Запретные линии: Тайны КДМ

***

— Матвей, осторожно! Не убегай далеко! Слышишь меня?       Мальчишка в голубом комбинезончике хохочет во весь рот и резво семенит бежевыми босоножками за скачущей дворняжкой в огромную лужу. Оба через секунду оказываются в коричневой жиже, весело топча на месте ножками и лапами. — Аля, — худосочный мужчина устало потирает влажный лоб, — забери его оттуда, ради бога. — Сам бы и забрал, — женщина даже не смотрит в его сторону, достает из корзины детской коляски пакеты полные продуктов.       Мужчина вздыхает, идёт неохотно к луже. — Тори, пшёл вон! — пёс поджимает сиротливо уши и выползает на раскаленный асфальт, отряхиваясь попутно от налипшей к шерсти грязи. — Хоть кто-то меня ещё слушается. Матвей, сынок, иди к папе.       Мальчишка издаёт протестующий звук, махая ручками — ему не хочется прекращать игру. — Матвей, етить за ногу! Вышел из лужи, бегом!       Грозный голос отца заставляет мальчика понуро опустить плечи и неуклюже потопать навстречу. Мужчина подхватывает сына у кромки воды, недовольно морща лоб: вся светлая рубашка мгновенно оказывается запачканной. Взгляд на автомате устремляется вперед и замирает.       В тени тополя на противоположной стороне застыла знакомая фигура. Призрак. Лицо мужчины бледнеет, он густо сглатывает и крепче прижимает дитя к груди. — Слав, ну, ты идёшь?! — Да… Сейчас.       Слава передаёт мальчика матери, помогает втащить коляску в подъезд. Тори несётся вперёд, путаясь под ногами, хозяин не обращает на него никакого внимания. — Малыш, я покурю, а вы идите. Пакеты сам занесу.       Аля вздыхает, но не возражает. Берёт сына на руки и командует псу идти домой. Пакеты Слава оставляет в коляске и выбирается на душную улицу, доставая из кармана джинсов пачку сигарет с зажигалкой.       Призрак уже здесь, поджидает возле подъезда. Слава не удивляется: призраки ведь могут перемещаться сквозь время и пространство, так в фильмах ужасов показывают.       Призрак не спешит, даёт ему прикурить. Она ничуть не изменилась с тех пор. Те же длинные тёмные локоны, острые черты лица, стройная и хрупкая, только темные глаза мертвенно смотрят в ответ. — На том же месте, — бросает тихо.       Славины руки пробирает мелкая дрожь. Это не вопрос, не предложение. Это приговор. Он не даёт однозначного ответа, но призрак понимает, что сильнее, что настигнет его, где бы тот не скрывался. Щедро даёт фору, чтобы мужчина успел попрощался с близкими. Он и этого милосердия не заслужил. И всё же: — Спасибо.       Призрак уходит, ногами по земле, как обычный человек, оставляя Славу с влажными глазами и дотлевающей в руке сигаретой.

***

      В церкви спокойно, пахнет ладаном и воском горящих свечей. Уютно. Только в чёрном костюме неудобно, душно, хочется стянуть пиджак или хотя бы одну пуговицу расстегнуть. Арсения это вообще не заботит, на нём костюм сидит как влитой, будто сшит по фигуре. Антон нисколько не удивится, если так оно и есть.       Очередь к гробу медленно продвигается. — Готов?       Целовать чужое чело не для того, чтобы проститься с усопшим, а чтобы узнать, как он умер — к такому можно быть готовым? Но Антон понимает, о чём Арсений спрашивает, поэтому, когда приходит его очередь, он скоро сглатывает, наклоняется, делая глубокий вдох, и невесомо касается губами холодного лба.       Ночь. Лес. Пахнет хвоей и дымом. Покойник, будучи ещё живым, сидит на влажном бревне и методично разделывает рыбу. Яркие огненные всполохи взметаются ввысь, рассыпаясь оранжевыми искрами, мирно потрескивают поленья в костре. Рядом стоит наполненный водой чугунный котелок, алюминиевая кружка и бутылка наполовину опустошенной водки. — Да что ж ты зараза! — ругается мужик, стопорясь на жёсткой чешуе. Перочинный нож затупился, режет не так остро, как прежде.       В чаще раздаётся глухой треск. Мужик бросает свое дело и прислушивается. Через мгновение треск повторяется. Снова и снова, приближаясь к стоянке. Он бросает нож, рыбу и бежит стремглав к палатке.       Поздно. Приземистое лохматое существо с длинным крючковатым носом с утробным рычанием выскакивает на опушку. Ручки долговязые, тонкие, но когти острые, обнажённая кожа пузырится нарывами. Мужик застывает, стеклянными глазами уставившись в чудное создание. Промаргивается, смахивая предплечьем пот со лба, но наваждение никуда не исчезает. Оно рычит громче, обнажая длинный ряд острых зубов, и вперевалочку приближается к мужику.       Тот пятится назад, спотыкается о валун и падает с громким бултыхом в холодную воду. Нечисть в одном нечеловеческом прыжке набрасывается на дебелое лицо и плечи, цепляется ручками за космы, перегрызает глотку, утопая в горячей крови и немых воплях.       Тело обессилено падает. Река легкими волнами вымывает кровь, чудовище хватает недочищенную рыбу и скрывается в речной глади.       Сидя с сигаретой в руке на деревянной, наскоро сколоченной лавочке Антон пересказывает увиденное, Арсений даже бровью не ведёт. — Что за кикимора болотная? — Не кикимора, шишига. Низкоранговая нечисть, обычно только развлекается с пьяницами, но чтобы дошло до убийства, надо его сильно разозлить. По всей видимости, он считал эту часть реки своей территорией и не горел желанием делиться добычей. Придётся выловить эту дрянь, — Арс зачёсывает пальцами отросшие волосы. — Ты как? — Спать хочу, — Антон тушит бычок и отправляет его в жестяную банку. Видение, как обычно, забрало много сил, да ещё ночной перелёт, после которого они сразу потащились на утреннюю поминальную службу. — Езжай в отель, отсыпайся. Я займусь остальным.       Умерщвлением хтони с помощью карательного меча. С тех пор, как Арс прикончил ведьму, сколько бы они не работали вместе, он не позволял Антону наблюдать этот процесс, даже говорить об этом, как есть, не хотел, будто стыдясь или опасаясь чего-то. В голове жужжащим роем вилась мысль, посеянная Позом — надо прикоснуться к мечу. От желания сделать это распирало, но подходящего момента так и не представилось. Арсений повсюду таскался со своим боевым товарищем, чуть ли не спал с ним в обнимку. Вот и сейчас, усаживаясь на водительское кресло в арендованное авто, он любовно кладёт его на соседнее пассажирское сидение, а Шастун вызывает такси, чтобы через полчаса уткнуться носом в накрахмаленное белье.

