сухо, внутри него идет безмолвная битва. Ответственная часть Сиына считает, что следует сосредоточиться на учебе. Но более заманчивым вариантом кажется провести вечер с до нелепого хорошей текилой и в абсурдно хорошей компании. – Хорошо, – бормочет Сиын, встает и присоединяется к Сухо. +++ Он должен был знать, что жжение в горле – признак предстоящих неприятностей. В горле горит, зрение плывет. Ему не нравится напиваться, он знает, что утром об этом пожалеет, а отсутствующие воспоминания могут вызвать паническую атаку. Но прямо сейчас, прижавшись к Сухо на диване, когда бутылка текилы передается из рук в руки, ему все равно. Он и так зашел слишком далеко. Бутылка уже наполовину опустела, игра почти подошла к концу. Пхохан Стилерс проигрывают. – Еще есть время на один тачдаун, Сиын-а, – невнятно бормочет Сухо, обняв Сиына и делая очередной глоток. Сиын пожимает плечами, делая вид, что ему все равно. – Да плевать, – бормочет он с плохо скрываемым весельем в глазах. Потрясенное выражение лица Сухо стоит того, чтобы просидеть с ним весь футбольный матч. На губах появляется легкая улыбка. Сухо отвешивает ему шутливую затрещину. – Прояви уважение к великой команде, – невнятно говорит он, неопределенно указывая на телевизор. Игроки гоняются за мечом, их движения выглядят смазанными. Вместо игры Сиын сосредотачивается на тепле от текилы в желудке. Внезапно Сухо вскакивает и орет на экран. Сиын понимает, что это была последняя минута: игрок команды Сухо увернулся с мячом от остальных. Сухо хватает Сиына за руку и тянет вверх. Резкое движение вызывает головокружение. Сухо крепко обнимает его и Сиын чувствует тепло в груди. – Видишь? Я же говорил, что они справятся! – кричит Сухо, но его голос приглушен рубашкой Сиына. – Великая команда! Пока Сухо празднует, Сиын просто терпит объятия, но за внешним спокойствием скрывается учащенное сердцебиение. Возможно, он не разбирается в футболе, но растрепанные волосы Сухо, сильные руки и его теперь уже очень узкие штаны – это язык, который он начинает понимать. Стоп, узкие штаны? Они снова садятся и тогда Сиын замечает. Хотя мозг немного затуманен из-за текилы, но Сиын уверен, что раньше штаны Сухо не были настолько тесными. Нет, обычно штаны Сухо свободные и мешковатые. Здесь что-то другое. – Сухо, – тянет он, и в его небрежном тоне проскальзывает веселье. – У тебя, э-э, – он прочищает горло, – после того тачдауна произошел какой-то… сбой в гардеробе? – Ты о чем? Сухо смотрит вниз, а когда понимает, что имеется в виду, его шею заливает краской. Он бормочет что-то о своих джинсах и прежде чем заставить себя рассмеяться, издает низкий, смущенный стон. – Возможно, – застенчиво признается он. – Наверное, дело в текиле. Сиын пытается отогнать эти мысли. Дело ведь не в объятиях, нет. В них не было ничего подозрительного... если только... нет, лучше на этом не зацикливаться. Воздух потрескивает от невысказанного напряжения. Сиын откашливается и отводит взгляд. – Должен ли я… – начинает он, но вопрос повисает в воздухе. Сухо хочет, чтобы он ушел? Эта мысль задевает, но он быстро маскирует разочарование еще одним пожатием плеч. – Тебе нужно… уединиться? – Н-нет, – заикаясь, бормочет Сухо, его рука инстинктивно тянется, чтобы помешать Сиыну встать. – В смысле, я все еще хочу потусоваться с тобой. В его голосе смесь нервозности и текилы, щеки раскраснелись. В груди Сиына разливается тепло, которому вторит румянец на шее. Он осознает, что рука Сухо лежит на его руке, и тогда его пронзает дрожь. Слова вырываются прежде, чем он успевает себя остановить. – Ты… хочешь, чтобы я тебе помог? Подобное предложение кажется полным безумием даже ему самому. Трезвый Сиын никогда бы такого не ляпнул. Но текила, вид растерянного Сухо, странное собственническое желание – все это ослабило его обычный жесткий контроль над эмоциями. Сухо удивленно распахивает глаза, но в его взгляде есть что-то еще, от чего сердце пропускает удар. – А ты можешь? – выпаливает он, по его лицу расползается неуверенная улыбка. Сиын встречается с ним взглядом, пытаясь выглядеть непринужденно и уверенно. – Да, конечно. Почему бы и нет, мы же лучшие друзья. Он делает глоток текилы и морщится, когда она обжигает горло. Возможно, еще несколько глотков не помешают. Возможно, они даже сделают всю эту ситуацию менее… странной. Воздух искрит от последствий странного предложения. Сиын смотрит в свой стакан, щеки горят, он избегает полного надежды взгляда Сухо. Тепло руки Сухо обжигает. – Так, – наконец шепчет Сухо. – Насчет твоей инициативы… Сиын пожимает плечами, движение выходит неуклюжим и неубедительным. – Да, об этом, – он прочищает горло. – Слушай, возможно, у меня нет большого опыта в таких вещах… Сухо изображает кривую ухмылку. – У меня тоже, правда, – он придвигается ближе, движение едва заметное, но Сиына пронзает дрожь. – Но, эй, мы можем сделать это вместе, да? В конце концов, мы же лучшие друзья. Сиын молча кивает, в груди учащенно колотится сердце. Всегда оптимистичный Сухо, похоже, не беспокоится о явном дискомфорте Сиына. Он медленно наклоняется и сокращает между ними дистанцию. Сиын чувствует дыхание Сухо на своей щеке, легкое прикосновение, от которого по спине пробегает озноб. Он инстинктивно закрывает глаза, низ живота сводит предвкушением. Затем нежное прикосновение губ. Мягкое, быстрое – словно вопрос. У Сиына перехватывает дыхание. Пока это нерешительный поцелуй, больше похожий на любопытное исследование, чем на заявление. Но искра, которую он зажигает, не допускает никаких возражений. Волна чего-то нового – чего-то первобытного – толкает его