Млечный путь

Омега — Чанбин — широко усмехнулся. Хонджун редко запоминал их по именам. Своих, разумеется, собирался выучить до последнего вздоха, до самой незначительной реакции, но чужие менялись так быстро, что ему редко доставался на ночь один и тот же омега два раза подряд. В борделе, конечно, за подобное можно было доплатить, но не в чужих гаремах; Хонджун, впрочем, не слишком стремился с теми знакомиться в принципе. У него было очень определённое чувство, что вот этого конкретного омегу — Чанбина — он будет помнить, наверное, вечность. Или, точнее, не совсем его, но устроенный им переполох и то огромное облегчение, испытанное им самим, когда Чанбин вдруг опустил меч. Получив толчок в спину, охранник кубарем полетел на пол, распластался ничком перед ошеломлённо-обиженным Хёнджином и не посмел встать, ткнулся лбом в камень и забормотал нечто жалобное, неразборчивое — просьбы пощадить, кажется; Хонджун его проигнорировал точно так же, как и сам Хёнджин. — Я же говорил. — Пожав плечами, Чанбин обошёл фигуру на полу и, переложив меч плашмя на вытянутые руки, опустился на одно колено перед Хёнджином. — Охранник из него — говно. Может, меня из гарема переведёшь? — Чанбин-а!.. — в голосе Хёнджина слышалось возмущение, однако хорошо знавший его Хонджун различил в нём и не слишком тщательно скрываемый восторг. Его же самого при понимании, что всё произошедшее перед ними было всего лишь спектаклем одного актёра, накрыла волна такой сильной злости, что затрясло на месте. Напряжённо замерший в его руках Юнхо издал сдавленный хрип, и, спохватившись, Хонджун наконец ослабил хватку. Совсем, впрочем, не выпустил, так и не сумев заставить себя поверить, что опасность исчезла окончательно. — Я сменю охрану, — наконец после долгого молчания решил Хёнджин. Бросив быстрый взгляд вниз, он скривился и загнутым носком тапка пнул охранника в плечо, заставив того дёрнуться в сторону то ли от испуга, то ли от боли. Нечто тёплое шевельнулось у бедра Хонджуна с противоположной Юнхо стороны: недоумевающе опустив голову, он увидел прижимающегося к его ногам омегу из тех, что сидели подле принца наизготовку несколькими секундами ранее. Кажется, этого конкретного он тоже видел уже не впервые и отмечал для себя его великолепную осанку и манеру держаться. Даже в текущей ситуации явственно испуганный и не сдерживающий свой нежный шоколадный запах омега оставался собран и прям. Если Юнхо в объятиях Хонджуна казался напряжённым, готовым в любое мгновение к действию — и в этот момент Хонджун, пожалуй, сделав бы ставку на готовность именно к атаке; Юнхо раз за разом удивлял его, — то омега у ног, пусть и строгий, прямой, всё равно воспринимался им куда мягче и беззащитнее. Может быть, всему виной были их столь непохожие запахи. Непохожие и одновременно дополняющие друг друга, сочетающиеся так неожиданно хорошо, что, чувствуя их обоих, Хонджун ощущал себя словно в гареме, в таком, каким он представлял его себе много лет тому назад, больше образно, ощущениями, чем как-то конкретно. Ему казалось, что в настоящем, правильном гареме даже смесь запахов кружит голову с первого вдоха, сводит с ума, и впервые именно здесь, сейчас, в этом зале он чувствовал себя так, как представлял себе в мечтах. Море Юнхо, совершенно не выглядевшего испуганным Юнхо, напрочь отличалось от мягких шоколадных нот омеги, заметно старавшегося держаться ровно, но всё же жавшегося к ногам Хонджуна в поисках защиты. Впрочем, этот омега носил чужой ошейник, а оттого любые фантазии стоило отбросить как можно дальше и не вспоминать о них никогда. Приняв