***

      Пробуждение ещё никогда не было столь отвратительным. И во сне и на яву кромешная тьма, внутри всё ещё бурлят всполохи огня. Антон хватается за грудь, подскакивая с кровати, жадно глотает ртом воздух. Дышит, дышит, но надышаться не может, биение сердца отдается в висках взмахами колибри.       В комнате загорается свет, с соседней кровати к нему спешит сонный, но максимально собранный Арс. Берёт в руки бледные запястья. Взгляд, наконец, фокусируется на голубых глазах и хмурой складке между бровей. — Давай на четыре счёта: вдох, раз-два-три-четыре, держи, раз-два-три-четыре, выдох, раз-два-три-четыре.       Сколько так продолжается — неизвестно, но пульс постепенно приходит в норму, дыхание успокаивается. — И никакой магии, — подытоживает сипло Антон.       Арсений отпускает его руки и только сейчас позволяет себе облегчённо выдохнуть. Непривычно видеть его таким уязвимым. — Кошмар? — Не знаю. Это было так реально. Вокруг тьма, похоже на кратер вулкана — черным-черно, потоки лавы.       Арсений хмурит брови, нервным движением зачёсывает челку, лезущую на лоб. — Да, знаю, странно звучит. Мы там были, я помню твой меч. Он горел золотым пламенем, и голос: «То, что мертво, умереть не может». Не нравится мне это, Арс. Там пахло смертью. — В твоём утреннем видении был костёр и ночь, одно наложилось на другое, и получился кошмар.       Антон слабо верит в это, он был там, физически. Звук тяжёлого металла, запах угля и нечто настолько могущественное, что ни с одним призраком не сравнится. Мерзкое липкое чувство, помимо прилипшей к потной спине футболки, разрастается от осознания, что они проиграют, меч Арсения их не спасёт. — У медиумов могут быть видения?       Арсений теряется под пристальным взглядом, в его глазах читается ответ, но говорит он уклончиво: — Могут, но не у всех и не так рано после открытия способностей.       Шастун кивает, поджимая губы. — Антон? — Иди спать, я тебя и так выдернул из постели, — падает головой на влажую подушку и тянет на себя одеяло.       Арс ему не верит, а если верит, то сознательно игнорирует возможную опасность и продолжает придерживаться тактики «хрен я тебе, что скажу, только если клещами тащить не будешь». Задолбало. — Мы вернёмся в Москву, и ты возьмёшь небольшой отпуск, — Арсений явно не торопится покидать чужую кровать. — Всем телекинетикам — медиумам, ясновидящим — нужно отдыхать чаще, чем обычным людям, у тебя буквально перегорают нейроны.       Ебать доктор нейробиологии! И когда они успели превратиться в супружескую пару, чтобы так уверенно говорить «мы» и решать друг за друга? Неловкости всей ситуации добавляет и тот факт, что Арсений прижимается через одеяло к бедру, гладит успокаивающе по предплечью. — Арс, — рявкает Антон, демонстративно отворачиваясь на бок. Хочется с головой укрыться одеялом, чтобы никто не обратил внимание на его стремительно краснеющие уши.       Вздох, тепло и вес чужого тела пропадают — и через секунду комната вновь погружается в темноту.

***

      Кабинет Павла Алексеевича совсем не такой, каким Антон его себе представлял. Ни огромных деревянных стеллажей с фолиантами книг и приставной лестницей, чтобы взбираться на верхние полки, ни древних свитков, ни таинственных камней и кристаллов, ни какой-либо иной атрибутики для алхимических практик, хотя ему сразу дали понять, что глава московского КДМ — один из древнейших могущественных магов. Офис вполне современный, в монохромных тонах, минималистичный. Много стекла, отполированного до блеска и покрытого лаком тёмного дерева и огромное кожаное кресло на колёсиках — скорее офис главы крупной финансовой фирмы. — Шишига была устранена, сам понимаешь, с созданиями такого ранга невозможно договориться, — на протяжении последних минут, пока Павел Алексеевич со скрещенными за спиной руками задумчиво рассматривал большую интерактивную карту России с отметками подразделений КДМ и различных очагов несанкционированного магического проявления, именуемого «контактами», Арсений сухо докладывал результаты их командировки в Кировскую область. — Да, да, Арсений, — флегматично отзывается Добровольский, — вы молодцы. У вас новое дело, — разворачивается лицом к мужчинам.       Павел Алексеевич занимает место на кресле и двигает пальцем небольшую папку, Антон концентрирует всё внимание на массивной печатке из александрита, переливающегося оттенками синего, бирюзового и рубинового, с выгравированным на минерале символом, напоминающим не то солнце, не то колесо, к каждой спице которого приделана ножка. — Тула, на металлургическом заводе обнаружено тело мужчины, Филатов Ярослав Петрович, девяносто второго года рождения, — Арсений открывает папку. Первой страницей идёт доклад следователя, следом фотографии с места приступления. Антон заглядывает краем глаза, не горя особо желанием рассматривать труп, но застывает, не в силах отвести взгляд. — Нечто выжгло гортань и желудочный тракт бедолаги, имеется также ожог на шее в виде следа руки.       Это не сон. Тело погибшего лежит на чёрных углях в глубоком овраге, по которому струятся белесые подтёки — пепел на темной породе. Антон сглатывает, переводя взгляд на напарника. Тот издаёт невнятный звук и захлопывает резко папку. — Паш, я один справлюсь.       Ну, конечно. Чего ещё от него можно было ожидать? Павел Алексеевич одной вздёрнутой бровью траслирует всю глупость подобного заявления. — Давай не дури. Пока будешь опрашивать свидетелей, караулить преступника на заводе — и не факт, что он там ещё объявится, — потеряешь кучу времени. — Тогда назначь мне другого напарника. Мы только закрыли дело в Кирове, Антону нужен перерыв. — Антону не нужен перерыв, — встревает Шастун.       Добровольский откидывается на спинку, сканируя обоих пристальным взглядом. — Нет, — заключает спокойно. — Едешь с Антоном, и точка.       Арсений подскакивает со стула. — Значит, не едем. — Ага, после дождичка в четверг. Сел, — стальным тоном припечатывает оперативника Павел Алексеевич. — У меня большие планы на Антона, у него отличная динамика, так что после этого дела, Антон, ты пройдёшь обучение на второй ранг.       У Арсения челюсть ползёт вниз, на лице появляется выражение обречённости, которую Антон раньше за ним не наблюдал. — Паш, — просяще. — Я не обязан перед тобой отчитываться, — холодно бросает тот, — или считаться с твоими слабостями. Прими как данность и иди делать свою работу. Свободны.       Взгляд не терпит возражений. Антон встаёт первым и первым покидает кабинет, пытаясь понять, почему Арсений вместо того, чтобы порадоваться его прогрессу, продолжает попытки отгородить его от мира, в который Антон попал не по своей воле, пытается свыкнуться с ним, адаптироваться, разобраться в своих способностях. В ответ на это угрюмое молчание и вечное сюсюканье, будто он малое дитя, которому не положено знать, что там взрослые обсуждают. — Антон, — доносится в спину.       Не будет он сейчас оборачиваться и отвечать: единственное, что вертиться на языке — нецензурное пожелание прогуляться в далёкое пешее. Арс считывает посыл и оставляет мужчину в покое, выбирая лестницу, ведущую в оперативный отдел, в то время как Антон отыгрывается на ни в чём не повинной кнопке лифта, яростно тыкая в неё несколько раз, а в кабинке выбирает нижний этаж — кому ещё поныться о том, как его задолбал Попов, если не Позу.