вперед. На этот раз он отвечает на поцелуй смелее, нерешительность превращается в неуклюжий танец языков. Удивленный Сухо быстро растворяется в поцелуе. Его рука перемещается Сиыну на шею, пальцы путаются в темных волосах. Поцелуй хаотичный: переплетение конечностей и нервный смех, их неопытность – очаровательный недостаток. Запыхавшись, они отстраняются друг от друга, соприкасаясь лбами, и тяжело дышат. Воздух гудит от незнакомого напряжения, наполненного электричеством и невысказанными желаниями. С глупой ухмылкой на лице Сухо шепчет: – Видишь? Не так уж и сложно, правда? Сиын может лишь робко кивнуть. Сейчас его разум охвачен вихрем эмоций, смятение борется с волнующим возбуждением. Момент затягивается и между ними воцаряется комфортная тишина. Ухмылка Сухо смягчается, сменяясь более серьезным выражением лица. Его глаза, обычно яркие и игривые, светятся непривычной напряженностью, от которой у Сиына что-то трепещет внизу живота. Сухо проводит большим пальцем по губам Сиына, молчаливый вопрос повисает в воздухе. Воодушевленный поцелуем и внезапной вспышкой желания, Сиын наклоняется и слегка кивает. Этот поцелуй совсем другой. Медленный, более сосредоточенный – исследование неизведанной территории. Сухо проводит рукой по спине Сиына, вызывая трепет. Это прикосновение зажигает внутри Сиына огонь и тоску, которой он не может подобрать названия. Тихий звук срывается с его губ, когда Сухо углубляет поцелуй, он осторожно касается языком языка Сиына. Сиын отвечает с неуклюжим рвением, цепляется за плечи Сухо, пальцы впиваются в его рубашку. Жар, исходящий от тела Сухо, опьяняет. Сиын чувствует отчаянную потребность быть ближе, прижаться еще теснее. Он прерывает поцелуй, дышит часто-часто, его взгляд падает на обнаженную шею Сухо. Словно прочитав его мысли, Сухо откидывает голову назад в молчаливом приглашении. Сиын касается пальцами теплой кожи, посылая заряд тока, пронзающего обоих. В груди Сухо зарождается низкий звук, а в Сиыне расцветает чувство собственничества. Диван внезапно кажется слишком тесным. Не раздумывая, Сиын встает и тянет Сухо за собой. Сухо спотыкается и с удивленным смехом падает на Сиына, инстинктивно обхватив его руками за талию. На мгновение воцаряется молчание, а затем Сиын, воодушевленный вновь обретенной уверенностью, отступает назад. Застигнутый врасплох Сухо приземляется на край кофейного столика. Сиын со всей серьезностью седлает колени Сухо. У него перехватывает дыхание, когда он видит, как расширяются глаза Сухо. Смех замирает у того в горле, сменяясь голодным взглядом, отражающим взгляд Сиына. Их губы снова встречаются, резко и настойчиво. Сухо ласкает спину Сиына, вызывая жар во всем теле. Сиын прижимается бедрами к Сухо в медленном, чувственном ритме. Воздух наполнен невысказанными желаниями, их неопытность представляет собой пьянящую смесь из неловкости и отчаянной жажды. Они раздвигают границы своей вновь обретенной близости, подогреваемые желанием, которое с каждым прикосновением, с каждым вздохом разгорается все ярче. Когда они, наконец, достигают кульминации, общий вздох эхом разносится по тихой квартире – это беспорядочный, красивый взрыв эмоций, свидетельство неловкой, но наэлектризованной искры, которая вспыхнула между ними. И вот тогда-то все и идет наперекосяк. +++ Они не говорят об этом. Солнечный свет струится через окно, расчерчивая лицо Сиына резкими полосами. В голове пульсирует, шея затекла. На полу по-прежнему разбросаны позабытые учебники и заметки, к дивану ведет след из порванных пакетов из-под чипсов, а Сухо нигде не видно. Когда в голове всплывают события прошлой ночи, желудок скручивает нервным предчувствием. Возможно, безрассудное погружение в неизведанное было ошибкой. Но при воспоминаниях о прошлой ночи тело окутывает тепло, которое затмевает тупую боль в голове. И все же между ними не было ни неловких признаний, ни громких заявлений об внезапно обретенных чувствах. Сиын ковыляет на кухню, мысленно готовясь к неизбежной неловкости. Он не знает, как вести себя с Сухо после того, что произошло. Его логическая и думающая часть хочет проанализировать каждый момент, каждое прикосновение, каждый общий вздох. Другая часть – та, которую разбудили текила и прикосновения Сухо, – просто хочет переживать эту ночь снова и снова. Тишину нарушает только звон ложки о миску с хлопьями. Растрепанный Сухо с игривым блеском в глазах приветствует его привычными словами: – Доброе утро, соня. Сиын возится со своей миской, взгляд нервно мечется между Сухо и хлопьями. Он прочищает горло, не зная, что сказать. – Доброе утро, – хрипло выдавливает он. – Так, – начинает Сухо с заминкой, – насчет прошлой ночи… Глаза Сиына расширяются, на лице мелькает паника. Сухо драматично хлопает по столу. – Ты видел последний тайм? Я знал, что они справятся! Сиын улыбается в ответ с облегчением пополам с разочарованием, и между ними вновь воцаряется молчаливое понимание. Они входят в свой обычный ритм – спорят о том, кому достанется пульт. На первый взгляд все нормально, как будто прошлой ночи и не было. Никто не сказал ни слова, но воздух потрескивает от невысказанного напряжения, тихого эха той близости, которую они разделили на двоих. Возможно, кризис миновал. +++ Кризис не миновал. Неделю спустя, когда он дома один, потому что Сухо ушел на какую-то дурацкую вечеринку, которая Сиына совершенно не интересует, воспоминания накрывают его с головой. Возможно, ему следует позвонить своему терапевту. У него проблемы с концентрацией внимания, проблемы со сном, черт возьми, проблемы с дыханием. Вся эта ситуация – всего лишь