Млечный путь

Тишина между ними всё тянулась. Впрочем, будучи относительной, она то и дело нарушалась завываниями ветра, бросавшего в окна песок. При каждом громком звуке Минги явственно вздрагивал всем телом, но практически сразу же расслаблялся, будто с запозданием осознавая, что угрозы не существует. Сперма между их телами, поначалу горячая, с каждой минутой всё сильнее стыла, заставляя кожу чесаться. Хотелось отстранить омегу от себя, вытереться и додрочить, но, уже смирившись с тем, как неправильно идёт этот день, Хонджун по-прежнему терпел. Судя по тому, что Минги не сбегал в панике, не забивался в угол, пожалуй, Хонджуну бы пригодилась выдержка на весь остаток течки, какой бы по сроку та ни оказалась. Вне собственного гона он вряд ли бы смог сравняться с Минги по количеству оргазмов: собственным телом Хонджун ощущал, что первый сбил омежий накал лишь на считанные минуты. Минги на его груди вновь вздрогнул и застыл. По-прежнему успокаивающе поглаживая его по волосам, Хонджун думал. Ему казалось, что течка даст ответы на задаваемые им самому себе вопросы, но пока та лишь рождала новые. Правда ли, что омеги в течке трахались безостановочно? Действительно ли они не могли получить ни единого оргазма без помощи альфы? Без узла альфы? И всё ещё: сходили ли омеги с ума от похоти на время течки? Снаружи вновь взвыл ветер, с грохотом уронил забытый на террасе столик и швырнул практически в стену. На мгновение испугавшись, что тот разобьёт окно, Хонджун напрягся и тем самым, видимо, напугал Минги ещё больше, заставив затаиться, перестать дышать. От неловкого движения нагревшийся медальон наконец свалился с его спины, свесился на грудь и упал на Хонджуна, от неожиданности почти обжигая и пугая. Лишний раз напоминая ему, что омега, этот медальон носивший, принадлежал ему. Непроизвольно притягивая Минги ещё ближе, точно пытаясь защитить, скрыть от окружающего мира в собственных объятиях, Хонджун уставился в окно. Опять придётся выметать целое море песка, опять собирать раскиданные вещи, опять терпеть сушь и жару, неумолимо сопровождавшую подобные бури. Опять рассчитывать траты на внеочередное обслуживание дорожных укрытий для гонцов, чистку оазисов, меры поддержки пострадавшим регионам… Жара здесь, в Халазии значила, что скоро подобное придёт и в более северный Мирох. Летняя засуха грозила проблемами с урожаем, а проблемы с урожаем несли уменьшение экспорта. Халазия импортировала пшеницу, овощи с севера — с Мироха из-за удобства географического положения, из-за простоты доставки по морю и из-за многих других факторов, а из третьих стран всё поставляли в куда меньшем количестве. Участившиеся бури грозили Халазии голодом к концу зимы. Думать об этом, однако, следовало уже сейчас: следить за старыми запасами, закупать больше новых, тщательно соблюдая равновесие между необходимым и излишними количеством пищи на складах… Денег и так ни на что не хватало. А ещё военные траты. О буре и её последствиях должен был заботиться отсутствовавший на последних Советах Ли Хвитэк, постоянно «мучившийся болями». По сухим обмолвкам Но Сынгёля, однако, Хонджун подозревал, что основная проблема того вовсе не в здоровье, а в излишней любви к плотским удовольствиям и неумению сдерживать свои желания. По слухам, гарем Ли Хвитэка был больше, даже чем у Великого Вана. С парой омег оттуда Хонджун даже спал и в первую очередь именно об этих омегах и вспоминал, размышляя о ненависти к гаремам. Получая ласку и видя на лице омег плохо скрываемое отвращение, Хонджун с трудом заставлял себя заканчивать, а уж сделать что-то в ответ и не пытался, получая на каждое своё действие ещё большую негативную реакцию. Был ли смысл ухудшать ситуации, если эти омеги, казалось, в глубине души впадали в ярость от простого прикосновения? При этом отказаться от этих омег уже в процессе значило недвусмысленно показать, что эти омеги не справились, не