***

      Поездка в соседнюю область выдаётся напряжённой. Кроме пары общих фраз, они с Арсением не оброняют лишнего слова. Антон не тратил времени зря, выудил у Поза забористые травки для крепкого сна и блокировки канала связи с загробным миром. В тишине и покое удалось проспать четырнадцать часов, а остаток времени медиум потратил на изучение в библиотеке всего, что связано с горящими тварями. Разброс от саламандр и духов до колдунов высших рангов, владеющих стихией огня, и на каждого своя управа. Хорошо, если всемогущий меч Арсения способен покарать любого из них, но дурацкий сон не оставляет в покое.       Добираются до Тулы поздним вечером. Арс предлагает традиционное — отсидеться в отеле, пока он переговорит с местным следователем. Антон предложение никак не комментирует, сил нет реагировать на эту гиперопеку. Неловкую паузу прерывает трель телефона. Попов берёт трубку, и по коротким взволнованным «да», «понял», «сейчас буду» становится понятно, что дело срочное. — Есть свидетельница, жена потерпевшего, которая видела предполагаемого убийцу. Я в отделение, у неё не будет другого времени на дачу показаний — ребёнок заболел, так что не будем мучить бедную женщину. Ты пока отдохни, завтра утром поедем в морг.       Антон кивает, с живыми он точно не помощник. Откидывается на мягкий матрас, рассматривая на потолке свежую побелку, сквозь которую просвечиваются незашпаклёванные трещины. Слышит, как захлопывается дверь. Сна ни в одном глазу, Позовские травки слишком хорошо сработали. Можно развлечь себя тяжёлыми думами или походом в душ. Антон выбирает второе, шум воды помогает немного отвлечься от тревоги.       Только он тянется к дорожной сумке, как в поле зрения попадает то, чего никогда не должно было быть в этой комнате без хозяина. Длинный острый меч в кожаной кобуре стоит, оперевшись на бледно-жёлтую стену, словно сам ждал этого часа с Антоном наедине.       Антон сглатывает, чувствует как ладошки потеют, внутри всё свербит, тянется к проклятому оружию. Если Арсений осудит его, он вполне честно будет оправдываться тем, что не прикоснуться к мечу было не в его власти. Только оставшись с ним один на один, Антон чувствует мощь, которая исходит от этого предмета. Воздух вокруг меча вибрирует, расходясь словно круги на воде, накрывает руки, тело, создание.       В безотчетном трансе Антон стекает с кровати на колени, подползает к мечу, протягивая ладонь. Такой живой, горяче-холодный, пульсирующий.       Касание. Море золотого сияния и шум сотни голосов: — Кто это? — Мальчишка, что вертится возле Арсения. — Медиум. — Опять?! — Вот же глупость! — Сколько же пороков в этом ребёнке. — Позор на весь род. — Не передёргивайте, батюшка, сами не без греха.       Голова трещит от этого натиска, подобного сотням радиоканалов, работающих одновременно. В ослепляющем свете прорисовывается фигура в белом плаще, полы его медленно развеваются за спиной. Мужчина, высокий, широкоплечий. Он приближается к Антону, очертания лица становятся более ясными. Высокий лоб, светло-русые кудри, голубые глаза, прямой нос и мягкие губы. Он похож на самого медиума, только статнее и светлее. Улыбается приветливо, но глаза смотрят цепко, изучающее. — Назад дороги не будет. Ты ещё можешь отказаться. Сейчас.       Хватит загадок. Назад дороги нет. Антон отрицательно мотает головой, мужчина встаёт совсем близко. Медиум смотрит на него как в зеркало, глаза в глаза. Дух протягивает ладонь и мягко касается пальцем чужого виска.       Вокруг холод, лёгкие обжигает морозным воздухом и острым запахом крови. Мышцы горят, плечи ведёт вниз от тяжести амуниции. Скрежет металла, ржание лошадей и топот копыт, крики. Антон открывает глаза, чувствуя, как по лицу стекает тёплая кровь, не его. Рядом лежит тело товарища, белое, как лёд под ногами. — Kāpēc tu tur stāvi? Uz priekšu! — дёргает за плечо мужик в металлическом шлеме с узкой прорезью в районе глаз.       Меч легко лежит в руке, Антон проворачивает его, выставляя клинком вперёд, и бросается на мужика в остроконечном шлеме. Мужик орёт во всё горло, лицо искажает гримаса ярости, мечи схлёстываются в ожесточённом бою. Антон и не знал, что умеет так ловко уворачиваться от ударов и орудовать холодным оружием. Остриё пронзает через кольчугу чужую грудь и выходит с кровавой массой. Мужик падает на колени, на последнем издыхании посылая проклятья. Антон двигается к следующему, зная, что времени на передышку нет, пока последний враг не будет повержен.       Плохое предчувствие свербит в районе солнечного сплетения, что-то здесь не так. Почему вражеская пехота одета так легко? Кони без сбруи стоят за авангардом. Когда приходит понимание, становится поздно, раздаётся глухой треск. На секунду все замирают — фатальная секунда, за время которой чужой меч пронзает плечо. Адская боль расходится по телу, заставляет скрючиться, меч почти выскальзывает из рук, Антон сжимает его в железной перчатке. Крики. — Atpakaļ! Visi atpakaļ!       Противник резко разворачивается, уносясь прочь на противоположный берег, враг не повержен. Это им настал конец.       