стресс, навалившийся поверх учебного стресса и общего стресса в целом. Сиын хмуро пялится в стакан, наполненный ярко-розовой жидкостью – какой-то сладкой разновидностью Маргариты с таким дурацким названием, что он даже не может его вспомнить. Он откидывается на подушки, а с кофейного столика на него обвиняюще смотрит гора учебников. К черту домашнюю работу, – зажмурившись, думает Сиын. Единственное ощущение, которого он сейчас жаждет – это тупой кайф, который растекается по телу, пока дешевая Маргарита творит свое волшебство. Внезапно под веками мелькает яркая вспышка – раскрасневшееся и влажное от поцелуев лицо Сухо. Припухшие после всех шотов, что они выпили той ночью, губы; из уголка рта игриво торчит кончик языка. Почему его предательский мозг вызвал этот образ именно сейчас? Сиын сползает по потертому кожаному дивану ниже, знакомая боль тупо пульсирует в голове и отдается в глазах. Он хочет еще немного посидеть и снова проиграть в голове это воспоминание, но усталость накрывает волной. Почти пустой стакан Маргариты едва не выскальзывает из рук. Когда сон, наконец, уже грозит утащить его на глубину, скрипит входная дверь. Почти уснувший Сиын приоткрывает один глаз. В дверях стоит Сухо с широкой и глупой ухмылкой, и слегка покачивается. Он выглядит даже более пьяным, чем чувствует себя Сиын, а это уже о чем-то говорит. Сухо издает драматический стон и плюхается на диван рядом с Сиыном, роняя голову ему на плечо. Он бормочет что-то бессвязное и игриво тыкает локтем Сиына под ребра. – Сиын-а? – шепчет он, прижимаясь губами к его уху. – Поднимайся, уже поздно. Утром ты себя возненавидишь. Сухо уговаривает, безотчетно сжимая пальцами его бедро. Сиын вздрагивает от этого прикосновения. На этот раз дело не в алкоголе, а в том, как рука Сухо задерживается там – молчаливый вопрос повисает в воздухе. – Я уже ненавижу себя, – бормочет Сиын ему в шею. Слова вырываются наружу, признание растворяется в темноте. – Да? Почему? – усмехается Сухо, звук его голоса такой теплый и знакомый. Сиын молчит, потому что ответ содержит запутанный клубок эмоций, который он пока не может распутать. Сухо снова сжимает его бедро, на этот раз намеренно, и Сиын не может сдержать стон. Вопрос тяжело повисает между ними, тишина нарушается лишь прерывистым дыханием Сиына. Рука Сухо так и лежит на бедре, как клеймо на коже. Пауза затягивается, единственный звук – это стук растерянного сердца Сиына. Он смотрит на Сухо сквозь ресницы, зрение плывет из-за усталости и дешевой Маргариты. Лицо Сухо, освещенное мягким светом телевизора, совсем близко. Его глаза полузакрыты, игривая улыбка притаилась в уголках губ. Кажется, в этот момент мир сжимается до одной точки, все остальное исчезает, остается только лицо Сухо в нескольких дюймах от его собственного. Внутри вспыхивает незнакомая смелость, подогреваемая алкоголем и общим накалом момента. Он тяжело сглатывает, его голос едва слышен: – Ты можешь...? – невысказанный вопрос обрывается, так и повиснув в воздухе. Улыбка Сухо медленно становится понимающей. – Могу ли я поцеловать тебя? – заканчивает он хриплым шепотом. Сиын, у которого сильно пылают щеки, может лишь едва заметно кивнуть. Согласие что-то зажигает в глазах Сухо. Он медленно наклоняется, сокращая между ними расстояние. Поцелуй становится откровением. Он небрежный, неуклюжий, вызванный отчаянной потребностью в чем-то, что ни один из них не может толком сформулировать. Сиын растворяется в прикосновениях, все его прежние тревоги тают с каждым новым поцелуем. Его руки путаются в волосах Сухо, знакомый запах парфюма вызывает дрожь. Поцелуй набирает темп, а сдержанность с каждой секундой все больше ослабевает. Алкоголь делает прикосновения Сухо напористее, его движения становятся более настойчивыми и отчаянными. Он с удивительной легкостью подхватывает Сиына на руки, и мир переворачивается, когда его несут в спальню. У Сиына кружится голова, он может только цепляться за шею Сухо; с его губ срывается всхлип, когда Сухо чуть спотыкается. Мир похож на калейдоскоп цветов и размытых форм, единственной константой является тепло чужого тела. Они мягко приземляются на кровать, Сухо переворачивает их так, что Сиын оказывается лежащим на спине. Сухо возвышается над ним, его глаза горят чем-то новым – силой, которая одновременно пугает и странно волнует Сиына. – Все в порядке? – полным желания голосом шепчет Сухо. Захваченный вихрем эмоций Сиын может только кивнуть. Следом с его губ срывается беспомощный стон. Он чувствует себя потрясающе, словно потерявший контроль пассажир в безумной поездке, надо которой он не властен. Сухо не нужен другой ответ. Он наклоняется, оставляя губами горячую дорожку поцелуев на шее Сиына, вызывая этим невыносимый трепет во всем теле. Каждый поцелуй является обещанием, произнесенным шепотом, молчаливым исследованием неизведанной территории. Сиын подсознательно выгибает спину, с его губ срывается вздох, когда Сухо дотягивается до края рубашки. Неуклюжими пальцами Сухо задирает рубашку, обнажая живот; Сиын весь раскраснелся от алкоголя и желания. Это зрелище зажигает огонь в груди, у Сухо перехватывает дыхание. Он проводит рукой по животу Сиына, инстинктивно следуя взглядом за этим движением, его буквально пронзает насквозь теплом чужой кожи. – Ты прекрасен, – шепчет Сухо хриплым от желания голосом. У Сиына так горят щеки, что может только хныкать в ответ. Эти слова становятся откровением, подчеркивают неуверенность, которую он всегда испытывал. Но сейчас он чувствует только прилив собственничества, он тянется к лицу Сухо рукой, лаская пальцами вдоль