смогли, не устроили гостя. Вероятнее всего, понимал Хонджун, разглядывая тогда шрамы на их телах, как минимум те получат новую порку, как максимум — от них избавятся. Приходилось закрывать глаза, представлять себе всё что угодно, включая бордели, но не ненависть в глазах напротив. Медленно расслабляясь на его груди, Минги дышал — сначала слабо, затем всё ровнее, спокойнее, и мысли Хонджуна непроизвольно вновь вернулись к нему. Минги, кажется, был не против его помощи. Как ни пытался Хонджун высмотреть знакомые признаки отвращения, он их не видел. Страх — да, но Минги сам цеплялся за него, сам метил запахом и не пытался отстраняться от его прикосновений, не замирал под поглаживаниями, а подставлялся под них, изредка поворачивая иначе голову. Член его постепенно вновь твердел, и Минги начинал еле заметно со стороны ёрзать. Однако, чувствуя даже самые микроскопические движения собственным животом, Хонджун с нетерпением ждал, пока же тот не попытается сам сделать ещё хоть что-то. Или, может быть, что-то сделать следовало именно ему. Привести их обоих в порядок, убрать в сторону одеяло, о которое он непроизвольно вытер руку, заставить Минги выпить ещё воды и выпить воды самому. Съесть хотя бы немного фруктов, если не что-нибудь серьёзнее. Позаботиться об омеге и его нуждах, в чём бы те ни заключались. Впрочем, если Хонджун мог судить по тому, как учащалось его дыхание, нужды Минги сейчас явственно заключались не в еде. Схлынув на считанные минуты, возбуждение возвращалось: в торопливых вздохах, во вновь усилявшемся запахе, в дрожи тела под его руками. Одеялу суждено пострадать ещё больше, решил Хонджун. До таза с водой и лежавшими рядом полотенцами требовалось пройти всего несколько шагов от кровати, но он сейчас не мог и этого. Оставить нуждавшегося омегу, пусть даже на несколько секунд, ему запрещали и интуиция, и инстинкты, и даже собственный разум. Минги неминуемо закрылся бы снова, и возвращение даже к текущей их позиции, вероятно, заняло бы часы. Или, может быть, минуты, но минуты, после окончания течки превратившиеся бы в долгие часы мысленного самоистязания. Слишком доверчиво Минги поддался отстранившим его рукам, слишком легко выпрямился, вновь отводя больной взгляд. Словно готовился быть выброшенным, отброшенным и проигнорированным после единственного жеста доброй воли, будто бы единственным тот и должен быть остаться. Чёткое осознание, что если он ничего не сделает, то Минги попросту вернётся обратно на пол, в угол или в кидза, настигло Хонджуна так неожиданно, что в первый момент рука, которой он вцепился в колено Минги, пытаясь его удержать, сжалась слишком сильно. Не сумев скрыть непроизвольной реакции, тот вздрогнул и вновь замер, словно мгновенно обратившись в льдину. (Хонджун видел лёд три раза в жизни. Два — в особенно суровые зимы, когда замерзали декоративные дворцовые пруды, и третий — когда ездил несколько лет назад в Мирох. Стояла затяжная, как ему сказали, осень, но и лужи на дорогах серебрились льдинками, и реки покрывались тонким, почти невидимым слоем замёрзшей воды. Хонджун мёрз словно Богами проклятый; но упрямо всю поездку он не переставал смотреть по сторонам, откровенно влюблённый в эту странную, пробирающую до костей новизну. В еле заметные снежинки, падающие с неба, в белую изморозь поутру на ещё зелёной траве, в ветер, гнущий деревья — шикса, в высокие, разлапистые ели и сосны в конце концов!) — Тш-ш, — словно животное, попытался успокоить Минги он, меняя хватку силы на знакомое, мерное поглаживание. — Всё хорошо, Минги-я. Я не обижу. Взгляд Минги торопливо метнулся к его лицу; нарочно, чтобы не стыдить и не пугать его ещё больше, Хонджун отвлёкся и потащил ближе многострадальное одеяло, принимаясь вытирать сначала себя, а затем и самого Минги. Прикосновение грубой, сухой ткани к члену разом очевидно переключило его мысли на совершенно иной уровень: втянув воздух меж