Лёд расходится трещинами быстрее, чем кто-то из их отряда успевает добраться до середины озера. Вдох. Тело обжигает пронзающий холод. Не суетись, — говорит внутренний голос. Медленно, не теряя последние силы, Антон снимает тяжелый шлем, кольчужный подшлемник, отстегивает налокотники, наколенники и шпоры, только меч держит крепко в свободной руке. Всплывает, чтобы добрать воздуха, с неба летят сотни стрел. Погружается снова. До ближайшего берега аршинов сорок.       Расстёгивает пояс, стягивает через голову тунику, цепляет её вместе с мечом обратно на пояс, пристёгивая его к кожаному жилету. Ещё один вдох на поверхности, последний. Как хорошо, что мальчишкой отец заставлял его плавать зимой в заливе. Главное в холодной воде передвигаться медленно, равномерно распределять силы.       Лёд над головой давит, и только меч возле тела успокаивает, вселяя надежду на спасение. В мутной воде останки чужих тел, людей и лошадей. Но пока сам Антон жив, он должен двигаться вперёд, ни на что не обращая внимания.       Воздух в легких заканчивается, пузырьки вырываются изо рта, но он упрямо продвигается дальше. Под ногами чувствуется дно. Ещё чуть-чуть, последний рывок. Он достаёт из-за пояса меч, приседает в коленях, направляя остриё вверх, молится Богу, что оставил их в этой битве, но он никогда не предаст Его в ответ. У него ничего не осталось, кроме меча и священной клятвы.       Удар, ещё один, и ещё. Упрямо, из последних сил. Он не умрёт здесь, вот так, на чужой земле. Рот растягивается в немом крике, внутрь заливается вода. Лёд поддаётся, трескаясь. Рукоятью Антон бьёт по отверстию, разламывая лёд на куски. Давит ладонью, чувствуя пронзающий ветер. Рывок, и он снова на поверхности. Силы на пределе, раненое плечо ноет невыносимо. Он выбирается, ложась спиной. Тянет мокрую тунику на себя, накрывая тело с головой. Последнее, что остаётся в памяти, — кромка серого неба.       Дальше отрывками. Хруст саней, чей-то звонкий крик. Тёплые руки, с трудом тащащие его обессиленное тело по снегу. Скрип петель, тепло, вода на губах, приглушённый свет. И первое ясное — красивое лицо с надломленными бровями. Бог услышал его.       Лукия, даже имя у неё светлое. Антон плохо понимает русскую речь, но она терпелива и заботлива. Выхаживает рану, кормит и прячет у себя в сенях.       Дни, месяцы летят незаметно. Она всё так же красива, мягка и добра. Когда он смотрит на неё, он видит Бога. Бог открывает ему чувство глубокой привязанности — любви. В один день она признается, что ждёт дитя. Если и был смысл оставаться живым, он здесь, в этом моменте.       Кажется, вот оно счастье, воздаяние за все страдания. Дальше только светлее и радостнее. Осмелев, он чаще появляется за пределами маленькой избушки, дышит полной грудью свежескошенной травой, подставляет лицо приветливым лучам солнца. Вспоминает иногда о родных, что осталась на другой земле, но ни о чём не жалеет — теперь у него своя семья, и ей он отныне будет служить.       Да только местные не дураки, сразу примечают чужака. Кто-то смотрит косо, кто-то шушакается за спиной, но какое ему дело до чужих россказней, у них счастье и любовь. За этим счастьем он не замечает, как за ним наблюдает кто-то очень могущественный, одарённый.       Это происходит внезапно, во время покоса. Ясное небо заволакивает огромная чёрная туча, из которой проливается дождь, светлая рубаха промокает до нитки. Молния яркой вспышкой рассекает тучи, ударяет с грохотом в землю. На пшеничном поле появляется фигура старца в ореоле золотого сияния. Антон понимает, кто перед ним. Бросает косу и склоняет голову.       Старец приближается. Вокруг шумят раскаты грома, дождь разрастается, океаном проливаясь на землю. — Иноземец, подними чело своё.       Антон встречается с горящим синими глазами, в них отражается грозное небо. — Не место тебе на этой земле.       Через колосья, задыхаясь от встречного ветра, смешанного с дождём, бежит его Лукия, придерживая округлившийся за месяцы живот. — Батюшка! — кидается в ноги старцу. — Не погуби! Молю тебя, Вседержитель! — Светоч моя, — мягко произносит Антон, поглаживая тёмную макушку, — не надо. Хорошо с тобой пожили, душа в душу. — Молю тебя, Вседержитель! — не унимается та. — Не оставь дитя без отца.       Вздыхает тяжело старец, брови сводит могучие к переносице. — Полно. Дам жизнь мужу твоему, только надобно за дар сей заплатить. Коли хочешь жить на земле нашей, будешь нести поруку, ты и весь твой род. Не земледелец ты, а воин, сражайся за землю сию и весь люд на ней. Меч! — раскатом грома разносится божественный голос, в руке старца появляется ливонский меч.       Крепко обхватывает рукоять старец, прикрывает очи грозные, и свет золотой из его широких ладоней льётся в оружие, наполняя его силой небесной. — Ежели нарушишь уговор, пойдёшь супротив русича али сломаешься под уговорами нечисти, весь твой род снипошлю в Навий мир. Принимаешь?       Прощай старый Бог, теперь он служит новому. — Принимаю, — Антон забирает протянутый меч. — Да будет так.       С новым раскатом грома, Бог исчезает, дождь прекращается, тёмные тучи рассеиваются.