челюсти. – Сухо-йя, – шепчет он переполненным эмоциями голосом. Сухо усмехается: – Не волнуйся, я ничего не сломаю, – дразнит он, но его голос пронизан нервозностью. И без предупреждения он опускает голову вниз и смыкает губы вокруг напряженного соска. У Сиына вырывается вздох, он откидывает голову назад. Ощущение электризующее, волна удовольствия пронзает его молнией. Он еще сильнее выгибает спину, зарывшись руками в волосы Сухо, подталкивая его ближе. Сухо охотно подчиняется, его язык скользит по чувствительному участку, отчего Сиын дрожит. Сиын чувствует себя восхитительно уязвимым, когда голой кожи касается прохладный воздух и голодный взгляд Сухо. Он на мгновение закрывает глаза, не в силах выдержать накал ситуации. Теплое прикосновение к щеке заставляет его снова открыть глаза. – Посмотри на меня, – просит Сухо. Сиын повинуется, встречаясь взглядом с Сухо. Игривая улыбка исчезает, уступая место дикому голоду, отражающему собственные желания Сиына. Затем Сухо начинает расстегивать свою рубашку, его движения медленные и размеренные. Сиын зачарованно наблюдает, как обнажается грудь, лунный свет отражается в каплях пота на коже. Сердце колотится в груди, бешеный барабанный бой бьет по ребрам. Сухо отшвыривает рубашку на пол и с низким стоном сползает по кровати ниже, располагаясь между ног Сиына. Одним уверенным движением он расстегивает молнию на джинсах Сиына, этот звук громко разносится в тишине. Сиын ахает, смесь удивления и предвкушения скручивает внутренности. Он зачарованно наблюдает, как Сухо стягивает с него джинсы и небрежно отбрасывает их в сторону. У Сиына перехватывает дыхание, когда взгляд Сухо останавливается на его боксерах там, где ткань натянулась, выдавая возбуждение. Быстрый рывок и боксеры присоединяются к джинсам на полу. С губ Сиына срывается вздох, когда чужое горячее дыхание щекочет его бедро. Он инстинктивно знает, что сейчас произойдет, и восхитительная дрожь предвкушения пробегает по всему телу. – Расслабься, Сиын-а, – шепчет Сухо многообещающим голосом. А затем его рука медленным, преднамеренным движением находит свою цель, и с губ Сиына срывается стон. Сухо выдерживает его пристальный взгляд, его глаза горят собственничеством и силой, которая одновременно пугает и возбуждает. +++ После этого между ними воцаряется комфортная тишина. На Сиына накатывается усталость и его глаза закрываются прежде, чем Сухо успевает пожелать спокойной ночи. Сухо ловит себя на том, что долго изучает лицо Сиына; на его губах появляется мягкая улыбка. Он осторожно поправляет одеяло, натягивает его повыше, прикрывая обнаженную грудь в молчаливом обещании тепла и защиты. – Спокойной ночи, – шепчет Сухо, для Сиына эти слова звучат мягким гулом. Его веки опускаются, а звук дыхания Сухо становится колыбельной, которая убаюкивает и погружает в сон, наполненный смутными воспоминаниями о теплых прикосновениях Сухо. Он знает, что им придется поговорить об этом, но сейчас сон является желанным побегом… +++ Проснувшись, Сиын обнаруживает на прикроватной тумбочке стакан воды и две таблетки тайленола. А на кухне рядом с тарелкой с блинчиками лежит записка: «убежал на пробежку, встретимся позже». Возможно, все не так уж и плохо. +++ Это становится их фишкой. Не имеет значения, что они пьют – ну, в основном. Сиын все еще цепляется за текилу, как за уютное одеяло. Он замечает, что один из них всегда имеет в запасе тщательно продуманное оправдание о необходимости болтать об учебе, спорте или конце вселенной, и опрокидывать в себя рюмки до тех пор, пока они не почувствуют себя… ну, более распущенными. Как будто все их заботы – всего лишь воздушные шарики, которые они отпускают и те улетают в ночь. Они всегда останавливаются в какой-то точке – в приятной точке, когда кожу покалывает, а энергия скапливается и начинает гудеть на поверхности. Вот тогда и начинается настоящее веселье. Иногда они растягиваются на диване, иногда – переплетаются конечностями на кровати Сухо, а иногда – беспорядочным смытым пятном в комнате Сиына. Одежда становится совершенно ненужной, молнии – неприятным препятствием, а их неуклюжая возня перемежается сбитым дыханием и смехом. Поцелуи повсюду – мимолетные на щеках, долгие на шее, – они оставляют после себя красные следы, которые к утру выцветают до прохладно-фиолетового цвета. Но так происходит не всегда. Иногда это просто исследования руками, теплые прикосновения, вызывающие дрожь вдоль позвоночника. В других случаях нетерпение берет верх, одежда едва ли является препятствием, и они находят облегчение в трении кожи о кожу. Но в последнее время игнорировать невысказанный вопрос, повисший в воздухе, становится все сложнее. Каждый раз, когда они подходят к шкафчику с алкоголем, они знают, что будет дальше, но никто из них ничего не говорит. Похмелье, конечно, жестокое, но мысль о ночи без прикосновений Сухо еще хуже. Они переживают ужасы похмелья только ради того, чтобы прикоснуться руками и губами друг к другу. А Сиын… не назвал бы себя алкоголиком. Но факт остается фактом: он почти ежедневно пьет, чтобы повеселиться со своим лучшим другом. И чувствует внутри пустоту в те редкие ночи, когда не потакает алкоголю и Сухо. И все же какое-то время он цепляется за иллюзию контроля, хотя знает, что этот хрупкий пузырь может лопнуть в любой момент. +++ Однажды вечером после особенно тяжелой недели Сиын решает позвонить Ёнъи. Они дружат еще со школы, и Ёнъи с ее заразительным смехом и здравомыслием всегда умеет его заземлить. – Привет, Ёнъи, – здоровается Сиын, откидываясь на диване. На экране телефона появляется лицо Ёнъи, знакомая