стиснутых зубов, Минги сдвинулся, вжался задницей в Хонджуна. Мокрое пятно смазки, распространявшееся по его штанам, судя по витавшему вокруг запаху, лишь увеличивалось. Стоило, вероятно, избавиться уже от одежды окончательно, но Хонджун всё не решался, страшась окончательно напугать Минги и перспективой… продолжения, и всё теми же секундами отсутствия близкого контакта. Пусть Хонджун понятия не имел, что происходило в его голове, главное он сказать мог точно: Минги определённо был склонен к излишним размышлениям. К переламыванию случившегося внутри себя снова и снова, к переживаниям и тревоге; впрочем, стоило ли его винить, учитывая, как обращались с ним там, на Арене? Новый глубокий, знакомо уже жалобный вздох оборвал его. Закрыв глаза, Минги явно старался быть неподвижен, но его тело явственно стремилось к удовольствию само. Мелкие, еле заметные движения вдоль члена Хонджуна, вытянутая шея в попытке унюхать больше феромонов всё того же Хонджуна однозначно показывали, что физиология медленно начинала брать над силой воли Минги верх. Не в силах смотреть на эту борьбу, когда мог помочь, когда уже помогал и не получил возражений, Хонджун медленно, мягко, вернув руки Минги на пояс, потянул его к себе, вновь напоказ выставляя шею. Всё ещё слишком послушный, Минги без сопротивления качнулся навстречу, сгорбился, утыкаясь носом под ухо. Хонджун мог только представить себе, насколько это неудобно, насколько должно было от непривычной позы ломить спину. Осенённый внезапной идеей, он вновь задержал руки на его пояснице: — Минги-я, — и сжал, заставляя не двигаться, замереть, — погоди минуту. Возникшую в голове Хонджуна картину воплотить оказалось достаточно просто: сдвинувшись ниже, он улёгся на кровать и потянул Минги следом, за собой. Пришлось поёрзать уже и самому, поправляя неприятно впившиеся в яйца штаны, но новая, куда более удобная их взаимная друг для друга позиция того явно стоила. Минги оказался ближе. Член Минги оказался ближе, из-за разницы в росте удобно ложась между бёдрами и сквозь мокрую и скользкую ткань вжимаясь в ноющий узел слишком удачно, слишком удобно. Раздвинь Хонджун ноги — и омегой бы здесь оказался он, но на такие подвиги он не был бы готов, пожалуй, ни за что в жизни. Вдобавок он сильно сомневался, что смена ролей оказалась бы в состоянии удовлетворить омегу во время течки. Вне её — возможно, но не в процессе. Неожиданно осмелев, Минги вновь сам, первым опустил голову к его шее и глубоко, протяжно вздохнул. Феромоны Хонджуна явно заставляли его расслабиться и если не перестать нервничать совсем, то определённо делать это куда меньше, слабее, отвлекаясь на собственное самочувствие. Непроизвольно повернувшись к нему, Хонджун неожиданно даже для самого себя оказался в нескольких сантиметрах от шеи Минги, и настала уже его очередь замирать в непонимании дальнейших действий. Прямо перед глазами под кожей пульсировала, мчалась кровь в жиле, и чуть ниже, где в обычной ситуации следовало бы кусать, светлела тонкая, прозрачная, нетронутая кожа. Сердце Хонджуна болело бы в любом случае: и увидь он там следы чьей-то старой метки, и, как сейчас, не увидь он следов никаких меток вообще. Первое бы значило, что Минги пришлось пережить куда большее, чем Хонджун представлял себе изначально, второе же — что Минги никогда не чувствовал себя в безопасности, не имел альфы, который бы одним-единственным укусом дарил бы ему защиту от всех остальных альф, по умолчанию указывая, что омега уже занят. Чей-то. Чужой. Не трогать. «Не шею», просил его Минги. Что он имел в виду? Почему? Руки Хонджуна словно сами собой вернулись к спине Минги и сжались в очередной попытке защитить от прошлого, которого Хонджун даже не знал, но по простейшим реакциям о котором мог догадываться и предполагать. По страху в глазах, по ступору, возникавшему буквально по любому поводу, по дрожи от малейшего прикосновения, по тому, встретившему