у Чанбина меч, Хёнджин бесцеремонно отбросил его на футон рядом с собой и со вздохом опустился обратно, тем самым давая знак окружающим, что можно наконец расслабиться. — Пусть его уведут, — морщась, кивнул он в сторону охранника и, повернув голову к выходу, повысил голос: — Эй! Вас тут только за смертью посылать? Стражу сюда! Немедленно заглянувший внутрь слуга — Хонджун его не узнал, кто-то из дворцовых, — быстро поклонился и исчез, растворился в попытке услужить и выполнить приказ как можно быстрее. Хмыкнув, Хёнджин намекающе похлопал ладонью по футону: — Чанбин-а, сядь!.. — Тут он наконец обратил внимание на остальных: — Чего замерли? Хонджун-а, тебя там Боги в столп обратили, что ли? Ничего не случилось же, иди сюда! Хонджун скривился. — А если бы случилось? — возразил он, осторожно подталкивая омегу у ног обратно на его место и подводя по-прежнему напряжённого Юнхо к футону. — Если бы это было не желание доказать, насколько плоха твоя охрана — куда, кстати, смотрел Сынгёль-ним? — а попытка убить тебя? Всех нас? — Но ничего же не случилось… — слабо воспротивился Хёнджин. — Пока не случилось! — перебил их обоих Чанбин, бесцеремонно устраиваясь рядом с Хёнджином. — Мало здесь посторонних? Достаточно одного— единственного сумасшедшего, и тебе перережут горло! Он использовал неуважительный, интимный стиль, за одно только звучание которого в любой другой ситуации любой другой омега, вероятно, понёс бы наказание — в зависимости от настроения Хёнджина вплоть до порки, однако здесь и сейчас тот лишь отмахнулся от его аргументов: — Да что тут может случиться? Это дворец, Чанбин-а, вас здесь всех проверяли тысячу раз! — И меня? — широко улыбнулся тот. — И тебя! — Вот поэтому я и говорю, что у вас тут бардак на бардаке и бардаком погоняет, — хмыкнул Чанбин и, протянув руку к ошеломлённому такой наглостью Хёнджину, потрепал его по волосам: — Не беспокойся, мой принц, хён будет рядом и защитит тебя. Не сделав ни единой попытки осечь его, лишь довольно краснея, Хёнджин заулыбался, словно дурак, ему в ответ, и Хонджун со вздохом отвернулся в сторону. Игры между хозяином гарема и его омегами касались только их самих, в чём бы эти игры ни заключались: в боли, в силе, в игре «стражник-нарушитель»… Хонджун многого не понимал, но мнение своё навязывать власти у него не было. Юнхо рядом с ним шевельнулся и издал недоумевающий звук. Нажатием ладони на плечо заставив его пригнуться, Хонджун тихо пояснил ему: — Чанбин — один из тех, кого Хёнджин выбрал в качестве подарка от Арены на трёхсотлетие. Как и Минги, кстати. — Но Минги не у Его Высочества?.. — неожиданно услышал Хонджун в ответ таким же еле слышным шёпотом. — Да, — пробормотал он, пользуясь прибытием стражи и тем, что всё внимание Хёнджина отвлеклось на них. — Минги отказался убивать противника, когда этого хотел Хёнджин, а за пару часов до того тот предложил мне выбрать омегу для себя. Я выбрал Минги. — И Его Высочество согласился?.. — И Его Высочество пообещал подарить ему ещё одного омегу из собственного гарема, — во весь голос ответил вместо Хонджуна вездесущий Хёнджин и рассмеялся при виде ужаса на его лице, возникшем при одной только мысли о третьем омеге в этом крыле и попытках найти общий язык ещё и с ним. — Только не меня, — лениво потянувшись, предупредил их обоих Чанбин. — От меня ты так просто не избавишься, мой принц. И ты, эй, как там тебя, не нервничай, не смотри на меня так, я не собираюсь претендовать на твоего хозяина. Теперь он обращался… к Юнхо? — Я и не собираюсь тебя никому отдавать! — обиделся Хёнджин и за