улыбка быстро сменяется беспокойством. – Эй, Сиын-а, что случилось? Сиын колеблется, но все же выпаливает: – Мне нужно кое о чем поговорить с Сухо, но я не знаю, как к этому подступиться. Ёнъи выгибает бровь, в ее глазах появляются искорки веселья. – Речь идет о той, э-э, алко-сессии, которую вы, парни, устроили той ночью, которая загадочным образом закончилась в три утра? Сиын краснеет. – Как ты вообще узнала? – Скажем так, твое похмелье не совсем незаметное, Сиын, – говорит Ёнъи с дразнящей улыбкой. – Послушай, если тебя это беспокоит, тебе просто нужно поговорить с ним. Вся эта история «‎напьюсь-ради-обжимашек», звучит… ну, так себе, мягко говоря. Сиын вздыхает и проводит рукой по волосам. – Все так. Но разговоры о чувствах… это не самая сильная сторона Сухо. Он всегда сводит все к шутке. Да и, честно говоря, это и не моя сильная сторона тоже. – Верно, но топтаться на одном месте тоже не выход, – замечает Ёнъи. – Кроме того, Сухо может тебя удивить. Помнишь, как в выпускном классе он купил вам одинаковые куртки, потому что подумал, что вы оба будете выглядеть мило? Заезженный прием, конечно, но, как ни странно, и правда миленький. При этом воспоминании Сиын слегка улыбается. – Ладно, ты права. Но как вообще начать такой разговор? Ёнъи наклоняется вперед с задумчивым выражением лица. – Возможно, не стоит поднимать этот вопрос, когда вы только прикончили бутылку текилы. Как насчет того, чтобы устроить вечер пасты и кино? Короче, что-нибудь расслабляющее. И потом, когда вы оба расслабитесь, просто… скажи это. Ну, знаешь, типа: «Эй, Сухо, я хотел кое о чем поговорить…». Сиын задумывается. – Вечер кино, да? Это и правда может сработать. – Тогда вперед! – говорит Ёнъи с прежнем улыбкой. – Слушай, Сиын, ты отличный парень. Сухо повезло с тобой – пьяным или трезвым. Просто будь собой, ладно? Сиын кивает, чувствуя проблеск надежды. – Спасибо, Ёнъи. Ты лучшая. Он кладет трубку и чувствует, что с плеч свалился груз. Может быть – просто может быть – из этой запутанной ситуации есть выход. Все, что ему нужно сделать – просто собраться с духом и поговорить с Сухо. +++ Над головой мерцают гирлянды, отбрасывая теплый свет на кухонную стойку. Все идеально – по крайней мере, Сиын пытается себя в этом убедить. Он натер уже три порции пармезана, пока его сердце пыталось проломить ребра. Сегодня тот самый вечер. Наконец-то он расскажет Сухо о своих чувствах – расскажет правду о чувствах, которые в нем бушуют. План достаточно прост. Отказаться от привычной жирной еды навынос и приготовить изысканную пасту – символ, ну, не совсем взрослости, но точно шаг в этом направлении. К тому же, шипящая сковорода и пузырящийся соус должны стать идеальным саундтреком к важному признанию. Но вместо этого они превращаются в симфонию тревоги, от которой скручивает желудок. Он вздрагивает от резкого сигнала телефона. Краткое сообщение от Сухо: «Я уже в пути!». Оно вызывает прилив волнения, смешанный с ужасом. Сиын взбивает диванные подушки (надеясь, что они выглядят привлекательно, а не так, словно он в отчаянии) и практикуется в хладнокровной улыбке в отражении микроволновки. В этот момент скрипит входная дверь и Сиын оборачивается с надеждой в глазах. Но его улыбка тает быстрее, чем упавший рожок мороженого. Сухо не один. Рядом с ним стоит девушка с упругими кудрями и уверенной улыбкой, от которой у Сиына внутри все холодеет. – Эй, ты рано, – выпаливает Сиын слишком высоким голосом. Слегка смущенный Сухо пытается забрать у девушки часть пакетов с продуктами. – О, да, извини. Это Минджи, моя партнерша по кулинарному курсу. Нам, э-э, нужно попрактиковаться с рецептом для завтрашнего урока профессора Ким. Минджи излучает уверенность и улыбается, кажется, слишком уж дружелюбно. – Привет! Милая квартирка, – ее взгляд на мгновение задерживается на Сиыне, прежде чем снова остановиться на Сухо. Сиыну удается выдавить из себя улыбку. Вечер, который он запланировал, летит к чертям. – Привет, – бурчит он, и тепло, которое он чувствовал несколько минут назад, сменяется холодным уколом тревоги. Ни на кого не обращая внимания, Минджи направляется на кухню, слишком демонстративно покачивая бедрами. – Итак, где же рождаются шедевры? – щебечет она, и в ее голосе есть что-то такое, что заставляет Сиына крепче стиснуть зубы. Как всегда ни на что не обращающий внимания Сухо следует за ней, сосредоточенно нахмурив брови, пока они на ходу обсуждают ингредиенты. Сиын наблюдает, как Минджи касается Сухо, ее рука слишком долго задерживается на его руке, отчего внутренности Сиына скручиваются в тугой узел. На плите пузырится соус, его шипение смешивается с неловкостью, повисшей в воздухе. Сиын пытается выключить огонь, но из-за острого приступа ревности его движения становятся неуклюжими. Он не может не бросать на них взгляды: каждое многообещающее прикосновение, каждый игривый смешок Минджи – это крошечная игла, пронзающая его сердце. Он заставляет себя накрыть на стол; стук тарелок эхом отдается в напряженной тишине. Когда Сухо, наконец, присоединяется к нему в гостиной, смущенно нахмурив брови, Сиын не может удержаться от комментария, который звучит немного резче, чем предполагалось. – Не знал, что на кулинарном факультете… полагаются напарники по домашней работе, – замечает он, и горечь, которую чувствует Сиын, комом застревает в горле. Сухо моргает и хмурится еще сильнее. – Напарники по домашней работе? О чем ты говоришь, Сиын? Сиын неопределенно машет в сторону кухни, где Минджи напевает под музыку; она выразительно обхватывает пухлыми губами деревянную ложку и смотрит на Сухо, который