Хонджуна «не бывает хороших хозяев» — в конце концов, по уже пророненным Минги тем небольшим деталям Хонджун делал очевидные выводы. Тот действительно брал лишь что ему позволяли: стоило Хонджуну обнять его, как Минги сам прижался сильнее, вжался всем телом, и отчего-то показалось, будто плотского, сексуального в этом было на порядок меньше, чем желания оказаться ближе, в тепле, в безопасности. Ощутить кого-то рядом; Хонджун чувствовал себя так же в первые месяцы после смерти родителей, поначалу откровенно не справляясь и по ночам теряя себя от одиночества и бессилия. Но — справился. Пережил. Однако течка давала о себе знать, перебивая все стройные умопостроения Хонджуна тем самым сексуальным и плотским. Словно новая волна накатила: горячо выдохнув ему в шею, Минги нерешительно скользнул пальцами вдоль его живота и уцепился за присборенный пояс штанов. Со сдавленным звуком дёрнул вниз; это был первый раз на памяти Хонджуна, когда тот делал что-то действительно настолько недвусмысленное сам. — Снять? — для верности уточнил у него Хонджун. Минги быстро кивнул: его подбородок дёрнулся, дыхание на миг опалило ключицу, и Хонджун с трудом удержался от стона. Чем дольше тянулась эта пытка, тем больше шансов у него было завязать воздух. В крайнем случае бёдра, но в текущей позе — определённо воздух. Со смешком осознав, что, несмотря на согласие, Минги не сдвинулся, не шевельнул ни пальцем, чтобы дать ему раздеться, и что он сам по-прежнему крепко сжимает руки, Хонджун поспешно разомкнул объятия. — Минги-я, — улыбаясь, позвал он. — Или отодвинься, или помоги снять. Сами они не исчезнут. — А могли бы, — еле слышно и очень недовольно буркнул Минги ему в шею, тем самым провоцируя приступ полноценного смеха. Вопрос про уровень понимания происходящего всё ещё оставался в силе, и Хонджун твердо знал, что продолжит им задаваться и постоянно проверять Минги на протяжении всей течки, однако сейчас тот явно был настолько в порядке, насколько это в принципе могло быть возможным в их ситуации. Не отрываясь от шеи Хонджуна, Минги приподнялся и потянул вниз пояс штанов. Безуспешно. — Ш-шикса, — раздражённо выдохнул ему в подбородок Минги и вновь замер. Опять испугался, что ли? Но было смешно. Из-за реакции Минги, из-за его неуклюжести и непонимания ситуации. Вместо объяснений, сдерживая ухмылку, Хонджун потянулся к завязкам, исключительно на которых штаны в принципе и держались. Лето, свободная, домашняя одежда, вероятно, ранее недоступная Минги; получасом назад Хонджун развязывал точно такой же узел на поясе штанов самого Минги, в текущий момент валявшихся где-то на полу. — Всё, — он принялся раздеваться сам. Одной рукой, кое-как помогая стащить штанины ногами, не обращая внимания на испуганное бездействие Минги. И только закончив, вновь потянул его ближе: — Так хорошо? Шёпот вышел неожиданно низким, хриплым, но всему виной был контраст встретивших его ощущений. Чувствовать Минги сквозь тонкую, мокрую ткань и оказаться вдруг кожа к коже, жаться стоящим членом к его свежевыбритому лобку оказалось настоящим испытанием, причем, судя по реакции Минги, для них обоих. Хонджун уже знал, что тот способен выдержать многое, но, по сравнению с предыдущей волной возбуждения, в этот раз Минги явно сдавался легче. Раньше. Потрясённое «Очень хорошо», полученное в ответ Хонджуном заставило его сделать следующий шаг без малейших раздумий. Вклинившись коленом меж сжатых бёдер, он заставил Минги послушно раздвинуть ноги и вновь прижаться ближе. Захоти Хонджун, он без малейших трудностей смог бы заставить его кончить от одного трения о собственное бедро, как поступал пару раз в борделе, когда уже достигал оргазма сам, а хорошо постаравшийся омега ещё не успел. Или Хонджун пользовался бы пальцами, но как отреагировал был Минги на чужие пальцы не на члене, а глубже, дальше, там, где наверняка бывали лишь его собственные? Впрочем, будь