руку попытался подтянуть Чанбина поближе. Не получилось: чтобы сдвинуть того с места, пожалуй, потребовалось бы найти не менее десятка тяжеловозов, а не одного достаточно хрупкого альфу. Со стороны казалось, словно Боги перепутали судьбы и подарили неправильные ярлыки. Широкоплечий Чанбин вовсе не походил на омегу, которым доказательно являлся, а утончённого, часто ненавязчиво женственного Хёнджина принимали бы за омегу, не будь у того запаха и узла. Хотя ещё неделей назад Хонджун бы первым высмеял бы того, кто посмел бы высказать подобное богохульство вслух, сейчас же, глядя, как уже Чанбин притягивает к себе на колени Хёнджина и тот послушно устраивается без малейшей тени возмущения, он сам не мог избавиться от назойливых мыслей и представлений. Что было бы, родись он сам омегой? Стал ли бы он таким, как Чанбин, вынужденным выживать всем назло, стиснув зубы, или таким, как Юнхо, исподволь перекраивавшим под себя окружающий мир? Таким, как Минги — сломанным, но доверчивым и ласковым? Как тот омега, что по-прежнему сидел совсем рядом и пристально разглядывал пол — красивым и покорным? Зная себя, Хонджун мог быть уверен в единственном: привыкнув выгрызать своё у судьбы чуть ли не зубами, он в любом случае бы справился. Каких трудов ему бы это стоило, лучше, вероятно, не стоило и предполагать. Впервые в жизни он задавался подобными вопросами, пытался поставить себя на место кого-то из них, заведомо слабых, и ощущая слабым себя сам. Даже Хёнджин с его отсутствием хотя бы тени сомнения казался сильнее: его не волновало, действует ли он по-омежьи или, более того, по-женски. Хёнджин просто наслаждался жизнью, шёл на поводу у своих желаний, в чём бы те ни заключались, и не испытывал по этому поводу ни малейших мук совести. Хёнджин также не зависел от мнения окружения, каким бы близким и значимым это окружение для него не являлось. Раньше, когда они вместе с Хонджуном устраивали совместные загулы по борделям, Хёнджин, не смущаясь, выбирал омег посильнее, кто бы совершенно определённым образом мог бы продемонстрировать тому свою силу, подчиняясь при этом по-прежнему его приказам. Более того, когда Хонджун зашёл к нему как-то не вовремя, его взгляду открылась незабываемая — к его огромному сожалению — картина. Хёнджин, распластавшийся под одним из этих омег, выгнувшийся так, будто… будто бы завязывали там именно его: другого объяснения Хонджун их позе до сих пор найти не мог. Разумеется, тогда он ушёл сразу же и с тех пор старался не вспоминать об увиденном, но не всегда получалось держать себя в рамках. Даже если Хёнджин действительно… подставлялся омеге, это не делало его в дальнейшем менее альфой, сам Хёнджин не вёл себя так, будто ощущал себя менее альфой, но глядя на них с Чанбином и затем переводя взгляд на Юнхо, отчего-то именно Хонджун здесь сомневался в себе сильнее всего. Не в выбранной, дарованной ему Богами роли в постели, но, пожалуй, в своих принципах и жизненном выборе. Иначе чем ещё можно было объяснить тот факт, что начинал он думать о себе на месте омеги, а закончил всё равно сравнением себя с другим альфой? Ни Хёнджин, ни Чанбин уже не обращали ни на кого из них внимания, погрузившись в свой собственный мир; Хонджун вздрогнул, краем глаза увидев движение. Омега, сидевший на полу, грациозно поднялся и шагнул навстречу им двоим. Изящные, загорелые руки обвились вокруг шеи Хёнджина, и, ощутив всплеск неожиданного, неуместного раздражения, Хонджун отвёл взгляд. Не в первый раз они с принцем делили подобные, да и куда более интимные моменты, но обычно Хонджун выбирал всё