все еще ничего не замечает. Он тянется за пармезаном. – Она просто помогает с рецептом, – говорит Сухо, совершенно не замечая, как взгляд Минджи задерживается на нем чуть дольше необходимого, а потом она неторопливо подходит и прижимается к нему всем телом, потянувшись к терке для сыра. Сиына пронзает укол ревности. Он заставляет себя улыбнуться, но выходит так же фальшиво, как гнилое яблоко, обернутое в полиэтилен. Ужин, который предполагался символом зарождающегося романа, теперь ощущается как принудительное представление, каждая часть которого не что иное, как борьба с разочарованием. На протяжении всего ужина Минджи постоянно отпускает шутки и комплименты, по комнате разносится ее смех. А Сухо так и остается в блаженном неведении, сосредоточившись на еде и предстоящей презентации рецепта. Сиын, – молчаливый наблюдатель в собственной квартире, – смотрит, как Минджи наклоняется еще ближе к Сухо и нашептывает ему что-то о смеси специй. Их головы почти соприкасаются и на мгновение Сиыну кажется, что он видит собственничество в глазах Минджи. Это последняя капля. Он с грохотом отталкивает тарелку, от резкого звука все подпрыгивают. – Думаю, мне пора спать, – говорит он напряженным голосом. Сухо наконец поднимает голову, от беспокойства на его лбу проступают морщинки. – Эй, с тобой все в порядке? Ты едва прикоснулся к еде. – Все в порядке, – лжет Сиын, его улыбка в любой момент может рассыпаться на осколки. – Просто голова болит. Очень длинный день. Он больше не может все это терпеть. Вечер похож на сцену из дрянного комедийного сериала, где все пошло наперекосяк. Он уходит в свою комнату и хлопает дверью с такой силой, что, наверное, трясутся картины на стенах. Зарывшись лицом в подушку, Сиын пытается побороть волну разочарования. Сегодня должен был быть тот самый вечер. Вечер, когда он расскажет Сухо правду о своих чувствах. Но тщательно спланированный ужин теперь напоминает сдутый праздничный воздушный шарик. Его терзают сомнения. Он торопит события? Оказался ли «вечер крутой пасты» плохим планом? Возможно, Сухо просто видит в нем друга, а Сиын слишком много значения придает их молчаливой договоренности. С губ срывается горестный стон. Пока он лежит в темноте, образ романтического вечера с Сухо растворяется, уступив место запутанному клубку эмоций. На столешнице стоит позабытая кастрюля с макаронами – холодный и неаппетитный памятник разбитым надеждам. Когда сон, наконец, приходит, он не приносит никакого облегчения. Сны наполнены запутанными эмоциями, разочарование лежит на сердце тяжелым грузом. +++ На следующее утро Сиын просыпается с ощущением, будто проглотил кусок угля. Он выглядывает из своей комнаты. Кухня пуста, а посуда, брошенная накануне вечером грязной, вымыта и высушена. У вазы с фруктами лежит записка. Почерком Сухо нацарапаны несколько строк: Сиын-а, Прости за вчерашний вечер. Минджи классная, но, наверное, следовало предупредить тебя, что она придет. Мы разобрались с рецептом. Профессор Ким наверняка будет впечатлен! Хочешь потом перекусить настоящей едой? Я готовлю (в качестве извинения). Сиын пялится на записку, проблеск надежды борется с затянувшимся разочарованием. Возможно, все не так плохо, как он думает. Возможно, он раздул из мухи слона. Ему просто нужно придумать, как разобраться с этой ситуацией; как справиться с этой новой неопределенностью. +++ Библиотека становится убежищем. Ни гирлянд, ни пенящегося соуса, ни нервных взглядов через обеденный стол. Только успокаивающий запах старых книг и тихий шепот прилежных студентов-зомби. Здесь, где можно с головой зарыться в учебники, саундтреком к его жизни становится не надоедливый смех Минджи, а приятный скрип ручки по бумаге. Дни сливаются воедино, как плохой фильтр в Instagram. Лекции, занятия в библиотеке, которые длятся дольше, чем фильм о зомби-апокалипсисе, и быстрые перекусы раменом в одинокой тишине своей комнаты. Общение с Сухо похоже на прогулку по минному полю: неловкое молчание, чередующееся звоном столовых приборов и вездесущим призраком Минджи. Такое ощущение, что их дурацкий «кулинарный проект» (который каким-то образом растянулся на неделю) преследует его повсюду, как неприятный запах. Как-то днем в библиотеке ​​Сиын воюет с настолько сложной задачкой по экономике, что ее наверняка написал его злобный профессор математики, когда на его стол падает тень. Он поднимает голову, ожидая убийственного взгляда библиотекаря за третью порцию теплого кофе, которая испачкала записи. Но вместо этого видит парня, который смотрит на него с ухмылкой. У парня идеально уложенные каштановые волосы и улыбка, с которой вам могли бы продать старый сломанный телефон под видом новинки последней модели. – Эй, чувак, не возражаешь, если я посижу немного рядом с тобой? Это место мертвее, чем вчерашняя пицца в кафетерии. Первый инстинкт Сиына требует проигнорировать его и глубже погрузиться в запутанный мир спроса и предложения. Но общение с людьми, которое когда-то было своеобразным развлечением, теперь кажется домашним заданием, которое его больше не волнует. – Конечно, – бормочет он, и это слово на вкус напоминает рамен недельной давности. Парень, представившийся Хаджуном, устраивается за столом с энтузиазмом щенка с игрушкой-пищалкой. В течение следующих десяти минут Сиын терпит непрерывный поток шуток (некоторые смешные, некоторые отдают кринжем) и диких историй о золотистом ретривере по имени Санни, который линяет как метель и имеет склонность к разрушению мебели. С губ Сиына срывается сдавленный смех, больше похожий на удивленное фырканье. Он эхом отражается в тишине