Хонджун в борделе, уже давно перевернул бы омегу на спину и вошёл бы в него, будучи полностью уверен, что тот готов его принять: без предварительной подготовки к клиенту попросту не приходили. Хотя один-единственный раз Хонджун удостоился подобного обращения: когда-то давно, узнав, что у него практически нет опыта, уже повидавший многое омега мягко посмеялся над ним и, уточнив, готов ли Хонджун доплатить, позвал второго, на котором и продемонстрировал правильную технику. В тот день Хонджун научился не только засовывать пальцы в омежью задницу и находить там простату, но и тому, что омеги могут быть друг с другом, не испытывая необходимости в альфе как таковом. До того Хонджун видел лишь гаремы, и там омеги не переносили друг друга на дух. Даже Хёнджина не минула эта проблема: периодически тот жаловался то на драки, то на интриги и попытки наложников избавиться друг от друга вплоть до попыток подсыпать яду в питье. Поэтому осознание омег… вместе, рядом, в одной постели тогда ошарашило Хонджуна надолго. Но Минги был здесь один, и он неоспоримо требовал полного внимания Хонджуна себе, единственному. В том случае, в наступлении которого Хонджун уже практически не сомневался, тому бы точно потребовалась подготовка. Или нет? Сначала он на пробу коснулся бедра, проверяя, по-прежнему ли нервируют Минги его руки, находящиеся ниже пояса. Оказалось наоборот: словно решив, что Хонджун его подталкивает, тот сдвинулся выше, проехался мокрой головкой по члену Хонджуна и ткнулся ею в живот. Губы его, раскрытые, издающие тихие, ошеломлённые звуки, лёгкими, невесомыми прикосновениями сдвинулись выше и замерли у виска. Стоило Хонджуну повести выше, к пояснице, Минги выгнулся ему навстречу. Вновь поглощённый собственными ощущениями, а не реальностью вокруг, тот рвано и часто дышал, и пах, и двигался, и был таким… Минги, что Хонджун чувствовал, как сводит всё тело от желания обладать им прямо сейчас, сию секунду войти в него и укусить, отмечая своим до конца. Глухая, из ниоткуда взявшаяся жадная нежность затопила его и погребла под собой; в порыве чувств Хонджун раскрыл глаза и, обнаружив перед собой тонкую, выступающую ключицу, вжался в неё губами. Зубы чесались укусить, но он сдержался лишь в последний момент, поцарапав нежную кожу и тут же загладив ущерб поцелуем. В первое мгновение сдавленно охнув, уже в следующее Минги вдруг выдохнул: — Х-хозяин… Пожалуйста… Шикса, сбил весь настрой одним словом! Впрочем, возможно, это было и к лучшему; Хонджун почти потерял себя, забыв, с кем имеет дело и чем рискует. Напугав Минги, спровоцировав его на агрессию, будучи заведомо слабее, он наверняка бы не выжил. Следовало двигаться аккуратнее. Зыбучие пески, напомнил он себе. — Что именно «пожалуйста»? — провокационно поинтересовался Хонджун и, услышав в ответ недовольный вздох, усмехнулся: — Я не читаю мысли, Минги-я, пока ты не скажешь, я не пойму. Пробравшись незамеченными, пальцы Минги сжались на его предплечье и потянули в сторону, дальше от спины. Поначалу испугавшись, что переборщил с нажимом, Хонджун убрал и вторую руку, однако вместо того, чтобы отстраниться, Минги наоборот сдвинулся ещё выше, на этот раз оказавшись в слишком провокационной позе: стоило бы Хонджуну лишь немного качнуть бёдрами… Этого ли хотел от него Минги? — Слова, — тихо напомнил ему Хонджун. Минги над ухом громко сглотнул. Пальцы его сжались сильнее, словно тиски. — Узел?.. — Он просительно выдохнул и вновь напрягся будто в страхе то ли отвержения, то ли удара; представлял ли он, о чём просит? Если Минги было проще переживать происходящее, сохраняя иллюзию контроля, держа в плену его запястье, то Хонджун даже не собирался ему противиться. В конце концов, у него всё ещё была вторая рука, хотя и удобства использования левой он, в отличие от Хёнджина, никогда не понимал. Но здесь ситуация не подразумевала выбора, так что пришлось спускаться ниже именно