же куда более податливого омегу. Не Юнхо. На лице Юнхо читался интерес. — Он действительно не отдаст тебе этого… Чанбина? — еле слышно шепнул тот, поймав на себе вопросительный взгляд Хонджуна. — Ты их видишь? — вопросом на вопрос ответил ему Хонджун, ощущая, как вспыхивает удовольствие внутри от осознания, что хотя бы у Юнхо ему не придётся вымучивать реакцию. Неважно, насколько доброжелательно тот относился к сложившейся ситуации: в отличие от Минги, он заговаривал первым сам, следовал общепринятым правилам, интересовался происходящим и действительно ждал его ответа, а не, сродни многим придворным омегам, изображал разговор ради разговора. — Ну вижу… — начал Юнхо и запнулся, торопливо сдвинулся, оказавшись спиной происходящему совсем рядом, и уставился на Хонджуна. Уши у него заметно покраснели: — Нам не следует уйти? Чтобы не мешать? Глянув через плечо, Хонджун покачал головой: Хёнджин действительно слишком уж увлёкся. Ладно он сам, чем бы там ни увлекался принц, он был готов принять, пока омегам не причиняли открыто вред, но далеко не все во дворце являлись столь же терпимыми. На громкий кашель Хёнджин не отреагировал, словно не слыша; бросив Юнхо краткое «дай мне минуту», Хонджун поднялся на ноги, неторопливо растёр ноющее колено и направился к сплетённым неподалёку телам. Оказавшего сверху омегу с нежным, но острым шоколадным облаком феромонов вокруг Хонджун стащил с них за волосы, за тонкий, куцый чёрный хвостик, и взглядом приказал ему отойти в сторону. Дальше пришлось сложнее: принца так хватать не стоило, если всё ещё хотелось жить. Присев рядом, Хонджун прижал ладонью железы под омежьим подбородком, прикрывая их, и подсунул собственное запястье под нос Хёнджину. Плеснул запахом, надеясь пробудить и растревожить, но удостоился в ответ лишь рычания. Шальные глаза сорванного с омеги альфы за минуту до вязки уставились на него, предупреждая, что ещё немного — и начнётся новая драка. — Джин, — терпеливо позвал его Хонджун. — Тебе своих покоев было мало? Хочешь, чтобы слуги услышали и донесли отцу, что мы здесь с тобой вяжемся? Тогда тебя не на год отошлют, а навсегда. Или меня. Ещё и голову отрубят на всякий случай. Туман во взоре Хёнджина бледнел с каждым его словом. Конечно, Хонджун нёс откровенную чушь, и оба они это прекрасно понимали, но всё же не стоило недооценивать выводы, которые могли сделать слуги, не имея на то никаких оснований. И если раньше от подобных рисков принца спасал Сынгёль, то теперь, когда тот уехал, Хёнджину действительно следовало поостеречься хотя бы немного. Шикса, хотя бы задницу подставлять там, где никто не видит. Даже если омега, оказавшийся третьим, поддерживал иллюзию, что в этот раз всё будет иначе, но по слишком смелым движениями руки Чанбина где-то под задранным халатом в области королевского зада Хонджун лишь утверждался в собственном решении прервать эту необдуманную, рискованную оргию. — Ты прямо как отец, — надулся Хёнджин и вскинул на него огромные, жалобные глаза, — вечно лишаешь удовольствия. — Ну не здесь же, Джин! Хочешь, я тебе комнату выделю? Сейчас сюда стража придёт, хочешь ещё и перед ними объясняться? От обвинения в ханжестве Хонджуна спасла лишь и в самом деле явившаяся наконец стража. Скрутив неудачливого охранника, его вмиг увели, и один из королевских слуг с поклоном пообещал прислать другого ему на замену. Пока Хёнджин пытался отговорить Чанбина от «проверки» делом и этого «другого», Юнхо вновь привлёк к себе внимание Хонджуна очередным вопросом. — Он всегда такой? — подозрительно тихо осведомился он, по-прежнему