***

      Бессилие — всё, что ощущает Арсений, когда возвращается в номер и застаёт Антона возле меча с белёсой пеленой в глазах вместо привычной зелены. Даже злости не остаётся. На кого злиться? На парня, который просто хотел знать правду, или на себя за страхи, что не позволили эту правду рассказать? Не досмотрел, не предупредил, не уберёг.       Арс стекает рядом на пол, откидывается спиной к стене. Ждёт, когда Антон вернётся. За окном начинает светать, птицы звонко щебечут в поисках пары, тихо-тихо гудит кондиционер, Антонова грудь едва вздымается от редкого дыхания.       Он промаргивается, проволока спадает с глаз, взгляд фокусируется на окружающем пространстве, на Арсении. Тишина.       Антон выпрямляет длинные ноги, затёкшие от долгого сидения на коленях, облокачивается на спинку кровати. — Интересная сказка? — горькая усмешка касается Арсовых губ, Антон смотрит на него сочувственно. Тот так же смотрел. — Давай ещё одну расскажу: Жил был юноша, светлый такой, жизнерадостный. Всем помогал, шутки смешные шутил и служил на благо людей, общаясь с мёртвыми. Талантливый был, очень быстро продвигался по службе, за год дошёл до второго ранга. Сила такая манящая была, целый мир, скрытый от обычных людей. Научился покойников воскрешать. На втором ранге медиумов обучают некромантии, они могут на время оживлять мёртвых, призывая совершать простые физические действия. Полезно, когда нужно, например, пароль от сейфа ввести. Проще, чем копаться во всех воспоминаниях покойного. Но и этого ему было мало. Узнал юноша, что и третий ранг есть, там можно навсегда мертвых воскрешать вместе с сознанием. Только душа не возвращается, таков порядок: что побывало в загробном мире, там и остаётся, а плоть есть плоть. Одарённый был, смог пробиться на этот уровень, чего единицы медиумов за всю историю добиваются. Строго соблюдал магические законы, никогда не оступался. Напарник так ему доверял, что никаких тайн между ними не было, всё делили пополам, и горести и радости. Дурак даже позволил свой проклятый меч в руках подержать, а штука эта такая коварная, что забирает себе часть энергии медиума, создавая с ним нерушимую связь. Если тот оступится от пути света, меч его немедленно покарает. Да сомнений у напарника никогда не было, что юноша может оступиться, но беспокойство всё равно сидело в груди, пока наш герой всё глубже и глубже погружался в тайные знания. В один ужасный день погибает у юноши любимая сестра. Так горько он плакал и страдал, не желая верить в произошедшее, а сила мёртвых нашептывала, как ему с горем своим справиться. Пошёл он против всех правил, против законов древних и нерушимых, вернул девушку к жизни, — солёная влага касается губ, оставаясь незамеченной. — Ничего его напарнику не оставалось, как исполнить свой долг, собственными руками…       Дальше говорить нечего, даже вспоминать больно, не то, что вслух произносить. Это ощущается большим проклятием, чем день, когда отец вынес приговор: «Детство закончилось, Арсений. Пора узнать правду». С того дня Арс уяснил, что его жизнь никогда не будет принадлежать ему. Пока все дети строили мечты и планы на будущее, его будущее было предопределено, прописано на древнем мече. — Я не дам тебе этого сделать. — Что? — Арсений шмыгает, смахивая влагу с лица. — Если у меня поедет крыша, я не дам тебе этого сделать. Сам сделаю. — Ты больной? — аж смеяться от такого заявления хочется. — А кто здесь здоров?       Это обещание чушь полная, но оно срабатывает. Арсений пропускает смешок. Они сидят так какое-то время в абсолютной тишине, солнце за окном выползает оранжевым диском, освещая тусклыми лучами предрассветные сумерки, рядом стоит меч, тот, что спасает и карает, определяя истину по своим законам. Впереди полная неизвестность, но здесь и сейчас — дышится легче. Так, как и должно быть.

***

— Ты точно в порядке? — который раз за завтрак Арсений задаёт один и тот же вопрос. Ещё вчера Антон показал бы средний палец, а сегодня терпеливо кивает. Что-то меняется.       Ясное дело меняется, когда приходит понимание, кто Арсений такой, какова природа его силы, какое бремя несет за весь свой род. Ещё эта история из прошлого, хуже драмы сложно представить. Лезть уточняющими вопросами было бы верхом бестактности, хотя один так и вертится на языке, и ответ будто очевиден, но никто не произносит этого вслух. По этой причине всё тоже меняется, становится мягким, сотканным из доверия. — Кажется, ты прав насчёт связи. Я не чувствую усталости, скорее наоборот, что со мной поделились силой. А ещё, — Антон дожёвывает бутерброд, запивая большим глотком чая, — я впервые оказался внутри духа, ну, как игровой персонаж: видел и ощущал всё от первого лица. Странно, но прикольно.       Хорошо, что они одними из первых среди постояльцев отеля вышли на завтрак и заняли дальний столик возле окна. Вряд ли их диалог кто-то счёл бы адекватным. — Паша верно отметил, твои способности развиваются очень быстро, а контакт с мощным артефактом служит катализатором. Даже то, что ты находишься рядом со мной, делает тебя сильнее, а после соприкосновения с мечом и подавно. — Разве это плохо?       Арс отворачивается к окну, бездумно рассматривая дворников, заметающих тополиный пух, и сонных прохожих, спешащих по своим делам вдоль зелёного сквера. — Я уже сказал, почему это плохо. — Мне он показался довольно дружелюбным, — Антон возвращается к прежней теме, — дух этого меча. — Какой именно? Их там сотни. — Который главный или первый. — Иварс. Тебе виднее, я с ним не общался, — скрещенные на груди руки и вздёрнутый подбородок дают понять, что и желанием не горит. — Злишься? — Не разделяю его выбора.       Антон оставляет в покое тарелку и кружку, откидывается на спинку стула, задумчиво глядя перед собой. — Уж не мне судить твоего предка и его поступок, но в моменте я чувствовал его отчаяние и страх, но сильнее всего — любовь, она пересилила всё. — Любовь — источник всех глупостей. — Ты прав, наверное, но не все глупости настолько плохи, чтобы никогда их не совершать.       Хмурые брови — уже что-то, задумался. Антон видит в основном прошлое, но, кажется, и будущее становится ему понемногу подвластно. Мысли об этом заставляют вспомнить о деле. — Какие новости от свидетеля?       Арсений выдыхает, расслабляя плечи. — Алевтина, жена погибшего, в день его смерти видела девушку, которая наблюдала за ними с другой стороны улицы. Ярослав попросил жену подняться в квартиру, а сам остался курить возле подъезда, после чего, по словам свидетельницы, «вернулся домой сам не свой». Почти ничего не съел за ужином, сказал, что любит их, а ночью исчез, закрыл дверь ключами с обратной стороны. — Приворожённый? — Вряд ли. Вполне вменяемый, делал всю ту же рутину, что и всегда, просто бледный и подавленный. Да и приворожённые не признаются в любви близким перед уходом. — Получается, по собственной воле ушёл на смерть? — Похоже на то. — И что та девушка? Опознали? — Следователи работают с фотороботом. В базе совпадений нет, опрашивают знакомых, друзей и коллег, может, кто опознает подозреваемую. Мотивов у женщин, как правило, два: ревность или месть, так что она наверняка фигурировала в какой-то период его жизни. Ты…? — обращается Арс со своим беспокойным взглядом. — Готов на все сто, — Антон шумно поднимается с места, давая понять, что настроен на спиритический сеанс и вообще сделать уже хоть что-нибудь полезное для их расследования. Арсению ничего не остаётся, кроме как последовать его примеру.