библиотеки, напугав его самого. Он даже не осознавал, насколько напряжен – все его чувства были запечатаны, как газировка в банке, а теперь эту банку встряхнули. Однако на кого-то его смех, похоже, производит совершенно иное впечатление. Сухо, который только что вошел, чтобы забрать забытую книгу, замирает. Со странным холодом в глазах он наблюдает, как Сиын улыбается какому-то случайному парню настоящей – не настороженной – улыбкой. Сиын, не обращая внимания на немую драму, развернувшуюся в проходе, вытирает подступившие от смеха слезы – слезы, вызванные воспоминанием о глупой улыбке Сухо, которая всегда напоминает ему о золотистом ретривере. Затем их взгляды встречаются посреди библиотеки, как лазеры. Между ними молчаливый крик. Лицо Сухо приобретает выражение, которого Сиын никогда раньше не видел. С силой, от которой затряслись полки, он хватает книгу и выбегает из библиотеки. Хлопок двери эхом раздается во внезапной тишине, словно точка в конце очень плохого приговора. Хаджун, заметив перемену в настроении Сиына, хмурится. – Эй, что случилось? Я сказал что-то не то? Сиын лишь отстраненно качает головой, недоумевая, почему Сухо сбежал. И затем в голове щелкает. Сухо, который всегда хвастается Ёнъи, что он единственный, кто может заставить Сиына так смеяться; единственный, кто может сломать эту стоическую оболочку и вызвать у него искреннюю улыбку. И вот он здесь, смеется над шутками какого-то случайного парня. Взгляд Сухо, который всегда казался таким невнимательным, внезапно становится намного острее, намного холоднее. Сиына сверлит взглядом дверь библиотеки, проблеск надежды борется со страхом. Ему нужно найти Сухо, объяснить ситуацию, устранить гигантскую пропасть, которая с каждой секундой все больше расступается между ними. Но по мере того, как проходят минуты, – кажется, целая вечность, – а Сухо не возвращается, Сиына накрывает новой волной отчаяния. Тяжесть невысказанных чувств, страх быть отвергнутым, жгучая ревность и предположения Сухо давят на Сиына, заставляя его чувствовать себя очень одиноким и пойманным в ловушку. Сиын больше не может просто сидеть здесь. Он запихивает учебники в сумку, их вес ничто по сравнению с тонной кирпичей на плечах. Он выбегает из библиотеки, не обращая внимания на растерянные окрики Хаджуна. +++ Он обнаруживает кипящего от злости Сухо возле студенческого центра; тот пинает камешек по тротуару, как ребенок в истерике. Сиын глубоко вздыхает, внутренне готовясь к конфронтации. – Сухо, подожди! – зовет он, его голос немного надламывается. Сухо разворачивается, на его лице отражается бурная смесь гнева и чего-то еще, чего Сиын не может идентифицировать. – Чего ты хочешь, Сиын? Одно слово, лишенное обычной теплоты – Сиын-а, – больно жалит. – Я должен объяснить, – выпаливает Сиын срывающимся голосом. Он начинает лихорадочно объяснять, рассказывает о парне в библиотеке – Хаджуне. Он описывает дурацкие шутки Хаджуна, порой смешные, порой неуместные, его шумную личность и странные истории о его золотистом ретривере Санни. – А потом, – продолжает Сиын, слегка запнувшись, – он рассказал историю о том, как Санни сгрыз его ботинки, и что-то в этом, в том, как он это описал, просто… на секунду напомнило мне о тебе. Он останавливается, его лицо краснеет. – Я знаю, это был глупый смех. Я даже не хотел… Сухо пялится на него, и гнев медленно покидает его глаза, сменившись замешательством. – Так ты говоришь, что смех… с этим парнем… не имел к нему никакого отношения? – его голос смягчается, обвинение сменяется недоверием. – Никакого! – настаивает Сиын, возможно, даже слишком энергично. – Это была глупая шутка, Сухо, только и всего. Он не может не почувствовать проблеск раздражения. Неужели Сухо думает, что он смеется над шутками первого встречного? Но тихий голосок в его голове шепчет: возможно, Сухо не возражал бы, если бы незнакомцем не оказался Хаджун. Эта мысль осеняет его, смесь надежды и страха сбивает с толку. Сухо наконец смеется. Искренний смех, который прогоняет напряжение; солнечный свет после бури. – Серьезно? Санни напомнил тебе меня? – он снова смеется, и от этого звука Сиына накрывает волной облегчения. Все еще взволнованный Сиын слабо ухмыляется. – Возможно, немного, – бормочет он, пнув камешек. Сиын ощущает странную смесь смущения и легкости в груди, которую он не чувствовал с тех пор, как из него вырвался этот глупый смех. Как только Сиын расслабляется, выражение лица Сухо снова становится серьезным. – Подожди… а что насчет Минджи? Лицо Сиына остается бесстрастным, но челюсти крепко сжаты. Вот оно – признание о Минджи и его неуверенности в себе. Он собирается с духом, знакомый узел в животе затягивается крепче. Ровным и бесстрастным голосом он начинает объяснять. Хотя Минджи просто одногруппница, не более того, но как всегда ничего не замечающий под собственным носом Сухо слеп к ее постоянному присутствию и весьма очевидным прикосновениям. С этим стало трудно справляться, вот и все. Пока он говорит, слова льются монотонно, эдакий неразрывный клубок из ревности и неуверенности, которую он не может контролировать. Он признается, что его беспокоит присутствие Минджи и, то, как она липнет к Сухо. Он признается, что чувствует себя в тупике, он не уверен в том, кем они приходятся друг другу и куда ведут их странные отношения, и боится, что на его невысказанные чувства никогда не ответят взаимностью. Сухо внимательно слушает, выражение его лица меняется с веселья к беспокойству, пока Сиын произносит свой бесстрастный доклад. Когда Сиын наконец заканчивает, между ними воцаряется тяжелое молчание. Сердце