глядя куда угодно, но не в сторону принца. — Жалеешь, что не попал к нему? — вскинул брови Хонджун. Очевидно колеблясь с ответом, Юнхо несколько мгновений рассматривал его лицо, будто всё не мог определиться. — Ты знаешь, уже, наверное, нет, — в конце концов, по-прежнему используя в обращении неформальный, интимный стиль, сообщил он. — Несмотря на… всё, ты хотя бы в состоянии дотерпеть до покоев. Юнхо, вероятно, его ненавидел. Несмотря на иллюзию похвалы, в его ответе явственно проглядывало обвинение если не в насилии, то в неумении сдержать себя, словно Хонджун был не человеком, а диким котом в весеннее время. На фоне периодически вынужденно проводимых им в одиночестве гонов такой намёк был откровенно обидным. Тем не менее, с высказыванием недовольства Хонджун дотерпел всё же до момента ухода принца и всех его сопровождающих, не желая демонстрировать, что не в состоянии справиться с одним-единственным омегой, тогда как Хёнджин, несмотря ни на что, держал в кулаке сотню. — Я не кидаюсь на омег так, как будто у меня всё время пик гона, знаешь ли, — недовольно сообщил он Юнхо, провожая того обратно к покоям. — К чему ты… — недоумевающе покосился тот, но секундой спустя остановился, решительно тряхнул копной тёмных волос: — Только на Минги, да? Я уже понял, что тебе не нравлюсь, не надо меня убеждать, ты мне вообще-то тоже. Хонджун оглянулся по сторонам, уже жалея, что начал этот разговор прямо в коридоре, где их могли слышать слуги. Несмотря на несколько мирных фраз, кажется, любой их разговор, длящийся дольше нескольких секунд, приводил к новой ссоре, в которой главным аргументом неминуемо упоминался Минги. — То, что происходит между мной и Минги — не твоё дело, — всё же не выдержал он. — Это мои с ним отношения, и шикса, ни на кого я не кидаюсь! Мне вообще этот гарем не нужен был, ни ты, ни он, но я не собираюсь отказываться от вас и снова продавать! — «Снова»? — Юнхо вопросительно вскинул брови. — Идём, — велел ему Хонджун, бесцеремонно подхватил под руку и потащил за собой в сторону лестницы, на ходу поясняя: — Снова. Тебя никто не продавал, но не Минги. Я забрал его с Арены, потому что иначе Джин бы его точно казнил, и что мне с ним делать было? А с тобой? — Ему-то на Арене точно было лучше, — буркнул Юнхо, хватаясь за перила и пытаясь затормозить. — Никто бы его не казнил, не в первый раз уже. — Тебе-то откуда знать? — выпустив его руку, Хонджун устало развернулся. Судя по всему, разговор действительно должен был стать предметом пересуда всех его слуг в ближайшие дни. Сынгван как минимум уже мялся неподалёку, виновато поглядывал, но не уходил — видимо, хотел сообщить нечто срочное. — Я виделся с ним каждую неделю, — словно решающий аргумент, вывалил на Хонджуна Юнхо то, что тот и так уже знал. — Приносил еду, ещё что-то. Разговаривал. Слушал. В отличие, по всей видимости, от его нового альфы. — От его хозяина, — раздражённо бросил Хонджун. — И твоего тоже, к слову. Очень хотелось спросить, каким именно образом у Юнхо получалось видеться с бойцом Арены раз в неделю, явно по расписанию, а не ненароком, по случаю. Вряд ли бы Хонджун, конечно, получил ответ, поэтому даже пытаться он не стал. Вместо этого, гася злость, он махнул Сынгвану, подзывая того ближе. — Мой господин, — поклонился тот. Обозначил короткий, лишь подбородком, дежурный кивок Юнхо, тогда как Минги, между прочим, кланялся чуть ли не в пояс, поддерживая запястье правой руки левой, согласно обычаю — выказывал особое уважение. — Вещи наложника прибыли, и… У меня есть несколько вопросов. Куда девать собак? — Каких