***

      В морге как всегда холод и мертвенный смрад, которые однако не мешают местному патологоанатому смачно облизывать пальцы от свиного шашлыка, который он уплетает за обе щёки за просмотром стенд-апа популярного комика. — Григорий Васильевич? — строгим тоном обращается Арс, демонстрируя ксиву. Мужик кивает растерянно, его рыхлые щёки колышутся в такт этому движению. — Прогуляйтесь. На улице отличная погода.       Врач вытирает рукавом потасканного халата масляный рот, хватает телефон с наушниками и спешно покидает кабинет. Не обязательно было для полученного эффекта делать такое грозное лицо, Арсений в жизни не такой устрашающий, каким может казаться, но ему чертовски идёт эта сталь в голосе и ледяной взгляд, это даже немного заводит.       Совершенно неуместная мысль. Антон кряхтит и прячет взгляд в поколотой бледно-голубой плитке на полу, пока Арсений возится с журналом на столе. — Так, должно быть, третья камера.       Ручка, на удивление, не холодная, и камеру не так сложно открыть. Оттуда веет прохладой, как из морозилки, виднеется голова с тёмными короткостриженными волосами и бледной кожей. Тело в морге ничем не прикрыто, как это показывают в фильмах, лежит спокойно обнажённым изваянием. Неприятно, но не страшно, уже даже как-то привычно.       Антон выдвигает полку наполовину, всматривается в закрытые веки. Совершенно обычный мужчина, его ровесник. Всё чаще взаимодействуя с трупами, он сделал для себя любопытное открытие: в мёртвом теле нет души. Оно может служить проводником для связи, но в самом теле после смерти не остаётся ничего, пустая оболочка, сгусток костей и мяса. Что же тогда такое душа? Сколько она весит и как создаётся? — Антон, — обеспокоенный голос вытягивает из сумрака раздумий. — Если спросишь ещё раз, положу в соседнюю камеру, — бросает игриво-угрожающий взгляд. Выпрямляется и кладёт ладонь поверх ожога на шее. — Погнали.       Веки опускаются. Первым приходит запах — угля, машинного масла и гари. Антон открывает глаза. Перед ним строгое лицо в обрамлении тёмных волос. Губы сжаты в тонкую полоску, нос с горбинкой, волевой, и тёмные-тёмные, почти чёрные глаза. Она смотрит в ответ, держит руку на шее, но не сжимает.       Страшно и вместе с тем смиренно. Это расплата, за грех, что не смыть никакой добродетелью. Он чудовище, больная мразь, недостойная жить. Он готов уйти.       Её лицо приближается, медленно. Веки сомкнуты, рот приоткрывается. Антон повторяет за ней. Мягкий поцелуй касается губ, неглубокий, прощальный. Рот полыхает огнём, раскалённая лава проникает в горло, спускается по пищеводу, выжигая все внутренности. Он падает, корчась в невыносимых муках, скрючившись в позу эмбриона, и даже закричать не может — легкие выжжены. Последнее, что видит, — как из лавы под ногами возрастает фигура, собираясь в стройное женское тело.       Антона выбрасывает из мёртвого, но не из видения. Она смотрит в его глаза, в его, Антоновы, и улыбается краешком губ.       Она видит его.       Назад выдергивают руки Арсения, которые тормошат за плечи. Антон обнаруживает себя на коленях, тяжелые удары сердца отдаются в горле. Жарко, невыносимо жарко, всё тело горит.       Арсений поднимает его на ноги чуть ли не за шкирку, тащит куда-то в соседнее помещение. Раковина, вода, прямо с головой под ледяную воду. Отвратительно. Антон задыхается, но приходит в себя. — Всё, всё, всё.       Арс перекрывает воду, хватает обеими руками за мокрые щёки, смотрит испуганно. — В порядке, я в порядке, — Антон накрывает его ладони своими. — Живой. — Я скоро перестану это выносить, — упирается лбом в горячую грудь. — Она видела меня, Арс, — меняет тему Антон, мягко поглаживая плечо мужчины. — Не Славика этого, а меня. Вся из огня, она не использовала магию, выжгла парня собой. Кто это может быть?       Арсений отлипает от его груди, хмуря брови. Открывает рот, но его прерывает звонок. — Попов, слушаю, — ставит на громкую. — Арсений Сергеевич, Денцов вас беспокоит. У нас ещё одно тело, в парке возле Кремля. Скину геолокацию. — Спасибо, товарищ лейтенант. Выезжаю.

