Ее верный киллер

– Оторвались, – говорит Виктор, быстрым цепким взглядом осматривая переулок. По куртке расползается горячее кровавое пятно, правую руку поднимать так больно, будто под лопатку каленым железом тычут, но Виктор не опускает пистолета. В Софию стреляли ее собственные люди. Ей целились в спину, когда Виктор вошел с докладом. В последний момент он успел развернуть Софию, закрыв ее собой. Пуля засела в спине чуть ниже плеча, и каждый шаг Виктора, каждый его вздох отдается мучительной болью. – Ты найдешь их всех, – рычит София. Она в ярости. – Найду, – хриплым эхом отзывается Виктор. – Пусть умоляют о смерти! – Будут, – спокойно обещает Виктор. София направляется к неприметному старому многоквартирному дому на окраине города. Половина окон в нём заколочена, вторая половина – разбита, и лишь несколько уцелели. – Отец давно не пользовался этим убежищем, – говорит София. – Никто не станет искать меня здесь. Квартира запустелая и холодная. Из еды в ней остались только консервы, обогреватели оказываются сломаны, а одеяла так пропахли затхлостью, что София наотрез отказывается доставать их, несмотря на холод. Она открывает ножом консервированные персики быстрее, чем Виктор успевает предложить помощь, и молча толкает к нему вторую банку. Он так же молча качает головой: в глазах темнеет от боли. – Надо вытащить пулю, – говорит София, ледяной водой смывая с рук липкий персиковый сок. – Нельзя, – не без сожаления отвечает Виктор. – Нечем остановить кровь. Слишком глупая смерть даже для меня, верно? – он криво усмехается, подняв на Софию затуманенный болью взгляд. София слабо улыбается шутке. – Не волнуйтесь, я в порядке, – уверенно лжет Виктор. Драться он сможет – даже сейчас он стоит трех десятков головорезов – а остальное Софию едва ли волнует. – Здесь мало что осталось, но аптечка найдется, – говорит София. – Давай, раздевайся. Виктор покорно стаскивает пропитанные кровью куртку и водолазку, вдыхая и выдыхая сквозь стиснутые зубы, чтобы не зашипеть от боли, при каждом движении разгорающейся с новой силой. – Будет больно, – предупреждает София, заходя ему за спину с пинцетом и хватаясь рукой за здоровое плечо. Виктор скептически хмыкает – и тут же до скрипа сжимает зубы, сдерживая стон, когда София аккуратно, но без предупреждения и лишних церемоний вонзает пинцет в рану. Пуля засела крепко, и несколько минут София, бормоча тихие ругательства, пытается подцепить ее пинцетом. Виктор молчит, стиснув зубы, даже когда перед глазами начинают плясать цветные пятна. – Есть, – пуля со звоном падает на стол. – Осталось зашить. Ты как? – София наклоняется через плечо Виктора, заглядывает ему в лицо. – Всё в порядке, – хрипло, но ровно отвечает Виктор, хотя кажется, всё тело звенит болью, точно перетянутая струна. София останавливает кровь и зашивает рану. Пальцы у нее такие замерзшие, что Виктор едва не вздрагивает от ледяных прикосновений. И не может не думать о том, чтобы их согреть. Одевшись, Виктор опускается на одно колено перед креслом, в котором с ногами устроилась София, задумчивая и уставшая. От раны и теперь при малейшем движении разбегаются импульсы боли, но Виктор умело игнорирует ее. – У вас руки совсем закоченели, – осторожно говорит Виктор. Он протягивает руку, будто бы собираясь коснуться ладоней Софии, но деликатно и почтительно останавливается в нескольких дюймах от прикосновения: только если София сама захочет. Смешавшись лишь на миг, София всё так же задумчиво кивает и вкладывает свои руки в протянутую ладонь Виктора – позволяет. Несколько минут они молчат. Виктор согревает руки Софии своим дыханием – единственным, что есть теплого в этом холодном брошенном доме. Ее пальцы понемногу становятся теплее. А складка меж бровей – глубже. – Виктор, – наконец нарушает молчание София. Виктор поднимает голову в ожидании приказа. – Скажи, что думаешь. – Я думаю, – медленно отвечает Виктор, – что они могли узнать. София напрягается и вскидывает брови, призывая продолжать. Виктор выпускает ее руки: пусть у нее будет свобода движений. – Донна Фальконе, – говорит Виктор. – Я знаю, что это вы убили вашего отца. И слышит щелчок затвора пистолета, направленного ему в сердце. По-прежнему преклоняя колено перед Софией, Виктор покорно поднимает руки, демонстрируя безоружность, хотя рану от этого движения дергает мучительной болью. – Донна Фальконе, вы знаете, как я уважал его, – спокойно произносит Виктор, глядя в пламенеющие глаза Софии. – Но я понимаю, почему вы это сделали. И я поддерживаю вас. – Кому ты сказал? – сухо и хлестко спрашивает София. – Никому, – отвечает Виктор. Он не прибавляет «клянусь», «честное слово» и прочую неизвестно правду или ложь, какую произносят обычно люди под дулом пистолета. – Но кто-то мог догадаться, как догадался я. – Как давно ты знаешь? – С самого начала. – Почему же молчал? – Вы не хотели, чтобы я знал, – Виктор пожимает плечами, едва не поморщившись от боли. – Почему я должна тебе верить? – спрашивает София скорее печально, чем грозно. – Вы ничего мне не должны, донна Фальконе, – спокойно говорит Виктор, всё так же глядя на нее, а не на пистолет в ее руке. София вздыхает и опускает оружие: – Что ж, если ты хотел убить меня, у тебя было много возможностей это сделать. Виктор тепло улыбается. – Я никогда этого не хотел. Пару часов назад он спас ей жизнь. Готов был сам умереть вместо нее. Но этого мало, когда ты стоишь перед Софией Фальконе. Молчание, несколько минут назад бывшее задумчивым и почти уютным, становится натянутым, опасным. Наконец София протягивает Виктору руку. – Ты уничтожишь их, – твердо говорит она. – Уничтожу, – обещает Виктор. И почтительно целует ее пальцы в знак присяги. На город опускается ночь. София зевает в кресле, но ложиться не решается. – Поспите, – говорит Виктор. – Я покараулю. Если нас кто-нибудь найдет – им же хуже. София медлит, явно сомневаясь, но всё же кивает. – Разбуди меня при первом подозрительном шорохе, – велит она. – Даже если после окажется, что это всего лишь мыши. София опускается на кровать и зябко натягивает на плечи вместо одеяла свое пыльно-розовое шерстяное пальто. – Выключи… – начинает она, и Виктор уже тянется к выключателю, чтобы погасить свет, когда София осекается: – Стой. Виктор настороженно разворачивается к ней, нащупывая рукоять пистолета: неужели всё же нашли?! Но нет, всё тихо, только дождь стучит, да ветер бьется в окна… – Здесь есть пуленепробиваемые ставни, – говорит София, сев на постели. – Надо опустить… Похоже, она вспомнила про них только сейчас. Виктор покорно опускает ставни на все окна, хотя всякий раз, как он поднимает руки, свежую рану пронзает острой болью. София мягко перехватывает его руку, когда он отходит от очередного окна. Виктору требуется всё его самообладание, чтобы не поморщиться от боли. – Спасибо тебе, – говорит София. Что самое удивительное, кажется, она это искренне. Виктор теряется: – Я… не знаю, что должен ответить. София мягко улыбается: – Ничего. Ночь выдается холодная, и София дрожит во сне, сжавшись в комочек под собственным пальто. Виктор снимает пробитую пулей куртку – кровь давно засохла – и осторожно укрывает Софию. Понемногу она расслабляется и перестает дрожать, и Виктор, хоть сам теперь ощутимо мерзнет, находит это зрелище неожиданно умиротворяющим. Всю ночь он не позволяет себе сомкнуть глаз: убийцы могут нагрянуть в любой момент. Но ночь оказывается на удивление тихой, и до самого рассвета ни один выстрел не нарушает покой сна Софии.