собак?.. — вырвалось недоумевающее у Хонджуна, тогда как Юнхо, наоборот, приободрился. — Уже привезли? — на его лице появилась широкая, радостная, заразительная улыбка, осветившая и преобразившая его напрочь. Сынгван улыбнулся ему в ответ. — Сколько их? — Три кобеля. — Всего три… — энтузиазм Юнхо заметно угас, и только призрачный след улыбки напомнил Хонджуну об испытанном тем секундой назад восторге. — Здесь есть псарня? — Да… — Сынгван замялся, стрельнул взглядом в Хонджуна, но всё же договорил: —…господин. Дворцовая псарня — одна из самых крупных в столице, и наш псарь держит здесь пару своих свор для охоты и охраны караванов. Основная же работа с ними происходит в летней резиденции, там есть полноценные вольеры, у его светлости есть каратские овчарки, ильсонские борзые и… — Мирохских лаек уже отправили обратно, — поправил его Хонджун, который в собаках не разбирался совершенно и даже не любил их, однако получил наследство от деда и не посмел от него избавиться, когда ему объяснили, сколько пользы хорошо обученный пёс приносит каравану в пустыне или горах. Даже мелких, полудохлых щенков находили куда деть: уже при Хонджуне по совету Сынгёля принялись пристраивать их на корабли, и количество инцидентов вдруг резко уменьшилось: матросы строились в очередь, споря, кто получит право следующим покормить кутёнка, и некоторые, как рассказывали Хонджуну, умудрялись выдрессировать тех охотиться на крыс, всегда на кораблях бывавших в избытке. Мирохские же лайки, северные собаки, с их обилием шерсти попросту не приживались у них на юге, и Хонджун с позволения Великого Вана попросту подарил их в какой-то момент мирохскому же послу, к великому восторгу последнего. Оставался единственный вопрос: при чём здесь был Юнхо? На его вопросительный, давящий взгляд тот даже не отреагировал. Вцепился в рукав Сынгвану и чуть ли не прильнул к нему, глядя сверху вниз, но выглядя слабее, меньше, жалобнее: — Скажи им, что я приду завтра, посмотрю, как их устроили. Они же в порядке? Ты их видел? — Да я не знаю… — Сынгван заметно растерялся. Пытаясь отступить в сторону, он опасливо, вопросительно глянул на Хонджуна, но тот и сам не знал, что с Юнхо делать. — Господин? Хонджун заставил себя собраться. — Что за собаки? — хмуро спросил он, ожидая уже услышать про каких-нибудь ужасно дорогих декоративных пекинесов, которых глупый омега по глупости или незнанию решил добавить в общую свору рабочих псов. Через сколько бы этих пекинесов загрызли? Минут через пять? — Мастифы, — вздохнул Юнхо, наконец выпуская рукав Сынгвана и отворачиваясь от него. — Горные. Папа привёз из какой-то поездки нескольких. Наш псарь с ними не подружился, но он и не старался, честно говоря. Они умные, умнее других собак, и с ними нужно вести себя как с человеком, иначе не будут слушаться и уважать. Отличные охранники, могут даже львов загрызть или человек пять с оружием. Хонджун о мастифах не слышал в принципе, тем более уж о «горных». Однако дворцовый псарь как раз мог бы, но что-то ему подсказывало, что, раз уж этих собак отдали вместе с вещами Юнхо и тот обещал их навестить и проверить, тот точно должен был знать, что этим мастифам подойдёт лучше всего. Двигало его добротой тем не менее не жалость, а, пожалуй, наполовину стремление найти всё же общий с Юнхо язык, а наполовину стремление к выгоде. Если Хонджун об этих собаках не знал и при этом те и в самом деле оказались бы настолько хороши, то выгоды на этом могло оказаться немало. — Сходи сейчас, — предложил он. — А то загонят их к другим в вольер, и получится драка. — Сейчас? — Юнхо