***

      Вокруг огороженной зоны толпа зевак, кто-то исподтишка снимает работу криминалистов и полицейских на камеру. Арсений проходит за ленту и сухо пожимает руку Денцова. Лейтенант зачитывает доклад: кто обнаружил труп, причину смерти, предположительное время убийства. Пострадавший, Семёнов Игорь Викторович, девяносто третьего года рождения, работал на том же заводе, что и Филатов. — Да точно тебе говорю, — слышит Антон за спиной перешептывания двух барышень, — Санька следующий будет. — Ты дура, что ли? Насмотрелась «Битвы Экстрасенсов»? Типа она восстала из мёртвых и пошла мстить? — А кто это ещё мог сделать? — Простите, — врывается в диалог Шастун, — вы знали погибшего?       Девушки косятся на него недоверчиво, но та, что пророчила смерть Санька, начинает как на духу: — Одноклассник наш, Игорь, и Филатов, который позавчера коньки откинул. Ни капельки их не жалко после того, что они сделали. Карму никто не отменял. — А что они сделали?       Подруга бьёт рассказчицу локтём в бок, но ту уже не остановить. Девушка подходит ближе и тихо, так, чтобы зеваки не услышали, говорит: — В параллельном классе у нас училась, тихая такая девчонка была, Полина Поклонская, кажется. Они всей шайкой-лейкой — Игорёша этот, Филатов и Саленский, с началки вместе, неразлучная компашка — девчонку оприходовали, убили, а тело в черметовский овраг скинули. — Да чё ты несёшь, Лен! Молодой человек, вы эту ерунду не слушайте, обычные городские сплетни. — Сплетни-не сплетни, Карин, а двое, вон, уже копыта откинули. — Спасибо, — вежливо кидает Антон и возвращает всё внимание на Арсения, который, сидя на корточках, осматривает тело. Даёт какие-то указания лейтенанту и возвращается к медиуму. — Тот же способ убийства, — начинает он, когда они уходят по аллее дальше от толпы и садятся на лавочку под пышной ивовой кроной.       Антон запаляет сигарету и делится тем, что успел узнать от бывших одноклассниц погибшего. — Вот как. Получается, мстительный дух, незаложная. Они, бывают, управляют какой-либо стихией. Особенно если она связана с местом их смерти. Русалки, как духи утопленниц, могут затянуть на дно, а эта, походу, научилась управлять стихией огня. — Твой меч с ней справится? — Антон старается выдыхать сигаретный дым в другую от напарника сторону, видя, как тот морщит нос от его пагубной привычки. — Справится. В нём души воинов, их больше, и они сильнее. — Я пойду с тобой. — Да щас. — Ты где-то вопросительную интонацию услышал? — Ты чего такой упрямый? Объективно ты ничем не можешь помочь в открытом бою, только отвлекать будешь. — Вот и отвлеку её, чтобы ты быстрее справился, — Антон поднимается с лавки, флегматично отряхивая с шорт остатки пепла. — Арс, не надо меня отговаривать. Мне всё это не нравится, мы как будто что-то упускаем. Я чувствовал её силу и силу твоего меча, и не могу сказать, что что-то из этого значительно сильнее другого. — Тем более, если ты прав, тебе нельзя там быть, — Арсений подскакивает следом, приближаясь вплотную, пытаясь грозным взглядом пресечь Антоново упрямство. — Слушай, я не знаю, как вы там с прошлым напарником работали, но если мы расследуем дело вместе, то идём вместе до конца.       Лицо Арсения искажается в растерянности, упоминание о бывшем напарнике не то, что он ожидал услышать. Антону стыдно за этот грязный приём, но и позволять Арсению до бесконечности его опекать тоже задолбало. Он отправляет тлеющий окурок в урну и разворачивается. — Пойдём, надо найти этого Саленского раньше, чем его найдёт огненная тварь.       Арс сжимает кулаки, но смиренно шагает следом.

***

      Когда на Тулу опускаются вечерние сумерки, мужчина появляется на проходной завода, чтобы расписаться в журнале прихода. Парни с дневной смены приветствуют его, пожимая руку и хлопая по плечу. Саня здоровается с приятелями и желает приятного вечера, в душе завидуя, что сам не может провести вечер пятницы в компании водочки под малосольный огурчик и Ирки, сочной бабёнки, с которой познакомился в клубе на прошлой неделе. Его ждёт родной тепловоз с ковшами, наполненными тоннами шлака, которые через два часа должны быть слиты в карьер.       В огромном железном цеху царит привычная суматоха, шум и гам доменных печей, откуда шлак по трубам сливается в гигантские ковши. Саня машет оператору погрузки, направляясь на место машиниста. Врубает электродвигатель, с зычным рыком запускающий вращение ковшей. Шлак похож на густую лаву, оранжевыми всполохами подсвечивающую цех. Санька каждый раз, как в первый, завороженно любуется непокорной стихией.       Ковши готовы к перевозке, оператор даёт отмашку, и Санька давит на рычаг. Шлаковоз грузно трогается с места. По цеху из репродукторов доносится объявление: «Саленскому Александру Ивановичу срочно явиться в административный корпус», но тепловоз уже покинул здание и направился прямиком к карьеру на отшибе заводской территории.       Саня по обыкновению втыкает в уши наушники и врубает на всю громкость Rammstein. Гитарные рифы Sonne и хриплый голос солиста заставляют качать головой в такт динамичной музыке, разгоняют адреналин в крови. Саня чувствует себя героем средневекового фэнтези, древним могущественным магом, который управляет стихией огня. Нажимает плавно на тормоз, останавливая тепловоз у кромки карьера. Секунда, выпадающая на музыкальную кульминацию, вдох и нажатие на рычаг спуска. Тонны огненной лавы растекаются по чёрно-пепельной земле — зрелище, ни с чем не сравнимое. Саня хохочет, чувствуя мурашки по спине от переполняющей эйфории.       В самом низу карьера из огня поднимается что-то живое, прерывая смех мужчины. Он прилипает к закопченному окну, пытаясь разглядеть во тьме и огненном свете фигуру, что обретает человеческие черты, и с ужасом сглатывает, узнавая её. Чёрные глаза смотрят мертвенно в ответ. Трясущимися руками Саня глушит мотор и выбирается из кабины.