ею. — Тш, — предупредил он новую вспышку страха. — Я просто проверю, милый. Просто потрогаю, хорошо? Под пальцами было мокро. Так мокро, будто бы Хонджун вылил туда половину смазки из привычного кувшинчика в борделе и размазал. Стоило ему провести по краю и первой фалангой без каких-либо трудностей скользнуть внутрь и сразу вытащить, как громкий хлопающий звук дал ему знать перспективы. Шире расставив ноги, Минги словно бы даже подался навстречу, почти вжавшись яйцами в член Хонджуна и практически провоцируя продолжить. Его напряжённый выдох, впрочем, настораживал. Может быть, стоило дать ему шанс сделать всё самому. Или хотя бы предложить ещё раз? Минги казался готовым. На пробу введя два пальца, Хонджун без проблем раздвинул их в стороны и получив в награду вскрик. — Возьми его сам, если хочешь, — сдерживаясь из последних сил, приказал он. Ещё немного — и, рискуя всё же собственной жизнью, Хонджун бы перевернул его на спину и сделал своим насильно. Перед глазами словно песок бежал, песок из песочных часов, отсчитывая остатки его терпения. Три. Две. Одна. Минги качнулся назад, взяв его сразу целиком, полностью, единым слитным движением опустившись до конца и неминуемо сжавшись вокруг. Зажмурившись, знакомо сжав зубы, он выглядел так, словно испытывал невыносимую боль, но Хонджун заставил его остановиться, замереть неподвижно в первую очередь из-за собственных ощущений. — Айщ, Минги-я, — выдохнул он, отказываясь хоть что-то объяснять, не в силах сдержать эмоции. Течка радикально меняла ситуацию. Там, где раньше приходилось использовать масло, сейчас в избытке была настоящая, природная смазка; там, где приходилось растягивать и разогревать не готовые к вторжению мышцы, теперь всё словно расступались само, впуская его и мягко смыкалось вокруг. Слишком интенсивно, слишком горячо для обычного альфы, который и без того терпел слишком долго. Однако мгновение расслабленности быстро кончилось, и Минги зажался изнутри, то ли и вправду испытывая боль, то ли из-за общего переживания процесса. Заставив себя раскрыть глаза, Хонджун поднял на него взгляд: на лбу Минги выступил пот, на щеках зажёгся горячий румянец, но общая гримаса боли так никуда и не делась. Шикса, казалось, что ещё немного — и он оторвёт Хонджуну член. Или заставить его завязать себя прямо так, без подготовки, и Хонджун оказался не готов предсказывать, какой из двух вариантов имел больше шансов произойти. — Эй, Минги-я, — чувствуя, как хрипит пересохшее горло, позвал он и потянул к себе удерживаемую в области запястье руку. Всё ещё просилось на язык нечто ласковое, нежное, и Хонджун всё ещё не знал, что сказать и вынужденно обходился именем. — Минги-я, иди сюда. Больно? И вновь послушный, словно болванчик, Минги опустился ниже и быстро, торопливо кивнул, вновь отводя взгляд. В любом случае, в чём бы ни оказалась причина подобной реакции, Хонджун мог поклясться, что Минги был физически готов его принять. Впрочем, сказать, что сделать всё, что мог, он не имел права, поскольку определённо солгал бы. Вот так, держа при себе руки, практически не касаясь сидящего на его члене омеги, Хонджун обычно вёл себя с теми омегами из чужих гаремов, что явственно демонстрировали ненависть к какому-то постороннему альфе, которого приходилось ублажать против воли. Минги же… Может быть, в этом и заключалась проблема. Начав уже знакомо, со спины, Хонджун огладил его ладонью, игнорируя в этот раз и шрамы, и новую волну напряжения, пришедшую, стоило ему опустить руку к пояснице. Это тоже вызывало вопросы, которые, впрочем, без проблем могли подождать. Всё, что требовалось сейчас Хонджуну — чтобы Минги расслабился, наклонился ниже, не подозревая, что его ждёт. С одной стороны, разница в росте мешала им, с другой же… Прямо перед носом Хонджун видел и татуировку, и напряжённые мышцы груди, и ровный, красивый сосок с тёмной ареолой вокруг. Первое, лёгкое прикосновение