вновь воскрес духом, засветился восторгом и уставился на Хонджуна откровенно влюблённым взглядом, но тут же растерялся: — Но как… они же меня не знают? — Ошейник, — напомнил ему Хонджун и, вытянув руку, намекающе подёргал за подвеску-топаз на его шее, заставив Юнхо вздрогнуть. — А если попробуют не узнать — скажи мне. — И я сопровожу, господин, — вновь очнулся и встрял Сынгван. — А то мало ли, одинокий омега, пусть и в ошейнике, они люди грубые… — Да пусть попробуют, — незнакомо, уверенно усмехнулся Юнхо. Мгновение спустя к нему снова вернулась широкая улыбка, и он быстро, пряча взгляд поклонился Хонджуну: — Спасибо, господин. Может ли ваш наложник позволить себе покинуть Вашу Небесную Светлость? Издевался. Пять минут назад он прямо на лестнице использовал куда более грубый стиль, а теперь вдруг перешёл на крайне официальный и вежливый. — Может, — буркнул Хонджун и поманил Сынгвана ближе. Понизил голос: — И правда, проследи, чтобы с ним ничего не случилось. Сам сходи или приставь кого-нибудь поумнее, а то с его языком… сам понимаешь. Сынгван вопросительно нахмурился: — А вы, господин? Опять работать? — Придётся. — Хонджун пожал плечами. — Чем быстрее закончится текущее обострение, тем быстрее меня отпустят обратно домой. — Кажется, никогда, — шепнул Сынгван и быстро поклонился: — Простите, господин. Всё будет исполнено. *** Работа традиционно затянула Хонджуна и отпустила лишь поздней ночью. На этот раз причиной вновь оказался вытребованный Великим Ваном пересчёт бюджета с учётом разных вариантов: увеличения того или иного налога, уменьшения той или иной выплаты, увеличения стоимости тех или иных товаров, оплата за которые в том или ином процентном соотношении поступала в казну, требования увеличения выплат за Кромерские острова — последнее Хонджун не поддерживал по той простой причине, что требовать эти выплаты пришлось бы у и без того проблемного Ильсона, но просчитать был обязан хотя бы в общих чертах. Особенно с учётом того, что сумма этих выплат не менялась уже сотню лет при общем удешевлении воны за то же самое время почти вдвое. Может быть, курс займа?.. Поправив фитиль, Хонджун вновь склонился над бумагами. Следовало бы ещё пересмотреть отчёты провинций и особенно подробно заглянуть в один из них, как раз приграничный с Ильсоном — цифры его вроде бы и правильные, всё равно вызывали у Хонджуна некий холодок в затылке, прямо указывавший, что он заметил нечто важное, но не обратил на это внимание. Помимо того, очередные проблемы наблюдались у курьерской службы, занимавшейся в том числе и доставкой тех самых налогов, и это тоже стоило учитывать… Сначала он не заметил лёгкий лимонно-мятный запах, постепенно подкравшийся к нему, а потом подумал, что показалось. Нежные нотки еле-еле ощущавшегося моря Хонджун списал на проведённый вплотную к Юнхо день, но ещё несколькими минутами спустя кислота цитруса усилилась, начала резать изнутри, и вот тогда он наконец догадался поднять голову. Прислонившись к дверному проёму, пользуясь не до конца закрытой очередным слугой дверью, обняв себя обеими руками, Минги внимательно рассматривал его и, только обнаружив, что застигнут, стеснительно опустил голову. — Минги-я? — Хонджун немедленно вскочил, чуть не сбив на пол лампу. Обойдя стол, он приблизился вплотную и лишь после того обнаружил в омежьем запахе явные нотки расстройства. И — действительно, море. Словно Юнхо не просто обнимал его, но тёрся и метил собой так, как не делал сегодня с Хонджуном совсем. — Всё в порядке? — Не знаю, — шепнул Минги и сам качнулся