Сиына колотится в груди, тишина растягивается на целую вечность. Наконец Сухо произносит тихим и серьезным голосом: – Послушай, – неуверенно начинает он. – Насчет Минджи – она просто подруга. Мы напарники на кулинарном факультете, вот и все. Прошла всего неделя. Он делает паузу, а затем добавляет: – Кроме того, единственный человек, который заставляет меня смеяться, как золотистый ретривер с обувным фетишем, это ты. Румянец заливает шею Сиына. Он не хочет, чтобы его чувства вырвались наружу таким образом, но облегчение и проблеск чего-то большего в голосе Сухо придают ему смелости. – Так, – бормочет он едва слышно, – это значит... Сухо подходит ближе, и его прежняя серьезность сменяется игривой ухмылкой. – Значит ли это то, что я думаю? – он наклоняется, его теплое дыхание касается уха Сиына. – Может быть, тебе стоит как-нибудь объяснить мне, как работают эти шутки с золотистым ретривером. Знаешь, мы могли бы приготовить настоящей еды, не требующей сомнительных кулинарных экспериментов. – Да, – слово падает между ними и Сыин выдыхает: – Может, нам и правда стоит. Улыбка Сухо смягчается, его глаза светятся теплотой, от которой по спине Сиына пробегает дрожь. Плотину прорывает. Он наклоняется, сокращая расстояние между ними. Поцелуй поначалу неуверенный, вопрос оседает шепотом на нерешительных губах. Затем будто щелкает переключатель, поцелуй становится глубже, в него вкладывается весь поток сдерживаемых так долго эмоций. Облегчение, радость и проблеск чего-то нового, обещание шепотом на коже. Они отстраняются, запыхавшиеся и немного ошеломленные. Сухо мягко прижимается лбом ко лбу Сиына. На его лице расплывается широкая искренняя улыбка. – Так что, – шепчет он хриплым голосом, – мы теперь встречаемся? Сиын не может сдержать ухмылку в ответ, тяжесть невысказанных чувств наконец-то его отпускает. Его охватывает облегчение, словно очищающая волна. – Да, – подтверждает он, и из его горла вырвался смех. – Думаю, да. – И мы встречаемся без жидкой смелости, да? – спрашивает Сухо, на его губах игривая улыбка. Сиын тихо и мелодично усмехается. – Похоже на то. Мир кажется ярче и острее теперь, когда все карты выложены на стол. Он толкает Сухо плечом и удобно прижимается к его боку. – Кроме того, где я еще найду того, кто посчитает золотистого ретривера, любящего обувь, забавным? Сухо усмехается, притягивая Сиына к себе. – Может быть, – дразнится он. – Но в следующий раз постарайся не признаваться мне в своей бессмертной любви посреди библиотеки. Сиын закатывает глаза. – Может быть, в следующий раз, – возражает он, – ты не будешь делать поспешные выводы на основании одного только смеха. Они идут и их смех разносится эхом в тихом вечернем воздухе, бремя невысказанных чувств сменилось волнующим обещанием нового начала; будущего, написанного не в учебниках, а в украденных взглядах, совместном смехе и неоспоримой истине, которая, наконец, обрела голос. +++ Мерцающий свет телевизора отбрасывает танцующие тени на стену гостиной, приглушенный рев толпы кажется далеким гулом на фоне бешеного ритма сердца Сиына. Сидя верхом на коленях Сухо, он чувствует себя задыхающимся от смеха суетливым клубком конечностей. Прошли времена неловких взглядов и неуклюжих поцелуев, подогреваемых слишком большим количеством текилы. Теперь это другой вид жара, медленное горение, полное невысказанных желаний и вновь обретенной уверенностью друг в друге. – Похоже, нам больше не нужно полбутылки жидкой храбрости, чтобы целоваться, да? – дразнит Сухо, проводя пальцем по обнаженной спине Сиына, вызывая восхитительную дрожь вдоль позвоночника. Знакомое прикосновение, которое когда-то было лишь фантазией, теперь пронзает тело электрическим током. Сиын встречается с ним взглядом, в его глазах загорается игривый блеск. – Да, – признает он, на его губах играет озорная улыбка. – Хотя та ночь в твоей комнате, когда мы были пьяны, была довольно… запоминающейся. Румянец Сухо на мгновение отражает румянец Сиына. Общая шутка, как напоминание о неловких ошибках, которые в конечном итоге привели их сюда, становится источником напряжения. Смех утихает, сменяясь комфортной тишиной. Сиын наклоняется, касаясь губами челюсти Сухо, отчего по его шее пробегают мурашки. Он осыпает поцелуями его горло, наслаждаясь тем, как у Сухо сбивается дыхание. В ответ Сухо сжимает его бедра, подтягивая ближе. Поцелуй медленный и обдуманный, разговор ведется на языке прикосновений и шепота обещаний. Их тела двигаются синхронно – идеальная совместимость обнаружилась после месяцев украденных моментов и застенчивых признаний. Интенсивность нарастает, и Сиын ерзает, удобнее устраиваясь на коленях Сухо. С его губ срывается вздох, когда Сухо находит нужный ритм, удовольствие медленно распространяется по телу. Мир вокруг исчезает, единственной реальностью становится близость тела Сухо, бешеный ритм дыхания и ласковый шёпот, которая превращается с их новый язык, на котором они говорят. Спустя долгое время после того, как прозвучал финальный свисток в позабытой игре, они лежат на диване, перепутавшись конечностями, их тела переплелись, словно обещание, данное шепотом в темноте. Сиын прижимается ближе к Сухо и кладет голову ему на грудь. Он слушает ровное биение сердца – утешительный контрапункт его беспорядочному ритму. После этого между ними установилось новое понимание. Речь идет не только об украденных моментах и ​​мимолетной страсти. С сонной улыбкой Сиын осознает, что это является началом чего-то настоящего; чего-то, построенного на доверии, честности и тихой уверенности в том, что он нашел свой дом в объятиях Сухо.