***

      Антон сжимает губы в полоску, крепче хватаясь за ручку над дверцей, стараясь не обращать внимания на поток нецензурной брани, доносящийся со стороны водительского кресла. Арс до упора выворачивает руль на очередном повороте. Дорога к карьеру для машин заброшенная и ухабистая, Антон сбился со счёта, сколько раз он уже ударился макушкой о крышу.       Слишком долго пробивали по базе Саленского, потратили часы на его поиски в местных кабаках и сомнительных забегаловках — дома того не оказалось, в рабочем графике указан выходной. Мать в деревне, жены нет. То, что Саленский заядлый алкаш и игроман, они узнали от соседей, и только какой-то Мишаня под вечер дал ценную информацию, что того сегодня срочно вызвали на замену, сменщик забухал. Только они всё равно опоздали, мужик уже отправился на карьер.       Тряска, наконец, заканчивается, Арсений со скрежетом колёс тормозит машину у площадки напротив пылающего карьера. Опоздали. Обугленное тело валяется посреди чёрной земли, над ним возвышается обнаженная фигура темноволосой девушки.       Пока Антон смотрит в чёрные глаза, Арс достаёт из багажника меч и стремглав устремляется к ней. Девушка даже не думает убегать, спокойно дожидаясь их на месте. — Вы признаётесь виновнной в убийстве трёх мужчин, в нарушении мирного договора между миром живых и мёртвых. Вы можете сдаться прямо сейчас и отправиться на суд или будете немедленно аннигилированы полномочиями, данными мне высшим магическим советом.       Девушка ухмыляется бурной речи оперативника. — А судьи кто? Арсений, да? Верный пёс КДМ, наслышана. Ты мне не интересен, — флегматично отмечает она и разворачивается к Антону. — А вот ты, малыш, явно заблудился. Думаешь, связался с праведной компанией? Давай-ка я тебе покажу, чем они на самом деле занимаются, — она протягивает руку к медиуму.       Арсений закрывает Антона собой, выставляя меч. — Последнее предупреждение. Ещё одно движение, и я приведу приговор в исполнение. — Не думала, что ты такой глупый мальчишка. А впрочем, — Полина бросает брезгливый взгляд на труп под своими ногами, — вы все одинаковые. — Paterna memoria.       Из меча появляется знакомое золотое сияние, духи появляются за спиной девушки, давят на плечи, заставляя пасть на колени. Она совсем не сопротивляется, не посылает проклятий, смотрит насмешливо. Опускает смиренно голову, когда острый меч возвышается над её головой, и в последнее мгновение подмигивает Антону. Окровавленная голова падает с плеч, катясь по земле. — Что за херня? — Арс хмурит в недоумении брови. — Арс, это не дух. — Я вижу.       Голова с закатившимися зрачками обращается в пепел, как и тело, упавшее навзничь. — Твою мать! Я думал, их всех истребили.       Ещё до Арсовых слов Антон понимает, с какой сущностью они связались. Пепел собирается в стопку, из которой заново возрастает тело. — Антон, уходи! — Спятил?! Как я тебя здесь оставлю? — Меня закроет щит, но до тебя она сможет добраться. Вали, кому говорю! Сейчас же!       Тело девушки вспыхивает огнём. Медленными шагами она приближается к Арсению и хватается за рукоять его меча, тот пылает золотым пламенем. — То, что мертво, умереть не может. — Scutum.       Полину отбрасывает назад, но она удерживается на ногах, вонзаясь пяткой и пальцами в рыхлую землю. Пламя вокруг неё разрастается, кружит вихрями, сплетаясь в прочный кокон.       Думай, думай! Антон осматривается, вспоминает дорогу сюда. — Арс, задержи её, насколько сможешь. — Мог бы и не говорить, — бубнит про себя тот, закрывая убегающего Шастуна собой. — Protestas dei, — Меч окутывают вспышки молний, Арсений поднимает его, становясь в боевую стойку. Над карьером собираются дождевые тучи.

***

      Машина, ключ зажигания, рёв мотора. Антон выжимает педаль газа, крепко цепляясь в кожаный руль. Снова шатает на ухабах, на лобовом стекле собираются капли, мешая обзору, но он упрямо несётся вперёд.       Тормозит через пару километров и вылетает из машины, не закрывая за собой дверцу. Дождь льёт мощным потоком, футболка стремительно намокает и липнет к телу. Антон открывает багажник, роется в куче каких-то инструментов, бумаг и, к своему облегчению, находит то, что искал. Захлопывает багажник и бежит с канистрой к старой водокачке — хоть бы работала.       Давит изо всех сил на проржавевший рычаг. Один, второй, ещё раз. — Давай, сука! Ну, давай же!       Из крана, наконец, течёт вода. Он набирает половину канистры и бросает её на пассажирское сидение рядом, заводит мотор и разворачивает машину обратно.       Вокруг слякоть, грязь. Дождь размывает чернозём, не приведи господь тачка застрянет на полпути. Антон не верит в Бога, но всё равно тихо молится про себя, чтобы добраться скорее до Арсения, чтобы с ним ничего не случилось.       В карьере по-прежнему две фигуры — израненное тело Полины и Арс на последнем издыхании, опирающийся на окровавленный меч. — Сейчас! — горло хрипит от крика.       Арсений вскидывает голову с прилипшими к влажному лбу прядями и заносит меч для решающего удара. — Paterna memoria.       Духи, не два, а целая толпа, пригвождают Полину к земле. — Ты пожалеешь, медиум. Вспомнишь мои слова, когда будет поздно. Они не друзья тебе.       Арсений кромсает тело на части. Антон подлетает к голове, обращающейся пеплом, коленями падая в грязь. Собирает ладонями пепел вместе с мокрой землёй, утрамбовывает в канистру. — Арс! — тот стоит застывший, потерянный и обессиленный. — Арс, руки! — очухается от голоса напарника и, отбросив меч в сторону, начинает собирать остатки пепла.       Всё, что смогли найти в месиве из грязи, крови и дождевых луж. Антон плотно закручивает крышку, и только в этот момент позволяет себе рухнуть спиной на землю. Дождь не прекращается, вымывая с его лица пот вместе с грязью. Арсений падает рядом на задницу, руками обнимая себя за согнутые колени. — Как ты узнал? — сквозь шум дождя доносится его голос. — Прочёл всё про огненных тварей, — дыхание кое-как восстанавливается после всей беготни. — Подумать только, настоящий феникс, — хихикает. — Технически жар-птица, но фактически одно и то же. — Какой же ты душный. Что, зря с тобой попёрся? — Антон поворачивает лицо к напарнику.       Арсений ложится рядом, смотрит в насмешливые глаза. — Ты долбанутый на всю голову, Шастун. Но спасибо, что не послушал меня. — Вот так, — «правильно», — не договаривает Антон. Обращает лицо к затухающему дождю и берёт чужую ладонь в свою.       Не успел ответить Жар-птице, что ему не так уж нужны друзья в КДМ, он нашёл что-то большее.