навстречу. Первым! — Хонджун-ним… Можно?.. — Что, Минги-я? — Хонджун немедленно подхватил его и потащил за собой к широкому креслу в углу, предназначенному специально для частенько захаживавшего ранее Сынгёля. — Что случилось? Иди сюда, принцесса, иди ко мне. Рассказывай. Боги, все семеро, и шикса им в услужение, как же отчаянно ему резал душу их с Юнхо контраст! Сладкая открытость, покорность Минги — и щипавшая язык злость, ненависть Юнхо. То, как Минги пошёл за ним, как неуверенно устроился в ногах и положил голову на бедро — и как Юнхо напрягался при малейшем прикосновении! — Я… — Минги помедлил, не глядя в глаза. — Юнхо приходил. — Я понял по запаху. Ничего страшного, нужно было сразу сказать, что вам не запрещено общаться, — успокоил его Хонджун, принимаясь поглаживать его по волосам и немедленно начиная подозревать себя в нездоровом увлечении этими самыми волосами. — О чём вы говорили? — Юнхо… Он пытался уговорить меня сбежать. — Минги взглянул на него снизу вверх и жалобно сдвинул брови. — Я отказался, Хонджун-ним. Куда мне, зачем? Почему ему здесь не нравится? Хотел бы Хонджун знать ответ. Впрочем, разумом он его знал и так — разве плохо было Юнхо дома? Там, где его готовили принцу, который и без того не имел недостатка в омегах? Там, где свободы у него было гораздо больше, чем сейчас? Где он мог заниматься чем хотел, возиться, по-видимому, с собаками, словно какой-то янбан, и не беспокоиться ни о чём? Мог ли Хонджун предложить ему хоть что-то сравнимое с той жизнью? — Пожалуй, единственное, что меня интересует, — задумчиво протянул он, ласково прочёсывая пряди вдоль затылка, — это куда именно он предлагал тебе сбежать. — Он не сказал. — Минги помотал головой и тут же вновь вжался затылком ему в руку. — Просто пытался меня убедить, что мне здесь плохо… Что мне не должно нравиться то, что происходит… — А тебе не нравится? — подозрительно уточнил у него Хонджун. — Нравится. — Минги открыто встретил его взгляд, даже не подозревая, какую бурю своим искренним ответом вскружил в сердце Хонджуна. — Как мне может не нравиться… хозя… Хонджун-ним? Кроме ошейника, правда. Услышав последнее предложение, и не сумев сдержаться. Хонджун счастливо рассмеялся. — Хотел бы я избавить тебя от него, — от всей души признался он. — Жаль, что не получится. Если ты хочешь выходить за границы этого крыла, то тебе нужна хоть какая-то защита. Ошейник — и охранники. — Юнхо пересказал мне, что Бинни выкинул, — фыркнул Минги. — Как его принц не казнил? «Бинни». Кажется, отношения между бойцами гарема несколько отличались от того, какими их себе представлял Хонджун. — Это гарем, — пожал плечами он. — Тебе бы тоже ничего за подобное не было… Но лучше так не делай, правда. «Бинни»? — Чанбин хороший. И он меня всего на два дня младше. Мы помогали друг другу, когда… — Минги замолк. Плеснуло острым лимоном, и мгновением спустя он уже менял тему: — Я сказал Юнхо, что не уйду. Хонджун поощряюще погладил его по щеке. Ослабляя контроль над собственным запахом, он намеревался успокоить Минги, утешить и показать ему, что всё ещё рядом. Что никуда не денется и сам. — А что Юнхо? — тихо уточнил он. — Расстроился. Сказал, что теперь ему вообще не на что надеяться. И ещё много всего… неприятного. Мы поругались, и я… — Что «ты»? — Я не хочу спать один. — Брови Минги тоскливо изогнулись. — Можно… Хонджун-ним? Без лишних слов Хонджун потянул его к себе, наверх, чувствуя, как дрожат руки от наполняющего душу ощущения безграничного, неописуемого счастья. — Конечно, принцесса, —успокаивающе пообещал он. — В любое время, как только ты захочешь.