Минги, казалось, не заметил вовсе, но уже секундой спустя вздрогнул всем телом и попытался отстраниться, но Хонджун не позволил ему, вжал руку меж лопаток. Впрочем, он даже не пытался быть грубым, дразня языком с тем же уровнем аккуратности, как касался обычно нежного омежьего члена. Шикса, третья рука Хонджуну, как раз для того самого члена, сейчас бы определённо была не лишней. Тонкая, еле заметная дрожь прошла по телу Минги, и, сдавленно выдохнув, он наконец заметно расслабился. Всё ещё закрытые его глаза теперь казались прикрытыми от удовольствия, не от боли. Впрочем, секундой спустя Минги отвернулся, и пришлось дальше вновь идти буквально на ощупь без дальнейших подсказок. На пробу Хонджун качнул вверх бёдрами: ракурс позволял взять небольшую амплитуду, и явно следовало продолжать себя сдерживать, даже несмотря на полученные в ответ тихие поощряющие звуки удовольствия. Это в борделе Хонджун мог быть уверен, что омега под ним готов к безудержной ебле, но Минги… Помимо всего прочего, Минги всё ещё был в течке, и это понимание требовало от Хонджуна особенно бережного отношения, если он желал, чтобы после окончания течки Минги не что не шарахался от него по углам, а хотя бы мог ходить. Видел Хонджун омег после собственного гона, видел и ещё потом некоторое время ощущал себя виноватым за несдержанность. Чуть сдвинувшись, Минги непроизвольно сменил угол, и следующий толчок Хонджуна пришёлся точно по цели. Недоумевающий, почти ошеломлённый вскрик оказался ему наградой: тихо хмыкнув, Хонджун выпустил сосок и сосредоточился на процессе. С каждым его движением Минги заметно ослаблял хватку на его запястье, пока наконец не выпустил его совсем. Пользуясь возможностью, Хонджун торопливо скользнул ладонью по его поясу, в каком-то смысле предупреждая, а в каком-то — ловя шанс лишний раз прикоснуться, и секундой спустя уже обхватывал член Минги. Шикса, каким же Минги казался… хрупким, несмотря на свои размеры, и Хонджун не мог передать внятно, чем вызвано это впечатление, но даже его члена он, сам с трудом осознавая, касался так, будто тот сломался бы от слишком сильного сжатия. Тем самым, по-видимому, он лишь дразнил Минги сильнее и несколькими толчками спустя добился, чего хотел: несдерживаемого стона. Больше всего Хонджуна поражало, что даже сейчас тот умудрялся звучать удивлённо, словно не просто испытывал подобное в первый раз в жизни, но и не знал, что так бывает, оказался не готов к этому. Может быть, Хонджун домысливал и придумывал себе, но ему начинало казаться, будто Минги изначально верил, что будет исключительно больно и никак иначе. Как он тогда сказал? «Через сколько хозяин заткнёт узлом?». Шикса, при текущих раскладах — минут через пять. Правда, вне зависимости от ситуации Хонджун собирался сделать так, чтобы Минги об этом не пожалел. — Вот так, милый, — слова сами сорвались с губ, когда тот непроизвольно качнулся навстречу его члену, — вот так, молодец… С каждой секундой запах мёда вокруг, запах омеги в течке всё усилялся. Хонджун мысленно возблагодарил бурю: если бы на террасу попал кто-то из слуг-альф, ему могло оказаться нелегко. Конечно, вряд ли бы нашёлся ещё один Сынри, да и Хонджун бы не подпустил, но и настроение, и хоть какой-то налаженный контакт оказались бы несомненно испорчены. Сейчас же всё это было лишь его, его омега, и он брал этого омегу, наслаждаясь им, его стонами и подламывающимися от бессилия руками. В конце концов Хонджун выпустил его член и потянул Минги к себе, ближе, вплотную, и перешёл на куда более быстрый, чуть рваный темп, ощущая, что сам уже опасно близок к краю. Судя по издаваемым Минги звукам, того тоже всё более чем устраивало; хотел бы Хонджун видеть сейчас его лицо. И вообще видеть, но сейчас, без возможности задать вопрос, он не рисковать сменить позу, опасаясь нового срыва. Может быть, стоило попробовать в следующую волну: вряд ли бы всё закончилось этой. По крайней мере, Хонджун надеялся, что не сотрёт до корня член, но в данную конкретную секунду эта мысль тоже приносила ему неожиданное удовольствие. Заниматься сексом с омегой, который его заведомо хочет, который хочет именно его, заставлять его кончать раз за разом, открывать новые пути наслаждению и позволять ему узнавать собственное тело; представляя себе всё это, Хонджун лишь возбуждался сильнее. В голосе Минги начинало звучать отчаяние. Вынужденно ускоряясь, Хонджун прижался губами к его груди, пытаясь заглушить собственные стоны. В идеальной ситуации следовало бы отвлечь Минги, дать ему кончить во время завязывания, чтобы помочь пережить вероятный дискомфорт. Испытав оргазм раньше него, Минги бы, вероятно, не смог продолжить ещё какое-то время, и Хонджун искренне подозревал, что тогда у него самого от очередного перерыва лопнут не то яйца, не то уже начинавший наливаться узел. Каждое движение, каждый вздох работали не в его пользу, приближая к финалу не только его, но и Минги. Видели Боги, выбирая его, выбирая этого омегу себе, Хонджун никогда не думал и не предполагал, что всё случится именно так, что тот доверится ему так быстро, откроется так легко, что, просто глядя на него, Хонджун будет ощущать позывы к оргазму. Его, оказывается, возбуждало чужое доверие. Приноравливаясь к сопротивлению увеличивавшегося узла, он снизил темп, торопясь получить как можно больше, прежде чем потеряет возможность двигаться на… на некоторый срок. В гоне Хонджун мог завязать узел и на десять минут, и на полтора часа, но никогда не проверял, как получится с омегой в течке. Что узел будет, никаких сомнений уже не оставалось: он чувствовал, как тот распирает с каждым толчком. Всё ещё ощущая себя на грани, но не в силах её никак переступить, с трудом сдерживая себя от укуса — не метки, простого, обычного укуса за грудь, — Хонджун прошёлся губами выше, к шее, выбросив из головы предыдущие сомнения. Он не делал больно, он не делал страшно, просто касался, так что — что могло случиться? В крайнем случае, Минги бы снова замер, но здесь Хонджун собирался его отвлечь. Уже привычным жестом он вернул руку на затылок, провёл пальцами по влажным, спутанным коротким прядям и, осенённый очередной идеей, потянул его ниже. Кому нужна была шея, когда рядом имелся такой рот? Поначалу Минги проигнорировал первые прикосновения губ, но, стоило Хонджуну, возбуждённому до боли одним только представлением этого поцелуя, толкнуться глубже, загоняя внутрь окончательно узел, заставляя расступиться и сжаться вновь узкое кольцо мышц, Минги поддался. Сам не понимая, что делает, он хватал ртом воздух, и Хонджун благодарно сцеловывал каждый его выдох, прекрасно понимая всю неполноценность собственных действий, но будучи совершенно не в силах остановиться. Ещё секунда. Две. Три. Импульсивно, волнами, сжимаясь вокруг его узла, Минги изумлённо распахнул невидящие глаза и застонал в полный голос. Хонджун крепче прижал его к себе, почти инстинктивно не давая отстраниться. Не хватало какой-то капли, какой-то мелочи, чтобы накрыло и его; отстраняясь, Минги повернул голову и коснулся губами его запястья. Этого оказалось достаточно. Буря, сравнимая с той, что царила снаружи, пронеслась по телу и разуму Хонджуна. Волнами выплёскиваясь внутрь, он лишь крепче стискивал руки, боясь потерять это ощущение, и, не в силах контролировать себя, вновь нашёл губы Минги, врываясь внутрь, метя бы поцелуем, раз уж не мог укусом — и окончательно сошёл с ума и немного, кажется, умер в тот момент, когда Минги на поцелуй ответил. Связывая их, выдаивая из него — из них обоих — оргазм до крика, узел раздулся окончательно и занял самими Богами отведённое ему место. Чувствуя, как заполоняет разум знакомый туман эйфории, Хонджун наконец позволил себе расслабиться и поддаться ему, ослабить контроль хотя бы на несколько минут. Впрочем, был ли у него хоть какой-либо выбор?